По воле похмельного Бога

Уговаривать Ледану и хитрить, чтоб больше не сбегала в селение, не пришлось. Зато Артесу пришлось раза четыре смотаться к ее мастерской за инструментом, который занял весь чердак, утепленный совместными усилиями. А потом делать более надежную и основательную лесенку туда. Полторы десятицы пролетело незаметно. — Завтра выпадет снег, — заявил Яннари как-то утром, настороженно нюхая воздух. — Надо сегодня в Западнолесье наведаться, я пояса-то закончил, отдать надобно. — Поедем, — согласился Артес. — А завтра в снегу валяться буду. — А и вываляешься, я потом шерсть вычешу, — пообещал единорог, собираясь. Ледана никуда не пошла — пообещала сготовить обед, пока мужья ходить будут. В клане на них смотрели кто с ехидной насмешкой, кто с жалостью, молодежь на Артеса косилась с недоумением и немного ужасом. — За что он так его? — Бедный рогач. — А так ему и надо, чтоб послушным был. Яннари гордо задирал голову, на которой челка прикрывала обрезок рога, но все равно чувствовал себя голым без гривы и жался к мужу, не замечая того. Артес шествовал, сурово на всех поглядывая. Потом остановился, облизал мужу морду и шею. Взгляды всех встречных-поперечных сменились на недоуменные, словно по чародейской воле. Даже друзья Артеса, знавшие его не один год, и те допетрить не могли, как понять такое надругательство над единорожком — и такие нежности после? — Пойдем, поешь сена, — Артес подтолкнул его мордой в сторону дома. Яннари вздохнул, не зная, то ли помедленнее перебирать ногами, очень стыдно было пред светлы очи Арлы показываться стриженым и комолым, то ли наоборот, побыстрее — уйти из-под чужих взглядов. А ведь знал, что так и будет, и чем думал? Арла отреагировал спокойно, показал, где кормушка с клеверным сеном. Сына отчитал: мог бы уж мужа и не тащить, тем более, после такого, нешто три пояса и шкатулку с кусочком рога сам бы не донес? — Так он сам пойти захотел… — А у тебя голова, чтоб в нее есть? Отговорил бы, отвлек. Ладно, теперь сам отвечать будешь, за что бедного мужа примучил. Ступай пока, погуляй по селению, мне подумать надобно. Артес и пошел. Встречные косились, но пока помалкивали. До момента, как навстречу не попались один за другим два старых приятеля. Малик, жадно косясь и чуть не брызгая слюной, принялся выспрашивать, хорош ли единорог, да послушнее ли стал, как рога лишился, а потом и вовсе предложил за бочонок липового меда дать ему попользоваться мужем. — Я его не обижу, стреножу и взнуздаю ласково, ни следа не останется. Артес размахнулся и врезал бывшему приятелю так, что тот пару раз перекувыркнулся. Торас, встреченный через пару минут, сам кинулся на него с кулаками, не размениваясь на слова, засветил в скулу. Артес увернулся, ответил. — Сдурел? — Вот уж на кого бы не подумал, что ты над беспомощным рогачом издеваться можешь, — прорычал тот. — Да он сам! Расплатиться решил за сено. Ума еще нету, хоть наследником был. Торас отступил, опустил пудовые кулаки. — Точно? Артес закатал рукав, предъявил браслет. Торас фыркнул: — Ничего оно не значит, кроме того, что кто-то кого-то огулял. Ты и сильнее, и старше, и особой добротой не страдаешь. — Яннари! — гаркнул Артес. Единорог услышал, доскакал до него за полминутки, даже не заблудившись на улочках Западнолесья. — Что случилось? У него к носу прилип сухой, но оставшийся целым листик клевера, и Яннари то и дело шевелил носом, но облизываться не торопился — это же неприлично. Артес снял и скормил ему этот листик. — Мне тут врезали уже за то, что я тебя силой принудил брак засвидетельствовать. Яннари обернулся, смерил смущенного Тореса взглядом, которым можно было заморозить родник. — Никто меня ни к чему не принуждал. — Ладно-ладно. Извините. — Прежде чем распускать руки, следовало бы спросить меня, — сердито и с вызовом проговорил единорог, ухватил мужа за запястье — пальцы едва сошлись на нем, потянул за собой: — Идем, красавец, надо тебе к глазу приложить что-то холодное. — Ага. Идем, поищем на леднике мясо. Торес проводил их обалделым взглядом: кто еще кого принудил бы в этой паре? Но все же, расплачиваться драгоценным рогом за какое-то сено? Медведь потоптался на месте, хлопнул себя по лбу и кинулся к родителям за советом. — Что такое? — спросил отец. Торес без утайки рассказал то, что уже и без того знал весь медвежий клан: новости немалое селение облетели мигом. Повинился и в том, что на товарища, которого, вроде как, с детства знал, с кулаками кинулся. — Не лезь в чужую семью. Сами разберутся. На другом конце Западнолесья тоже родич говорил со своим отпрыском, прижимающим к подбитому глазу смоченную в травах тряпицу: — Ну и дурак же ты, Малик, какой медведь делиться сладким станет? Надо было не спрашивать. Артес не вечно дома сидеть станет, на рыбалку всяко отправится, вот и наведаешься. — Так он потом на части порвет. — Коль с умом подойти — не порвет. В травах, запах отбивающих, искупаешься, рогачу на голову сорочку накинешь — никто и не узнает. — Ладно, так и сделаю. Спешить не стоило. Вот установится лед, и Артес точно помчится на цельный день на рыбалку, да не на то озерко, что у дома — там, кроме окуней да раков, ничего толком и не поймаешь, а на Блеснинку, на дальние омутки, где во-от такенные щуки да толстогубые лещи ходят. Он же рыбу ловить обожает. Как встанет на ловлю, так и нет его четыре дня. Жаль было, конечно, что Артес, дурак набитый, позволил муженьку обкромсать гриву. Малик бы с превеликой радостью рогача его же косой маленько придушил, чтоб не трепыхался особо. А потом бы потихоньку принес деду — тот ужо знал бы, куда приспособить. Но и так неплохо будет. Теперь только выждать, но дед прав: нельзя спешить, и зря он вообще интерес к рогачу показал. Скоро снег ляжет. А там и до льда недалеко. Нельзя сказать, что Арла был прижимист. Нет, он был справедлив и не собирался обманывать маленького и несмышленого рогача, тем более, ставшего мужем его сына. Но чего он не ожидал — так это того, что через час на его подворье вырастет гора тюков с самым лучшим сеном, пара бочек с мочеными яблоками, мешок сушеных груш, два мешка репы и моркови: друзья и подруги Артеса решили «маленько помочь», чтоб гордый единорожек в зиму не остался без пищи. Взамен брать ничего не стали, «мы же от всего сердца». Яннари смотрел на все это круглыми глазами и пытался что-то лепетать про «отдарюсь», пока одна из медведиц не заткнула его кусочком сотового меда, сунув лакомство прямо в рот. Яннари пришлось жевать и скромно улыбаться. — Что ж, пока этого вам хватит, а плату за пояса… я подумаю, чем бы вам отдать, — сказал Арла. Яннари посмотрел на мужа, Артес кивнул. — Нам бы еще котейку в дом… — Найдем. Какого цвета? — Да любого, лишь бы мышеловкой хорошей была. — Черно-белую возьмете? — Отчего ж не взять? — усмехнулся справившийся, наконец, с медом Яннари. — Ласковая… Мышей только так душит. Единорогу тут же притащили маленькую кошечку, белую в черные пятна. Полморды было черных, полморды — белых, да глаза разные: зеленый, как молодая трава, и оранжевый, как янтарь. Она сразу же благосклонно замурлыкала Яннари. С тем и возвращаться решили. Чтоб перетащить все, что надарено, Артесу пришлось побегать с возом не раз, до вечери как раз управился, взмок, как будто в ручье искупался. А дома к тому времени ждала бадья с теплой водой, чистый утиральник и накрытый стол. Артес медведем рухнул к печи. Ему дали маленько отлежаться, велели перекинуться и сесть в бадью. И, пока Ледана доставала из печи кашу да жаркое, Яннари купал мужа, оттирая мочальным клоком его закаменевшие от усталости плечи и спину. — Вот поешь — и спать, — приговаривал, поливая на голову и растирая настоявшийся, аж густой отвар мыльного корня по спутанным кудрям. После помывки Артес кое-как проглотил еду, которую скормила ему Леда. Там же, на лавке, и завалился — его не стали тревожить, только Яннари принес стеганое одеяло и заботливо укутал, потоптался растерянно: ему же, выходит, с Ледой нынче спать в одной постели? Все полторы десятицы он укладывался тут, у печи, стесняясь лезть к супругам, хоть Артес кровать и расширил, а Ледана подшила к тюфяку еще часть и набила очесами. — Пойдем спать? — окликнула его Леда. Он кивнул, взял настаивавшиеся на роге травы, понес ей. И замер у самого всхода, не в силах отвести глаз от спокойно раздевавшейся медведицы. Заполошно забилось сердце аж в горле, где-то далеко мелькнула удивленная мысль: гон-то кончился давно, что ж его так ведет, аж голову обносит? — Ты чего? — обернулась Леда, глянула удивленно. — Ты… ну… красивая, вот, — Яннари совсем сконфузился, чувствуя, как горят уши, а за ними и щеки, и все лицо. И гривы нет — чтоб прикрыться ею. — Так это же хорошо, разве нет? — Угу. Пей вот. Единорог принялся деревянными от волнения пальцами развязывать шнурок на вороте, поглядывая украдкой, как под тонкой льняной сорочкой жены колышутся крупные, упругие груди, каждая — с наливное садовое яблоко. Ледана послушно выпила, поморщилась слегка. С медом было не так горько, зато от этой горечи внутри переставали поднывать застуженные в детстве потроха, не стягивало огненным обручем боли внизу живота при неловких движениях, не кололо и не отдавало в бока. И перестала чувствоваться тяжесть от растущего внутри ребенка. Впрочем, это вообще случилось почти сразу, когда она торжественно, хоть и с легким недоверием, надела на себя широкий, немного колючий черный поясок, расшитый мелким жемчугом, прямо на голое тело, под одежду. — А теперь идем спать, — она скинула рубаху. Яннари поспешно отвернулся и окунул в воду тлеющую лучинку из светца. В темноте он ничего рассмотреть не мог, но было не так стыдно за то, что на чужую красоту отзывалось непослушное тело. Он подумал, было, лечь вовсе одетым, натянуть рубаху назад недолго, но за него все решила сама Леда. Подошла, обняла и повлекла к постели, где прижалась всем телом. Яннари с легкой паникой вспомнил, что зачарованное обручье осталось где-то у Артеса, он и не спросил, где именно. Потом разозлился на себя: что же он, вовсе несмышленыш, оборот не удержит? А потом стало не до мыслей, когда медведица прижалась губами к его губам. Заласкала его Леда так, что перед глазами единорожка серебряные искры заплясали, занежила. Он и сам не понял, когда жаром на миг налилась тонкая вязь свадебного обручья на запястье. — А вот теперь спи, рогатик. Не был он опытным, все, что сделать сумел — инстинкт подсказал, уж на это понимания Леды хватило. Но хоть не оставил ее распаленной, и на том спасибо. Она обняла Яннари, устроила его на груди. Как бы там ни было, а он теперь — ее муж. Заботливый, ласковый, немного упрямый и безрассудный, только это с возрастом пройдет. И спит рядом так уютно, легким клубком. Посреди ночи к ним пришел и Аро, несмотря на размеры, неслышно забрался, вполз под широкий меховой полог, облапил обоих и снова уснул, счастливо вздохнув. Утром Яннари проснулся в теплых объятиях мужа и жены, сладко спящих. На миг вспыхнувший стыд растаял в этом уютном тепле, он снова прикрыл глаза и позволил себе еще чуть-чуть понежиться, а потом потихоньку выбрался из их рук, оделся и отправился возиться по хозяйству, чтобы разбудить медведей запахами доходящей каши и узвара на яблоках, грушах и ягодах, с медом и травами. Артес проснулся первым, побрел умываться. Стоило отпереть дверь, как ослепило белизной, тронутой только двумя цепочками следов Яннари к козьему и куриному пристрою. — Снег! — Артес перекинулся, помчался топтать снег. Яннари посмеялся, стоя на крыльце. Конечно, и ему хотелось перекинуться и поваляться в чистейшем первом снегу, который, может, уже завтра стает, если случится оттепель, а она может быть — погода в последнюю луну осени еще не установилась. — Иди сюда! — позвал медведь. Яннари оглянулся на приоткрытое устье печи, где томилась каша. Потом тряхнул головой и перекинулся, взвился свечой, прыгнул с крыльца, звонко заржал, радуясь тому, что жив, что пережил первый гон и наверняка переживет зиму. Медведь принялся гоняться за ним, весело порыкивая. Разбудили Ледану, она и позвала их уже в дом, завтракать. И все было бы ничего в этот день, если бы Цетайлу не приспичило именно сейчас проверить, не загрызли ли его наследника медведи втихую. При виде того, как его стриженого и комолого сына тискают медведь и медведица, Цетайл потерял дар речи. Яннари, учуяв его запах и увидев, замер, тихо взвизгнул, не зная, то ли бежать в дом, то ли объясняться тут. — Ты чего, медовые ушки? — удивился Артес. Яннари перебрал передними ногами и слегка попятился под его защиту от злобно выдыхающего пар отца. Дар речи Цетайл обрел нескоро, тут же разразился бранью, большая часть которой сводилась к обвинениям Яннари в никчемности и слабости, раз не сумел отстоять свой рог и гриву. Артес набрал побольше воздуха в грудь. От рева медведя Цетайла слегка откинуло. Он тут же выправился, наставил на медведя рог. И кончилось бы все смертоубийством и очередной войной, если бы Яннари не кинулся между ними. — Хватит! Я по своей воле отдал и рог, и гриву! — Пошел вон от нашего дома! — взрявкнул Артес. Ледана перекинулась и обхватила Яннари за шею, осторожно уводя его в сторону. Против боевого единорога Яннари казался тонконогим жеребенком. Да и не стоило ему встревать, пусть старший супруг объясняется. — Тебя никто не звал в наш медовый месяц! Уходи, рогач! Цетайл потряс гривой, смачно харкнул под ноги Яннари: — Восемнадцать лет назад я принял твою шлюху-мать в свой гарем, когда она пришла в Сизый Дол невесть откуда брюхатой, принял родившегося ублюдка своим сыном. Ныне вижу, что яблочко от яблоньки недалеко укатилось. Нет в тебе моей крови и не бывать тебе моим наследником, Яннари без рода и клана.  — Зачем ему твой вырождающийся клан, однорогая лошадь, коль у него мой клан есть? — рыкнул Артес на Цетайла. — А сейчас убирайся от нашего дома. Иначе не бывать миру! Единорог развернулся и поскакал прочь, оставляя за спиной разозленного Артеса, растерянную Ледану и совершенно раздавленного сказанным Яннари. — Чего ты, медовые ушки? — Артес остыл немного. — Иди сюда. Не слушай старого мерина. — А я-то все гадал, отчего вождь от меня нос воротит, в гон кобылиц своих затрахивает… А ему просто родной сын нужен был, а не чужой ублюдок, — горько вздохнул Яннари. — Теперь ты полностью наш, — заявила Леда. — Сегодня же к отцу пойду, пусть при всем народе в клан тебя примет, — добавил Артес. А Яннари несмело улыбнулся, ткнулся головой мужу в плечо, замер в теплых объятиях. Артес взлохматил ему волосы. — Выглядишь, как будто тебя медведь лизал. — А будто бы нет? Откуда мне знать, может, ты меня ночью, как палочку с муравьями, облизываешь. — Муравьи, — заурчала Леда. — Я б сейчас пооблизывала! Артес озабоченно почесал в затылке: нету уже муравьев, вернее, они-то есть, но спят уже. Можно, конечно, пойти и разорить муравейник, но за такое лешаки по головке не погладят. Им волей Бога-Покровителя приказано присматривать, чтоб разумные твари неразумных без надобности не истребляли. — Может, меду с брусницей? На мед Леда согласилась легко. И вообще, их в доме ждал завтрак, сытный и вкусный, умелыми руками Яннари приготовленный. И оба медведя сочли необходимым выразить похвалы ему, показывая, как ценят и любят. — Сегодня никуда не пойду, буду по хозяйству работать. С тобой, — сказала Леда. — А я к отцу, — вздохнул Артес. Яннари все понимал, был благодарен им, что не дали в обиду. А оскорбления… да ну их, переживет. Он и без того изо всех сил старался соответствовать ожиданиям Цетайла, но никогда не получалось так, как надо. Не хватало в нем чего-то, наверное. Юный единорог «должон переть на рожон», а Яннари, взвешивая все «за» и «против», предпочитал поступить так, как будет разумнее. Да и настоящий наследник сделал бы тут жизнь медведя невыносимой. Наверное, в чем-то Цетайл был прав, он не такой, как надо единорогам. Может, то племя, из которого была мама, жило по каким-то иным законам, и они в его крови сильнее тех, что вдалбливали в него здесь? — Яни, забудь ты это все, — Леда ласково погладила его по голове. — Ты наш, и мы тебя никому не дадим в обиду. — Всех на части раздерну, — пообещал Артес. Яннари мягко погладил его по носу: — Не надо никого раздергивать, никто на меня не зарится. Но спасибо, я буду знать, что за вами я, как за каменной стеной. Артес, как и обещал, помчался в селение, узнавать у отца, что делать. Арла долго думал, ходил по избе кругами, потом сказал: — На Солнцеворот проведем обряд, примем Яннари в клан. Негоже ему безкланным и безродным оставаться. А чьего рода сыном станет, о том спрашивать буду у медведей. — Хорошо, — закивал Артес. — Но мерин-то этот каков… — Может, и в самом деле мерин, — усмехнулся Арла. — Мы с ним схлестывались, было дело, и пузо я ему однажды порвал, лет так двадцать тому как раз. Он, конечно, не первогонным тогда уже был, но детей еще не зачал. — А теперь и подавно не заделает, надеюсь. Артес был очень зол. Яннари, вроде бы, держался, старался улыбаться, но он-то видел, как мужу больно. Быть выданным замуж в чужой клан не так страшно, как быть изгнанным. Что бы там ни говорил Цетайл, а родился Яннари клановым, не ублюдком от чужачки, а нареченным сыном от венчанной жены. — Может, потом другой клан рогачей в степи поискать. Или не искать уж, незачем, — гадал он. — Если мать Яннари оттуда сбежала, то и искать незачем. От хорошей жизни не бегут в тягости. — Ему будет хорошо с нами, — убежденно сказал Артес. — Вот и ступай, успокой рогатика. Покажи, что он тебе дорог. Артес прихватил еще тючок клеверного сена и помчался обратно домой, бухая лапами в снег.