По воле похмельного Бога

Утро снова пришло аппетитными запахами каши, меканьем козы и заполошным кудахтаньем кур, потом возопил кочет, приветствуя вышедшего покормить живность Яннари. Артес отправился к роднику, умываться. Надо бы потом еще воды натаскать, чтобы Яннари с ведрами не надрывался. Он, конечно, сильный, но легкий. И от этой легкости все его беды, вся его неуверенность в себе. — Доброе утро, — поприветствовал мужа Артес, выливая воду из ведер в бочку. — И тебе доброго утра, — Яннари выбрался из пристройки с крынкой свеженадоеного молока. — Завтрак готов. — Хорошо. Потом изгородь сладим. А потом в селение наведаюсь. Яннари хорошо готовил, и Артес второй раз подумал, что на такой кормежке зимой будет тем еще колобком. Но отказаться от пышной каши с маслом, свежего яичка и кружки парного молока? Да ни в жисть! — Руки покажи, — сказал он после завтрака. Мозоли с ладоней Яннари сошли совершенно, но оставили после себя совсем тоненькую и нежную кожицу. — Ты работать-то сможешь? — Смогу, или ты сомневаешься? — предсказуемо обиделся единорог, опять задрал нос. — Ну, тебе виднее, сможешь так сможешь, — покладисто согласился Артес. В конце концов, если у него мозоли сходят за ночь, может, и пусть. Все равно он следил, чтобы Яннари не умахался до одури киянкой, забивая колья для тына. — Ну вот, теперь волки к нам не явятся, — довольно заметил Артес. Огородить им удалось пока только двор, до снега нужно было и вспаханное огородить, чтоб дикие свиньи не разрыли. Но не все ж сразу, тем более что у Яннари опять руки были чуть не в крови от набитых и местами сорванных мозолей. И раздеваться ему пришлось помогать, единорог даже не пискнул, видно, понимал, что дурная гордость только помеха. Артес его еще и сам выкупал, не позволяя шевелить руками. На ощупь муж оказался… странным, наверное. Артес привык к тому, что медведиц и в людской ипостаси покрывает почти невидимый глазу пушок, а единорог был гладким, смуглая мокрая шкурка блестела, как полированная бронза. — Смешной. Как… доска. Яннари сумрачно глянул и отшатнулся, расфыркался оскорбленно, но так ничего и не сказал, просто ушел в угол, на лавку, завернувшись в одеяло, сохнуть. Артес выплеснул воду, мысленно коря себя. Не то же хотел сказать, а как за язык кто дернул! — Пойду в Сизый Дол. Может, кто и согласится тебе с гоном помочь. — Бесполезная трата времени, — хмуро предрек Яннари. — Если все так плохо с мужчинами — хоть одна да пойдет. Яннари неопределенно покачал головой, то ли соглашаясь, то ли сомневаясь. Он знал свой клан, знал его законы и традиции, а еще прекрасно знал, каковы кобылицы. Упертее ослиц, если что-то вбили в голову — не переубедит и вожак. Но внутри все же затеплилась крохотная надежда: может, у медведя получится? Может, не придется сходить с ума в одиночестве? Артес в племя рогачей отправился прямым ходом, никуда не сворачивая. И прямо к вожаку. На границе леса его встретили два единорога и проводили до самого большого и роскошно украшенного деревянной резьбой дома. Тягаться с ними обоими он бы не рискнул — это были взрослые и весьма крупные единороги. Впрочем, мысль эта была отголоском еще не ушедшей вражды, да и уйдет эта вражда лишь со сменой поколений, когда дети нынешних детей вырастут в мире. Просьбу Артес излагал недолго, уже подобрал по пути и слова, и выражения. — Нет, — отказ прозвучал категорично и резко. — Почему? — Потому что ни одна из молодых кобылиц не согласится. Для них Яннари хуже, чем мертвый или больной. Он больше не жеребец. Он замужем. Артес поднялся. — Добро, рогач. Не забуду, что ты моему мужу в помощи отказал, — и вышел, лишь дверь скрипнула. В голове не укладывалось: что за чушь? Как вообще так? Отказать в помощи собственному сыну… Сыну, который не понимает, что же ему делать и как быть. А теперь и Артес не понимал. Придется, видно, поспешить к собственному отцу. Арла мудр, он много весен прожил на этом свете и многое знает. Может, что и посоветует? Арла на просьбу сына похмыкал и изрек: — Тут подумать надо. И поесть сперва. — Я дома поем, — подумав, отказался Артес. — Яннари, оказывается, готовит хорошо. Я вчера чуть не объелся. — Мне поесть надо. А потом дам тебе одну вещицу. Вот только медку наверну… Артес кивнул и отправился гулять по селению, общаться со старыми друзьями и подругами. Все живо интересовались жизнью с единорогом. — Какой он в постели? — Какой он в жизни? — Да далась вам эта постель! — в конце концов рыкнул Артес. — Мальчишка он еще совсем, первогонный. Какая постель?! А вот готовит так, что и пальцы проглотишь, и руку по локоть. И вообще умница. Про те мысли, что думались о Яннари два дня тому, уже не вспоминал. Ну, кто угодно в шкуре единорога истерил бы, особенно с такой-то родней. — А вас навещать можно? — не унималась Ледана, подруга детства. — Через неделю — можно будет, — подумав, решил Артес. Потом, подумав еще, исправился: — Через десятицу лучше. — Ладно. Ловлю на слове. Артес вздохнул: теперь бы мирно прожить эту десятицу, гон пережить. С тем и вернулся к отцу. Арла закончил выедать мед из горшка. — Вон, там… Обручье возьми. Не даст обернуться. — И что? — не понял Артес, отцовским жестом почесал в затылке. — В человеческом облике вы получше сладите. — Ладно, в самом деле, в истинном виде он бодаться полезет. — Так что надень обручье. И перебедуете как-нибудь. — А откуда у нас такая штука? Людская магия ж? Арла почесал в затылке. — Да у нас много всего есть. Наторговали. Артес в принципе не слишком хотел знать, зачем кому-то из его предков понадобился такой браслет. По сути-то недобрая для оборотня вещь, потому как насильно лишить одной из ипостасей, даже на время, это как в кандалы заковать. Отец снова увлекся сладким медом, перекинувшись, увлеченно чавкал. Больше он ничего не скажет и не посоветует, понял Артес. Умел батя, когда не хотел говорить, прикинуться бессловесным неразумным. Медведь и медведь, лежит себе и наворачивает из горшка еду. Пришлось идти домой, размышляя, как Яннари отреагирует на браслет. Может, вовсе ничего не говорить, просто перед самым гоном нацепить — и все? Артес подумал, почесал в затылке и понял — нет, тогда он поступит так же, как поступил родитель мужа. Яннари ничего не говорил, но Артес же не дурак, и так ясно, что никто рогатенького не уговаривал. — Рогатик, я пришел! Яннари в доме не было, но он вовремя учуял свежий след, ведущий в козий загончик. Единорог там и обнаружился, сосредоточенно доил козу, что-то намурлыкивая себе под нос. За воинственным квохтанием недавно потревоженных кур и кочета шагов не расслышал, вздрогнул и чуть не перевернул жбан. — Ой, я не слыхал тебя. — Как тут живность, не балуют? Яннари рассмеялся, только вот любой оборотень понял бы, что смех этот неискренний и невеселый. — А как там вожак клана Сребророгих? — Живет себе, что ему сделается. Говорить и без того очевидное Яннари не стал, поднял крынку и лукошко с пятью крупными яйцами, мотнул головой: — Идем, я ужин приготовил, а тебя все нет и нет. — К отцу зашел за советом. А он мед жрал. — Вот только не говори, что и ты меду нажрался и есть не будешь, — Яннари поставил молоко и яйца на стол и упер руки в бока. Артесу захотелось рассмеяться, но он пересилил себя. — Специально ничего не ел, знал, что ты ждешь с ужином. Яннари моргнул и опустил руки, потом кинулся собирать на стол, почему-то слегка краснея — от ушей, а не от щек, как все нормальные оборотни. — Отец мне кое-что дал… — после ужина Артес протянул браслет. Яннари потянулся к массивной безделушке, принюхиваясь, и отпрянул, как от змеи. — Это… это же… Зачем? — Если не обернешься, гон переживем легче… С единорогом сложней будет, вдруг в лес побежишь, или еще что. Он, честно признаться, ожидал очередной истерики от перепуганного единорога. Но Яннари снова удивил, посидел, обхватив себя за плечи руками, чуть покачиваясь и напряженно хмурясь, потом потряс челкой и пофыркал. — Наверное, ты прав, я бы, в самом деле, рванул в лес, подальше. Но я не знаю, как переживать гон в людском обличье. Как на меня… это… подействует. — Вот и проверим, мне тоже впервые вот так… Не из своего клана. Яннари тронул пальцем лежащее на столе обручье, отдернул руку и спросил, снова рдея ушами: — А ты пробовал… ну… не с медведицей? — Пробовал. Немного стыдно, немного неловко, немного любопытно. В целом, даже приятно. — А… — И так, и так, — усмехнулся Артес. — Не то чтобы прямо стал предпочитать парней, но не шарахаюсь. Яннари уже и вовсе стал багровым от смущения, прятал глаза и кусал губы. Потом спросил: — А тебе сколько лет? — Двадцать вторая зима придет. Я ненамного тебя старше. — А выглядишь намного. — Я медведь, мы все крупные, — улыбнулся Артес. — Угу. И основательные. Ладно, я надену обручье. Вернее, сам наденешь, чтоб я снять не смог. Говорят, такие вещи на кровь заговорены. Артес кивнул. — Скажи, когда будешь готов. — Да что там говорить… Через две ночи, на третью. А еще лучше — с раннего утра, чтоб я успел хоть привыкнуть. — Ладно. Надеюсь, мы переживем это все. Следующие два дня прошли, как и предыдущие, в работе по дому, по двору. За первый, уработавшись до нестояния, они таки поставили тын вокруг огородика, основательно проредив ракитовые заросли вокруг озерца, на второй Артес с раннего утра умчался, впрягшись в телегу в истинном виде, в селение медведей и вернулся к обеду, пыхтя и отдуваясь, с оной телегой, нагруженной хорошо просушенными досками. Отобедал и взялся обшивать стены изнутри, проконопачивая самые махонькие щелочки мхом и паклей. Зима была на носу, а дом должен был быть теплым. — Ну, вроде бы все, — наконец, решил он. — Остальное потом неспешно доделаем, если вдруг где найдется щелочка. Досок хватило на горницу и почти всю гостиную, Яннари убрал стружки, опилки и прочий мусор, вымыл полы и ткнул в разобранные кросна в углу: — Ты обещал помочь собрать. Я хоть основу натяну до ночи. — Давай, — согласился Артес. — Сейчас соберем. Будем готовиться к зиме. В скарбе, что надарили новобрачным Медведи, были и готовые нитки, и пряжа, так что Яннари до полночи провозился, готовя себе работу на день. Ему не спалось, почти полная луна звала и манила обернуться. — Готов? Идем, рогатенький, спать пора. — Я думал, ты уснул уже… А раз нет — надевай, — единорог протянул ему слегка подрагивающую руку. — Сейчас надевай. Только кровью на замок капни. Артес капнул кровью из прокушенного пальца на замок, защелкнул браслет. Потом пришлось ловить оседающего на пол мужа, часто дышавшего и кусавшего губы. — Жжется, — чуть слышно пожаловался тот. — Потерпи немножко, — Артес отнес его на кровать. — Очень больно? — Терпимо. Только в жилах как огненные мураши копошатся. Яннари не выдирался из рук, был теплым и легоньким. Скоро притерпелся и задремал, прислонившись щекой к плечу Артеса, затрудненно дыша приоткрытым ртом. Медведь очень надеялся, что к утру это слегка притушится. Утром он в кои-то веки проснулся раньше мужа. И пару минут лежал, рассматривая его, отмечая то, что не замечал раньше за суетой дел: что у Яннари его горбоносый профиль поизящнее, чем у его родителя, скулы поострее и повыше, а вот глаза чуть приподняты к вискам, отчего лицо выглядит немного непривычно. Что «проточина» на лбу под челкой, у всех единорогов его клана отмечающая место рога, не серебристая, а золотисто-медная, и у гривы медный отлив. Что ноготки на пальцах плотные и тоже словно медянкой выкрашены. Должно быть, и копытца такие же, только он не замечал. Потом Артес погладил его по щеке. — Просыпайся, Яннари. Утро. Просыпался единорог медленно и с трудом, глаза были мутными. — Правда, утро? Ой, сейчас… Яннари сел, покачиваясь, потер лицо. Надо было вставать скорее, доить Ягодку, готовить завтрак. А его словно пыльным мешком кто ночью побил. — Как ты себя чувствуешь? Не болит ничего? — Нет, только в голове тяжело. Яннари умылся, хотя это не больно то и помогло, принялся за дела. Артес занялся тасканием воды и рубкой дров. Полдня Яннари засыпал за работой, но чем ближе был вечер, тем бодрее он становился. А после ужина эта бодрость стала какой-то нехорошей, лихорадочной. Яннари заметался по дому, не находя себе места. — Что с тобой? — Артес его поймал в охапку. Вместо ответа муж забрыкался, замотал головой, разметывая гриву. Глаза стремительно заволакивала пелена животной ярости. Артес стиснул его в объятиях еще крепче, не давая шевельнуться. Уволок в горницу, там можно было уложить мужа на постель и прижать собой, да и в полость меховую завернуть. Яннари вывертывался из рук, как ящерка, почти визжал и пытался лягаться. Артес его поцеловал, потом увернулся от укуса. Несмотря на тонкокостность, единорог в гоне словно не чуял усталости и казался в три раза сильнее обычного. Артес дразнил его поцелуями, пытаясь переплавить ярость в другое чувство. Не скоро, но ему удалось усмирить единорога, но теперь тот бестолково метался и стонал, не понимая, что делать. — Тише-тише, давай, тебя разденем. Раздевать тоже пришлось самому, разума в глазах Яннари не было ни на чуть. Потом Артес и сам разделся, снова прижал единорога собой к кровати. Распаленный, желающий, он будил в муже совершенно определённые страсти, но нужно было ещё сделать так, чтобы не только Артесу стало хорошо этой ночью. Медведь постарался применить все свое умение ласкаться, чтобы муж ощутил, что так яро брыкаться больше не стоит. И был вознагражден покорившимся, подчиняющимся его рукам Яннари, выгнувшимся под ним тонкой веткой. — Все будет хорошо, — шептал Артес, не забывая ласкать его руками. Если и было Яннари больно от первого проникновения, гон не дал ему остановиться, властно требовал своё: выплеснуть семя, избавиться от туманящего голову желания. Артес надеялся только, что одного раза Яннари хватит хотя б на половину ночи. Хватило. Единорог притих и уснул беспокойным сном, время от времени вздрагивая и постанывая. Артес обтер его, искупался и лег рядом, обнимая. Мужа было жалко. Но оставалась надежда, что таким сумасшедшим будет только первый гон. Яннари во сне прижался к нему и ненадолго затих. Утром Артесу пришлось вместо завтрака снова утихомиривать единорога, вздумавшего опять побороться за главенство в постели. Правда, в этот раз хватило лишь прихватить его за загривок зубами, чтобы Яннари покорно выгнулся, подаваясь под жесткие толчки с хриплыми стонами. И только когда сумел кончить, безумие отпустило. — Легче стало, рогатик? — ласково спросил его Артес позже. — Угу, — пробормотал Яннари и покраснел, как спелая малина. — Тогда пойдем, надо завтрак готовить. И в лес сходить, за ягодами. — Думаешь, там ещё что осталось? — засомневался единорог. — Ну, сходим глянуть. Завтрак он сготовил быстро, стыдясь своей несдержанности утром. — А вдруг нам повезет. Может, что и подсоберем, хотя бы кинем в кипяток, взвар сделаем. Брусница да клюква от заморозков делались слаще, калина тоже. Места, куда мало ходили единороги его клана, Яннари знал. Туда и повёл мужа. Артес прихватил с собой два туеса, рассудив, что чем не дело — вдруг да повезет найти нетронутую поляну. И таки повезло — собрали полнехоньки. — Пироги поставлю, — радовался Яннари. — Любишь медовые? — Медок, — Артес аж заурчал. Яннари рассмеялся и пообещал положить в пироги меду побольше. — Какой ж медведь не любит мед? — Артес облизнулся. — А ты любишь? — Я больше чистые ягоды, но медовый взвар в охотку пью. — Тогда оба сегодня проведем отличный вечер. — А я совсем диким ночью был? — снова алея, спросил Яннари. — Ты был прекрасен и неукротим. — Да-а-а уж, неукротим. А кто меня за холку укусил? — Я не кусал, — сразу отрекся Артес. — Нет-нет, не я ни разу. Яннари похлопал на него глазами, беспомощно и растерянно: — А кто же тогда? В глазах Артеса запрыгали маленькие кувыркающиеся медвежата. — Шутишь, да? — Яннари выдохнул. — Не надо так. — Ты только со мной был. И я не кусал… Может, немножко. На один зуб. — Да я тебе весь на один зуб, — снова улыбнулся единорог. — В любой ипостаси. Дров принесешь? Я тесто пока поставлю. — Сейчас притащу, — Артес отправился к дровянице. Над испугом мужа стоило подумать. Он, похоже, мало что помнил из вчерашнего. Надо повторить, когда он будет в памяти и здравом рассудке. Медленно и неторопливо, чтобы запомнил и прочувствовал. Яннари, он был почти уверен в этом, и в обычное время будет чувственным и отзывчивым любовником. — Вот, принес, — он сложил дрова. — Так что, баню протапливать? — Давай, давно отмыться пора, грива как мочало, — Яннари плечом стер со щеки мучной след и тут же строго прикрикнул на мужа: — Куда? Поставь мёд, с пирогами съешь. — Урррр, — протянул Артес, не в силах расстаться с этим замечательным золотистым лакомством. — Артес, поставь. Аро! — единорог в уменьшительное и детское по сути имя, которым Артеса не называли уже давно, вложил всю ласковую укоризну, на которую был способен. Медведь жалобно заворчал и поставил мед обратно, после чего пошел топить баню, от греха, то есть меда, подальше. Яннари был прав, за неделю следовало отмыться, а то корыто корытом, а лучше бани нет ничего. Наносить воды, протопить получше, веник обновить. И заодно саму баню проверить: держит ли тепло, хороша ли в трубе тяга. Гостевой дом Медведи поставили на совесть, и баньку тоже. Прокаленные речные голыши долго держали жар и аромат масляного настоя шиповника. — Вот оно и славно, — Артес проверил, насколько силен жар, раз уж Яннари не хочет его пересиживать, придется одному тут париться. А он бы отходил муженька по нежной шкурке, по крепкому, как орех, заду. Может, прогрелся бы, промялся, дурь вся клановая из головы повылетала. Артес был уверен: она, дурь эта, и так вылетит, ужо он постарается. Рогачам, отвернувшимся от сокланника, хотелось изрядно настучать по рогам. Только вот нельзя их трогать пока. Ну да он придумает, чем им ответить еще. И ответ его будет таким, что рогатым шельмам небо с овчинку покажется. Баня прогрелась, он заглянул в дом, узнать, не надо ли поднести ещё дров, и облизнуться на жбан с медом, а потом ушёл париться. Веником он нахлестался от души, прогрелся, так что все тело аж заурчало. А громче всего — предвкушающий пироги с медом и молоком живот. И правда, с порога чуть не сшибло сытным духом сладких и мясных пирогов. — Садись, готово все, — усмехнулся Яннари. — Баня чутка подостыла, кстати. — Тогда ешь, а я мыться, — обрадовался Яннари. — Хорошо, — закивал Артес. — Вот, гляди, под рушником с кочетами пироги с окороком, под мальвами — с зеленью и яйцами, под пчелами — с ягодами и медом. — Иди-иди, я тут пока пирогам компанию составлю, ух… Как пахнут-то! Яннари рассмеялся, но говорить, чтоб оставил и ему пирогов, не стал: не дурак же его муж, сам сообразит. Артес оставил ему треть всех не мясных пирогов и заодно молоко поставил, всегда после бани пить хочется. Печь муж тоже умел, и не только хлеб. Артес уже мысленно сравнивал его со своей несостоявшейся невестой и находил, что ничуть не прогадал. А уж если он еще и кваску наведет… М-м-м… Медового и брусничного, чтоб и сладко, и с кислинкой. Надо сказать, как выйдет из баньки. А что-то он долгонько… Артес решил проведать мужа. Так, на всякий случай. И очень вовремя: Яннари расслабился, разомлел, и его настиг гон. На мужа он сразу кинулся, стоило тому переступить порог. Артес не сумел увернуться от сильного и болезненного укуса в плечо, но больше не позволил ничего. Правда, чтобы утихомирить взбесившегося единорога, пришлось скрутить ему руки утиральником и загнуть над лавкой. Вместо привычного масла с заживляющими травами он воспользовался тем, что добавлялось к кипятку для вымачивания веников. И принялся мужа обхаживать до звонких шлепков тела об тело. Потом и руки отпустил, чтоб единорог мог ими в лавку упереться. И Яннари упирался, взвизгивал на особенно сильных толчках, когда Артес притягивал его к себе рывком, а после почти отталкивал. Ноги подгибались, и медведь подхватил его под живот, как тряпичную куклу. Яннари ухватился за его руки, выгнулся, застонал отрывисто, чувствуя, как вливается в его тело семя, а вскоре и сам выплеснулся и снова затих, растекся в его объятиях, прикрыв глаза. Плечо саднило, зубки у единорога оказались острыми. Следы от них веночком украшали кожу, налившись багрецом. Артес искупал его, благо, баня не выстыла, сам облился водой и вернул обоих в дом. Яннари придремал, беспокойно всхрапывая и вздрагивая во сне. Артес укутал его потеплее, чтобы не простудился после бани. Этот раз был горячим во всех смыслах. Яннари, то ли от непристойности позы, то ли от того, что Артес в отместку весьма чувствительно пару раз прихватил его холку, громко стонал и быстро и бурно излился. Артес очень хотел, чтобы муж продолжал оставаться таким вот, нежным, страстным, остро на все реагирующим. Что плохого в телесном наслаждении? По недомолвкам Яннари, по тому, как он нервничал перед гоном, Артес составил мнение, что единороги считали гон неизбежным злом, а соитие лишь для удовольствия — чем-то грязным. Надо будет его отучить от этого глупого убеждения, показать, что жизнь прекрасна, когда между супругами нет разлада в постели. Все это у них впереди, они будут счастливы вместе, даже вопреки желанию вожака клана единорогов. А дети… Может, будут и они, если согласится какая медведица осчастливить. Надо поговорить об этом с мужем, когда он проснется и начнет соображать. Пока же он покрепче обнял Яннари, осторожно убрал со лба челку, поцеловал в золотистую проточину. Единорог зафыркал, не просыпаясь. От него пахло медом и шиповником, так и хотелось облизать. Артес даже не отказал себе в таком удовольствии. Кожа у Яннари была одновременно и солоноватой и с мимолетным привкусом сладости. — Мой рогатенький, — Артес, разохотившись, снова покусал его, в этот раз за бедро. И чуть не получил по лбу налившимся и восставшим удом, а Яннари в полусне тихо застонал. — Вот же ненасытный какой, — медведь принялся облизывать все, до чего дотягивался. Ему эта ненасытность и отзывчивость, эта дикая жажда нравилась. Ещё бы осталось так и после гона. Яннари почему-то в этот раз не сопротивлялся, сразу раскинул длинные ноги, подался к нему. Артес решил не разбираться, спит он там или не спит, раз уж так настойчиво требует ласки. Две ночи и утра сделали тело мужа чуть податливее, чуть проще было взять его, втиснуться в обжигающий жар. Артес замер на пару мгновений, прижимаясь губами к доверчиво открытому горлу, оставляя на нем след. Днем ведь наверняка Яннари опять начнет спрашивать, откуда это он взялся. Милый наивный рогач. Он приподнялся, подхватил Яннари под колени и задвигался, упиваясь стонами мужа, его видом. Яннари это нравилось, ведь по всему видно, как он наслаждается, разве пока ничего не просит, но Артес надеялся, что это лишь временно. Завтра гон пойдёт на убыль, вот тогда и посмотрим, каков он будет в постели в полном разуме. После единорог снова заснул, насытившись любовными играми. Артес устроил его поудобнее, обтер и укутал в меховой полог. На дворе совсем стемнело, а ещё надо было обиходить кур и козу и запереть их. Заодно осмотреть и подворье, не прокралась ли хитрая лиса каким-то образом. Он взял фонарь, налил в светильник масла и отправился делать дела. Ему нравилось жить наособицу, в тишине леса. Хотя смышленую псицу надо будет на подворье взять. И кобеля, на охоту ходить. И котейку завести, мыши, чай, и в новый дом придут, без кошачьего племени в доме никак. А ведь всех их надо кормить. Опять придется запрячься и в селение наведаться. А на тот год всяко поднатужиться и распахать и огородить клок земли побольше, и, может, ещё на весенней ярмарке купить утят — озеро под боком. И Ягодка окотится, если вовремя её случат. Лишь бы Яннари не заскучал тут в компании с мужем. А то привык, наверное, к своему шумному Сизому Долу. Надо будет его хоть к отцу сводить, показать, что Артес мужа не уморил. Из леса донесся заунывный волчий вой. Колыбельная. Артес усмехнулся: чует серая братия лёгкую добычу, но и метки оборотня тоже чует, вот и воет от досады. Надо бы их обновить, чтобы волки погромче выли, усыпляли его и Яннари. Он закрыл дверь в сарай с курами и козой, проверил тын и ставни, и вернулся в дом. С Яннари рядом даже спать было приятно, он прижимался, легкий и теплый, усыплял лучше всякой зимы. Артес поклялся себе в полусне, что постарается сделать мужа счастливым. Пусть не пред алтарем Бога-покровителя, но эта клятва все равно была услышана.