BERMUDA TRIANGLE

      Теплые лучи солнышка не пробиваются сквозь светлые занавески, грея теплом два расслабленных тела, как это обычно бывает в милых историях о парочках. Просто Тэхён не любит свет. Не любит, когда солнце слепит ещё не привыкшие к тяжёлым нагрузкам глаза. А ещё, солнце напоминает ему маму, не ту маму, которая сейчас транжирит деньги отца, а ту, что каждое утро будила маленького альфу, обнимала, целовала в щёчку. Он решил забыть то, что даже мать после бросила его, выгнала из любящей семьи, оставив с богатым отцом, у которого времени на ребёнка нет.       Тэ обычно выгоняет шлюх, с которыми развлекается ночами напролёт, ближе к утру, чтобы опять встречать рассвет в одиночку. Но сегодня всё как-то по-особенному. Рядом с ним сейчас лежит комочек и тепло дышит куда-то в бок, едва касаясь губами бархатистой кожи. И это вовсе не шлюха, нет. Это Чонгук. От этой мысли хочется одновременно и плакать, и смеяться, и убить омегу, и носить на руках. Что делать, когда Гук проснётся, Тэхён, конечно же, не знает. Да и всё, что его сейчас волнует, не реакция омеги на вчерашнюю ночь, а реакция на признание.       Неожиданная новость открыла глаза дерзкому альфе. Ведь по идее, он должен любить лишь своего истинного, смотря лишь в его глаза, живя лишь ради него. Неожиданно резко и так же неожиданно громко Тэхён выдаёт в воздух: — И что же делать? —Помолчать, — откуда-то из-под одеяла доносится тихий, смущённый голос с ноткой недовольства, вводя альфу в ступор. Но спустя секунду, Тэ уже обнимает тёплый комочек, по-идиотски улыбаясь.       А Чонгук и рад поворчать, только положение не позволяет. Ночью его впервые не грубо поимели, засовывая в зад разные непонятные предметы, а взяли нежно, на мягкой кровати в полумраке просторной комнаты. И Чон бы соврал, сказав, что ему не понравилось. Ведь былые чувства начали просыпаться вновь, пускай и понемножку. Да, они не истинные, ну и пофиг. Главное — чувства, а не предрассудки общества. —Эй, я знаю, что мы не истинные. Но если хочешь, я могу избавиться от Чимина, он мне не нужен, — альфу уже бросает из крайности в крайность. Он не знает, что делать, уверяя себя, что Гук ему откажет лишь из-за того, что Пак ещё гуляет по этому свету. —Да что ты заладил, истинные, не истинные! Не об этом сейчас думай, блин. —М, ну и о чём же мне тогда думать, если все мысли и так заняты тобой, — Чонгук ожидал услышать эту фразу с лёгкой усмешкой, но глаза альфы оставались серьёзными, что настораживало. —Не забывай, что ты сам сделал тогда. И что делаешь сейчас. —И что же? —Сводишь меня с ума.       Глаза в глаза, губы в губы. Тэхён тихо смеётся в поцелуй, про себя думая: «Это кто кого ещё сводит», обнимая тощее тело, цепкими пальцами легко сжимая хрупкие рёбра. Всё это впервые так нежно, и оба не знают, что делать, когда воздух в лёгких заканчивается, и повисает неловкая пауза. Чонгук смущённо утыкается в ключицы старшего, горячо выдыхая, собираясь с мыслями. —Отнеси меня в ванную, — удивлённый взгляд, направленный прямо в глаза омеги, и тот решает добавить, что, как бы, именно Тэхён виноват, что так нежно разложил его ночью, что ноги совсем ослабли и онемели, а коленки трясутся, как альфа резко подрывается, поднимая опешившего Чонгука на руки.       Квартира у Тэхёна просто огромная, но мрачная. Плотные чёрные и коричневые шторы плотно прилегают и закрывают окна, не пропуская никакой свет в помещение. Мебель мягкая, но, почему-то, дышит стариной и воспоминаниями, кажется, будто каждый винтик, каждый болтик уже, проживая не первую жизнь, исправно служит хозяину. Омега будто плывёт по мраку и полутьме, будто он забрёл в самые сокровенные и недоступные уголки разума, и Чонгук невольно сравнивает эту темноту с их с Кимом душами. Такие же мрачные и таинственные.       Вода в ванной непривычно тёплая для такой атмосферы, будто среди холодной пустыни вдруг появился оазис, завлекая заплутавших путников в пучину миражей и видений. Но нет, вода действительно здесь самая обычная, и это не какой-нибудь там мираж, и Чон уверен, услышь Тэхён его мысли сейчас, посмеялся бы.       Цепкие руки заботливо оглаживают редкие маленькие синячки и царапки, тщательно пытаясь смыть неловкость прошедшей ночи, но следы будто въелись в бархатистую кожу, надолго запечатляя все действия альфы. Мягкие мокрые волосы длинными сосульками спадают на глаза, не давая нормально смотреть, отчего Чон просто их закрывает, полностью отдаваясь мягкими поглаживаниями по всему телу и приятному запаху геля для душа с ароматом карамели. Ещё одна деталь, выбивающаяся из общей картины: вот вроде всё такое мрачное и холодное, отстранённое и жестокое, а водичка тёпленькая, диванчики мягенькие, и гельчик со сладким запахом тянучки. Тут омегу будто ждали с самого начала, даже не забывая.       И эти нежные руки, что секунду назад растирали пенку по спине, сейчас медленными движениями пробираются к самому сокровенному, дорогому местечку Чонгука. Он с писком вырывается из слабого захвата и с силой дёргает альфу прямиком в просторную, наполненную до краёв водой, ванную. Суровый взгляд Тэхёна, и Гук уже не горит желанием посмеяться над промокшим до нитки парнем, избегая зрительного контакта. Ким молча поднимается, снимая одежду и накидывая на себя полотенце, попутно проделывая то же самое с омегой. И тишина уже не кажется такой приятной и «в тему», потому что из головы всё никак не выходит этот суровый взор. —Эй, не забывай, что я всё-таки убийца. Мне не прельстит, когда меня неожиданно трогают, особенно там. —Я не «Эй», а Тэхён, пора бы уже запомнить, — с лёгким вздохом произносит альфа, небрежно убирая влажные пряди со лба Чонгука. — И вообще, имею на это полное право. Не забывай, что я всё-таки отец нашего будущего ребёнка.       Гук в немом вопросе выпучил глаза и открыл рот, не зная, как реагировать. Истерика подступила незаметно, и в горле засел противный ком паники, неприятно давящий на тело. Омега осел на бортик, крепко вцепившись в него руками, чтобы не упасть, и ещё раз посмотрел на своего(а может быть и нет?) альфу. Осознание всё никак не хотело приходить на место смятению в душе, так и оставаясь покоиться где-то рядом. Беременность? Это слово сейчас очень сильно пугает, потому что придётся бросить какую-никакую, но работу, на худой конец, это означает предать Хосока, который сам предупреждал о последствиях. Который сам сотню раз спрашивал, уверен ли тот в своём решении. И что сейчас? А сейчас Чонгук сидит и просто обо всём об этом думает. Да, он хочет остаться с Тэхёном, даже можетхочет закрыть глаза на прошлое. Но само прошлое никогда не закроет на них глаза, будет вечно преследовать, ходить по пятам и напоминать о былых ошибках.       По щекам тонкими дорожками бегут слёзы, а Тэ в ступоре не знает что делать. Не такой реакции он ожидал от Чонгука, и совершенно не понимает, почему сейчас тот ревёт. Сухие длинные пальцы наспех аккуратно стирают влагу с мягких покрасневших щек, а в глазах читается страх и всё-таки толика радости. —Я не знаю, что мне делать, Тэхён. Как теперь быть? Если я перестану убивать, Хосок найдёт меня и прикончит сам, потому что я разорву договор, —срываясь на тихий шёпот хрипит омега, действительно боясь реакции названого старшего брата.       Ким мягко улыбается, понимая, что Чонгук и правда не в курсе всей истории, он так же тихо и тепло шепчет на ушко: —Не беспокойся о Хосоке. А я обещаю, что больше не будет никаких жесткостей. Ты можешь перестать заниматься этим. Я сам возьму на себя опеку за вас, а отец не посмеет мне помешать. Просто прими меня, хорошо?       Нерешительный и необдуманный кивок сейчас значит даже больше, чем слова, ведь омега готов довериться ему даже с полуслова, а это уже шажок в их отношениях.       Тэхён, счастливый, как мурлыкающий кот на солнышке, берёт Гука на руки и тащит обратно в спальню. У них ещё целый день впереди, и он будет полон спокойствия.       И пускай Гук не знает, какой у него брат хороший актёр.       Ведь именно он подогнал им эту квартирку.