По воле похмельного Бога

Утро дня Солнцеворота выдалось замечательно-ясным, небо над вершинами старых деревьев было совершенно безоблачным, снег оглушительно скрипел под шагами, мороз щипал за нос и щеки, уши Яннари прятал под теплейшей песцовой шапкой, все остальное — под длинной шубой из волчьего меха. — Меховой рогатик, — посмеивался Артес. Единорог только фыркал: называть его рогатиком еще года три несправедливо. В селении уже все успели собраться к тому моменту, как семейство добралось по заснеженным тропам. На площади уже сложили большой костер, вытащили огромную сковороду размером с тележное колесо, если не побольше, женщины в таком же огромном горшке мешали тесто. Совсем не такое, как готовил Яннари, так и блины будут совсем другими — у медведей они толстые, чем-то похожие на медовые соты — такие же пористые и едятся обычно с медом. Яннари уже успел попробовать их, Леда готовила, ему даже понравилось. Сегодня женщины будут печь такие на все селение. Каждому роду, каждой семье — по блину. К ним подошел степенный полуседой гигант, кивнул Яннари. — Идем. Я Тарен. Единорог оглянулся на мужа, и Артес кивнул ему, чуть подтолкнул к медведю. И Яннари пошел следом, через десяток шагов попав в объятия Тореса, радостно затормошившего будущего брата: — А вот и ты, рогатик. Ну, как ты? Все хорошо? Никто тебя не обижает? — Нет-нет, — Яннари даже засмеялся. — Все у меня хорошо, только не тряси меня как медведь грушу. За время, что они прожили с Артесом и Леданой, он привык к тому, что его тискают, и не пытался вырваться. Хотя оказаться в совсем чужих руках было странно. И немного страшно. Обряд начался вскоре после того, как всех оделили блинами. Пока они не были разделены на кусочки, Тарен поставил Яннари перед собой и опустил ручищу ему на плечо. — Яннари без рода, согласен ли ты войти в мой род? Единорог вспомнил, что говорил ему Артес, сглотнул ком и громко, опасаясь «дать петуха», ответил: — Да! Охотник кивнул ему, оторвал кусок блина, что держала его супруга, и продолжил, вручая его Яннари: — Пред кланом, пред Богом-Покровителем всех Двоесущных, ввожу Яннари, мужа Леданы и Артеса, в свой род и в клан Западнолесья. Нарекаю его сыном мне, братом детям моим, я сказал, Тарен Быстрая Стрела. — Мы услышали, — даже не особо вразнобой отозвались все семьи. — Я тоже услышал, — буркнуло сзади. — Пусть будет так. Единорог из клана Медведей, ну надо же. Хотя это и неплохо. Яннари повернулся. На них смотрел какой-то среброволосый парень, трепетно обнимавший чашу, от которой несло медовухой. Единорог сердито сощурил глаза, оскалился и сморщил нос. Среброволосый ухмыльнулся: — Все еще мечтаешь оторвать мне что-нибудь и покусать, маленький упрямец? Яннари слова сдержал при себе. Бог подошел, стянул с него шапку и погладил по голове. — Отныне ты на Солнцеворот рожденный. Так лучше, — загадочно сказал, хлебнул медовухи и растаял. А вокруг ахнули, к единорожку подбежали Артес и Ледана. — Яни, твоя грива! Тот принялся ощупывать голову. — А… Моя грива? Грива моя!!! Полуночно-черная, с медным отблеском в глубине прядей, грива тяжелой волной стекала ему на спину, все такая же длинная, словно никто и не резал ее. Артес добыл где-то ленту, протянул ее мужу. Праздник получился настоящим, радостным. Яннари позабыл и о травнике, и о том, что он в чужом клане, только-только ставшем родным. Его закармливали медом и сушеными фруктами, знакомили со всеми в клане. Торес оказался жизнерадостным мишкой, его сёстры — младше самого Яннари на два и три года, такими же общительными. Они затеребили единорожка, расспрашивая, что он любит, что он ест, чем занимается, удобно ли с такой гривой. Он сам не заметил, как рассказал им о себе едва ли не больше, чем супругам. Леда с Артесом, впрочем, тоже весьма внимательно прислушивались к тому, что повествует Яннари. — Бедный мальчик, как же ему простого тепла семейного не хватало, — шепнула Леда. Артес, было, вскинулся, но она усмехнулась: — Не телесной любви, дурень. — А чего? — Да просто семьи, родичей. Подумав, он согласился. Сам помнил, как хотелось братьев и сестёр, как завидовал друзьям, когда понял, что их родичи — это не его семья. Пусть теперь Яннари будет счастлив, получив себе еще больше родных не по крови, так хоть по духу оборотней. Единорожек радостно причастился блином новой семьи, а потом разделил и с Артесом и Ледой данный уже им блин. Медведи закусили медом. — Идем домой? — Да, домой, — Яннари сиял. Вроде бы ничего такого особенного не случилось, но у него снова был род и грива. И то, и другое значило очень много. — Ты не единорог, ты светляк, — уверил Артес. — Эй, у меня зад не светится! — Дома проверю. Яннари фыркнул и слегка покраснел. Ледана отвесила старшему мужу легонькую затрещину. — Ой, молчу-молчу! — Да я и не против, — шепотом, потянув Артеса за волосы, чтоб нагнулся, сообщил Яннари. — Только не ори об этом на весь лес. — Молчу, — Артес облапил его. — Вот и молчи. Баню затопишь? — Затоплю, — кивнул Артес. — И тебе ее малость выстужу. — И ко мне потом придёшь? — И оближу. Всего-всего. Леда посмеивалась, прекрасно слыша этот сговор. — И тебя оближу, мохнатая, — уверил Артес. — А оближи, — внезапно согласилась медведица. — Всю-всю, — закивал Артес. Неудивительно, что до дома он дошёл с немалым трудом, почти вожделенно поглядывая на сугробы у тропы. А дома тут же сгреб обоих и поволок на кровать. И никакие увещевания не услышал бы, Яннари не стал и пытаться. Артес и так-то был до ласк злой и охочий, а под зачарованным браслетом — еще охочее. Не успели они с Ледой и глазом моргнуть, как уже были раздеты и уложены на широкую супружескую кровать. А дальше обоим оставалось только покориться неутомимому напору старшего мужа, успевавшего приласкать обоих чуть не одновременно. — Круглогодичный гон, — фыркнула после Леда. — Хотя я только рада. Яннари вообще сказать ничего не мог, лежал, приткнувшись к её боку, и отдыхал. — Не круглогодичный он у меня. Это все вы, — хмыкнул Артес. — Не удержаться никак. — Это кто-то до сладенького дорвался, — рассмеялась медведица. — Идите уже… в баню, я спать буду. Артес поспешил утащить единорожка в баню, чтобы отпарить его там, прогреть, как следует. И не только: удержаться, в самом деле, не было никакой возможности, только не тогда, когда перед тобой такое соблазнительное создание лежит, в чем мать родила. — Нет, — Яннари толкнул его на лавку, — сядь. Я сам хочу попробовать. Артес послушно опустился на лавку, вцепился в ее края. Вот тебе и скромный единорожек… Не то, чтобы он не был рад, но неожиданно же! А ещё очень желанно, сам же хотел, чтоб Яннари поскорее отучался стесняться. Тот за дело взялся аккуратно, вдумчиво, припоминая, как его ласкал сам Артес. Медведь тихо взвыл и покрепче вцепился в лавку, чтоб не хвататься за его гриву. — Все правильно? — наивно уточнил Яннари, на мгновение отвлекшись. — Да-а-а… Ещё, солнышко… В начале их семейной жизни Артес мечтал, что услышит, как Яннари просит его продолжать, и вот — просил сам. Единорог продолжил, постепенно увлекаясь. Оказывается, это… возбуждает, когда ты сам так кого-то ласкаешь. А если ещё и частично в обороте… Язык длинный, далеко достаёт. Лавка под пальцами Артеса поскрипывала. А ещё Яннари очень хотел попробовать, как это, когда сверху, затем и плошку с маслом поближе утянул. Пальцы в него окунул и принялся ласкать так же, как Артес его ласкал всегда перед тем как взять. Медведь не протестовал, только ноги раздвинул, чтоб мужу было удобнее. Яннари очень боялся сделать ему больно, потому все делал медленно и осторожно. Не понимай Артес причин, решил бы, что муж издевается. — Быстрее… Ну же, рогатик. Единорог оторвался от облизывания его, как медовых сот, поглядел, запоминая, как оно со стороны-то смотрится. — А больно не будет? — Не будет, Яни. Яннари все равно не торопился, хотя Артес и видел: хочется ему, хочется поскорее. В людской ипостаси его уд был не так уж и мал, несмотря на общую стать, ещё и потому он осторожничал. Однако все же преодолел и робость, и легкий страх. Еще и сам Артес как мог его подбадривал. Потом уже связно не получалось, только хриплыми стонами. И добро, что обручье не давало обернуться, а то изодрал бы всю лавку когтями. И как только не помешался, пока хрипел под мужем любимым? Не держи его Яннари до синяков крепко — и себя бы потерял. Потихоньку пришли в себя оба, искупались. Баня остывала, пришлось возвращаться в дом, сохнуть у печи, пить горячий травник с медом. О том, что сейчас было, оба молчали. Артес слегка косолапил с непривычки, но был доволен. Хорошо, что Яннари решился. И просто так — хорошо. Ещё немного опыта, и будет ещё лучше. А то не дело это — постоянно холку подставлять. Не девка же. А сам он таким не морочился. Яннари пристроился к его боку, обнял, потом вдруг потянулся и лизнул в щеку. — Ты чего? — удивился Артес. — Так, просто. От тебя вкусно пахнет. — Так помылся же. — Вообще. Сейчас слабее, из-за людской ипостаси, а без обручья — вку-у-усно. И кожа солёная чуть-чуть. Тебе не больно? — Нет, медовые ушки, мне хорошо. Надо было бы приготовить ужин, а то что там было того блина? Но оба сидели, не шевелясь, впитывая тепло друг друга, словно это было важнее всего. Застонала кровать под весом перекинувшейся Леданы, медведица глухо заворчала, не просыпаясь. — Скоро уже? — шепотом спросил Яннари, хотя можно было и не шептать, Леда спала очень крепко. — Недельку, наверное. Хотя ребенок не от медведя, все может быть иначе. Медведица снова глухо взрыкнула, разодрала когтями матрас. Яннари подхватился: чуткий нос учуял что-то неправильное, да и никогда раньше медведица не ворочалась во сне, по крайней мере, не так. Занавеска на всходе в горницу отлетела с его пути едва ли не сама собой. Ледана лежала на боку, тяжело дыша и время от времени жалобно взревывая. — Артес, она рожает! У Яннари затряслись руки и ослабели колени. Он осторожно присел рядом, потрогал горячий сухой нос медведицы и нахмурился, отбрасывая все страхи и мысли: что-то было не так. Раньше он никогда не трогал рожениц, не только медведиц, но и кобыл. Но внутри зрело понимание: что-то не так, нехорошо. — Не рожает, — подтвердил и Артес. — Медвежонок перевернулся. — Это плохо? Хорошо? Я не понимаю… — Он не выйдет. Застрял. — И как помочь? Хоть Яннари примерно и представлял, как. Слышал однажды, как слуги на кухне рассказывали о трудных родах одной из молоденьких кобылок, которой целительница селения помогала перевернуть неправильно идущего жеребенка, сунув руку прямо в родовой путь. Правда, это не спасло его — слишком промедлили с помощью. — Перевернуть его надо. Но не знаю, как. Я видеть — вижу, но не больше. — Значит, будешь смотреть. Яннари промчался вихрем по дому, отыскивая все, что требовалось. Была в их запасах небольшая пузатая бутыль, привезенная, наверное, с Большой ярмарки: ни медведи, ни единороги не делали такое крепкое зерновое вино, что его можно было поджечь. Этим вином он полил себе на руку, от самого плеча до кончиков пальцев. — Смотри и говори, что мне делать. Вернее, правильно ли я делаю. Артес внимательно уставился на Ледану. — Хорошо. Он не так уж и далеко… — Не хорошо, придется вернуть его назад, чтобы суметь развернуть… Казалось бы, не могут родовые пути быть слишком длинными, но Яннари пришлось погрузить руку в лоно, истекающее какой-то влагой, смешанной с кровью, почти по локоть, чтобы очень осторожно развернуть медвежонка не поперек, а вдоль. — Вот. Теперь все хорошо. Он уже жаждет появиться. Яннари, обмирая от дикой мешанины чувств, тоже это знал, принимая на ладони крохотного голенького и слепого медвежонка. — Она должна его облизать. Ледана и сама потянулась к сыну, лязгнули страшенные клыки, перекусывая пуповину. — Здравствуй, Арвис, — шепнул единорог. Имя выбирали вместе, и это значило «Отважный». Медвежонок издал писк, приветствуя мир. Яннари закончил с пуповиной, осторожно опустил кроху к материнскому пузу, помог найти сосок в густой шерсти. Детеныш зачмокал. Его все устраивало в жизни, пока было молоко и теплый живот матери. Медведица еще раз тихо застонала, избавляясь от последа. Яннари собрал испорченную простыню, как можно аккуратнее вытянув ее из-под Леды и медвежонка: ее надо будет сжечь прямо сейчас, чтоб никакая хворь к ребенку и матери не прицепилась. Проверил внимательно, не будет ли у Леды кровотечения. Хвала Покровителю — обошлось. Артес сидел рядом и смотрел на них. Медвежонок был смешной и нелепый. И даже ничем не пах. — На самом деле, он пахнет, — тихо проговорил ему на ухо Яннари, догадавшись по движению носа мужа, что тот принюхивается. — Просто из-за обручья ты не чуешь. Нежно так, сладенько. — Поверю на слово, — так же тихо ответил медведь. Они вышли во двор, развели костер от уголька из печи, как положено было, сожгли простыню и послед до чистого пепла, и пепел Артес, с трудом выбив ямку в мерзлой земле, прикопал на огороде. Потом вернулись в дом, сготовили ужин и поели, уставшие, но счастливые ото всего разом. Горница на время, пока подрастает малыш, становилась берлогой только для Леданы, так что Яннари заранее озаботился довольно широким тюфяком на чердаке, рядом с дымоходом печи, который давал хоть немного тепла. Артес, конечно, мужа грел, как мог, прижимая к себе. Но в итоге пришлось все же единорогу принять истинный облик и греть медведя. Пушистая шерсть спасала от холода, а длинная и густая грива укрывала еще одним плащом. — Не замерзнешь? — волновался Артес. — А ты? Я говорил тебе, кажется, что могу и на снегу спать. — А меня ты греешь, медовые ушки, как я могу замерзнуть? Артес уже уснул давно, а Яннари все лежал и переживал сегодняшний вечер, и внутри екало от понимания: останься Леда одна рожать, и умерли бы и она, и ребенок. Нет, не зря он настоял, где хитростью, где нахрапом, что жена должна жить в одном доме с ними. И никаких отдельных домов, и тут не Западнолесье, но хоть кто-то из них да услышит, коль поднять рев, придет на помощь. А если б Леда оставалась в своем «рабочем» доме, как хотела? Но теперь и она, и медвежонок будут в порядке. Яннари улыбнулся, вспомнив забавное существо, сейчас мирно спящее. Сын. Их сын. И ничуть ему не важно, что его крови в детеныше ни капли, зато божественной — с изрядной дурниной — половина. Родитель не тот, кто зачал, а кто воспитал. А он собирался воспитывать Арвиса со всей доступной строгостью, не переходя, впрочем, границ и не уподобляясь собственному приемному отцу. Рядом завозился Артес, перевернулся, подставляя греть второй бок. Яннари подышал теплом на его шею, вытянулся так, чтобы лечь вдоль всего длинного, крупного тела мужа. Меховой полог задержит тепло, до утра не замерзнут, если только ворочаться не станут. Бог-Покровитель, кстати, вернув гриву, не отрастил Яннари рог до конца, так что он походил на жеребенка-трехлетку с едва-едва прорезавшимся рожком, на четыре пальца ото лба и совсем еще не острым. Яннари про себя ворчал и посмеивался одновременно: «Бодучему жеребцу Бог рога не дал». Ничего, отрастет. Артес улыбнулся сквозь сон, ощутив тепло. Любимый муж. Взаправду любимый уже. Вставать обоим пришлось рано утром. Вернее, первым поднялся единорог, как и всегда, плотно укутал в полог Артеса, чтоб тепло не вышло, отправился разжигать наново печь, проверять, как там мать с новорожденным, готовить завтрак. Артес еще немного поспал, пользуясь тем, что дымоход стал теплым, и прижавшись к нему спиной. Ледана тоже спала, шумно дыша. Медвежонок барахтался, сосал ее и пищал, все — чуть ли не разом. Вот уж верно сказал Артес: та еще заноза в заднице будет, шебутной, уже сейчас видать. Ох, глаз да глаз за ним будет нужен. Ничего, справятся. Яннари очень осторожно подобрался поближе: Леда могла и убить со сна, да и разума сейчас в ней может только на капельку больше, чем у него в гоне. Медведица заворчала, унюхав чужака. — Прочь! — Тише, Леда, тише, я уже ухожу. Скоро вернусь, принесу тебе каши с медом. — Мед? Дай меда. Где детеныш? — Сосет твой малыш, успокойся. Только не ворочайся, а то придавишь. Яннари все же решился погладить медведицу по носу, прислушиваясь к ее состоянию. У Леданы все еще малость побаливало внутри. Да и спать ей хотелось весьма. Ничего, он уже наловчился кормить и поить ее полуспящую, справится. В медвежьем облике Леде требовалось мясо, но и все прочее тоже было необходимо, так что он мелко покрошил морковь, яблоки, куски мяса, залил все медом и пошел кормить этой смесью медведицу с рук, пока в печи доходила каша, а Артес, все же проснувшийся на запах еды, умывался. — Как они? — сразу спросил медведь. — Хорошо все, покушали, спят оба, — Яннари усмехнулся. Он умудрился и медвежонка погладить, так что в здоровье сына не сомневался, а Ледана скоро совсем оправится, он ей недаром полную миску воды на своем роге настаивал с самого вечера. — Он такой маленький. И на медведя не похож. На крота, скорее. — Ничего, скоро и шерсткой обрастет, и глазки откроются. К тому же, мы не знаем, перешла ли ему многосущность Бога или нет. Вот и посмотрим. — Надеюсь, нет, — проворчал Артес. — Как и дурость. Яннари смешливо фыркнул: — Ты же не разделял мое мнение о Покровителе. — Так я его не видел до того момента… — Мы с братьями-лисами общаемся часто, к храму от… — Яннари запнулся, мотнул головой и продолжил: — от Сизого Дола было ближе, чем от Западнолесья, вот жрец иногда и захаживал. А я с ним поговорить любил, они же с братом в юности очень много путешествовали по разным кланам, только не наемниками, как дядька Карим, а просто так. Но, знаешь, что я вынес из рассказов жреца о Покровителе? Вся его дурость и непонятные смертным поступки рано или поздно оказываются единственно верными. — Единорог задумчиво подергал себя за гриву и продолжил: — Я на него зол, конечно, но… если б не его веление, разве у меня появилась бы семья — вот такая, как сейчас? Он принялся пересказывать Артесу свои мысли о том будущем, что, возможно, ждало его, не стань он мужем медведя. Артес обнял его. — Что ни делается, медовые ушки, все к лучшему. — Теперь-то я это понимаю и принимаю, а в день свадьбы было, знаешь, как страшно и обидно? — Догадываюсь. Но я ведь по сердцу пришелся? — Артес пытливо заглянул ему в глаза. — По сердцу, — усмехнулся единорог. — Когда рявкать на меня перестал. Ни на кого тебя бы не променял теперь. И Леду тоже. Артес прижал его к себе так крепко, как только мог. — Ну, что ты, — смутился Яннари, погладил его по спине. — Все ж хорошо. — Очень. А вот как еще медвежонок подрастет… Из горницы послышался писк медвежонка, и Артес весь обратился в слух, напрягся струной. Заурчала Леда. Снова пискнул медвежонок. — Как же его погладить хочется, — пробормотал Артес. — Потерпи, — Яннари понимал его, как никто, но ему хотя бы дозволялось прикасаться к детенышу, а Артесу — и того нет. — Вот придет Леда в разум, и позволит тебе сына погладить. Пока еще рано очень, да и кроха он совсем, меньше Половинки нашей. Кошка, легка на помине, выбралась откуда-то из-за печи с задушенной мышью в зубах, гордо прошлась мимо мужчин, глядите, мол, хороша ли? И отправилась в сени, поедать добычу. — Это еще с месяц ждать. А потом еще он оборачиваться будет. — Когда он станет оборачиваться, и Леда тоже, ей ведь его кормить в любой ипостаси надо. А я тебе к вечеру травки настою, искупаешься, запах совсем отобьешь — и посмотришь на них. — Хорошо, — просиял Артес. — Яни, — позвала Леда. Единорог кинулся к ней. Кто знает, что могло случиться? Заранее сердце екало. — Подержи детеныша, пока встаю. До ветра схожу. — А Аро можно? Только посмотреть, — Яннари бережно подхватил медвежонка на ладони. — Только посмотреть! Ледана сползла с кровати, потянулась и побрела наружу. Они оба знали, что медведица учует запах Артеса на сыне, если нарушить запрет, так что тот не стал подходить слишком близко, зато шею вытянул, как гусак, разглядывая смешной, почти безволосый комочек, пищащий и тыкающийся в ладонь Яннари, пытающийся сосать его палец. — Какой кроха. И так попискивает. Вернувшаяся Ледана фыркнула, взяла сына в пасть и унесла. Мужчины занялись обычными домашними хлопотами: накормить живность, убраться в сарае, проверить, не наколоть ли дров, не наносить ли воды. Яннари поставил тесто на хлеб и пироги, вытащил из ледника увесистую рыбину: Артес все же оказался прекрасным рыбаком, удачливым, а вот охотником — не очень, или, вернее было бы сказать, его охотничья удача не разменивалась на зайцев или тетеревов, посылая ему или ничего, или сразу косулю. А тут уж он не подвел, так что мяса на леднике тоже лежало еще изрядно. — Аро, ты бы дядьке Кариму пирожков и молока отнес, что ли? В гости звать пока нельзя, он и сам понимает. — Собирай корзинку — отнесу, — согласился Артес. Ягодка хорошо доилась, хотя Яннари думалось, что неплохо было бы пристроить отдельный курятник, ведь весной он точно прикупит на ярмарке пару наседок, чтоб были цыплята, и еще парочку коз: ребенку будет нужно и молочко, и творог, и ряженка. И от идеи завести гусей он тоже не отказался. Планов у Яннари было великое множество, хоть разорвись. У Артеса их было меньше — огород да запасы ягод и меда. А еще ведь переносить мастерскую, а для этого сил двух оборотней будет мало, но помогут товарищи, поможет названный брат Яни, да и отец в стороне не останется. И надо ребенку игрушки и какие-никакие качели спроворить. Он и дерево присмотрел неподалеку от дома, чтоб с крыльца видать было и бежать недалеко. Яннари испек пироги и хлеб, бережно завернул пяток рыбных расстегаев и столько же с ягодами, да каравай хлеба, да крынку с молоком, сложил в короб. — Дядька обрадуется, — закивал Артес. — Принесу от него зайцев. Яннари поцеловал его напутственно и проводил до калитки, вернувшись к своим делам: еще не вся и даже не половина шерсти спрядена и соткана, он и вязанием еще не занялся толком, а ведь обещал и Леде, и Артесу носков да варежек навязать. Артесу сейчас оно особенно пригодится. Без медвежьей шерсти и запаса жирка. Старик-северянин очень обрадовался домашней пище, поцокал языком на обручье Артеса, но осуждать не стал — чужая семья, нечего лезть. Нагрузил бурого целым мешком дичины, связкой сушеных грибов и отправил восвояси. — Рогачу мой поклон передай. Хороший у тебя муж, умница. Артес рассиялся, закивал и поспешил домой, а Карим стоял у землянки, глядел ему вслед и вспоминал то, чего вспоминать не след было, да разве ж памяти прикажешь?