По воле похмельного Бога

В Западнолесье они выбрались как раз за неделю перед ярмаркой, чтоб узнать, что стоит купить там, а что — в селении, чтоб не таскаться за тридевять земель. — А что, припасы можно у нас, вот за украшениями уже на ярмарку, — Арла почесал в затылке. — Как обычно ведь: побаловать себя так на торге. — Значит, распродадимся и побалуем себя. — Чего ж не побаловать. Монет подкинуть? Артес замялся, одалживаться, даже у отца, не хотелось. Арла усмехнулся снова. — Бери-бери. — А отдавать чем? — Клан вам ещё за рог и гриву рогатика должен изрядно. Это Артеса успокоило, он взял кошель. Брать с собой Ледану или нет — вопрос даже не стоял. Слишком рано медвежонка показывать кому бы то ни было, даже родне, о чужих и речи не шло. Леда дотошно перечислила все, что нужно было ей привезти с ярмарки, заставила мужей наизусть выучить список инструментов, их особенности и у кого стоит брать. — Я понял! — клялся Артес. — Наизусть уже знаю. Все купим и привезем. Яннари посмеивался и кивал. Стоило бы, наверное, записать, но писать было не на чем и нечем. Так что приходилось надеяться на свою память. — И, Яни, поосторожнее там, не отходи от Аро далеко. Артес, тебе ясно? Приглядывай в оба. — Глаз с него не спущу, — пообещал медведь. Особенно много чем торговать у них не было, так, полотно шерстяное да льняное, шкуры беличьи, да пяток соболей, да три волчьих, носки, душегреи, полушалки вязаные из медвежьей и овечьей шерсти пополам, несколько рубах, корзина ложек, хлебные доски, прялки да гребни резные. — Хоть что-то да сторгуем, — не волновался Артес. — Проживем своим огородом да козой с курами. Яннари хотел сперва посмотреть на цены на той же ярмарке, а потом сравнить их с тем, что просили за свое добро западнолесские медведи. — Там повеселишься на славу, рогатик. Если Алая Рина придет с караваном на эту ярмарку, она тебе понарасскажет всякого — ушки медовые устанут слушать. Она где только не шаталась, наемничая. — А кто она по клану? — Яннари готовился услышать «степная волчица», всем же известно, что эти беспутные души чаще всего уходят в наемники. — Лесная кошка. Маленькая… Но злобы — на пяток рысей хватает. — Странно, про них слава домоседов идет, даже поговорка есть про то, что лесную кошку из лесу только на аркане и выволочешь. — Алая Рина сама кого угодно на аркане проволочет, — засмеялся Артес. Яннари пожал плечами и укутался в куртку поплотнее. Он хотел вообще идти рядом с медведем, впряженным в повозку с добром, но Артес сказал, что его птичьи косточки вовсе ничего не весят, и посоветовал не сбивать ноги зазря. — На ярмарке находишься так, что ноги загудят до макушки. А пока сиди. Думай, что хочешь получить? Сладости, одеяло или еще какие вещицы для души. — Не знаю, — усмехнулся единорожек. — Я давно на ярмарку не выбирался, лет с двенадцати. А тогда, сам понимаешь, желания у меня были то совсем детские, то… еще более детские: стать могучим воином, купить акинак и настоящую кольчугу и податься странствовать по миру. — Тогда на месте разберемся. Ярмарка к моменту, когда они прибыли, развернулась лишь наполовину. Караваны разгружались, натягивались полотна шатров. У них ничего такого не было, вернее, можно было, на случай дождя, поднять над телегой сработанный Артесом навес на трех жердях, но он был из провощенной кожи и именно что на случай непогоды брался с собой. Кожаный полог, свернутый и перевязанный веревками, лежал как раз у передка телеги, на нем Яннари и сидел всю дорогу. Вместо прилавка они собирались использовать обрешетку телеги, на нее повесили расправленные рубахи, ткань, шкуры, пристроили прялку и целое ожерелье из резных ложек. — Ложечку-ложечку мне! Ледкину ложечку! — завопила подлетевшая к ним девица в ярко-алой рубахе и черных штанах. Яннари развернул перед ней целых пять таких «ожерелий», радуясь почину. — Саму Ледку куда дели? Или она пошла по ярмарке шляться? — перебирая ложки в поисках самого красивого резного черенка, спросила девица. Яннари и без подсказок мужа догадался, что это и есть та самая Алая Рина. Было в ней что-то кошачье, даже в людской ипостаси. — С сыном сидит, — хмыкнул Артес. — Ого… Поздравляю. А рогача где добыл? Малыш, ты не тушуйся, если тебя эта задница мохнатая прижимает, ты мне только моргни. — Ничего не прижимает, — тут же сердито набычился Яннари, как и тогда, с названным братом. — Мы супруги венчанные, не видишь, что ли? И я не малыш, мне скоро девятнадцать стукнет. — Какой взрослый! — засмеялась Алая Рина. — Сколько за ложку просишь? Яннари назвал цену, которую ему говорила держать Леда. Кошка без возражений заплатила, даже накинула сверху медную «мышку», рассмеялась, показывая острые мелкие зубки и внушительные клыки: — На леденцы тебе, рогатенький. — Вечерком можешь Яннари про свои приключения рассказать? — спросил медведь. — А что бы и нет? Найду на закате. Уже уходя, кошка приостановилась, хлопнула себя по лбу ладонью: — Забыла совсем. Ты какого клана, рогатенький? Видала я вроде кого-то из ваших, с караваном от Соленого Озера пришел, тоже чернявый и темноглазый. — Я из лесов… Не их клана. — Так лесовые все сплошь как в лунное молоко окунутые, — удивилась Рина. — Так вышло, — буркнул Яннари. Говорить на эту тему он совершенно не хотел, и кошка это просекла сразу, покровительственно потрепала по плечу — парня на полголовы выше нее, вот как! — и умчалась, хвост трубой. — Вот это и была милая лесная кисонька, — Артес посмотрел на мужа. — Хочешь пойти к рогачам? — Нет, — слишком быстро ответил Яннари, чтоб это было правдой. Будь на ярмарке клан Сизого Дола, он в самом деле бы ни за что не пошел, но эти или этот, про которого говорила Рина, был чужаком. — А со мной вместе пойдешь? — А товар на кого оставим? На Покровителя? — съехидничал единорог. — Успокойся, Аро, никуда этот неведомый мне сородич не денется, раз пришел с обозом. Потом его отвлекли очередные покупатели, подошедшие купить прялку да хлебную доску, украшенные резными журавлями, и, судя по длинным острым носам и долговязым тощим фигурам, а паче того — по клановым узорам на одежде, как раз из клана Поющей Мари они и были, оборотни-журавли, единственный птичий род, зато аж шесть кланов по всем землям Двоесущных. Потом явилась лиса за шубкой. Пришла дородная волчица, купила прялку. Потихоньку у Яннари в привешенном к поясу кошеле позвякивало все больше медных «совок», «мышек», «белок», которые Артес время от времени ходил обменивать на серебро. Пользуясь этими отлучками, искал заинтересовавшего его единорога, сначала стоило самому познакомиться с ним, а то нарвется Яни снова на собрата Цетайла по разуму. Наконец, попался навстречу и единорог, черный как ночь. То есть, он, видимо, вороным и был в истинной ипостаси, а в людской просто гораздо темнее была кожа. Волосы покрывал синий намёт, украшенный серебряной чеканной бляшкой старшины обозной охраны, поверх кольчуги трепыхался на весеннем ветерке такой же синий короткий плащ, заколотый на плече фибулой с черным камнем. На бедрах в простых ножнах сверкали полированными рукоятями два длинных акинака. — Иди-тко сюда, — недружелюбно позвал Артес. Рогач вскинул бровь таким знакомым заломом, что у него зачесались кулаки своротить на сторону породистый горбатый нос. Кем бы ни был этот единорог, он явно был с Яннари одной крови. — Чего тебе, сын медвежьего клана? — выговор у рогача был слегка тягучий и гортанный, а голос… ну, голос опять же показался знакомым. Должно быть, когда Яни войдет в полную силу и возраст, и у него станет таким же глубоким и бархатным, от которого аж мурашки по телу. — У вас в клане девка девятнадцать лет назад пропадала? Беременная? Брови единорога тут же сошлись на переносице, он подобрался, словно и не лошадь рогатая, а хищник: — Твое какое дело? — А ну отвечай, лошадь ушастая! — взрявкнул Артес. — Может, у меня семейное дело. Единорог не вздрогнул даже от его рыка, а вот другие посетители ярмарки заозирались, вокруг них стали собираться зеваки, и вороной, злобно фыркнув, ухватил Артеса повыше запястья и поволок за собой подальше, к границе торговой площади. Причем, едва не в самом деле поволок: пальцы у него были железные, да и сила в худощавом теле чувствовалась немалая, и как бы ни превосходящая даже далеко не слабого медведя. Но на то и воин. — Пропала у нас одна девушка. Сбежала. — Беременная — и сбежала? От какой-такой хорошей жизни? Единорог, имени которого Артес так и не узнал пока, раздул ноздри, но сказал только: — Это уж точно не твое дело, медведь. Что знаешь о ней? Жива ли? Сестра она мне, двухродная. — Волки задрали шестнадцать зим как. С лица единорога сбежали все краски, кожа не побледнела, а посерела, как пепел. — Канхая умерла? А ребенок? — А ребенок ее — супруг мой венчанный. И чтоб я тебя с ним рядом не видал, а то мигом нос набок сверну! Единорог поглядел на него с явной толикой непонимания: — Почему? — Потому что я с его семьей уже повстречался разок. Отца его все задрать хочется… — Отца? — переспросил рогач, знакомо склоняя голову к плечу. Точь-в-точь как Яннари делал. Артес перекинулся, обнюхал его. И взревел так, что ярмарка притихла: — Раздер-р-ру, мер-рин ушастый! Попятившийся от неожиданности единорог усилием воли убрал руки от рукоятей акинаков и перекидываться не стал, только фыркнул: — За что? — Чтоб к моему мужу не совался даже, тварь блудливая! — Я любил Канхаю, медведь неотесанный! — Так любил, что она беременная сбежала! Не суйся к моему мужу! — Ты ничего не знаешь, но рвешься судить, — единорог покачал головой. — Никто не гнал ее, глупая девчонка сама решила, что род осудит ее за то, что натворили в угаре первого гона мы вдвоем. Подгадала к Большому Уртагу, нашему степному празднику, и убежала, да так, что ни я, ни ее отец следов сыскать не могли все эти годы. — Вот и не подходи, — рявкнул Артес и потрусил прочь. Встревоженный Яннари, прекрасно слышавший его рык, метался у телеги, не зная, что и делать: то ли бросать все и скакать на выручку мужу, то ли ждать. И облегченно выдохнул, увидев не помятого и не раненого мужа, злобно огрызающегося на так и вьющуюся рядом с ним любопытную кошку. — Мне все равно, что он — отец Яни. Не подпущу, и все! — Цетайл тут? — сразу же спросил его навостривший ушки Яннари. — Нет. Твой родитель тут. Юный единорог так и сел на телегу, хлопая глазами. — Мой… кто? Артес пересказал услышанное и выведанное. Яннари потер лоб, пытаясь все это осмыслить и не судить сгоряча, как Артес. Подумалось вдруг, что они словно бы местами поменялись: теперь муж любимый истерикует, как он тогда в храме. Это насмешило, несмотря на тревогу и страх. Он обнял Артеса, уже пришедшего более-менее в себя и вернувшегося в людскую ипостась. — Послушай, Аро, если он искал меня и маму все эти годы, почему бы нам не встретиться после торга? Под твоим приглядом, разумеется. — Хорошо, попробуем. Но если он как Цетайл… — Тогда я забуду о том, что у меня есть какая-то там родня по крови, и буду считать отцом Тарена-керо, а матерью — Майлу-керо. Алая Рина вздохнула и принялась развлекать Яннари рассказами о дальних землях, замурлыкивая невеселые мысли. Кошка Яннари явно очень нравилась, он не боялся ее, хотя, может, и стоило — бойцом Рина была не из последних, но, как и любая другая кошка, сперва очаровывала нежным мурлыканьем и пушистой шубкой, мягкими подушечками, в которых прятались смертельно-опасные когти. Артес с легким сердцем поручил мужа наемнице. Торг так и кипел. И единорог черный все же подошел, ложку купить. А подойдя, забыл, зачем, прикипел взглядом к Яннари, разом схватывая и чужие знаки на одежде, и два брачных обручья, темными узорами обнимавшие тонкое запястье юноши, и то, как тот держится. Артес негромко зарычал, обнял мужа. Яннари не отстранился, наоборот, прильнул к его плечу, глядя на сородича с явным вызовом. Тот же только улыбнулся, шагнул ближе: — Здравствуй, жеребенок. Меня зовут Яннас, а тебя как? — Яннари, — ровным голосом ответил тот. Рина грела уши, тихо устроившись на возу, чтоб не прогнали. Любопытная кошка, что с нее взять. — Я рад, что мы встретились, Яннари. Вижу, у тебя хороший муж, вон как защищает. — У меня и жена хорошая. И родители новые. И брат и сестры. Не жалуюсь. — Верю, жеребенок. Приходи с мужем на постоялый двор «Толстый кабан» к вечеру, как торг закончится, познакомимся получше. Яннари кивнул. Знакомиться не особо хотелось. Но все же родич, может, про маму расскажет. Когда он узнал, что не родной по крови Цетайлу, то иногда думал, каким был родной отец, эти мысли неизбежно тянули за собой попытки понять, от чего сбежала из родного клана мать. А выяснилось, что просто по глупости убежала. А отец его искал. И дед, получается? И что могла бы у него быть совсем иная жизнь… Приходилось обрывать мысли и напоминать себе, что у него теперь есть семья, любимые сын, жена и муж. И сам Покровитель благословил их союз. — Аро, мы ведь пойдем туда? — А ты хочешь? — слегка ревниво прижимая его к себе, спросил тот. — Хочу. Но только с тобой вместе. — Вместе и пойдем. Я б тебя одного ни за что не отпустил. Яннари рассмеялся, но ничего не сказал на это. Во-первых, был благодарен за поддержку, во-вторых, и сам опасался соваться к совершенно незнакомому единорогу, будь тот хоть трижды ему отцом. К вечеру они продали все, что привезли. Что поделать, маловато было товара. Кое-что и купили, чего не могли предложить западнолесские медведи: некоторые семена, пару крепеньких саженцев, монисто для Леды из звонкого чеканного серебра, украшенного крохотными гладенькими зелеными камешками, которые южный гость назвал «слезами зеленых духов». Стоило недорого, видимо, не особенно ценными были эти «слезы». Кое-какие пряности и соль купили у того же купца и за явно более низкую цену, чем обычно, Артес видел мелькавший рядом с торговцем синий намёт и догадывался, что именно в этом обозе Яннас был старшиной охраны. — А теперь можно и встретиться с единорогом, — решил Артес. Рина увязалась за ними, якобы, чтоб выпить местного пива, которое расхваливала так, словно ей за это приплачивали. На самом деле гнало ее кошачье любопытство, что понимали все. Как и то, что Рина не отвяжется, хоть ссаным тряпьем ее гони: уж если чего захотела, добьется. Так что на постоялый двор отправились втроем, Артес приткнул плотно накрытую пологом телегу в углу широченного двора, который охраняли местные псы, натасканные именно на то, чтоб отгонять незваных гостей от чужого добра. Яннас уже ждал, махнул рукой, подзывая к столу. Был он один, и стол, за которым он восседал, не рисковал занимать никто. На кошку единорог только взглянул, кивнул, тоже понимая, что раз пришла в компании медведя и его мужа, то не уберется по своей воле ни за что. — Ну? — Артес уселся напротив. — Что сказать хотел? — Познакомиться поближе, — усмехнулся Яннас. — О Канхае рассказать, о клане нашем, если, конечно, это интересно Яннари. — Интересно, — согласился единорожек. — Рассказывай. Сперва Яннас щелкнул пальцами, подзывая подавальщицу-лисицу, приказал принести доброго квасу и местного сыру к нему на всех, а потом уже начал рассказ. — Мы с Канхаей родились в клане Черного Ветра, слыхали о таком? Сам Ветер — наш с ней прапрадед. Клан кочевой, степь большая. Семьи кочуют со своими стадами, не встречаясь друг с другом до праздников, которые обычно случаются перед гоном, весенним и осенним. Кроме нас, волков да степных лис, в степи обитают и людские кочевые племена. Так вышло, что на стойбище моей семьи одно из них и напало. Думали увести в полон, да ни один не сдался. Меня, совсем еще мелкого, только-только в первый раз обернувшегося, мать закрыла собой, люди решили, что мертвы оба. Увезли все, угнали стадо, что не смогли утащить — сожгли. На дымный «палец» и поспешила дружественная нам семья лис. Меня нашли и привезли в клан. Отец Канхаи — родной брат моего отца, — принял меня на воспитание. Мы росли вместе, все делали вместе, только к первому гону стало ясно, что не братские-сестринские чувства были меж нами. — И вы с ней провели гон вместе, — подытожил Артес. — Да. Мы не должны были встретиться, старейшины клана следят за этим особо и близких родичей в один табун не допускают. Но Канхая сказала, что никому, кроме меня, не позволит себя догнать и укусить. Мы, пока были при памяти, сбежали из своих табунов, чтобы встретиться на полпути. Ни один из нас не подумал даже, что юная кобылка способна понести с первого же раза, это большая редкость. И когда стало ясно, что у Канхаи будет жеребенок, а ее мать и другие кобылицы ее отца принялись выспрашивать, кто отец, она испугалась. Хотя нас с ней разве что пожурили бы, шаманка-травница прекрасно видела, что жеребенок здоров. Артес взял мужа за руку, намекая, что он тут, рядом, всегда готов обнимать и поддерживать. Но Яннари только слегка хмурился и молчал, в ответ сжал пальцы и притерся боком чуть потеснее. — Раз в пять лет в степи на Большой Уртаг собираются все семьи клана. Все мужчины готовятся к празднику, охотятся, собирают дикие травы. Яннари, услышав про охоту, поперхнулся квасом и очень удивленно взглянул на отца по крови. — Что такое? А, хотя можешь не говорить, эти лесные неженки не едят мясо, так? — усмехнулся Яннас. — Мы едим. — Я тоже ем, — буркнул Яннари. — Иногда. Немного. — Я вижу, ты крепкий и здоровый парень, в отличие от жеребят из Сизого Дола. — Живу в лесу, хорошо питаюсь, — Яннари еще крепче прижался к мужу. — И любовью не обделен, — заметил вороной единорог. — От тебя пошли бы хорошие жеребята, Яннари. Яннари зло и коротко фыркнул. Вороной приподнял бровь: — Ты не хочешь детей? — У меня есть сын. Яннас перевел взгляд на хмурого медведя. — А ты что скажешь? — То и скажу. Сын у нас растет. И хватит с нас вашего рогатого племени. — Чем вас так сизодольские рогачи обидели? — Да уж сыскали чем, — насупился медведь. — Война у нас была. А замирились, вон, свадьбой. — Отдали сына пришлой кобылы, чтоб своих не отдавать? Яннас вряд ли знал, чем живет и дышит чужой клан. Да что там, даже ближние соседи-враги не знали, так что ему было отчасти простительно. — Наследника отдали, — усмехнулся Артес. Вороной гневно раздул ноздри, но ничего не сказал. Канхая пыталась выжить, впрочем, своим побегом она показала, что не очень умна, да и он сам в юности был тем еще дураком. — Что ж, все, что ни делается — к лучшему, как я вижу. И все ж, если вдруг захочется посмотреть мир, увидеть родичей, которые будут рады тебе и твоей семье, какая б она ни была — клан Черного Ветра будет ждать. Яннари кивнул, промолчав. Родичи… Знать бы, какие они. — Я бываю здесь каждую весну и осень, — продолжил Яннас. — Подрастет ваш детеныш, авось пожелаете проехаться по землям Двуликих, я провожу вас в клан. — Мы подумаем, — кивнул Артес. Весомых причин отказывать он сходу не нашел. Да и Яннари было бы полезно узнать, чем живет и дышит клан его настоящих родителей. Если, конечно, они получше сизодольских сволочей. Однако мужа из рук Артес не выпускал. Пока еще неясно, что тут за родичи. Цетайл тоже выглядел вменяемым, пока отсутствие рога не увидел. Этот же еще не видел, а ну как взовьется? Лучше было бы узнать обо всем сейчас, сразу, чем давать Яннари сначала помечтать о семье, а потом безжалостно эту мечту растоптать. Артес не обольщался: семья Тарена для Яни все равно останется приемной, он привязался к Торасу и мелким, очень уважительно смотрит на старших, но кровь… Кровь — это совсем другое. То-то его черногривое чудо все время настороженно и жадно принюхивается. И с отказом от детей поторопился, а ведь это просто не честно по отношению к нему, ведь Артес сможет продолжить свой род, а Яннари, выходит, этого права лишается, потому как в округе ни одна дура-кобыла с ним не поскачет? Поговорить бы наедине с этим единорогом, разузнать, каков тот в отношении к Яннари будет. Он, конечно, сперва нарычал, но потом, если Яннас окажется вменяемым мужиком, можно будет и извиниться. Квас как раз наружу попросился, и Артес, шепотом поведав мужу, что отойдет до ветру, взглядом указал вороному на дверь. Тот чуть кивнул и тоже выбрался из-за стола. — Рина, приглядишь? — Пригляжу, — заверила кошка. Артес сперва сделал свои дела, потом уже направился разговаривать с единорогом. Они отошли подальше от крыльца, к телеге, и медведь без обиняков, «в лоб» спросил, как кобылы клана Черного Ветра относятся к тем парням, кого отдали в мужской брак. И с плохо скрываемым удивлением услышал, что в клане Яннаса такие браки не редкость. — У нас, родич, жеребцов рождается много, порой и кобыл на всех не хватает. Ничего зазорного нет в том, чтобы один другому холку подставил, и браки такие у нас считаются равными, а потом, с течением времени, могут превратиться и в тройственный, если какая кобылка одарит благосклонностью обоих. — Отрадно слышать, отрадно. Только вот у нас и так союз тройственный. Если какую кобылу Яни огулять согласится, кто ребенка воспитывать будет? Его не отпущу, он вождя будущего муж, дел в клане полно. — А что, четвертой в вашей семье не место? — приподнял бровь Яннас. — Коль так, я сам воспитаю внука или внучку, бляху с себя сниму, в клане останусь. — Не место, — отрезал Артес. — Да и Яни еще не согласился. — Ты ему отказываешь в праве любить кого-то еще? Послушай, медведь, а понимаешь ли ты, почему Яннари беспрекословно принял, а потом, скорее всего, и полюбил твою жену? — Она не мне одному жена, а обоим нам. А что любви касается — в вашем клане хоть сестер своих любите, хоть по пяток кобыл зараз. А мужа моего не трогайте. — Собственник, — хмыкнул единорог. — И все ж подумай. Не отказывай ему в праве продолжить свой род, это заложено Покровителем в каждого из нас и рано или поздно проявит себя. — Я сказал — ты услышал. Полюбит если другую — неволить не стану, конечно, отпущу. Только вот не предаст он меня. — Тьфу ты! — Яннас тряхнул головой так, что намёт слетел с его головы. — Вовсе не о том толкуешь, мохнатый! Не предаст и не уйдет он никуда, просто ему будет легко принять в вашу семью еще одного, двух, трех! Так устроены единороги, мы способны разделить свою любовь на всех, кто нам дорог, и от этого ее меньше не станет! — Вы так, мы не так, — рыкнул Артес. — Ему легко, нам с Леданой никакую кобылу и даром не надо. Дом у нас маленький. — А у тебя и руки отсохли, чтоб расстроиться? За себя решай, медведь, а за других, пока ты не вождь клана, не домысливай. Ты еще жену не спросил, и Яннари еще ничего не решил. Юн он пока еще. Но слова мои запомни, пройдет время — они тебе пригодятся. — А еще у него рога нет. Спилил. Вместо ответа вороной обернулся, не сходя с места. Тут-то Артес и понял, что в его облике было неправильным: грива слишком короткая. И рог у него, такого же медно-солнечного цвета, как был у Яннари, тоже был опилен на два пальца, только недавно отрастать начал. — Добровольно отданный, он врачует почти любые раны и болезни. Это все давным-давно знают, — вороной вернулся в людской облик. — Ясно. Ну и славно, что Яни не придется расстраиваться. — Все выспросил? Яннари волнуется, идем. Артес вернулся к мужу, которого развлекала байками Алая Рина, повествуя про далекий Восток. — Сладости у нас отменные, надо сказать. А вот люди — мутные, глазки масленые, а уж сколько я там рук посворачивала. — Ага, и челюстей, — хихикал тот, — а уж сколько рож шрамами поукрашала, я и вовсе не спрашиваю. — Но сладости там… А притирания… А уж как там танцуют на улицах… — Хотел бы я посмотреть… Может, когда-нибудь, когда сын подрастет, отправимся мир посмотреть… Яннари помотал головой, понимая, что это вряд ли. К тому времени, как вырастет Арвис, муж, скорее всего, примет бремя вождя, и ему будет совсем не до путешествий. — А и отправимся, — согласился Артес. — Вот подрастет немножко сын… Яннари удивленно посмотрел на него. — Правда? Все вчетвером? — Все вчетвером, вот будет Арвису три-четыре зимы. И отправимся. Он поглядел, как Яннари расцветает в улыбке, мысленно вздохнул: сколько ж противоречий в его муже намешано, страсть. И желание дом и хозяйство свое иметь, и путешествовать. Может, прав Яннас, и его муж просто еще слишком молод, чтобы остановиться на чем-то одном, вот и кипит в его жилах кровь кочевого клана, а привитые воспитанием привычки ей противоречат. — Идем, Яни, поздно уже, надо спать. — А завтра побродим еще по ярмарке? Чтоб к вечеру домой поспеть. — Побродим, — улыбнулся Артес. — И с Алой Риной еще поболтать успеешь. На постоялом дворе свободных комнат не было, но Артес поднял полог над телегой, принес еще пару охапок сена и накрыл его специально прихваченным из дома одеялом, а вторым они с Яннари укрылись, устроившись в объятиях друг у друга. — О чем вы с Яннасом говорили так долго? — пробормотал единорог, уткнувшись носом в плечо мужа. — Да так, он меня убеждал, что ты непременно захочешь приволочь к нам домой какую-то кобылу. Сказал вроде бы небрежно и затаил дыхание, ожидая ответа. А Яннари медлил, то ли обдумывая, то ли задремал уже. — Откуда, Аро? Мы ведь об этом уже говорили, из сизодольских ни одна кобылица не согласится. — Говорит, у него в клане согласится, мол, у них жеребцы друг другу холки подставляют, всем ласки хочется. Яннари не слишком понял, при чем тут жеребцы к согласию какой-нибудь кобылки побегать с ним в гон, поваляться в росных травах. — Давай, завтра поговорим, Аро, — засыпающим голосом попросил он. Медведь обнял его. Завтра так завтра. Было тревожно. А ну, как угадал вороной, волки б его драли? И Яннари прямо не отказывался, да и то понятно: если каждый гон его обручьем замыкать в людском облике, лишая утехи в истинном, рано или поздно это выльется во что-то нехорошее. И зачем чужая кобыла в доме будет нужна? Какая ее тут жизнь ждет, никому не нужную. А если Яннари в самом деле ее полюбит? Артес помотал головой. Да что за ерунда в голове посреди ночи заводится? Яннари что-то пробормотал, потревоженный его жестом, и Артес приказал себе не дергаться и уснуть. Что бы ни случилось, они справятся. В первую очередь — они вдвоем, ведь не зря же Покровитель их соединил узами нерушимого брака.