По воле похмельного Бога

Утром Артес сам пришел будить Яннари. — Просыпайся, медовые ушки. Единорог спал беспокойно, то и дело вскидывался, постанывал во сне, раза три поднимался, чтобы попить воды, и раз — чтобы выйти до ветру. И поэтому утром просыпаться отказывался, пряча морду под гривой, спутавшейся и отчего-то сегодня тусклой. — Яни, ты не заболел? — встревожился Артес. Проснулась Леда, покормила полусонного сына, после снова свернувшегося в клубочек на согретой матерью постели, поднялась и вышла на кухню. — Что такое, Аро? Единорог глубоко вздохнул и вдруг раскашлялся. Сидение на снегу даром не прошло. — Простыл. Артес принялся его отпаивать травами и откармливать медом, укутал потеплее. До вечера Яннари поднялся на ноги только раз, опять по надобности. А у самого крыльца споткнулся на ровном месте и завалился в сугроб. Даже в истинной ипостаси он был горячим, как печь. Артес с Ледой отнесли его в дом, снова принялись потчевать травами. К ночи стало ясно: самим единорожка не выходить, нужно звать травницу. Яннари ослабел настолько, что уже не мог и кашлять, только булькало в грудине, да дыхание с хрипом и присвистом выходило из горла. Артес понесся в селение так быстро, насколько позволял облик. Назад вернулся верхом на медведице, которая стряхнула его с себя у калитки и в дом вошла уже человеком. — Что с ним? — волновался Артес. Травница шикнула на него и велела принести лампу, поставить горшок с водой в печь, приготовить миску и полотно, и больше не путаться под руками. И занялась своей работой, хоть прежде ей лечить единорогов в истинной ипостаси не приходилось. Ну да отличий немного. Артес недоумевал: как Яннари умудрился так простыть. О том и травницу спросил. Женщина хмуро покосилась на него. — Простуда его вполне излечима, кроме того, единороги вообще очень легко болеют, если вообще болеют. Оборотень, рог и шерсть которого обладают исцеляющими свойствами, по идее, сам себе целитель. Так что не в простуде тут дело. Кто-то его обидел так, что мальчику и жить тошно. — Не дядька ж Карим, — оторопел Артес. — И как это: жить тошно? А как же семья, дом? Опять что-то напридумывал… — Того не знаю. Я только смутно вижу черную тень у него на сердце, да вину в душе. В чем таком рогатик может себя виноватить, то тебе знать положено, ты ж муж. Артес развел руками. Он в душе не чаял, с чего там муж мается. Хотя… — Да вбил он в башку себе, что в казни Малика виноват. Видать, у рогачей насильников журят да за гривы треплют. — Может и так, да сдается мне, насильников у них вообще не водится — бабья много на одного мужика, тут впору рогачам от кобыл самим бегать, — усмехнулась травница. — И чем я ему помогу? — тяжело вздохнул Артес. — Он не один в лесу жил, с другими кланами общался, да и не ребенок уже, ум свой имеет. — Значит, не так все просто. Хочешь, чтоб муж на ноги встал — сиди с ним сегодня и говори. Даже если и имеется у Яннари ум, все равно объясни ему, что да почему сделано было. Артес кивнул. Придется разъяснять, что ж поделать. Надо рогача на ноги ставить. — А пока я ему больную кровушку маленько пущу, потом еще горицветкой напою. Хоть сил у него и нету, а придержи все ж. — Держу, — согласился Артес, гладя мужа по морде. Как травница и велела, после того, как она ушла, он устроил голову единорожка у себя на коленях и принялся чесать пальцами челку, тихо рассказывая о том, почему именно такое наказание выбрал вождь клана для Малика и его деда, да почему дедово стократ горше было. Артес надеялся, что муж слышит и все уразумеет. Видно, слышал-таки: бессильно опущенные ушки потихонечку подрагивали, потом и вовсе поднялись, настороженно развернувшись к медведю. Артес их лизнул, не удержавшись. Потом украдкой отплевывался от шерсти, думая, что в людской ипостаси они явно слаще и приятнее. — Выздоравливай, мохнатые ушки. Яннари гулко и все еще хрипло вздохнул, передвинул голову, утыкаясь бархатным храпом в его ладонь. — Медвежонок без тебя тоже скучает… — Прости… — За что? — Артес гладил его морду. — За дурость. — Я тебя и таким люблю, рогатик. Выздоравливал Яннари стремительно, уже к утру жар спал, хрипеть в груди перестало, он смог обернуться и обтереться смоченным горячей водой полотенцем. Видно, травница была совершенно права: болеет единорог только тогда, когда чует за собой вину до того ужасную, что не хочет жить. Артес принюхивался с крыльца к погоде. — Весна! Половинка поддерживала его песней. К ее сожалению, до селения было далековато, чтобы хоть один кот отозвался на ее брачный призыв. — Отнесем тебя туда, — пообещал Артес. — И будет у нас потом целый выводок котят. Осьмушками и Четвертинками звать будем? — улыбнулся услышавший это обещание Яннари. — А почему бы и нет? Да и, может, так перебедует, без кота. А, Половинка? Кошка припала к обманчивому пятну солнечного света, пока еще не согревающего, на чисто выметенных досках крыльца, отвела в сторону хвост и страдающе закричала, прикрывая глаза и прижимая уши. — Помнишь меня в гоне? Вот у нее тоже — гон, — Яннари присел, потрепал ее по загривку. — Понятно, надо искать кота. А потом с котятами возиться. — Ничего, котята — это неплохо. Яннари тоже втянул в себя явственно пахнущий весной воздух, сосчитал месяцы с Солнцеворота и пригорюнился: скоро, на вторую весеннюю луну, и его постигнет такая же напасть, как сейчас Половинку. — Ты чего, медовые ушки? — Да вот, через три десятицы гон, сижу и гадаю — буду ли я хоть что-то помнить на сей раз? — А чего бы и нет? Только вот… Что с обручьем делать, как поделим? — Да как его делить? — усмехнулся единорог. — На меня наденем. А тебе пора привыкать без него ходить. — Когда снимешь? — поинтересовался Артес. — Когда Леду предупредим. Но, наверное, десятицы через полторы. Потерпишь еще? Медведь закивал. — Конечно, рогатик. Яннари, казалось, быстро и полностью отошел от того, что случилось. Но так только казалось. Яннари простил Артеса, принимая его точку зрения на преступление Малика и его деда и их казнь. Но не простил себя за смерть своей матери, и это мучило и тянуло, так что однажды вечером он все же решился. Его семья должна знать, что он совсем не идеален. Артес как раз возился с сыном, пытаясь посмотреть тому в рот и посчитать зубы. Яннари позвал и Леду, глубоко вздохнул и начал рассказ: — Однажды зимой дурной двухлетка, получив от отца крепкий нагоняй за что-то, решил, что если он сбежит из дома, будет лучше. Выбраться за ограду Сизого Дола не составило труда, дети всегда знают все лазейки. А дальше маленький идиот помчался к лесу. Его беременная мать вовремя заметила, что сына нет, поспешила по следу. И успела как раз до того, как его окружила стая волков, подобравшихся слишком близко к жилью и учуявших беззащитную добычу. Она защищала сына, пока из селения не поспешила подмога, волков отогнали, детеныша и раненую кобылу принесли домой. Ее раны оказались слишком серьезны, наша травница не справилась. Думали, спасут хотя бы жеребенка, но он прожил меньше часа… — Бедный жеребенок, — посочувствовал Артес. — Наверное, потом его обвинили в смерти матери? — Никто и слова не сказал. Просто его отец, вождь племени, навсегда запомнил, что у него мог бы быть родной сын, и не родился. — Так ты свою историю рассказывал? — Леда обняла его. — Бедный. — Я виноват в ее смерти, понимаете? Я всем вокруг одни несчастья приношу… — Угу, — Артес подкинул довольно заверещавшего сына. — Увесистые такие, кусучие, крепенькие. — Ну и глупости, — Леда чмокнула единорога в макушку. — Никаких ты несчастий не приносишь. Яннари в растерянности позволил себя тискать. — Сам подумай, в два года какие мозги есть у ребенка? Не обижайся, но твоя мать тоже сглупила: стоило орать во все горло, что дите в опасности, пока бежала по следу, и не соваться одной за ворота. Артес покосился на нее и фыркнул. Леда слегка покраснела, но вскинула голову и отчеканила: — А я — умная и согласилась остаться у вас, а не встала в позу и не вернулась в свой дом. — Умная-умная, — закивал Артес. — Яни, а ты уже начни верить, что мы тебя любим. — А? Я верю… — Вот и славно, — кивнул медведь. — А вы меня, правда, любите? — спросил Яннари через пару минут. — А ты сомневаешься? — удивилась Леда. — Конечно, любим. Артес закивал. Через полчаса, вытирая мокрые щеки отрыдавшемуся и переикавшему мужу, Артес понял: наверное, это все скорый гон, мозги у единорога перестают работать правильно. Надо его почаще обнимать, гладить и говорить побольше всякого приятного. Дни до начала гона и до снятия обручья Артес и Яннари отмечали вместе. Первый — с нетерпеливым предвкушением, второй — с толикой страха. Ждала и тревожилась и Леда. В доме на чердаке зеленела рассада, Артес осмотрел, починил и наточил плуг. — А завтра уже снимешь обручье, — мечтал Артес, лежа вечером в постели с мужем. — Оближу медвежонка. Только бы в нос не вцепился, как я отцу. — Ты укусил отца за нос? — Яннари не знал, смеяться или возмущенно фыркать. — Вцепился и повис, — подтвердил Артес. — Ну, Арвис уже знает твой запах, хотя в медвежьем облике он и станет немного сильнее и другим. Кроме того, мне кажется, ты сумеешь сдержаться и не рычать на сына. А обручье пойдем снимать подальше от дома, чтоб ты привык и отдышался, — единорог обнял мужа, притерся к нему: гон был все ближе и ближе, и это чувствовалось. — Обязательно, — Артес сразу же перестал думать про обручье и свой нос. Горячий, желанный и желающий, Яннари очень быстро начинал занимать все его мысли, особенно когда вот так терся об него и тихонечко постанывал, подставляя губы и горло под поцелуи. Пришлось немного сдерживаться, все-таки теперь их в доме было не двое. Артес представлял себе, что первым делом, обернувшись, сунет нос во все доступные и малодоступные местечки его тела, чтобы надышаться ароматом юного тела и чистого желания. А уж потом возьмет свое. А может, не только возьмет. Интересно, каков будет муж в гоне в качестве берущего? На всякий случай, стоило подготовиться. Ну, по-всякому. В прошлый раз Яннари был не в разуме, но так на то и первый гон. В этот раз все может быть иначе, но все равно на многое рассчитывать не стоит. Пока же Артес снимал приближающийся гон губами и руками. — Возьмешь меня? — жаркий шепот на ухо обжигал, как и легкие укусы — Яннари нравилось прикусывать его кожу, тянуть губами за волосы. Артес принялся исполнять просьбу, чувствуя, что у него тоже чуть ли не гон. Хотя у медведей его не было, чтобы до такого уж прям безумия. Чердак они за зиму обжили совсем, Артес знал, куда протянуть руку, чтоб взять горшочек с маслом на заживляющих травках. И он научился закрывать Яннари рот ладонью так, чтобы не тревожить спящих внизу Леду и сына. Самому же оставалось только губы кусать, вбиваясь в извивающееся от страсти желанное тело, целуя и прикусывая, оставляя следы, которые исчезнут до утра, глядя на тот, что уже никогда не исчезнет. Утомленного любовью Яннари он после обтер теплой влажной тряпицей. Им требовалось выспаться, чтоб завтра были силы. Снег с огорода почти сошел, скоро надо пахать. Наверное, у Яннари как раз кончится гон к тому времени. И Артесу понадобится еще с денек после него, чтобы в себя прийти. Утро разбудило оборотня, словно пинком под толстый мохнатый зад. Проморгавшись, он понял, что снова снился сам себе в медвежьем облике. Ну, ничего, сегодня получит возможность перекинуться. Яннари уже встал, шебуршал на кухне, готовя завтрак. — Доброе утро, медовые ушки. Как себя чувствуешь? — Сонным, — Яннари зевнул и едва не вбил яйцо мимо миски с мукой. — Ох… Ты ж понимаешь, что это значит. Сегодня луна в полной силе. — Понимаю. А что поделать… Голова не кружится? — Нет, я просто словно мешок с мокрой шерстью — тяжелый и неповоротливый. После того, как позавтракаем, уведи меня подальше в лес, куда-нибудь на поляну, где уже есть трава. — Хорошо, рогатик. Будет тебе трава. Наверное, Яннари требовалось тоже восполнить силы, чтоб пережить гон без особого ущерба. — Ну, что, сегодня? — Ледана, едва проснувшись и принюхавшись, понятливо улыбнулась и взглянула на Яннари очень заинтересованно. — Все сегодня будет, — посмеялся Артес. Яннари только привздохнул, он не предвкушал, и так знал, что вряд ли будет особо соображать. Но стоило только представить себя в супружеской постели с обоими, перехватывало дыхание. И он с трудом мог признаться самому себе, что хочет этого. — Что такое, не хочешь? — удивилась Леда. — Хочу, — от щек единорога можно было печь разжигать. — А смутился-то как, — умилился Артес. Яннари поднял голову, усмехнулся шало и смело, несмотря на очевидное смущение: — Потому что вас обоих хочу. Одновременно. — Это как? — слегка растерялся Артес. Единорог потянул его за волосы, прижался губами к уху и объяснил, как, перемежая слова поцелуями. Медведь задумался, потом кивнул: — Почему бы нет? — Арви спать уложим в гостиной, в колыбельке, он уже большой медвежонок, — согласилась и Ледана. — Ну, поели? Ступайте уж. Артес повлек мужа за собой в лес, разыскивать поляну, чтобы трава была посочнее и позеленее. И они даже отыскали такую, где мелкая зеленая кислица вовсю цвела желтенькими цветочками, отчего у Яннари аж глаза загорелись. Но первым делом он все же уколол палец булавкой и расстегнул браслет на запястье мужа. Артес перекинулся и помчался кататься по траве и обнюхивать лес. Яннари — пока еще в истинном облике — медленно щипал траву и цветы, аккуратно выедая все, что только было зеленого и желтого вокруг. Голоса весеннего леса, его запахи, краски вливались в кровь, словно возбуждающее зелье, но Яннари знал, что раньше восхода луны гон не возьмет над ним полную власть, а до того можно и нужно сдерживаться. К нему подскочил медведь, встряхнулся, расправляя весеннюю лезущую шерсть, лизнул в морду. Он ответил тем же, ухватил крупными зубами за ухо, чуть потянул. Потом принялся обнюхивать, фыркая в клочья шерсти. С осеннего гона Яннари подрос немного, залоснился и потерял жеребячью угловатость. — Красивый жеребец, — оценил Артес, прислоняясь спиной к березе и с удовольствием почесываясь. — Я после гона тоже линять буду, — ржанул Яннари. — А тебя напомни вычесать, как вернемся. Как раз до ночи меледа. — Хорошо, — Артес еще немного почесался, потом потянулся. — Домой? Единорог прислушался к себе, это забавно выглядело: он растопыривал ноги, наклонял голову чуть набок и шевелил ушами. — Еще немного, наслаждайся, Аро. Можешь дядьку Карима проведать. Артес закивал и побрел по тропинке. — А ты со мной не пойдешь? — Пощипаю еще кислицу, она мне полезна. Не переживай, все со мной хорошо будет, я с этой поляны никуда не двинусь. Артес что-то довольно рявкнул и тяжелой трусцой удалился. Старик-северянин обрадовался ему, а еще больше обрадовался тому, что медведь пришел в истинном облике. — Решил-таки снять? — Решил. Сына обнюхаю. Оближу. Мой медвежонок. — Смотри, осторожнее с ним, мелкий он у тебя еще совсем. Сколько ему, четыре луны? — Ага. Но укусить может. — Боевитый, это хорошо. А что кусает… пусть кусает, подумаешь, детеныш. В голосе Карима прозвучала такая бездна тоски по несбывшемуся, что Артес предпочел быстро попрощаться и вернуться к мужу. — Ты уже наелся, медовые ушки? Взгляд Яннари уже туманился, он усилием воли собрался и перекинулся, протянул руку: — Вздевай скорее, а то поздно будет. Артес надкусил палец, запечатал мужа обручьем. Пришлось ещё переждать, пока он отойдет маленько, продышится. Артес помнил, каково оно, и ждал терпеливо, поглаживая по спине, уговаривая потерпеть. — Зато что тебя ночью ждет, медоушек. Думай об этом. Яннари задышал часто, покосился на него укоризненно: и без того не собрать мысли, мышатами из-под веника разбегающиеся. Артес перекинулся. — Садись, поедем домой. Вёз единорожка и надышаться его запахом не мог, так соскучился по аромату медовых трав да чистоты. Дома принялся обнюхивать и урчать. Яннари потихоньку отпихнул его: — Сына иди оближи, рано ещё, вечера дождись. Артес побрел к медвежонку, который при виде большого сородича сразу полез изучать его. На мать было не похоже. Пахло по-другому, не молоком. Арвис потыкался в отцовское пузо, не нашёл ничего интересного и обиженно заревел. Артес толкнул его носом, потом лизнул. Яннари вовремя перехватил встревоженную Леду, удержал за загривок: — Все хорошо, они знакомятся. Медвежонок попробовал на зуб громадную лапищу, залез на спину отцу, скатился, потом решил, что все в порядке и можно требовать еду у матери. Артес умильно сопел и улыбался во всю пасть. Сын пах совсем не так, как он себе навоображал. Никак не соперником — родным и тёплым существом. — Ужинать иди, счастливый папаша, — прыснула Леда. — А можно, я посмотрю, как Арви будет есть? — Артес подобрался к ней и потерся огромной башкой о бедро. Медвежонок уже вовсю ныл, выпрашивая молоко, поднимался на задние лапки и теребил подол материнской юбки, понуждая ее обратиться и дать ему уже, наконец, поесть. — Смотри, — Леда обернулась и улеглась на пол, подпустив сына к молоку. Благодать в доме была настолько ощутима, что Артес на всякий случай прикрыл лапой внезапно повлажневшие глаза. Думал ли он, что счастье его будет таким полным, соглашаясь на навязанный волей Покровителя брак? А ведь осенью считал, что никакой жизни с эти рогачом не будет, совсем чужими станут. Думал, что дома будет появляться, от силы чтоб поспать в тепле, если оно, то тепло, еще будет. А уж о том, как он будет сына заводить, вообще тогда размышлять не хотелось — предчувствовал ссоры. О рогачах он тогда был самого нелестного мнения. Впрочем, оно таким и осталось, а Яннари он теперь считал чудом природы и к единорожьему роду относил постольку-поскольку. Медвежонок наелся и заснул там же, где кормился, закопавшись в теплую густую шерсть. Немного погодя Ледана аккуратно взяла его в пасть и унесла в колыбельку, поставленную в огороженном занавесками уголке гостиной. Потом пошла перестилать постель, улыбаясь в предвкушении ночи. Яннари, поев зеленых щей, устроился, было, с бисерной вышивкой у окна с лампой, но гон не давал сосредоточиться на работе, дрожали руки, и не сиделось на месте. Даже под чарами обручья от него пахло медовыми травами и сводящим медведей с ума ароматом желания. А тут еще и Артес подкрался, облапил, принялся облизывать. Ткань выскользнула из разжавшихся рук, добро хоть иглу успел в игольницу воткнуть. Яннари прогнул спину и откровенно потерся о мужа, какой-то частью себя удивляясь тому, что остается в полном сознании. Впрочем, пока и луна не взошла. Артес повлек его на постель. Ледана проводила их взглядом и пошла вслед, предвкушающе улыбаясь. Ее мужчины не оставили без внимания тоже, найдя в себе силы отвлечься друг от друга. Рассматривать распаленных мужей времени не хватило — ее заключили в объятия и принялись раздевать в четыре руки, трогая, целуя, вылизывая. Особенно в том усердствовал Яннари, которому уже никакая луна не нужна была, чтобы лишиться разума. Он же первый Ледану на кровать и уронил, устроился сверху — легкий, горячий, — бережно и нежно вылизывая от шеи до груди. На сосках выступало молоко, и его он слизывал так, что медведицу тоже повело, словно и у нее случился гон. А уж когда нежный язычок Яни добрался до ее лона, которого никто из мужчин после родов еще не касался, Леда вскрикнула и выгнулась, зашарила по постели руками, ища опору — показалось, сейчас улетит, как легкая пушинка. Опорой послужила рука Артеса, в которую Ледана вцепилась. Сам Артес пока что больше супругами любовался. Очень ему хотелось продлить удовольствие, чтоб в первый раз было не так бешено-жарко, как всегда с Яннари. Но он подозревал, что это невозможно. Хватило лишь жалобного взгляда и вида прогнувшейся спины и нахально выставленных ягодиц, чтоб сознание поплыло в жарком мареве. То, что они не разбудили своими стонами Арвиса, было самым настоящим чудом, наверное. Втрахивать юного мужа в Ледану было куда приятнее, нежели в постель. Он видел, как горит ее взгляд, видел, как она целует надрывно стонущего Яннари, а потом ловил его за косу и слизывал с губ вкус ее поцелуев. Потом Ледана забилась, застонала в полный голос, не помня себя. Яннари ненадолго отстал, вынудив и Артеса сорваться следом в жаркое наслаждение. И все трое раскатились по широкой кровати, заполошно дыша. И все же понимали, что дело не ограничится этим одним разом. Весенние соки бродили в жилах, гон Яннари зажигал и его супругов. — Как же хорошо, — пробормотал Артес, придвигаясь поближе к Яннари. «Выспаться бы еще до утра хоть немного». Но это он вслух говорить не стал. Ничего, три ночи и три дня как-нибудь переживут, после отоспятся. Вскоре единорожек снова принялся приставать к обоим супругам, требуя внимания. Так что рассвет они встречали, изрядно утомленными. Яннари, вроде как, и понимал что-то, глаза его то прояснялись, то снова заволакивались мутью желания. Леда, пожалев и мужей, и себя, заварила ему маковых донцев в молоке, а Артес отнес уснувшего единорога на чердак. — Поспи немного, медовые ушки, наберись сил. Яннари проспал до полудня, поднялся, как чумной, но все же занялся обедом, поставил тесто на пироги. — Тебе полегчало, Яни? — Артес вернулся, наносив воды. — Да, Аро, спасибо. Вроде, в этот раз я не лягался? — Вроде бы нет, медоушек. — Смутно помню ночь. Не заездил вас? — Ничего, нам очень понравилось. Ненасытный единорожек. — Ты же знаешь, что ещё две ночи гона, — смутился Яннари. — Знаю. И предвкушаю. Единорог предпочёл перевести тему, ему и так было тяжело отрешиться от тлеющего внутри жара, а слова мужа будоражили кровь. Артес решил его дальше не провоцировать, занялся работой по дому. Вечера медведи ждали с разными чувствами. Леда — с тревогой за младшего мужа, Артес — с предвкушением. Он-то уже знал, что ничего плохого с Яннари не случится. — Как же он справится? — переживала Ледана. — Двое медведей… — Да он в восторге будет, — посмеивался старший муж. Пришлось рассказать ей, что сам узнал от Яни о гоне, что говорил отец, зачем на это время лишают единорожка возможности перекинуться. — Ого, — удивилась медведица. — Придется удовлетворять… — Он жадный до ласк всегда, но в эти три ночи — особенно. Ледана слегка покраснела, затем поспешила уйти к сыну. Прошлая ночь понравилась ей, особенно тем, что после Яннари не было шанса снова затяжелеть. А любиться он ой как умел, щеки так и горели при воспоминании. Узнаваемо, вот что на ум приходило. Должно быть, Артес учил на совесть. Скорей бы уже ночь настала. Но пока надо было погулять с медвежонком. Артес увязался за ними, Яннари собирался допечь пироги и сбегать к дядьке Кариму, отнести тому молока и печева с пылу, с жару. — Если вдруг опять кого встретишь — не слушай, — напутствовал Артес мужа. — Не буду, — пообещал тот. Но встречать ему вообще никого не хотелось, кроме медведя-северянина. Тот внимательно оглядел единорожка, чихнул. Яннари предательски заалел, вручил ему корзинку, забрал ту, что из-под блинов была, и поспешил домой. Карим ничего не сказал, за что единорог был благодарен. До дома он дошёл, уже то и дело встряхивая челкой, чтоб прояснело в голове. Около дома возился Артес, проверял изгородь. — Леда с малышом пошли посмотреть на Ягодку. Яннари кивнул, облизал сохнущие губы. — Аро, пойдём… Мне… нужно… — Пойдем, — сразу согласился медведь, подхватывая его на руки. Утащил он мужа на чердак, там их стараниями уже было вполне уютно. — Это как жажда, — пытался оправдаться Яннари. — Вроде, терпишь-терпишь, а все больше хочется. — Все в порядке, — Артес уже раздевал его. — Сейчас утолим твою жажду. — Я хочу… Тебя, сейчас… — единорог уже не в состоянии был говорить связно, но мысль донести пытался. И мужа раздеть и уложить одновременно. Артес послушно отдался на волю его рук. И хорошо, что так сделал, иначе ещё не скоро узнал бы, каким может быть муж, не скованный смущением. Передвигаться до вечера придется медленно и аккуратно, но это того вполне стоило, каждая минута. Внутри аж екало и теплело, стоило вспомнить, что вытворял Яннари, дорвавшись до возможности быть сверху в гон. Потом, правда, виновато смотрел. Но глаза все равно сияли. А ради этого стоило потерпеть и укус на холке: тут он сам был виноват, дернулся слишком резко, и Яни сжал зубы от неожиданности крепче, чем надо. И сложности с сидением после: слишком хорошо было в процессе. — Но ты точно будешь в порядке, Аро? Медведь кивал. Вот до ночи как раз и придёт в себя, чтоб достойно ответить любимому мужу. А там еще и супруга поможет. Судя по её виду, Леда явно задумывала то ли попробовать что-то новое, то ли не новое, но хорошо забытое старое. Артесу было весьма любопытно, что именно. Когда сын угомонился и уснул, любопытство было удовлетворено, и мало Артесу не показалось. От обычно нелюдимой охотницы такого Артес не ожидал. Леда словно решила попробовать все, что только могла услышать на ярмарке в палатке, где продавалось всякое для любовных утех. И, что самое главное, Яннари был ничуть не против нового опыта, поддаваясь её направляющим рукам. Он отдавался и брал с такой яростной готовностью, что, кончив, на пару минут потерял сознание. — Мало нам рогатика, ты решила и сама нас загонять? — посмеивался Артес. — А может я соскучилась по ласке? — Ничего, заласкаем. Ледана прищурилась, но вслух ничего не сказала. И следующей ночью оба её мужа сумели уснуть лишь на рассвете, полностью обессиленные и, можно сказать, выдоенные досуха. Но хотя бы гон у Яннари схлынул. Артес, проспавшись, первым делом снял с него обручье, не было нужды лишний день мучить. — Вот так, проснешься уже веселым, бодрым и счастливым. Умученный единорожек спал, раскинувшись на полкровати, тихо посапывал и улыбался. Артес, полюбовавшись на него, решил, что всегда хотел бы видеть мужа таким. В смысле, не затраханным и спящим, а спокойным и счастливым. Интересно, что для этого нужно сделать? Он бы сделал, и не раз, и сверх того. Поверить было трудно, что когда-нибудь он не будет мыслить жизни без двух супругов и сына. А теперь холодной дрожью пробирало, стоило только тени мысли промелькнуть, что их может не быть рядом. Артес наклонился, поцеловал спящего мужа и пошел вниз. Дел было полно.