Polaroid

Утро щипало слипшиеся веки еще пока робкими солнечными лучами. Робость, впрочем, граничила с осторожной настойчивостью. Юри отвернулась, а для надежности еще и залезла с головой под одеяло. Всего пять минут, а потом она встанет, честно-честно. Неподдающаяся объяснению утренняя магия растянула, словно пластилин, пять минут до тридцати. Юри поняла, что опаздывает, когда солнечные лучи из настойчивых стали бессовестно настырными. Подавив вздох раздражения, Юри выбралась из объятий теплой постели. Прохладный воздух из приоткрытого окна пробежался по телу этаким утренним душем. Мама говорила, что свежий утренний воздух бодрит в десять раз лучше водных процедур, но Юри готова была с этим поспорить: такая вот встряска с утра пораньше лишь убеждала в необходимости спрятать голову под подушку и послать весь мир далеко и надолго. Мама вернулась пару часов назад и сейчас спала без задних ног. Юри осторожно проскользнула на кухню, стараясь не хлопать дверьми и не греметь посудой. Без водных процедур можно и обойтись, а вот начинать день без утреннего чая не годится. Разглядывая пачку смородинового чая, Юри вспоминала вчерашний день. Проматывала с того момента, как пришла в школу. Вот она видит Витино пальто, модное и наверняка жутко дорогое, вот она кладет туда записку. Она долго мнется на месте в нерешительности, и ее одноклассницы, стоящие неподалеку, следят за каждым движением. Мысленно Юри завешивает экран черным полотном на этом моменте. Вот она сидит на уроках, совершенно не вникая в речь учителей. Пленка ускорилась и промоталась, чтобы замереть на уроке математики. Отдавшись во власть воспоминаний, Юри будто видит себя со стороны. Как странно мысленно созерцать собственное отрешенное лицо, по которому скользит несмелый лучик. Юри кажется, что если она сейчас зажмурится и выкинет из головы все ненужные мысли, то сможет вспомнить, с каким звуком ветер гулял под занавесками, как он проносился над ландышами и нырял в глиняную вазу. Ей на удивление ярко запомнились именно те моменты, в которые волнение и тяжелые раздумья мешали сосредоточиться на физических ощущениях. Будто она сейчас стояла рядом с Витей, там, за окном, и смотрела на себя со стороны. Юри даже нарисовала себе эту картину. Они с Витей смотрят в окно, вглядываются в глубь кабинета, высматривая девушку с черной короткой косой и в нелепых круглых очках, а когда находят, одновременно подносят к губам дымящуюся сигарету. Юри мотнула головой, прогоняя навязчивые видения, и выключила чайник. Смородиновый чай пахнул в лицо горячим паром и приятным кисло-сладким ароматом. Собираться в школу не хотелось даже сильнее обычного. Как только Юри вышла на улицу, солнце огладило ее щеки и шаловливо пробежалось по стеклам очков. В воздухе звенели волнение и оживление. Это из-за весны чувства обострились, поняла Кацуки. Так всегда случалось в марте, да и в апреле, и в мае никому не понятная и одновременно простая и всем ясная радость разрывала воздух. Никто не говорил об этом, но все чувствовали, и слова были не нужны. Юри посмотрела на толстых воробьев, лениво развалившихся на скамейке, и вспомнила, что у нее теперь есть подруга. А имя нее чудесное-то какое – Юля. Это почти как Юри, только мягче и приятнее. А вот произнести тяжеловато. Юри попробовала произнести дружелюбно и тепло, но получилось только невнятное «Юрья». Всю оставшуюся дорогу до школы Кацуки тренировалась произносить имя подруги. За фамилию пока не бралась – слишком сложно. В классе напропалую галдели девчонки. Юри все никак не могла надивиться этой способности здешних девчат не замолкать ни на минуту и все что-то обсуждать, сплетничать. Казалось, им вообще не знакома такая проблема как отсутствие темы для разговора. Когда Юри притворила за собой дверь, одноклассницы стали говорить тише. Обсуждают, как я клала записку Вите в карман, подумала Юри. Они же видели. Кацуки было опустила глаза, чтобы не видеть устремленных на нее любопытных взглядов, но звучный голос за спиной заставил ее вздрогнуть. - Чего раскудахтались, курицы, а? – в класс вошла Юля, в свойственной ей манере широко и воинственно расставляя ноги. – Я спрашиваю, о чем болтаем? Делать вам больше нечего, клуши, - Юля окинула взглядом одноклассниц, которые притихли и только обиженно и сердито зыркали на Плисецкую, но перечить ей не решались. Юля повернулась к Кацуки и с ослепительной доброй улыбкой сказала: - Доброе утро, Кац… Юри. Юри покраснела от смущения, и от радости, и от невероятно приятного чувства защищенности, и выговорила старательно: - И тебе доброго утра, Юрья. И зарделась пуще прежнего, стесняясь своего смешного произношения. Юля просияла и, прогнав девочку-хиппи с третьей парты, галантно отодвинула стул. Юри даже на уроке не удавалось стереть с лица счастливую и наверняка глупую улыбку: она больше не одна.