Персиваль Грейвз
Прекрасно. И почему с Геллертом всегда все сводится к этому? Способность ясно мыслить вернулась ко мне. Почти: сознание все еще обволакивал сладкий и липкий туман, который никак не хотел рассеиваться. И что мне следует сказать Криденсу? Ведь я не собирался ничего утаивать от него. «Я же с ним не спал, принял это как благодарность, которую тот не смог выразить иначе? Больше это не повторится?» С Геллертом? Это было бы заведомо лживое утверждение. Мне не понравилось? Ну, это уж совсем… Я всё ещё сидел на раскладном стуле. Ночь всё ещё продолжалась. Где-то пробило полночь — кажется, в церкви на углу, которую я считал заброшенной. — Перси… — раздалось из-за спины. — Продолжим? Этот голос можно было бы брать на озвучку в порнофильмов… Ну вот, что за мысли такие, а?.. — Сеанс окончен, — опомнился я, встряхнув головой и быстро поднимаясь. Обернулся. Геллерт стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди. — А ты думаешь, я этого не заметил? — криво усмехнулся он. Кончиком языка по-змеиному облизнул губы. Я устало прикрыл глаза. Как я на это согласился? Нет, не на его способ сказать «спасибо», а вообще на все эти сеансы наставления на путь истинный бывших тёмных магов. Да бывают ли они бывшими? Так ли уж нужна была ему помощь на этот раз? Или ему нужно было что-то ещё... Я вгляделся в Геллерта повнимательней. Черты лица терялись в полумраке, свет горел лишь в комнате, за спиной Геллерта, очерчивая его силуэт золотистым ореолом, словно он по самой сути своей был тьмой в обрамлении света. Красиво. — Ступеньки, Персиваль, — напомнил он. Ступеньки… ах да, лестница. — Ты можешь и должен идти дальше, Геллерт. И лишь от тебя самого зависит, будет ли это восшествие к небесам или нисхождение в ад. Не думаю, что я так уж нужен… — Ты звучишь как настоящий гуру,— фыркнул Геллерт. — Только вот философские разговоры с человеком, у которого расстегнута ширинка и нет нижнего белья, не воспринимаются всерьёз, прости… Джинсы. Чёрт. Нет. Просто издевается. Я шагнул прямо к нему, вплотную. Он этого не ожидал, и вблизи я успел заметить промелькнувшую тень настоящего Геллерта, трещину в маске, которую он носил, практически не снимая. Геллерт отступил назад, в комнату, в свет, освобождая мне путь с балкона. Он отступил. Он отвёл взгляд. — До следующего сеанса, да? — стараясь не смотреть мне в глаза, почти беспечно бросил Геллерт. Но я чувствовал. Сейчас я слишком хорошо его чувствовал. — Погоди-ка… — я развернул его лицо к себе, вглядываясь в него, читая, словно книгу. Геллерт было поднял руки, но почти сразу безвольно их опустил, скользнув по моим предплечьям. В нём как будто что-то сломалось — или готово было сломаться. Я словно увидел как тонкую, бумажную фигуру мага уносит в бездну, в чёрный провал — и только нити света, в которые судорожно, из последних сил, вцепился он, удерживают его от падения. Твою ж мать, Геллерт…Он боялся, что я… его брошу? Да мы даже не… Встречались, конечно — наши неизменные сеансы, вот уже полтора месяца как. И я был нужен ему. Но в каком качестве? Вытащить из одной зависимости, чтобы он тут же нашёл себе другую? Помочь ему достичь равновесия, провести сквозь тьму, избавить от этой тьмы… Нет. Тьму можно только интегрировать. — Знаешь, давай попробуем кое-что ещё, прямо сейчас. Его губы дрогнули. Я снова ощутил притяжение бездны и снова сделал шаг в пустоту и тьму, а пустота и тьма— мне навстречу. Сколько раз ещё придётся это повторять? Столько, сколько понадобится, сказал я себе. — Тебе удобно? — Да, Перси, продолжай. — А так? — Да-да, только продолжай. — Сосредоточься на ощущениях. — Я только о них сейчас и могу думать, Перси! — Отлично. Сосредоточься. Что ты сейчас чувствуешь? — Как твоя горячая ладонь лежит на моем солнечном сплетении, посылая импульсы силы и желания по всему телу, как она медленно спускается ниже… — Не спускается. Хватит так дышать, Геллерт! Дыши спокойно и размеренно… — Твой голос в темноте меня возбуждает. И твое прикосновение. И ты сам, знаешь ли. — Здесь светло. — Но мои глаза закрыты. И знал бы ты, какие картинки сейчас рисует мое воображение… — Мне бы не понравилось. — Проверим?.. — Геллерт! Прекращай. Концентрируйся. — Лучше ложись рядом. Ковер такой мягкий… Напоминает детство, когда мы лежали в траве, смотрели на звезды, не думали ни о чем… — Мы? — Я сказал мы? — Да, Геллерт. — Оговорился. Монархическое. Может, не будем об этом? — Не будем. Геллерт, твой мозг — вот, что тебе мешает. Просто отключи его. — Мне не мозг мешает, Персиваль, а твои феромоны. Ты нужен мне. В любом качестве. Рядом. — Я не наркотик и не собираюсь заменять его. Справиться с этим можешь только ты сам. Я не могу сделать это за тебя. — Я постараюсь, Перси. — Дыши… — На сегодня всё. Электронные часы в серебристом корпусе показывали начало второго. С оживлённой даже ночью широкой улицы, от которой отходил этот глуховатый переулок, доносились крики и пение. Я чувствовал, что вымотался. Пора бы уже отдохнуть. Но боли стало меньше — той боли, которую из Геллерта надо ещё выкорчёвывать, вымывать, вытравлять раз за разом… Копьё и Чаша, да уж. Вечное сочетание… Словно услышав мои мысли, Геллерт открыл глаза, приподнялся на локтях. — Хочешь посмотреть на парочку интересных артефактов из моей коллекции? — голос звучал хрипло, казался сорванным, как после рыданий. — Не проклятых, я надеюсь? — вспомнился Джон Константин. — О нет. Разве что отравленных. Алкоголем. У меня есть пара бутылок отличного виски. И распивать их в одиночестве — преступление. Побудешь соучастником? — Разве что только в этом. — Поучаствовать в другом ты же пока отказываешься… — Геллерт!..Дара Диксон
О Господи. В голове образовалась собственная вселенная, наполненная красно-оранжевым племенем, жгущим череп изнутри. Тело ломило — тот же огонь пожирал и кости. Дара открыл было глаза, заморгал и тут же зажмурился снова: покачивающийся серый бетон вызвал отчаянную тошноту. Острый запах воды, песок и камни под ладонями… уже осторожнее, он приоткрыл один глаз в щёлку, пытаясь определить, где находится. Так и есть: берег залива. Порыв ветра донёс очередную волну гнилостного воздуха. Дара едва нашёл в себе силы встать на четвереньки, его вырвало. Глаза раскрылись сами, синхронно со спазмами в горле. Отдышавшись и вытерев лицо рукавом, Дара наконец огляделся. Он находился под каким-то мостом; грязные бродяги равнодушно отвернулись, когда он посмотрел в их сторону. Битое стекло, бутылки, пластик, проржавевшие железяки, остов детской коляски, велосипедные колёса, шприцы, использованные презервативы, напоминающие засохшие плевки… Дара зажмурился снова, стиснул зубы. Желудок опять свело, но больше уже ничего не вышло, и, сделав несколько судорожных вдохов, Дара устало опустился, подобрав ноги. Волосы налипли к холодному, жирному от пота, лбу. Ох и рожа у меня сейчас, тупо подумал Дара. В висках всё ещё стучали огненные молотки. Ладно. Хватит сидеть, хуй отморозишь, вспомнил он отцовскую присказку и криво ухмыльнулся. Попытался встать. Ноги немилосердно дрожали. Возьми себя в руки, охотник! Где мои вещи? Нет вещей. Ясно. Тогда надо идти. Шаг. Другой. Периодически всё вокруг начинало плясать и вертеться, как в карусели, и тогда Дара останавливался, прикрывал глаза на несколько секунд, стараясь унять тряску, делал несколько вдохов и выдохов, а затем медленно брёл дальше. Что же произошло-то? По насыпи, поросшей сорняками, он откровенно забрался на карачках. Фриско, набережная. Вот чёрт. Тут рядом тот самый бар, «Сумасшедшая голова», где они вчера пили с Криденсом (неужели это было только вчера?). Даре было плевать, что о нём подумают. За свою жизнь он настолько часто сталкивался с косыми взглядами, что уже привык. Гораздо хуже было то, что голова до сих пор кружилась, а свет, несмотря на то, что день был пасмурным, жёг глаза. Безнадёжно похлопав себя по карманам, Дара с удивлением обнаружил, что тёмные очки всё ещё на месте, пусть дужки и погнулись слегка. Так-то оно лучше. Постояв некоторое время возле перил, огораживающих мостовую от сбегавшего к заливу скоса, Дара отряхнул себя, как мог, и направился в сторону «Сумасшедшей головы», намереваясь выяснить, чем закончился вчерашний вечер. И проверить, не остались ли там его вещи. Бар, конечно, был закрыт, но Дара зашёл с задней двери и стучал до тех пор, пока не распахнулось окно на втором этаже и кто-то, выставив ружьё, не пообещал хриплым голосом пристрелить его как собаку. — Это Дара! — голос прошёлся наждачной бумагой. Что-то в горле забулькало, Дара сплюнул. — Дара Диксон, мать твою… Флинн, открывай! Голова свесилась с подоконника, вглядываясь красными глазками в Дару, затем разъехалась чёрной дырой редкозубого рта в улыбку. — Дара! Так ты жив, что ли? — Нет, мёртв! — Дара добавил ещё пару ругательств. — И пришёл по твою душу, старый говнюк! Открывай свою чёртову дверь! — Сейчас, сейчас… — голова исчезла. С минуту Дара пинал попавший под ногу камушек, прежде чем послышался лязг засовов. — Заходи, малой… — Я тебе не малой, — огрызнулся Дара. Серолицый коротышка Флинн был давним приятелем Диксона-старшего и помнил Дару ещё ребёнком. Дара протиснулся в приоткрытую дверь. После серого дневного света перед глазами тут же поплыли огненные круги, он прислонился к стене. — Вижу, не сладко тебе, — хихикнул Флинн, но тут же проглотил смешок, так как рука Дары сомкнулась на его шее. — Если ты мне сейчас же не скажешь, что тут вчера произошло, ты вообще больше ничего не увидишь, — прошипел Дара, надеясь, что это звучит достаточно мотивационно. На это простое действие ушло слишком много сил, а с такими, как Флинн, никогда не надо показывать, что ты ослаб: съест и не подавится. Падальщик. Тот захрипел, примирительно замахал руками. Дара брезгливо выпустил его. — Скажу, конечно, скажу, только тебе, по-моему, надо бы опохмелиться сперва… — зачастил Флинн, угодливо улыбаясь своим провалом. — И что ты нам вчера приносил — я тоже хочу услышать! — зарычал Дара. — Только то, что заказывали… — Флинн уже исчез, звякая склянками где-то за пределами видимости, а Дара опустился на шаткий стул. Вскоре хозяин «Сумасшедшей головы» вернулся со стаканом чего-то остро пахнущего. Дара принюхался повнимательней, опасности не обнаружил и проглотил содержимое залпом. Из глаз брызнули слёзы, но в голове стремительно прояснялось. Огненные молотки отступили. Правда, слабость ощущалась страшенная, и Дара порадовался, что так вовремя успел сесть. Флинн выволок откуда-то старый ящик и тоже присел рядом, крысиные глазки перебегали с Дары на стену, возвращались обратно, не в силах остановиться. — Уффф… теперь разговор. Ты скажи мне, добрый человек, кто тебя в семьдесят первом спас от смерти, а? — Понятно, кто… Шейн Диксон, батя твой… — От мерзкой, поганой смерти… жестокой и унизительной… — Дара… — …так что ты, — Дара ткнул пальцем в сторону Флинна, — клялся и божился, что будешь вечно благодарен, и что в долгу у Диксонов до седьмого колена… — Дара… — Я это помню, — отчеканил Дара, как бы не замечая попыток вставить хоть слово в свою речь. — Мне тогда было девять, и я это помню. Я помню, что ты и на меня указывал и вопил, что твой дом — это наш дом, что мы все твои ангелы-хранители и что сами небеса тебе нас послали. Было это? Было, я спрашиваю? — Было, — согласился Флинн, неуютно ёрзая на ящике. — Так какого хера, добрый ты человек, ты допускаешь, чтобы Диксон приходил в себя после твоего бара где-то в… вонючей дырке? Чем ты его поишь? Кому сдаёшь? А? Я тебя спрашиваю? Почему спрашиваешь, жив ли Диксон? А?.. Глаза Флинна забегали ещё быстрее, лиловатую нижнюю губу он закусил длинным зубом, ещё больше став похожим на грызуна. — Такие дела, понимаешь… — Не понимаю, — отрезал Дара. Флинн встал, подбежал к двери, прислушался, затем вернулся на место. — Видишь, Дара… во Фриско сейчас неспокойно… Дара не сводил тяжёлого взгляда со старика. — Продолжай. — И… и… — Флинн как сумасшедший принялся ломать руки, вертя пальцами. Затем нагнулся поближе и, брызгая слюной, прошептал: — Власть меняется, смекаешь?.. Дара инстинктивно отдёрнулся. Что-то медленно вставало на свои места. Все те фрагменты, которые он подмечал вчера, гуляя по городу. Он нахмурился. — Ты про крышу говоришь? Флинн закивал головой, словно испорченный болванчик. — Я тебя бы никогда не сдал, ты не подумай… раз Флинн клялся, Флинн клятву не нарушит… просто… — Просто? Что «просто», Флинн? — Им нужен был мальчишка. Я решил, что если ты, вроде как, немного другого выпьешь, то не полезешь в драку, а Флинн сдержит клятву… — Погоди… кому «им», какого «другого»?! Ты меня опоил, чтобы я не полез в драку? А с чего мне лезть в драку?! — Дара снова надвинулся на скорчившегося собеседника, делая вид, будто собирается его схватить за ворот. — Так я же говорю! — в хриплом голосе Флинна зазвучали пронзительные крысиные нотки. — Власть меняется! Им нужен мальчишка, Дара! Они сказали, дела семейные! Ты ещё мне спасибо скажешь, что я тебя спрятал! Дара всё-таки сгрёб воротник нестиранной рубашки. — Спрятал, значит. Ладно. Спрятал. Хорошо, — Флинн заметался, зажатый в угол. Вложив всю свою ненависть во взгляд, Дара пригвоздил им старика на месте, и тот затих. — Теперь, всё-таки… кто «они»? — Давно… давно их не было, — едва слышно прошептал Флинн, и Дара ощутил волну ужаса, поднявшуюся в старике. Воздух застыл. Кого можно так бояться?.. — С… семьдесят первого года? — С семьдесят третьего… двадцать пять лет, Дара, двадцать пять… — Значит, Криденс… — … из семьи, Дара. Той самой семьи. — От чёрт… Тишина казалась звенящей. Впрочем, через какое-то время Флинн снова ожил, зашебуршал, вернулся с дариным рюкзаком и винтовкой. — Вот, бери, Дара. Вчера ты их у меня оставил, так я сохранил… Дара взял вещи, как во сне. Встал, чтобы надеть рюкзак и почувствовал, как Флинн тихонько толкает его к выходу. — Ты, Дара, иди, иди… я свое дело сделал… давай, заходи, если что… Диксонам всегда тут рады… — От чёрт, — только и смог снова повторить Дара, оказавшись на улице. Теперь надо найти Грейвза. Интересно, он уже у себя в Санта-Карле или до сих пор в гостях у крокодила? Надо бы проверить. И Дара, сперва несколько неловко, но всё более решительно, зашагал по направлению к вчерашнему наблюдательному посту. Машина Персиваля Грейвза, синяя «Ауди», до сих пор стояла на месте. Значит, и он здесь. Дара отогнал мелькнувшую было мысль — ревнивую мысль — о том, каким образом Персиваль провёл эту ночь, и вошёл в подъезд. К счастью, здесь не было домофона, а стёртый кодовый замок не выдавал комбинацию цифр для входа разве что только в кромешной темноте. Квартиру крокодила — Гриндевальд, напомнил себе Дара полученную вчера от Криденса информацию, вот как его зовут — он нашёл по внутреннему ощущению пространства и, не в последнюю очередь, благодаря накатившей волне специфической энергии, сильно отличающейся от того, что чувствовалась возле остальных дверей коридора пятого этажа. Магия. Дара уже поднёс руку к звонку, толком не представляя себе, что и как скажет, решив, что сообразит по ситуации, как дверь распахнулась. Крокодил, улыбаясь всеми пятьюдесятью двумя зубами, стоял на пороге. — А вот и ты, Дара Диксон, — сказал он и склонил голову набок, изучая Дару. Дара и сам понимал, что выглядит, мягко говоря, непрезентабельно. Особенно по контрасту с мужчиной напротив — тот производил такое впечатление, будто его долго и старательно отмачивали в отбеливателе: светло-серые узкие джинсы, белая футболка с закатанными рукавами; очень бледная кожа, почти белые, платиново-серебристые волосы. Левого глаза не было, на его место вставлена не очень интересная стекляшка с зеленоватой радужкой, казавшаяся особенно тусклой по сравнению с оставшимся правым, словно светящимся, глазом цвета луны. И весь он был узкий, острый и смертельно опасный, как стилет или скальпель. — Ну, что же ты стоишь, Охотник? Заходи, если пришёл, — мужчина слегка поклонился, насмешливо, жестом приглашая Дару войти. — Мне Грейвз нужен, — буркнул Дара, переминаясь с ноги на ногу и чувствуя себя неуместно — вымазанный песком, волосы слиплись, несёт перегаром. Потом всё-таки вошёл. Логово крокодила было ему под стать, такое же выбеленное и светло-серое, с хромированными деталями вроде крючков для одежды на стене и стоящего в углу светильника, напоминающего операционную лампу, с большой картиной, вымазанной краской оттенков сухого бетона и картофельного пюре. Кажется, такой стиль «минимализм» называется. Шведская штука. С правой стороны, напротив входа, была -тоже полностью хромированная и серебристая — кухня, куда и устремился Гриндевальд, бросив на ходу: — Персиваль сейчас выйдет. Проходи, Дара, присаживайся. Дара снял рюкзак, поставил винтовку в вазу для зонтов, присел на краешек дивана, обитого кожей в тон стенам, заметил с неловкостью следы от своих ботинок на полу. Ждать, впрочем, пришлось недолго. Дара тут же вскочил на ноги, когда в комнату вошёл Персиваль — босиком, в чёрных джинсах, голый по пояс, с мокрыми волосами — только из душа; затейливая кельтско-арабская вязь на груди притягивает взгляд и кажется живой, узоры и слова словно шевелятся, перетекая друг в друга. Дара с трудом оторвался от татуировки и тут же увидел знакомые чёрные глаза, выражение которых менялось от удивлённого к радостному, от внимательного к обеспокоенному. — Дара? — Персиваль подошёл к нему, подал руку. — Что случилось? — Да вот… — Кофе готов! — раздался голос Гриндевальда. Потом он и сам заглянул в комнату. — Я бы посоветовал нашему гостю тоже воспользоваться ванной. От тебя, Дара, прости, прёт как от козла. — Сам ты козёл, — пробурчал Дара, но, не придумав ещё, как сказать Персивалю, решил всё-таки привести себя для начала в порядок. Они сидели вокруг стола. Кофе-машина приготовила очередную порцию напитка, но Даре хватило крошечной чашечки эспрессо, теперь он мрачно пил сок из огромного стакана. Он уже коротко рассказал Персивалю о том, что произошло вчера, и Персиваль, сцепив пальцы в замок, положил сверху подбородок: думал. Гриндевальд особо обеспокоенным не выглядел, скорее, забавлялся, откинувшись на спинку стула и поглядывая то на Дару, то на Грейвза. Дара допил стакан, собрал мысли и приступил ко второй части рассказа. Он старался по-максимуму припоминать все подробности и с удивлением обнаружил, что, и правда, были вчера баре какие-то необычные люди. Про Флинна при Гриндевальде Дара решил не распространяться: инстинкт. — А ведь я ничего не знаю про семью Криденса, — неожиданно выдал Персиваль. — То есть, тогда… в девяносто третьем, мы ездили с ним в Бойс, Айдахо, там были документы об усыновлении, какая-то справка о рождении — вроде бы, свидетельство было утеряно, хотя в архиве значилось… — Семья — это очень серьёзно, — подтвердил Гриндевальд несколько иронически. Затем встал и отошёл к распахнутому окну — покурить. Пачка сигарет, выскользнув, упала на пол. Персиваль медленно повернул голову. Гриндевальд стоял, отвернувшись. Потом как-то скованно затянулся ментоловым дымом. — Геллерт? — Ммм? — Что такое ты только что сказал? — Я сказал, «ммм». — Нет, про семью. — Что семья — это очень серьёзно, Перси, — он выпустил дымок через нос. — Ты никогда раньше не говорил о семье. — Повода не было — пожал плечами Гриндевальд, всё ещё глядя куда-то поверх крыш. Дара собрал силу воли, сконцентрировался, просканировал «третьим глазом». Что-то такое зашевелилось в крокодиле. Кроме солнышка. Что-то такое интересное. Багровые отсветы какие-то. Он выразительно посмотрел на Грейвза, вскинул брови, мотнул головой в сторону Гриндевальда. «Это всё неспроста» — понял Персиваль. Гриндевальд, докурив, затушил окурок в пепельнице и снова обернулся. — Я могу высказать некоторые свои предположения при условии, что Охотник расскажет кое-что из того, что ему стало известно от некоего Джо Флинна сегодня утром. Дара щёлкнул челюстью. Грейвз прикрыл глаза. — Ты же сказал, что завязал, Геллерт. Когда ты успел? Пока я был в душе? — Нет, Перси, немного пораньше. Пока ты спал. Ситуация сильнее меня, Персиваль. Вчера ночью меня посетило видение. Я должен был проверить. — Я думал, у тебя уже и нет больше… и следов нет… — Сигареты, — усмехнулся Гриндевальд. — Нет, не эти. Это обычные. Они переглянулись с Персивалем так, что стало понятно: за разговором скрывается большая история. На мгновение в глазах у Гриндевальда промелькнула застарелая боль. Дара понимал, что что-то пропустил, но и отпираться смысла теперь не было. — Хорошо, — начал он. — Раз уж ты знаешь о Флинне… — Теперь твоя очередь. Твои предположения, — напомнил Дара. — Мои предположения, — растягивая слова, произнёс Гриндевальд. — Мои предположения заключаются в том, что я, кажется, знаю, о какой семье идёт речь. По крайней мере, двадцать пять лет назад здесь была только одна семья, которая действовала так… скажем, аморально с точки зрения обычных обывателей… — И что же это за семья? — поинтересовался Грейвз, когда пауза затянулась. — Моя семья, — Гриндевальд оскалился, даже не пытаясь изобразить улыбку. — Моя психонутая, извращённая, садистская, любимая семейка. Милая моя семья. — Но Криденс?! — Грейвз даже на ноги вскочил. — Ну, раз его забрали люди семьи, значит он и сам из семьи. Не знаю. Брат, племянник, сын… — Сын?! — Всякое могло быть, — пожал плечами Гриндевальд. — Я тебе про свою бурную молодость ещё не всё рассказал. — Ты мне про неё вообще не рассказывал… что ты хочешь сказать — сын?! — Ну… по возрасту вполне подходит, — Гриндевальд задумчиво потёр подбородок. — И силы в нём много магической… у нас это родовое… — Чёрт возьми! — Грейвз снова плюхнулся на стул. Дара внезапно почувствовал себя лишним, как при семейной ссоре. — Нет, погоди. Криденс же полудемон… — Да ладно, с кем у меня только по юности не было… — Что, и с демонами тоже?! — Персиваль, не надо меня недооценивать. Как, по-твоему, появляются полукровки? Вот так и появляются, когда сильный маг совершает акт с сущностью демонического мира, либо иной креатурой… — Не верю, что это можно было бы забыть. — Брось. Я тогда ещё на «магии» не сидел, конечно, но способов войти в иное состояние много… как будто ты хорошо помнишь сегодняшнюю ночь… — Что ещё за «сегодняшняя ночь»?! Ничего же не было!.. — Вот все так говорят… Дара встал и вышел в коридор. Голова шла кругом. Из кухни доносился разговор на повышенных тонах. С детства подобных вещей не любил. Дара прождал часа с полтора, сидя на диване в гостиной, листал девственные, пахнущие типографской краской, ни разу не читанные прежде журналы, полные стерильных скандинавских интерьеров. Потом всё-таки решил вернуться и напомнить о том, что Криденса кто-то похитил, что Грейвз в конце концов лайф-коуч, а Дара — охотник. Заглянув в кухню, он обнаружил Гриндевальда, прижавшегося губами к ладони Персиваля Грейвза. Глаза у обоих были закрыты. Дара быстро ретировался и решил дать этим двоим ещё немного времени для утряски конфликта. Дела семейные, ты глянь-ка.Геллерт Гриндевальд
Он сидел на кухне, под распахнутым окном, прямо на полу, скрестив ноги. За его спиной небо было затянуто тучами и потихоньку начинало сочиться дождем. Персиваль… как тебе удаётся выглядеть таким соблазнительным, искушающим, сводящим с ума демоном — и строгим, неприступным ангелом одновременно? Ангел в чёрных джинсах. Или, может быть, ты тот, кто готов сейчас взвесить мо` сердце на весах Истины? Анубис? Нет, ты Осирис, бог моего возрождения. Прекрасный, столь близкий и далекий бог, который сейчас жаждет услышать меня и мою Исповедь отрицания. Но что я могу сказать — тебе? Почти каждое слово в этой исповеди будет лживо. А солгать тебе сейчас для меня много хуже, чем принять свою участь в загробном мире. Я должен был сказать правду. Но что, если этой правды было бы слишком много для такого чертовски правильного, светлого рыцаря Персиваля? Я сел напротив, отзеркалив его, отражение-призрак. Слова «расскажи мне» так и остались висеть в воздухе. Напряжение разлилось снаружи и звенело внутри. — Что ты хочешь услышать, Перси? — голос разорвал тишину надвое, разделяя прошлое и настоящее. — Все, что ты захочешь мне рассказать, — тут же откликнулся он. Опять делает, как надо. «Дайте клиенту выговориться». … сложно было думать, глядя на это воплощение уверенности и силы, сидящее на полу в одних только джинсах, с прямой спиной, прекрасным телом, которое, я помнил, с такой готовностью отзывается на ласки. Не только мои, надо полагать, но и Криденса… Интересно, кем же он мне приходится, этот мальчик-полудемон… я чуть было не извёл его на магию… какой бы мог быть от него приход, если подумать… демонический… третий — лишний или нет? и с кем теперь делю своего… Или пытаюсь делить, а он все ускользает от меня, играет в неприступность, манит и дразнит, но не оставляет и держит дистанцию. Это напоминало мне танец, вот только я уже не мог понять, кто из нас двоих в нем ведет. — Расскажи о семье. О том, зачем им мог понадобиться Криденс. И действительно ли он твой… родственник? — видимо, пауза слишком затянулась, и он решил поторопить меня. — Криденс, конечно. Вот, что тебя интересует. А чего еще я ожидал? Захотелось курить, но пачка сигарет, что валялась где-то здесь, должно быть, пребывала в иной реальности — её я не видел. — Я ведь не знаю о тебе ничего. О семье вообще услышал только сегодня. Криденс… Мне нужно понять, чем ему это грозит. — Посмотри на меня, Перси. Внимательно посмотри. Видишь? Видишь?! Вот этим. Нравлюсь, да? Моя прекрасная семейка сделала меня таким. Впрочем, я не жалуюсь. Мог родиться лишенным магии, а это, знаешь ли, удовольствие сомнительное. И родись я таким в моей семье, я бы не сделал ни единого лишнего вдоха — после того, как они поняли бы, что во мне нет магии. — Они, Геллерт? Кто эти они? — он подался вперед, вглядываясь в меня. А я вдруг заметил сигареты. Отлично. Потянулся за зажигалкой, прикурил, выпустил дым. Ментол прояснил голову. — Тебе назвать всех? Может, хватит того, что я скажу: нормальных среди них не было? Псих, убийца, сатанист, больной ублюдок, извращенец… Могу перечислять долго — в основном, про моего брата… — Брата? У тебя есть… такой брат? — О, Перси, ты даже не представляешь, какой… — невозможно говорить о некоторых вещах без стакана крепкого или хотя бы без сигареты. Воистину. — Если бы существовала награда «Худший старший брат года», она была бы его еще с рождения, каждый год. Говорили, что это он убил мою мать. Впрочем, как и свою, видимо, не выдержавшую осознания того, какую тварь привела она в этот мир. Или же его мать была исчадием ада? Кто знает… кого у нас только не намешано… Отец же его боготворил. Как же, прирожденный маг, выучившийся колдовать чуть ли не раньше, чем гадить под себя. А уж приносить жертвы было просто забавой для него… — Жертвы? Чем вы там занимались, Геллерт? — Грейвз встряхнул головой, пряди упали на лицо, и я с трудом подавил в себе желание запустить пальцы в его волосы. Достаточно было вытянуть вперед руку… Вот только сейчас он не был настроен на какие бы то ни было игры. Весь напряжен, натянут до предела внутри, собран, сплошное яркое пылающее солнце, готовое вспыхнуть. Как он еще сдерживает себя, не бежит выяснять всё сам… Ах да, я должен ему рассказать. А что потом? Побежит, оставив меня?.. Я замер, затягиваясь холодящим дымом. Прекрасное оправдание для паузы. Сдерживайся, Геллерт. — Лучше сказать, чем мы там не занимались. Уж можешь мне поверить, занятия благотворительностью не входили в наше расписание, как и коллективные медитации, проповеди «бог есть любовь», хатха-йога и… совместные поедания кексиков... Хочешь знать, много ли крови на моих руках? А как ты думаешь? Кровь, демоны, жертвы, черная магия, сплошные темные твари вокруг — я вырос среди этого, Перси. Я считал это нормальным. Я был прекрасным проводником, отличным, мать его, медиумом. Бери, пользуйся — кто хочет. И пользовались, можешь мне поверить. Временами я вообще не понимал, в каком мире нахожусь чаще. Может, тогда у меня и поехала крыша? А может, ее никогда и не было вовсе?.. Ещё одна затяжка. Как ему рассказать? Липкая чёрная тьма, грязный серый туман, реки отравленной крови, искалеченные тела, океаны боли и бесконечные смерти, кошмарные образы за гранью разумной реальности… И та темная тварь, что звалась моим братом — всегда рядом, по эту сторону. Да и я сам был той еще тварью... и тварью остаюсь. Персиваль смотрел на меня, обжигал своим светом. И я говорил дальше, говорил — и сам с удивлением слушал себя. На меня лавиной накатывали образы прошлого, и я боялся потеряться в них, раствориться. Эта часть меня нуждалась в том, чтобы выговориться, именно ему, Персивалю, а другая, спокойная, собранная, ледяная с отвращением взирала на это. Она предусмотрительно не давала рассказать всё…Персиваль Грейвз
Первым моим порывом было бежать, действовать, искать, но в этом сейчас не было смысла. Кого искать? Мне не известны похитители. Куда бежать? Я не знал направления. А Криденс… он всё-таки полудемон. Этим я себя успокаивал пока что. Ещё была уверенность, что нужно задержаться, остаться здесь, вместе с Геллертом. То, как он вел себя сейчас… Это не было на него похоже. Физически он находился тут, но его мысли пребывали далеко отсюда. Геллерт был болезненно погружен в себя, внешне спокоен, но внутри в движение пришел весь тот хаос, что носил он в себе. Семья. Геллерт. Криденс. В какое новое приключение ты теперь вписал свою жизнь, Персиваль Грейвз? Или это случилось намного раньше? — Расскажи мне. Он говорил, а я как наяву видел обрывки того, что происходило с ним когда-то: не в этой, а какой-то совершенно иной жизни. И это было ужасно, слишком походило на чей-то полуночный бред и кошмар, но он-то так жил с самого детства. Для него это была реальность, единственная на тот момент… Его трясло, и я не мог понять: страх это, боль? последствия утренней дозы? Я боялся, что он вот-вот сорвется. Не прерывая его, я встал, подошёл к нему, сел рядом, прижал к себе, заключая в объятия. Геллерт замер, хотя его тело и продолжала бить мелкая дрожь. Сигарета едва не вывалилась из пальцев, я осторожно вынул её и затушил о пепельницу. Геллерт был напряжен, словно не мог понять, что же я хочу сделать с ним. И тогда я принялся успокаивающе гладить его, проводя ладонями по его плечам, рукам, телу. Ничего сексуального, нет, лишь желание привести в порядок, унять эту дрожь, утешить и сказать: я здесь, рядом, я с тобой, понимаю и принимаю тебя. — Всё хорошо, — прошептал я ему на ухо, как когда-то шептал Криденсу после его рассказов о детстве. Везёт мне на изломанных людей… Геллерт постепенно успокаивался, расслаблялся в моих руках, пока не откинулся, будто обессилев, спиной мне на грудь, положив голову на мое плечо. Я не смог удержаться и зарылся носом в его тонкие серебристые волосы. Свежий запах дождя сплетался с запахом Геллерта, очищая его, придавая ему еще большей притягательности. Вот так-то, Персиваль. Вот тебе и «ничего личного»… Я сжимал его в своих руках, не давая и шанса ускользнуть за край безумия. Иногда нужно просто быть. За окном капли дождя свивались в потоки воды, смывающие с города всю грязь. Я чувствовал сонастройку: сейчас мы с Геллертом действительно были на одной волне, впервые настолько слаженно с тех пор, как Копьё и Чаша вовлекли нас в странную алхимию. Этот момент настал, прошёл — и кончился. — Надо ещё кофе, — сказал Геллерт, словно приходя в себя. — Надо, — согласился я. Я помог ему встать, и Геллерт завис над кофе-машиной, задавая очередную программу. Мы снова сели за стол. Мы выпили кофе. Мы смотрели друг другу в глаза. А затем Геллерт протянул руку, взял мою ладонь в свою и прижался к ней губами.Геллерт и Персиваль
Геллерт целовал, начиная от центра, легко, почти невесомо брал каждый палец в рот, облизывал, ласкал языком. — Геллерт… Персиваль выдохнул, закрыл глаза на несколько секунд. Скрипнула дверь — должно быть, сквозняк. Губы сомкнулись в основании большого пальца. — Геллерт, хватит, — он попробовал отнять руку, но Геллерт удержал. — Так дела не делаются… нам… ещё нужно обсудить ситуацию… Дара ещё здесь… Раздался какой-то невнятный звук, среднее между хмыканьем и фырканьем, язык опять скользнул на ладонь, запястье погладили прохладные пальцы, зубы слегка прикусили кожу. — Уже нет… Это было моё «спасибо», кстати. — За что? — За то, что был терпеливым лайф-коучем и слушал мой бред… Тебе понравилось? Знаю, что да, можешь не отвечать. — Если для тебя это важно… да, — Грейвз сидел, как ни в чём не бывало, даром, что футболку так и не надел до сих пор. Геллерт едва заметно усмехнулся. — Любопытно, Персиваль. Любопытно то, что ты веришь этому охотнику. — У меня нет никаких причин не верить ему. Дара многое видит. — Ааа, очередной талант… так я и подумал… — Расскажи мне ещё… — Что тебе ещё рассказать? Поведать ещё о моём тяжёлом и незабываемом детстве? — Расскажи об этих людях. Ты так и не ответил на мой вопрос… Криденс в безопасности? — всегда Криденс. Старается звучать спокойно; не проведёшь, Персиваль. — Если он часть семьи — да; но смотря что понимать под безопасностью. Я думаю, он пока жив… — Пока?! — Всякое бывает…— какой он, всё-таки, забавный. Прямо чувствуется: считает в уме до десяти. — Не бойся, Перси. Я почти уверен, что его будут беречь, как зеницу ока. Особенно после того, что случилось со мной. Пауза. — Не понял? И опять — сигареты. Геллерт не так часто курил в последнее время. Это утро било все рекорды. Он вздохнул. Возвращаться в прошлое совсем не хотелось. Но прошлое не спрашивает разрешения, вторгаясь в настоящее… — Криденс полудемон. В нём много магии, как людской, так и нечеловеческой, — на пальцах всегда удобнее объяснить. — А я… я джанки со стажем и шрамами по всей ауре… — Всё нормально у тебя с аурой… — Не с их точки зрения. Кроме того… возраст, Перси… возраст. Наши с Криденсом двадцать лет разницы… временами это играет решающую роль… — Ты рассуждаешь, как старик. — Поживёшь с моё — ещё и не так начнёшь… Дым, почти невидимый, разлетался в воздухе. В окно повеяло сыростью. Тучи сгустились, капли дождя стучали по жестяному подоконнику, брызгами залетали в комнату. И всё-таки утро было настолько обычным, настолько мирным, заглушающим, серым, что с трудом верилось в заговор тёмных сил. — Странно… странно, что им вообще удалось похитить Криденса… он бы так просто не дался… — Перси… — Я помню, что он учинил пять лет назад на твоей «Ферме»… — Ох уж эта «Ферма»… — Геллерт скривился. — Перси, у них есть способы. Рабочие способы. Такие, что мало не покажется. Вспомни рассказ нашего бравого Охотника… Его голос звучал тихо, сливаясь со звуком усиливающегося дождя. Персиваль рассеянно крутил в руках пустую чашку из-под кофе. Взгляд стал отсутствующим, мыслями он снова был уже далеко — может быть, с Криденсом? Геллерт закусил губу. Что делать, как привлечь внимание? Он тихонько позвал: — Персиваль! Тот очнулся, посмотрел на него как-то необычно. — У тебя же есть план? Ведь есть? Уже сейчас? — У меня всегда полно планов. — Ты знаешь, о чём я… — Конечно, знаю, — перспектива Геллерта мало радовала, но такова Игра. — Мне нужно устроить спиритический сеанс, для того, чтобы понять, где твоя ненаглядная принцесса. В смысле, принять «магию». — Ты же… — …внутривенно. Иначе я не могу. — Это точно не наркоманская привычка? Это действительно необходимо, Геллерт? — Необходимо. Или ты хочешь привлечь полицию? Уверяю тебя, если здесь замешана моя семья — а она замешана — от полиции толку не будет. — Но ведь у тебя здесь нет… чистой «магии»… только «лёгкая»… я бы почувствовал… — Конечно, нет. Такой соблазн. Но я знаю, где достать. Я же говорю — всегда полно планов. — Ну что же… идём… — В такой дождь? — В дождь! Геллерт, я за рулём и ты тоже! Геллерт ухмыльнулся. — Даже жаль. Хотелось бы посмотреть на тебя в мокрых джинсах, секси-бой…Криденс
Криденс сперва не понял, пришёл он в себя, или нет. Таких ощущений он ещё не испытывал ни разу. Он лежал на мягком, бархатистом сиденье; судя по скрытой вибрации и лёгкому запаху бензина — в автомобиле. Было темно. Присутствовали другие люди. В том числе, совсем рядом. И ещё была головная боль, отвратное чувство в желудке, комок в горле. Криденс попытался сглотнуть; не выдержав, тихо охнул. Потом удивился, что мир ощущается не так, как он привык. Как будто убрали часть спектра. Зрение? Он протянул руку к глазам и сорвал повязку. Звякнули цепочки; они тянулись от тонких браслетов на запястьях куда-то вниз, были длинными, чтобы не мешать движениям. И, тем не менее, он прикован… зачем? А что вокруг? Автомобиль, точно. Огромный. Лимузин? Автомобиль едет плавно. Дорога хорошая. Хайвей? Двигателя почти не слышно. Силуэты людей, угадывающиеся в неярком свете огоньков приборной панели. Ночное небо за окном. Ощутив некоторое стеснение в горле, Криденс осторожно ощупал его. Что это? — ошейник, что-то вроде узкой полоски кожи, без замка, словно запаянный. Не сдвигается. Ногтями не поддеть, как будто приклеен. Новые технологии? Так, значит. В игры играем. И ещё чего-то не хватает… Криденс медленно сел, сосредоточился, попытался вызвать тьму. Вот то-то и оно. Как пять лет назад на «Ферме». Шутки Гриндевальда? Голова кружится. Закрой глаза. Вспомни Персиваля. Осознанность, Криденс, осознанность… боль не всегда означает страдания… В голове гудело, мутило слегка, но мозг работал относительно хорошо. — Гриндевальд! — прошипел он. Один из силуэтов обернулся. — Пришёл в себя. Незнакомый голос. Второй что-то тихо ему ответил. Потом погромче: — Будешь вести себя хорошо — проблем меньше всем. Понятно. Похитили, значит. — Ну и… куда мы едем? — без ответа. Криденс мог испытывать что угодно, но только не страх. Даже с этим дурацким ошейником. Всё это временно. Сила его крови ещё ни разу не подводила. Ну что же. Играть — так играть. На него больше не обращали внимания. Небо за окном начало слегка светлеть, когда Криденс снова улёгся на сиденье. Он только на минутку решил закрыть глаза, чтобы добраться до своего внутреннего ядра, вызвать демоническую силу — он знал, что это ему удастся, если хорошенько сосредоточиться. Только на минутку. Чтобы поменьше болела голова. Криденс закрыл глаза. И, по-видимому, заснул. Автомобиль плавно катил дальше.Дара Диксон
Внутренне он понимал, что его роль тут ещё не сыграна до конца. Именно с ним был тогда в баре Криденс, именно Дара его упустил и поэтому на Даре же лежит ответственность за произошедшее… чёрт с Флинном, Флинн слишком напуган, но были же какие-нибудь другие свидетели? И что там насчёт «смены власти»? И семьи? Двадцать пять лет прошло — но и Дара не вчера родился. Однако… семья… вот этого крокодила — и Криденс? Криденс — полудемон?.. На кухне всё ещё разговаривали. Персиваль. Умеет и говорить, и слушать. А у Гриндевальда там, похоже, целая исповедь. Дара постоял в коридоре. Потом взял вещи, винтовку, и вышел из квартиры. Дождь лил как из ведра, но охотник не обращал на него внимания. Давай, Диксон, сын Диксона. Смотри. Слушай. Ощущай.Геллерт и Персиваль
— Ты поведешь, — бросил Геллерт, накинув поверх белой футболки белую же кожаную куртку. Повертел в руках зеркальные солнечные очки, хмыкнул, положил в карман. Грейвз, пытаясь пригладить волосы у зеркала, увидел за своей спиной отражение неслышно подошедшего Гриндевальда. Сейчас, в полумраке прихожей, тот напоминал Персивалю привидение, и он даже пожалел, что под рукой нет фотоаппарата. «Вспомнил о былом увлечении, надо же», — подумал бывший искатель и ловец всего паранормального, а ныне сам представителем паранормального и являющийся. И что уж было говорить о Геллерте, маге, который собирался эту самую «магию» принять… — Я так хорош? Не сводишь с меня глаз, — усмехнулся за спиной преследующий его призрак, склоняясь ближе и ловя в зеркале задумчивый взгляд Грейвза. — Конечно, хорош, чего это я. Ты тоже. Но в одних джинсах смотрелся лучше. А уж когда без них… И, едва касаясь, провел рукой по волосам Грейвза. Тот встряхнул головой, вспоминая о том, что на улице дождь и думать о прическе, по меньшей мере, глупо. Нервы? И уж тем более думать о себе сейчас, когда Криденс в опасности. Как и волноваться насчет Геллерта, который сам предложил свою помощь... — Куда поедем? — Я покажу. Геллерт смотрел в окно, по которому ручейками стекали капли, и вряд ли что-то видел за пеленою дождя. Да и хотел ли видеть? После пары слов о том, куда Персивалю следовало их доставить, он отвернулся и замолчал. Снова ушел в себя, а Грейвз вдруг понял, что ему совершенно не нравится, когда Геллерт молчит. Пусть бы вещал, шутил, издевался, флиртовал в своей, особой манере, но эта тишина не была комфортной, она заставляла нервничать и беспокоиться. Беспокоиться за Геллерта. Как будто мало было волнений о Криденсе! Грейвз сжал пальцы на руле сильнее, чем требовалось, выдохнул, кинул, который уже по счету раз, взгляд на застывшего на переднем сидении мага. И решил включить музыку, чтобы наполнить эту тишину другим смыслом. По радио передавали The Clash, «Somebody Got Murdered». Да уж, тот еще смысл, хоть песня и отличная… Как только зазвучала мелодия, Гриндевальд резко повернул голову, возвращаясь в эту реальность. Он выглядел немного удивленным, будто уже забыл, с кем, куда и зачем едет. Откинулся на сидении, расслабляясь, вслушиваясь. Зубасто усмехнулся, когда прозвучали слова о том, что никто не помнит, где был прошлой ночью. — Это была шутка, Персиваль. Ничего не помнишь? Так ты просто вырубился посередине нашего, несомненно, увлекательного для тебя разговора об истории магии. И ведь выпил-то всего ничего… — Каждый сеанс с тобой — испытание для меня, — признался Грейвз, сворачивая с главной дороги и радуясь возможности отвлечься от своих мыслей, послушать то, что готов сказать ему маг. — Испытание чего? Твоей силы воли? Праведности? Способности сопротивляться своим желаниям? Моим чарам? — Терпения, Геллерт. Именно мое терпение ты постоянно испытываешь. Тебе так это нравится? — Это? Нет. А вот ты — да. И есть еще некоторые интересные вещи, которые мне очень нравятся в этой жизни… — Избавь меня от этого знания, я прошу. Куда теперь? — Езжай в сторону доков и дальних складов. Да-да, туда… Я имел в виду занятия магией, например. — Для которых необязательно принимать допинг. — Не в моем нынешнем состоянии. Или ты можешь справиться с этим сам, а, Перси? Вопрос прозвучал резко и неожиданно холодно. Грейвз бросил на Геллерта быстрый озадаченный взгляд, успел заметить упрямо сжатые тонкие губы, промелькнувшую на его лице вспышку негодования — и все исчезло. И дьявольская, искушающая улыбка оскалом чеширского кота повисла в воздухе. — Или мы можем принять «магию» вместе, как уже делали когда-то. Помнишь, как нам было хорошо с тобой? — Геллерт… Это даже не обсуждается. Для чего ты вообще сейчас хочешь принять эту дозу. И зачем употребил ночью? — Вообще-то, уже под утро, после того, как меня посетило внезапное видение надвигающейся черной и такой знакомой силы. Я узнал ее, как трудно было бы не узнать собственного брата, стоящего по ту сторону дороги. Машины проносятся мимо, мешают рассмотреть, но ты все равно видишь, понимаешь, видишь… И это неповторимое ощущение приближающегося апокалипсиса, пусть и локального, но конца… И я захотел понять, чем это мне грозит. — Только тебе? — Грейвз снова вцепился в руль, боясь спугнуть приступ откровения, такого редкого у этого человека, предпочитающего прятаться за ворохом ничего не значащих слов и заигрываний. — Не волнуйся за своего мальчишку, — как всегда по-своему воспринял всё Гриндевальд. Запустил руку в волосы, растрепал тонкие, сейчас казавшиеся бесцветными пряди. Устремил свой рассеянный взгляд вперед, в дождь и будущее, которое он увидел. — Расклад таков, что Криденс приобретет намного больше, чем потеряет. — Расклад, Геллерт? Ты еще и Таро раскинул, пока я спал? — Карты, знаешь ли, совсем необязательны, это всего лишь образ… А теперь сюда, следи за поворотами, я покажу… Дальние склады выглядели заброшенными. Мрачные коробки строений цвета ржавчины, пронизывающий холодный ветер с залива, ослабевший было и вновь усилившийся дождь, промозглая сырость, дурные предчувствия и неизвестность впереди. Не самое лучшее воскресенье в жизни Грейвза, определенно. В огромном крытом комплексе было не намного лучше: коридоры, огромные ячейки-комнаты с номерами, за закрытыми дверями, пустота, ни души. Только ветер гремит железом. Гриндевальд уверенно шел вперед, прекрасно ориентируясь в полутьме бесконечного лабиринта, словно был призраком этого места всю свою жизнь. Или смерть. — Стой, пока не входи! — бросил, не оборачиваясь, он, когда открыл двери своего святилища под номером К1331. И переступил порог — будто прошел сквозь полупрозрачный, полыхнувший алым барьер. – Ну, здравствуй, страж, мой верный цербер. Выходи. Принес тебе кое-что вкусненькое, как и всегда. Где же ты?.. Вздрогнув, Грейвз скорее ощутил, чем увидел, как тьма перед Геллертом зашевелилась, сгустилась и взглянула двумя горящими темным огнем глазами. Жадным взглядом, готовым сожрать с потрохами, не оставив ничего после себя. Страх липкой волной накрыл Персиваля, хотелось крикнуть, предупредить, кинуться внутрь, но с места не удалось сделать ни шага. Но вот ужас пропал, как и не было вовсе, а тьма довольно заурчала, зверем скользнула к Гриндевальду, ластясь к его ногам. — Теперь можешь заходить. Ты же не испугался моего милого сторожа? — со смехом спросил маг, опустив порезанную и сочащуюся кровью ладонь вниз, к черному зверю, который принялся вылизывать её. Эта тварь больше походила на собаку. Демоническую собаку, очертания которой были смазаны, словно она являлась продолжением тьмы. Геллерт что-то тихо произнес, и помещение озарилось призрачным зеленоватым сиянием, будто светился сам воздух. — Ну что же ты, Перси? Ужас был наведённый, ничего мой пёсик тебе не сделает, всего лишь защита от нежелательного вторжения. Не разочаровывай меня. И Грейвз переступил порог, пройдя через полыхнувшую алым пелену. — Свой, — уверенно и весомо произнес маг на ощерившегося было сторожа. — А некоторые ставят сигнализацию, нанимают людей, полагаются на современные технологии, — как бы между прочим заметил Персиваль, настороженно осматриваясь. — Так надежнее, уж поверь мне. Да, милый? — а, это он твари… Пёс заурчал, то ли соглашаясь, то ли радуясь очередной порции крови, что ему дали слизнуть со складного ножа. Возле одной из стен стояли стеллажи с книгами, расставленными весьма небрежно, у другой возвышалась целая гора заколоченных ящиков и закрытых коробок. У третьей расположился стол, усеянный склянками разных размеров и форм, пустыми и полными, но «магии» среди них не было, Грейвз это прекрасно ощущал. Ею тянуло из соседнего помещения. Но где дверь? Приглядевшись, он заметил едва заметный мерцающий контур на стене, слева от книжных полок. Закрыл глаза, помотал головой, взглянул вновь. Теперь дверь стала заметнее, но всё ещё оставалась похожей на детский рисунок мелом на стене. — Не перестаешь меня поражать, Перси… Каких я только заклятий не накладывал, чтобы экранировать «магию», скрыть дверь в свое хранилище. А ты так легко её обнаружил. А что было бы, если бы ты обучался магии всерьез? — проговорил Гриндевальд, по-новому, заинтересованно, словно оценивающе взглянув на Грейвза, а тот завороженно смотрел на него, словно только увидел: в зеленоватом сиянии Гриндевальд выглядел настоящим колдуном, как из какого-нибудь фильма или комикса, было в нем нечто потустороннее. Столкнувшись с очередным проявлением его способностей, пусть даже и тех, которыми обладал Геллерт раньше и не мог пользоваться сейчас в полную силу, Персиваль был ошеломлен. — Жди здесь. Мой Цербер, или, если хочешь, Анубис — ему без разницы, составит тебе компанию. Я скоро, — Геллерт скрылся, пройдя сквозь нарисованный контур двери, будто вплавившись в стену. Вдох-выдох. Живая тьма разочарованно вздохнула в ответ и уставилась прямо на него. Но теперь он не чувствовал угрозы, только интерес. Голодный интерес — однако, без приказа своего хозяина тварь не нападет, Персиваль это понимал. Не успел он как следует осмотреть стол и книги, не говоря уж о том, чтобы вскрыть пару коробок, как появился маг, словно шагнул — не очень твёрдо — из пространства иного мира. В руках у него была металлическая шкатулка, от которой явственно разило «магией». — Геллерт, зачем… столько? — Кто знает, что будет потом, Персиваль. Нам ведь предстоит встретиться с моей семьей… — Геллерт?! Глаза колдуна вдруг закатились, его повело в сторону, и, не выпуская шкатулку из рук, он, обессилев, стал заваливаться набок. Грейвз тут же кинулся к нему, подхватил, прижал к себе и помог осторожно опуститься на пол. Гриндевальд тяжело дышал, прислонившись спиной к стене. — Что с тобой? Что происходит? — Грейвз взволнованно прикоснулся пальцами к его лбу, убирая волосы с глаз, стирая мгновенно выступивший холодный пот. — Магия, милый… Это все магия, — безумно улыбнулся Геллерт. Медленно повернул голову, облизнул пересохшие губы. — Ты уже принял?! — Что ты кричишь, Перси… Я просто чую её, а она — меня. Она хочет оказаться во мне, пробежаться огнем по моим венам, я почти ощущаю… — Геллерт, твою ж мать! Отдай мне шкатулку, и пошли отсюда! — Перси… Вот, держи. Видишь, я тебе доверяю… А ты мне? Поможешь встать? Грейвз, одной рукой выхватив шкатулку с проклятым снадобьем, другой приобнял Геллерта за плечи, поднимаясь сам и помогая встать на ноги этому наркоману. Ноги держали того с трудом, и Геллерт, опираясь на грудь Персиваля, стоял, вцепившись в его футболку, приходя в себя. После поднял голову, чуть отодвинулся, улыбка мелькнула на его губах, которые потянулись к губам Грейвза. И их обоих накрыло серебристой, сметающей все на своем пути волной, уносящей за пределы реальности. Пока острая вспышка боли не вернула в настоящее. Грейвз встряхнул головой, ничего не в силах понять. Сфокусировал взгляд на окровавленных губах Гриндевальда. Тот, отстранившись, шагнул назад, вытирая рот, довольно облизываясь. Подозвал свою тёмную тварь попробовать крови Грейвза. — Какого ж хера? Ты… меня укусил?! — Чары, Персиваль. Защитные чары. Теперь они узнают тебя, как и моя собачка. Ты сможешь войти сюда без меня. Если со мной что-то случится… — Что?! — Когда имеешь дело с моей семьей, никогда не знаешь, что может случиться. — Гриндевальд устало прикрыл глаза. И тихо добавил: — Поедем домой, Перси?.. Они дотащились до «Ауди». Геллерт бухнулся на переднее сиденье, закрыв глаза, голова мотнулась на бок. Персиваль завёл двигатель, слишком поздно обнаружил, что Геллерт так и не пристегнулся, тихо выругался. Маг выглядел плохо. «Всё-таки успел, наверное… и когда?..» — Геллерт, — легонько толкнул его Грейвз в плечо. Тот тут же поднял веки. — Что, любимый? — Пристегнись. — Сейчас… а где шкатулка? — Ты как джанки… — Я и есть джанки… дай её мне… — Сперва пристегнись. Геллерт вздохнул. На простое действие с ремнями безопасности у него ушла пара минут. — Ты принял, — это был не вопрос, а утверждение. Грейвз выруливал с набережной. На Геллерта он не смотрел. — Не знаю, когда. Не знаю, что. Но ты принял. — Забей… какая тебе разница… сейчас, потом… результат один… — И что же за результат? — Смерть… — Вот только великого Танатоса ещё здесь не хватало… — У нас тут и с Эросом пока не густо, — устало отозвался Гриндевальд. «Дворники» бегали по ветровому стеклу, стирая потёки воды. Им пришлось притормозить на одном из перекрёстков, дожидаясь зелёного света. Персиваль покосился на сиденье рядом. Геллерт, закрыв глаза, ласково поглаживал стенки шкатулки, от которой шло ощущение невидимого света. «Словно радиация» — промелькнуло в голове у Грейвза. Он осторожно ощупал языком укушенную губу. — «Интересно, если бы мне кто-нибудь лет… десять назад рассказал о том, что сейчас происходит, как бы я это воспринял?» Грейвз ткнул кнопку радио, песня ворвалась на строчке припева: Yeah, your drug tongue spoken… Да, твой наркотический язык сказал… — он улыбнулся, отметив синхронию. Это была песня The Cult, Криденс их любил. Девяносто четвёртый год, октябрь. Криденс выучил песню и долгое время доставал Грейвза тем, что пел её в любое время дня и ночи. I'm coming down Я погружаюсь Coming down Погружаюсь You baptise me Ты крестишь меня I don't wanna drown Я не хочу тонуть…