Исповедь Кровавого

События, последовавшие за смертью отца, я помнил смутно, они будто слились в один сплошной поток. Это и удивляло меня – из всех детей султана Ахмеда именно я отличался очень цепкой и ясной памятью, запоминал все до мельчайших деталей, что удивляло всех, начиная от Валиде и кончая учителями. Я мог точно сказать, когда именно наша двоюродная бабушка Хюмашах Султан подарила Фатьме изящную черепаховую шкатулочку, и что она ей при этом сказала; какого цвета был кафтан нашего дяди Мустафы, когда мы впервые с ним встретились; когда именно Гевхерхан потеряла любимый браслет Валиде, решив его тайком примерить, и какой была реакция Валиде на это. Но похороны отца и последовавшие за этим события я не мог воскресить в памяти, сколько бы ни пытался. Я знал, что на престол взошел дядя Мустафа, брат покойного отца, знал, что Валиде вынуждена была уехать вместе с сестрами в старый дворец, но не мог вспомнить ни того, как проходила коронация дяди, ни прощальных слов Валиде. Казалось, я все это время находился в состоянии полусна, и окончательно пробудился только тогда, когда меня и всех остальных братьев заперли в кафесе. - Она не могла так поступить с нами, не могла! – беспрестанно повторял Осман, меряя шагами тесные мрачноватые покои. – Этот трон по праву мой, я старший шехзаде! Разве дядя Мустафа в состоянии управлять государством? Как Валиде могла отдать всю власть в руки Халиме Султан? Как она могла предать меня, предать всех нас? Я не могу в это поверить! - Не смей обвинять Валиде в предательстве! – возмущенно взвизгнул Мехмед. – Она наверняка знает, что делает… Замолчи! - Сам замолчи! Как будто ты что-то понимаешь! – продолжал бушевать Осман. – Султану наследует сын, а не брат… Это неправильно! Я мрачно покосился на старших братьев и забрался с ногами на диван, переплетя руки на груди. От их постоянных перебранок у меня уже начала болеть голова. Я хмыкнул, вспомнив, как Осман отчитывал нас с Касимом за ссору и упрекал меня за неумение сдерживать гнев – уж не ему точно судить. Но в глубине души я в чем-то был с ним согласен – трон по праву принадлежал именно Осману, а не душевнобольному дяде Мустафе. Не думаю, что Осман, став султаном, запер бы нас всех в кафесе и запретил бы видеться с Валиде и сестрами. Несмотря на свой вспыльчивый характер, Осман нас всех искренне любил, в том числе и обидчивого Мехмеда, с которым ссорился чуть ли не каждый день. Баязид, слегка нахмурившись, покачивал люльку с Ибрагимом и мычал сквозь зубы что-то отдаленно напоминавшее колыбельную, но ребенок даже и не думал засыпать – он жалобно хныкал, прося материнского молока. Я вздохнул, понимая, насколько провальной оказалась затея Валиде с коронацией дяди. Если мы не сможем выбраться отсюда, то рано или поздно сойдем с ума. - По-моему, кто-то идет сюда, - вполголоса проговорил Мехмед, привстав с места. – У меня дурное предчувствие! Это могут быть палачи! Я спрыгнул с дивана и напряженно прислушался. Мехмед был прав: из коридора доносились тяжелые шаги, судя по всему, к нашим покоям шли несколько человек. Ибрагим громко, надрывно заплакал, словно предчувствуя скорую расправу над нами. Я, Касим и Баязид, не сговариваясь, метнулись к люльке и закрыли ее собой. Осман и Мехмед переглянулись, коротко кивнули друг другу и встали впереди нас. Дверь в наши покои распахнулась, и на пороге показались шестеро высоких мускулистых мужчин, державших наготове толстые веревки. Черные повязки полностью скрывали лица, видны были лишь злобно поблескивавшие в предвкушении глаза. Я судорожно сглотнул, чувствуя, как лоб и ладони начинают покрываться холодным потом, а к горлу подступает тошнота. Колени задрожали, и я невольно пошатнулся, но тут же выпрямился, не позволяя никому видеть свою слабость. Моего запястья коснулись дрожащие пальцы Баязида, и я, обернувшись, послал ему ободряющий взгляд. Один из палачей шагнул к Осману, но старший брат, всегда отличавшийся большой физической силой, с размаху ударил его ребром ладони под дых. Палач невольно охнул от боли и согнулся пополам, но тут вмешался другой, навалившись на Османа всей тяжестью своего грузного мускулистого тела. Мехмед бросился на помощь брату, и завязалась отчаянная драка. Баязид, споткнувшись о собственную ногу, еле слышно охнул. Я тут же обернулся к нему, но не успел ничего сказать – чьи-то крепкие руки обхватили меня поперек туловища. Зарычав от ярости, я задрыгал ногами и попытался ударить палача локтем, но не тут-то было – меня ловко поставили на колени и крепко сдавили ладонями мои плечи, лишив возможности вырваться. Я ощутил, как мою худощавую мальчишескую шею охватывает веревка, и стиснул зубы, готовясь принять смерть, как подобает настоящему воину, а не трусу, молящему о пощаде. Ни звука не сорвется с моих уст. Аллах да покарает предателей, посмевших покуситься на наследников великой империи. Веревка продолжала скользить по моей шее, затягиваясь все туже. В голове у меня загудело, перед глазами все расплывалось. Мое тело обмякло, словно из него выпустили воздух, и я закрыл глаза, погружаясь в темноту. Но внезапно все прекратилось. Мы спасены. - Мои дорогие, мои славные! – всхлипывала Валиде, сжимая нас по очереди в объятиях и осыпая наши лица поцелуями. – Вы живы, живы, я успела вовремя! О Всевышний, благодарю Тебя! Всё обошлось. Осман, сын мой, мой смелый лев, теперь трон Великой Династии Османов принадлежит тебе. Отныне ты являешься шестнадцатым падишахом нашей империи, - она отошла на пару шагов назад и склонила голову. – Поздравляю тебя! Я потер шею, еще не успевшую зажить после попытки удушения, и мельком взглянул в лицо старшего брата. Он улыбался, но глаза его оставались холодными, и он демонстративно не смотрел в сторону Валиде. Судя по всему, он затаил на нее обиду за фиктивную коронацию дяди, и винил ее в покушении на нас, которое наверняка организовала Халиме Султан. Но Валиде, сиявшая от гордости и упивавшаяся своим триумфом, в упор не видела этого. Мои подозрения подтвердились – Осман действительно не простил ее и обвинил в предательстве. Самым обидным для него было даже не то, что из-за ее затеи нас едва не удушили, а то, что она решила устроить все это с целью избавления от закона Фатиха. Осман счел, что Валиде боялась, будто он решил казнить своих братьев, и не доверяла ему. Не выдержав подобного отношения к себе, разгневанный Осман приказал Валиде уехать в Старый Дворец и запретил ей видеться с сыновьями и дочерьми, которые остались в Топкапы. Я понимал Османа. Понимал, что ему было неприятно чувствовать, что ему не доверяют, что его могут подозревать в том, на что он не способен. Взойдя на трон, брат обещал нам, что ни за что на свете, ни при каких обстоятельствах не казнит нас. В то же время я искренне сочувствовал Валиде, скучал по ней, и надеялся, что рано или поздно брат сменит гнев на милость. Так и случилось – после рождения сына Омера Осман позволил Валиде ненадолго приехать в столицу и побыть с нами, а заодно понянчиться с маленьким внуком. Кто же знал, что все так повернется… Я стоял, будучи не в силах сдвинуться с места, руки и ноги словно налились свинцом, по щекам, прочерчивая бороздки, медленно скатывались слезинки. Я плакал впервые с того момента, как услышал о смерти отца, плакал, надеясь смыть слезами скопившуюся внутри боль от внезапного предательства. Душераздирающие вопли Мехмеда эхом отзывались у меня в ушах, вызывая головокружение. Я хотел кричать от охватившего меня отчаяния, кричать до хрипоты, раздирая горло, но вместо этого издал какой-то странный звук, напоминающий бульканье. Я хотел убежать, чтобы больше никого никогда не видеть в этом дворце, но вместо этого стоял и смотрел, как Мехмед корчится в предсмертных муках. Как только безжизненное тело брата, обмякнув, распласталось на полу, я резко дернулся, после чего медленно повернул голову в сторону. На меня смотрел Осман – бледный и поникший, со следами слез на щеках. В его взгляде явственно читалось сожаление о содеянном, но это меня ни капли не тронуло. Он обещал, что не причинит нам вреда, он так возмущался, решив, что Валиде могла подумать, будто он казнит братьев. Он нарушил свое обещание. Он забыл, как мы были дружны между собой, как поддерживали и защищали друг друга. Он предал нас. Своим поступком Осман перечеркнул все, что нас когда-либо связывало. - Мурад, - еле слышно окликнул меня Осман, голос его дрожал и прерывался от переполнявших его эмоций. Я стиснул зубы и покачал головой в ответ, после чего развернулся и бросился бежать, не разбирая дороги. Этой ночью мне впервые за всю жизнь приснился кошмар. Я зашел в султанские покои, и обнаружил там немых палачей, удушающих Мехмеда прямо на глазах Османа. Я бросился на помощь брату, но палачи, отбросив уже бездыханного Мехмеда в сторону, вцепились в меня. Я закричал, пытаясь вырваться, но все было тщетно – веревка сдавливала мне шею, я задыхался, а наблюдавший за этим Осман презрительно осклабился и произнес: - Такая судьба постигнет любого, кто посягнет на власть султана. Я отчаянно захрипел, пытаясь оттянуть от шеи веревку: - Ты не султан! Ты предатель! Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу…… - Мурад! – испуганно вскрикнул Осман, после чего подбежал ко мне, продолжавшему корчиться в руках палачей, и похлопал по щеке. – Мурад, проснись! Открой глаза! Я сдавленно охнул, после чего обнаружил, что лицо Османа, расплываясь, приобрело черты Баязида. Младший брат стоял надо мной, одной рукой похлопывая по щеке, а другой тряся за плечо, позади него маячил побледневший Касим. - Ты так кричал, мы испугались, - тихо проговорил Баязид. – Даже Ибрагима разбудил. Все позади, Мурад, это был всего лишь сон. - Тебе дать воды? – спросил полушепотом Касым. – Не хочешь пить? - Нет… - я выдохнул, откинувшись на подушку, и вытер со лба выступившие капли пота. – Ложитесь, спите дальше. Всё прошло, прошло… С этого дня я осознал, что смерть будет нашей извечной невидимой спутницей. Она будет ходить за нами по пятам, обжигать своим смрадным дыханием, прикасаться к нам своими гниющими пальцами и вызывать омерзение. Она будет пугать нас, издеваться, раз за разом высасывая из нас радость. Выждав момент, она набросится на нас, сожмет в своих ледяных объятиях, и заберет наши души с собой. Единственный способ хотя бы на какое-то время избавиться от этого ужасного ощущения – направить смерть на другого. Но что мог сделать я, шехзаде, которому не исполнилось еще и одиннадцати лет? Как и на кого я мог направить смерть, чтобы вытравить из себя страх? На султана Османа, предавшего братские чувства и нарушившего свои обещания? На Дильрубу Султан, приказавшую запереть нас в полусгнившем сарае и со злорадной ухмылкой заявившую мне в лицо, что нас всех уничтожат? Я мог ненавидеть, проклинать, но не убить. Каждый раз, как мне на ум приходила мысль о чьем-то убийстве, в моих ушах начинали звучать предсмертные крики Мехмеда, а по телу пробегала дрожь. Я не смогу это сделать. По крайней мере, пока. Я устроился поудобнее, насколько это было возможно на потрескавшемся и скрипучем полу сарая, и приобнял сидящих по бокам от меня Касима и Баязида за плечи. Маленький Ибрагим придвинулся ближе к Касиму и, свернувшись калачиком, положил ему голову на колени. Что бы ни произошло, мы должны держаться вместе. Я никому не позволю причинить вред ни братьям, ни сестрам и Валиде, с которыми нас разлучили. Что бы ни произошло, я всегда буду их защищать. Дышать внезапно стало тяжело, тесное, пропахшее сыростью помещение словно наполнилось жаром. Раскаленный воздух начал обжигать легкие, глаза заслезились. Вскинув голову, я с ужасом увидел, как по полусгнившим стенам сарая скользят языки пламени, подбираясь все ближе к нам. «Вас всех уничтожат!» - прозвучали в моей голове последние слова Дильрубы Султан, а перед моим внутренним взором промелькнуло ее лицо, искаженное презрительной усмешкой. Братья испуганно прижались ко мне, Ибрагим тихо всхлипнул и затрясся, как в лихорадке. Смерть снова приближается к нам – я явственно ощущал ее зловонное дыхание и прикосновение ее гниющих пальцев. От нехватки воздуха у меня закружилась голова. - Валиде!!!!!!! – пронзительно закричал я, не узнавая собственного голоса. – Валиде!!!!!!! Братья истошно завизжали, вцепившись в меня, как утопающие в соломинку. Я прижимал их к себе и продолжал надрываться от крика, надеясь, что Валиде все-таки услышит меня и придет на помощь. Ибрагим рыдал, отчаянно зажмуривая глаза и сотрясаясь всем телом. Державший меня за руку Касим обмяк и еле слышно застонал – судя по всему, уже начал терять сознание. Перед глазами у меня потемнело. - Шехзаде! – донесся до меня чей-то смутно знакомый голос. – Шехзаде! Держитесь! Тьма покрыла мои глаза…. Я с трудом разлепил веки и осторожно пошевелился – тело ломило, как после долгой болезни, грудь по-прежнему сдавливало, словно раскаленный воздух скопился в легких и не желал выходить наружу. В горле запершило, и я хрипло, надсадно закашлял, чувствуя, как застучало в висках. Медленно повернув голову в сторону, я увидел мучительно бледного Касима, постанывавшего и прижимавшего к губам платок – судя по всему, его сильно тошнило. Баязид тяжело дышал, массируя левую половину груди. Маленький Ибрагим сидел, сжавшись в комочек, и громко всхлипывал, беспрестанно бормоча «огонь, огонь». Аллах помиловал нас, позволив нам спастись из пожара. Смерть ушла, не причинив нам вреда. Но чей же голос я слышал перед тем, как потерял сознание? - Хвала Всевышнему, я успел вовремя! – на нас смотрел широко улыбающийся Бюльбюль ага, слуга покойной Сафие Султан. – Вы живы, шехзаде, и даже не пострадали. Мы сейчас же поедем в Старый Дворец, где вас наверняка ждут Валиде и сестры. Представляю, как извелась от страха ваша Валиде. - Ты спас нас? Ты, Бюльбюль? – прошептал Баязид, глядя на старого слугу со смесью восхищения и неверия. – Аллах да благословит тебя за это! - Как же я мог оставить вас в такой беде? Поджечь детей… Ох и жестокая женщина Дильруба Султан, ох и жестокая! Она и покойную Сафие Султан приказала в свое время душить и пытать! Аллах-Аллах… Ну же, шехзаде, не плачьте, - ласково улыбнулся старый евнух, наклонившись к Ибрагиму. – Все позади, очень скоро Вас обнимет Ваша Валиде. Не бойтесь, - он потрепал мальчика по волосам. «Так и знал, это дело рук Дильрубы Султан», подумал я, прислушиваясь к ритмичному стуку колес. «Она заплатит за это. Заплатит своей жизнью. Я убью ее…» На этот раз предсмертные крики Мехмеда не прозвучали в моей голове. Рыдающая Валиде крепко прижимала нас к себе и целовала, шепча сквозь слезы ласковые слова. Сестры радостно суетились вокруг нас, всплескивая руками и что-то громко восклицая, после чего набросились с благодарностями на смущенного Бюльбюля агу. - Это был мой долг, Султанши, что Вы, как я мог бросить наших шехзаде в беде, - отмахивался евнух, но по его покрасневшему лицу было видно, как он польщен. Баязид лукаво подмигнул старику, и хлопнул меня по плечу, на что я усмехнулся. Малышка Атике, забавно перебирая пухлыми ножками, бросилась к своему близнецу Ибрагиму и крепко обняла его, едва не повалив на пол. Айше, Фатьма и Гевхерхан умиленно заворковали, глядя на эту сцену. Я сел поближе к Валиде, сюсюкавшей с сидящим у нее на коленях Касимом, и прикрыл глаза. Казалось, мы снова вернулись в те счастливые дни, когда был жив отец, и брат не убивал брата, когда самой большой бедой была простуда после долгой прогулки в прохладную погоду. Я еле слышно выдохнул и сжал кулаки – воспоминание о покойном Мехмеде и о казнившем его Османе обожгло меня, словно каленым железом. Что еще готовит нам судьба? Кого еще нам суждено потерять? - Словно мы снова вернулись в наши счастливые дни, - тихо проговорила Валиде. Я вздрогнул и заморгал от неожиданности: она словно только что прочла мои мысли. – Как жаль, мои дорогие, что я не могу с вами побыть еще немного. Я не могу бросить Османа в беде, эти подлые бунтовщики, эти стервятники растерзают его. Мне пора. Держитесь вместе, мои смелые шехзаде и мои прекрасные султанши. Аллах да хранит вас. Бюльбюль ага, Эйджен хатун, вверяю вам моих детей. Позаботьтесь о них, прошу. - Как пожелаете, Султанша. Да поможет Вам и султану Осману Всевышний, - поклонился Бюльбюль. – Берегите себя. Как только Валиде ушла, Айше отвела нас с Касимом и Баязидом в сторону и взволнованно прошептала: - Вы не представляете, что творилось с Валиде! После того, как вас заперли, она места себе не находила. Не знала, что и делать, боялась и за вас, и за нас, оставшихся в Старом Дворце – ведь Халиме Султан и Дильруба Султан не погнушались бы и от нас избавиться, и за брата Османа. Клянусь, после того, что я узнала, я не могу злиться на Османа за казнь Мехмеда. Приехав сюда, Валиде была вне себя от горя после того, как узнала, что сделали с Османом. Его свергли самым жестоким образом. Такого никто не заслуживает! – Айше покачала головой, смаргивая подступившие слезы. – Никто, никто! Этим подлым змеям Халиме и Дильрубе место в аду, равно как и их мерзким прихвостням! - И именно Дильруба Султан пыталась нас сжечь в сарае, - мрачно проговорил я. – Клянусь, она заплатит за все своей жизнью. Обещаю. К моей радости, ни братья, ни сестра не попытались меня разубедить, а лишь тихо вздохнули в ответ на мои слова. Я отошел к окну, не желая ни с кем разговаривать, и выглянул на улицу. То, что я увидел, долгие годы спустя будет преследовать меня и являться в ночных кошмарах, после которых я буду метаться по постели, словно в бреду, и задыхаться от ощущения сдавливания. То, что я увидел, раз и навсегда уничтожило прежнего Мурада. Посреди двора остановилась телега, запряженная двумя лошадьми. В ней неуклюже распластался Осман, облаченный в рубаху и штаны, разорванные в клочья и заляпанные пятнами крови. Через дыры в одежде явно просвечивали ссадины и синяки от многочисленных побоев. Окружившая телегу толпа вопила, свистела и улюлюкала, явно наслаждаясь зрелищем поверженного падишаха. В Османа летели камни и клочья земли под аккомпанемент оскорбительных выкриков и насмешек. Он жалобно кричал от боли, пытаясь защитить хотя бы лицо от града ударов, и перекатывался из одного угла телеги в другой, будучи не в силах даже приподняться. «Клянусь, после того, что я узнала, я не могу злиться на Османа за казнь Мехмеда», - вспомнились мне слова Айше. Обида на старшего брата испарилась, растаяла, словно дым, уступив место острой, щемящей жалости, которая практически сразу же сменилась отвращением и ненавистью к его мучителям. Я сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони, и заскрипел зубами от бессильной ярости. Как эти нечестивцы, эти жалкие рабы смеют так поступать со своим правителем? Кто им дал на это право? Глаза защипало от подступивших слез, горло сводило судорогой, мне казалось, что каждый камень, брошенный в Османа, летит в мою сторону. Выкрики и хохот обезумевшей толпы били по моим ушам, вызывая гудение в голове. Я невольно пошатнулся, чувствуя слабость в ногах. «Больше никогда», шептал я этой ночью, судорожно сжимая пальцами край одеяла. «Больше никогда этого не повторится. Я стану следующим падишахом. Рано или поздно это произойдет. Вторая коронация дяди Мустафы – лишь хитрый ход Валиде, я уверен. Халиме Султан недолго будет наслаждаться своей мнимой победой. Править государством буду я. И тогда все, кто посмел навредить мне и моей семье, захлебнутся в пролитой крови. И тогда все, кто посмел покуситься на жизнь султана и превратить империю в пепелище, познают самую страшную боль. Настанет день, и все преклонят передо мной колени. Никто никогда не посмеет усомниться в моей власти. А тот, кто посмеет – очень дорого за это заплатит». Я оказался прав – воцарение дяди было лишь уловкой Валиде, и через некоторое время правление султана Мустафы подошло к концу. Все причастные к свержению брата Османа и его мучительной смерти понесли суровое наказание – Дильруба Султан была зарезана средь бела дня в гареме, ее супруг Давуд Паша был казнен, а Халиме Султан была отравлена прямо в своих покоях. Султан Мустафа был вновь заперт в кафесе, в котором провел большую часть своей жизни. Единственное, о чем я жалел, узнав о произошедшем – смерть этих подлых предателей была слишком быстрой и легкой по сравнению со смертью Османа, особенно Дильрубы Султан: ее я с особым удовольствием запер бы в горящем здании, предварительно связав по рукам и ногам. Пока я не могу взять все бразды правления в свои руки – Валиде объяснила мне, что я слишком юн и неопытен, мне еще предстоит многому научиться, и, пока я не повзрослею, заниматься государственными делами будет она. Мне было неприятно, но я согласился с ее доводами и не стал спорить. Я знаю, что наступит тот день, когда все жители империи будут вздрагивать лишь от одного звука моего имени. Я султан Мурад IV, восемнадцатый падишах Османской Империи, взошедший на трон в одиннадцать лет.