По воле похмельного Бога

Еще через день единороги стали сниматься в сторону Сизого Дола. Осень подступала все ближе, до гона надо было успеть поселиться среди клана, выбрать кобылиц. Яннари вместе с Артесом проводил их до границ. Дальше не пошли: изгнанному из клана и медведю нечего делать на землях единорогов, как высказались охраняющие границу рогачи. Яннас помрачнел и выдал пару длинных фраз на незнакомом обоим языке, явно не «медовые речи». — Пойдем, — Артес обнял мужа. — Хочешь покататься на медведе? — Хочу, — Яннари сразу забрался на его спину, стоило Артесу обернуться, зарылся лицом в шерсть, уже густеющую к зиме, стараясь не слушать изрядно ядовитых предложений, как именно ему стоит покататься на муже. — Завидно, мерины плешивые? — огрызнулся медведь и припустил прочь по тропе. Он зарекся водить Яни сюда, пока его отец не приберет власть в клане в свои руки, а что так оно и будет — он даже не сомневался. Несмотря на отсутствие рога, бойцом Яннас был куда более сильным и умелым, чем Цетайл. А того в свое время знатно потрепал Арла, так что бойцовские навыки у Цетайла поубавились — и бок берег, и живот. Нет, в тесте Артес не сомневался, как и в том, что местные кобылицы будут визжать и драться за право подставить холку тем жеребцам, что пришли с ним. Все же не сравнить степных красавцев с лесными неженками. — Думаю, пришлет вестника или сам явится, когда все закончит, — решил он. Но раньше окончания гона к дому все равно никто не сунется, а гон уже завтра. От Яннари уже потихоньку начинало пахнуть медовыми травами, у дома он обернулся и ускакал в лес, щипать долго не жухнувшую траву у озера, пить чистую озерную воду и кататься по опадающим листьям. Артес неустанно любовался им. Забавно выглядел катающийся по поляне и взбрыкивающий единорог, который фыркал, всхрапывал и всячески наслаждался осенью. В длиннющей гриве путались листья, веточки, лесной мусор, рыжая шкура лоснилась и шелково облекала крепкие мускулы почти-почти взрослого рогача, уже заметно подросший рог сиял в прорывающихся сквозь редеющие кроны солнечных лучах. Артес был горд и преисполнен радости от того, что это его супруг, такой вот красавец, солнце цвета меди. — Накатался, медовые ушки? — Хочешь и ты верхом прокатиться? — лукаво скосил на него глаз Яннари. — Не выдержишь, рогатик, я крупный и тяжелый. — Я уже не подросток, и хребет у меня достаточно крепкий. Ну? Один раз предлагаю. Артес больше приглашения ждать не стал, согласился. Проехаться на единороге — кто ж такое упустит? Без седла и даже без попоны усидеть на нем оказалось нелегко, да только первому, кто предложил бы Яни оседлать, Артес вбил бы в глотку его предложение вместе с зубами. А ход у единорога оказался плавный, не чета обычному коню, он словно плыл, не касаясь точеными копытами лесной тропы. Артес гладил его шею, перебирал гриву. — Сокровище мое. Чудо. — Держись крепче, — фыркнуло «чудо». Лес полетел мимо них, словно кто-то дернул тропу из-под ног. Яннари далеко выбрасывал передние ноги, звонко ржал, радуясь своей силе. Артес старался держаться покрепче и хохотал. Скачка веселила и чуть ли не опьяняла, как брага. Да, когда Яннари проскакал вокруг озера и остановился у калитки их дома, Артес понял, что он имел в виду перед первым своим гоном. И что значили слова Яннаса про «никому не позволю себя догнать, только тебе», когда он рассказывал о матери Яннари. Это ж как надо гоняться за кем-то в гон? Да уж, степной ветер — одно слово. Наверное, тогда он и понял, или, вернее, принял то, что не станет лишать мужа этого неотъемлемого права проскакать под луной с красивой кобылицей, схватить ее за холку, ощутить жар единения не только души и людской ипостаси, но и истинной. Решение далось нелегко, много пришлось передумать, глядя на своего единорожка в кругу сородичей, относящихся к нему как к равному. Себя переламывать оказалось нелегко. Но если это сделает Яни счастливым… Пускай проскачет. О многом он за эти дни с Яннасом говорил, многое понял о единорожей братии. Это в их природе, в смысле — жеребцов: собрать вокруг себя свой маленький табун, свою семью. И то, что не одна жена может быть — тоже нормально, тем более что сердце у Яннари большое, любви в нем хватит на всех. — И в тебе должно хватить, — глядя на медведя без проблеска улыбки, говорил Яннас. — И хватит, иначе «мышка» твоей любви цена в базарный день. Он тебя любить меньше не станет, и жену вашу, и сына. Это Цетайл мог, но не Яннари же. Артес помалкивал. Веками заповедано — не разводить блуда. В храм жену можешь не вести, но чтобы одна в твоем доме хозяйка была. Или муж один. А коли союз тройственный, так все трое в храм сразу же. А тут чужую кобылу любить по традициям чужого клана, впервые встреченную. Пожалуй, стоило бы сходить с этим вопросом именно туда — в Храм Покровителя Двоесущных. Проклятущий Бог с похмела наворотил такого, что без чарки… да какой там! без полуведра браги не разберешься, вот пусть его жрец и советует, а оракул — выспрашивает. Но это попозже, потом, когда у Яннари гон завершится. Вот вместе и сходят, его это тоже касается. Потом он немного жалел, что хоть тайком не пробрался на заповедный луг, где сходились единороги в гон. Яснир, конечно, прискакал на четвертый после окончания гона день, рассказал, посмеиваясь, как вожак сизодольского неженку уделал. — И без рога обошелся, и Цетайлу рог сломил, так-то. Теперь Яннас в Сизом Доле вожаком клана будет. — А ты? — Яннари навел какой-то жутко вонючей мази и подобрался к Ясниру, велел закрыть глаза и принялся намазывать его шрам. — А я, солнце, на морду не вышел. Ну да не беда, какие мои годы. — Возвращаешься в степи? — уточнил Артес. — Да, причем, один из всего отряда, — рассмеялся рыжий, терпеливо снося все действия юного целителя. Мазь, казалось, въедалась в шрам, жгла и щипала. — А что, в степях тоже кобылицы не жалуют? — У Черного Ветра девок маловато, а в моем клане уже всем все родичи, так негоже. — Что ж, странные в Сизом Доле девки. Вроде и жеребцов мало, а носы воротят. Как только гон переживают. — Ничего, дурь из них старший повыгонит, уверен я. Солнце, жжется, сил нет! — Терпи, — фыркнул Яннари, — воин. Весной прискачешь обратно — никто не узнает, и кобылицы сами на шею вешаться будут. — Да мне наши целители помочь пытались… — У них лесных трав не было. Все, нишкни. Пришлось Ясниру затихнуть, пережидая, когда перестанет припекать лицо. Яннари недаром его расспрашивал перед гоном, когда он отметину получил, да чем лечили. Убрать шрам целиком не вышло бы, больно давно зажил. А вот сгладить, чтоб не стягивал кожу так, можно было. Правда, не за один раз, но и мази Яннари сделал довольно, чтоб дать ее Ясниру с собой. — Спасибо, Яннари, — тот разулыбался. — Век должником у тебя буду. — Не за что еще. Вот весной я жду тебя, погляжу, как помогло. Переночуешь? Яснир отказался, пояснив, что поспешит на ярмарку, куда должен прийти караван из Сольозера. — С ними и вернусь. Хорошей тебе зимы, солнце. — И тебе, Яснир, — попрощались с ним. — Что, медовые ушки, навестим земли рогачей? Проверим, как там твой отец поживает? Яннари задумался, не спеша подхватываться и бежать. Все еще рвала сердце обида. — Позже, Аро. Пусть сначала обживется и каждому свою силу покажет, без этого ему настоящим вождем не стать. Отвлекать не хочу. Думаю, он сам за нами пришлет, когда будет уверен, что никто его слова не оспорит. — Ох, это надолго, Цетайл будет с ним за каждый чих спорить, поверь. Даже за то, что луна желтая. Яннари согласно фыркнул, но все ж уговорил повременить с визитом. И не прогадал: на излете осени Яннас сам явился сначала к ним, потом и к Медведям, о чем-то говорил с приемной семьей Яннари. А после при всем честном народе объявил, что юный гнедой единорог — его сын, и он от своей крови не отрекался и не отречется. — Теперь у тебя полная семья, медовые ушки. И родителей трое. Яннари улыбался, а глаза блестели от непролитых слез. — Счастлив? — Артес обнял его за пояс. — Еще бы. Всегда о таком мечтал. — Теперь сможешь навещать отца, он расскажет тебе о том, где побывал. Только сильно ушки свои медовые не развешивай, а то будешь не единорог, а заяц. Яннари рассмеялся, пошевелил ушами. — Вот-вот, будем их тебе узлом завязывать. Зима пролетела незаметно. Слишком много было дел, чтобы отвлекаться на подсчет дней, много всего: радости от выходок подрастающего Арви, новостей от Яннаса, домашних забот. Не все было гладко, конечно. Вороному, к примеру, приходилось туго, как Артес и говорил, Цетайл оспаривал каждое слово и приказ нового вождя, пытался строить козни и гадить исподтишка, настраивал молодняк против Яннаса. Только вот единороги почуяли сильного вожака, и Цетайл очень скоро остался в одиночестве. Не считая своих кобылиц, конечно. — Может, теперь он присмиреет и будет себя вести мирно, — решил Артес. Потом в Сизый Дол прискакал отряд единорогов под предводительством Яснира, которого можно было узнать только по тоненькой ниточке шрама, пересекающего лицо. Даже улыбался рыжий уже нормально, а не одной половиной рта, как раньше. Налетел, подхватил Яннари, закружил, не дав и рта раскрыть. — Как радуются-то, — усмехнулась Леда. — Так есть чему, — отозвался Артес. — Вон, даже морда на лицо похожа стала. Яснир привез сыну бывшего старшины заказ на такую же мазь. Едва ли не на бочонок ее. — Не мне одному помогла, — признался рыжий, когда поутихли восторги, а отряд очередных женихов ускакал в Сизый Дол, обживаться и знакомиться перед гоном с невестами. С Ясниром остался только жеребенок-одногодка Яннари. — Зарян, мой младший брат. Увязался за нами втихую, пришлось брать с собой. Зарян, такой же рыжий, только больше в золото, чем в медь, усмехался и невольно потирал зад, по которому брат, не чинясь, всыпал так, что и в истинной ипостаси, и в людской болело одинаково. — Что, спрятался где-то? — усмехнулся Артес. — Да нет, по следам шел, на полперегона отставал. А степь весной не то место, где в одиночку молодняку место, мы услышали, что степные волки гонят кого-то, ну, и отбили дурня. — А чего увязался-то? — поинтересовался медведь. — Так интересно же. Брат всем в клане уши прожужжал про чудо-лекаря. Это хорошо, что я сестер отговорил, а то бы втроем поскакали бы, — с вызовом заявил парнишка. — Мало порол, — решил Яснир. — За девок бы вообще так отходил… — Я ж не дурак. Один бы их защитить не смог. — Да ты и себя-то не смог! — снова вскипел старший. — Хватит ругаться. Обошлось, Зарян уже понял все, так? — негромко, но достаточно властно, чтоб все утихли, сказал Яннари. Юный рыжик опустил голову, буркнул: — Да понял я, понял. — Вот и славно, — решила Леда. — Идемте в дом. — Ты тоже будешь участвовать в весеннем гоне? — поинтересовался Яннаре тем же вечером у Заряна. — Конечно, — закивал тот. — И меня выберет какая-нибудь красивая кобыла с длиннющей гривой. — Волос-то у них долог, — проворчал Артес, — да ум короток. — Так я с ней буду не цены на пшеницу обсуждать, — залился смехом Зарян. — Это поначалу. А о чем с дурой всю жизнь говорить станешь? Или молчать да трахаться? — Не совсем же они там глупые, — хмыкнул юноша. У Артеса на сей счет было свое мнение, но спор снова пресек Яннари, не любивший подобного даже в мелочах. Обоих гостей накормили ужином, постелили им постели на чердаке. Но спать не ложились этим вечером допоздна, как бы ни устал Яннари, сажая и засевая огород, юношеская жажда нового пересиливала усталость. Зарян, в полном восторге от целого озера пресной воды, ускакал на берег, следом утянулся и Яннари. — Не надо, не зови их, — остановил Артеса Яснир. — Пусть наболтаются. Они ж ровесники, Яни необходимо общаться с кем-то его возраста помимо тебя и жены. — Пусть болтают, — согласился медведь. — Все какое ни есть развлечение. — Я буду рад, если они подружатся, — заметил рыжий, глядя туда, где мелькали в просветы ракитника две гривы: вороная и рыжая. — Неплохо будет. Яни надо с кем-то носиться, беситься и ржать. Сам себя он, глядя на молодежь, которая была младше всего лишь на три года, чувствовал таким умудренным опытом взрослым, что впору завыть по-волчьи. Яснир хлопнул его по плечу и вытащил из дорожного мешка флягу. В общем, младшего мужа с новым товарищем Ледана загоняла домой хворостиной от озера, а старшего с великовозрастным бродягой-наемником гоняла ухватом от сенного сарая, когда вздумали петь. — Повстречались, — ворчала медведица. — Нашли друг друга. У-у-у, задницы мохнатые! А ну быстро все спать расползлись! Наутро старшие держались за головы, младшие сонно зевали. — Вот что, — Леда уперла руки в бока и заявила: — Я согласна на еще одну жену для Яни. Одной мне с вами и с хозяйством не справиться. — Один вечер посидели, — простонал Артес. — Что ж вот так сразу-то? — А мне десять раз разжевывать не надо, все с первого понимаю. Я девчонку сама всему научу и приручу, не переживай. И Яни хорошо будет, и мне. — А мне как же?! — Сам подумай, только на трезвую голову. Артес даже на трезвую голову ничего не придумал. Разве что Яни будет счастлив, значит, Артесу тоже хорошо будет. Может, Леда именно это и имела в виду, он не допытывался, она не разжевывала. Вторая весенняя луна пришла, властно позвала за собой, заставляя забыть обо всем, кроме желания любить и быть любимым. Яснира выбрали сразу две кобылицы постарше первогодок, видно, зима с новым вождем мозги кое-какие вправила. Даже Заряну повезло. Жрец не успевал венчать пары и тройки единорогов. А у Яннаса родился сын, и в день, когда он привел жеребенка в Храм в первый раз, Яннари стоял рядом с ними. — Вы — братья, и эти узы нерушимы, что бы ни случилось, — говорил вождь клана. — Запомни это, передай своим детям. Разные у вас матери, но отец — один, один род. Жеребенок кивал и таращился на брата огромными темно-синими глазами. Яннари тогда как-то удержался от слез, нежно вылизал мягкие лопухастые ушки брата, взявшего от матери серую шкуру, а от отца — вороную гриву и вороные же чулки на всех четырех тонких ножках. Малыш подумал и с серьезным видом лизнул брата в бок, выше не доставал. Время… Яннари не замечал, что оно летит с каждым днем все скорее и скорее, словно разгибается со свистом упругий узорный клинок лучшего степного булата, согнутый почти пополам. Некогда ему было замечать: он учился у западнолесской травницы-целительницы, попутно составлял и свои рецепты мазей, отваров, вытяжек. Рядом с домом, верней, рядом с мастерской Леды, на взгорочке, вырос еще один небольшой дом на две комнатки с печью посредине. Там Яннари и возился со своими травами: в доме уже просто не хватало места ни на чердаке, ни на кухне. Уходя в лес, он всегда брал с собой Арвиса и Тамана — брата. Через два года за ним хвостом ходила целая ватага жеребят, в которой Арвис и Таман были старшими и заправляли, но все равно заглядывали в рот Яннари. Единорог безмерно радовался тому, что детей вокруг много, но старик Карим, не раз показывавший ребятне потаенные полянки с земляникой или летней астроликой, однажды зазвал его поговорить. Северянин прекрасно видел на дне глаз юного единорога отражение собственной тоски по несбывшемуся и совсем не хотел, чтоб она отравляла его душу. — Жену тебе надо взять, малыш, вот что. Такую, чтобы была верной подругой, в семью вошла накрепко. И чтоб у тебя свой жеребенок был. — Это надо в Сольозеро на весенний гон отправиться, — Яннари безотчетно разминал в руках веточку мяты, и в теплом летнем воздухе разливался холодный острый аромат, такой непривычный для него. — А как отправишься, коль у нас тут хозяйство? — Взрослый ты уже. Оставь все на Артеса и Леду. Все равно их с места не стронуть, хоть и говорили как-то, что не против бы поехать мир посмотреть. Медведи такие — домоседы навроде лесных кошек. Яннари вспомнил Алую Рину и засмеялся. Не зря смеялся, как оказалось.