Грозовые облака

      В кабине шаттла располагалось стационарное переговорное устройство. Его мощность была не особенно велика, зато сигнал, по крайней мере, хорошо стабилизировался за счёт некоторых маленьких инженерных хитростей. «Да уж, на Набу знают в этом толк», — усмехнулся Энакин, мельком взглянув на R2.       Требовалось выйти на связь с Палпатином — или, во всяком случае, отправить ему сообщение. Скайуокер без особой надежды на немедленный ответ отправил вызов; однако, вопреки ожиданиям, собеседник оказался на месте.       Там, на другом конце «провода», до кабинета канцлера доносился снаружи необычный приглушённый шум. Однако пропускная способность канала связи и громкость динамика не позволяли понять, в чём же дело. Энакин хотел даже уточнить, что происходит в здании сената; но Палпатин начал говорить первым.       — Приветствую, магистр Скайуокер. Удалось ли вам найти свою ученицу?       — Да, ваше высокопревосходительство. Она ранена, и достаточно серьёзно, но в целом всё обошлось. Я успел найти её раньше, чем… — он невольно нахмурился и помрачнел, — чем стало бы слишком поздно.       Канцлер сочувственно склонил голову. Шум усилился, но тут же внезапно смолк.       — Я рад был оказать содействие вашему столь благородному поступку. Возвращайтесь скорее, магистр Скайуокер. Нам есть что обсудить.       — Приложу все усилия, — коротко кивнул тот.       На этих словах и закончился сеанс связи, оставляя явное ощущение незавершённости; однако разбираться с тем, почему так получилось, было некогда — да и вряд ли кто-то ещё взялся бы пояснять, что происходит, а раскрывать своё местонахождение и цель срочного отлёта кому попало Энакин не планировал.

***

      Как бы то ни было, возвращение в столицу следовало отложить хотя бы до завтра: состояние Асоки оставляло желать лучшего, да и неизвестно было, какие новости могли обрушиться на них сразу по возвращении.       Скайуокер покинул кабину и подошёл к боковому иллюминатору: желтоватое небо заметно изменило оттенок, и вдали беспорядочно закружились стайки неведомых крылатых существ. Что это могло предвещать — было, опять-таки, неясно.       — Мастер Энакин, — тихо позвала Асока из каюты, и он поспешил туда.       Глаза тогруты стали яснее — препарат действовал довольно быстро даже для спецсредства; но тело всё ещё сотрясал заметный озноб.       Энакин завернул её в одеяло и крепко обнял со спины. Прислонившись щекой к голове Асоки, он ощутил жар.       — Держись, Шпилька. Так иногда бывает после ранений. Осталось всего ничего. Завтра мы будем дома.       — Дома… — еле слышно выдохнула она.       — Да. Дома. Теперь твой дом — там, где я. И так будет всегда.       Вскоре Асока притихла и, кажется, вновь задремала. Лекку уже не дрожали; теперь они расслабленно клонились к подушке.       Скайуокер осторожно прикоснулся губами к одному из них. На сей раз тяжёлый жар почти не ощущался; гладкая кожа была очень приятна на ощупь. Не удержавшись, Энакин провёл пальцами по контрастным полоскам и хотел снова осторожно поцеловать лекку, но остановился. В этом было нечто такое, чего ему — и кажется, самой Асоке — ещё не доводилось испытывать. Да и Кодекс… впрочем, ещё не хватало вспоминать сейчас набившие оскомину джедайские условности! Ведь если бы он следовал им от и до, то вряд ли отважился бы прилететь сюда, чтобы спасти Тано.       — Шпилька, — прошептал он, — когда же ты успела так повзрослеть… Он чуть отстранился и всмотрелся в её лицо: за прошедшие годы черты стали заметно резче, но странным образом сохранили нечто от прежней милой наивности.       — Я так рад, что ты вернулась, — тихо прошептал он. — Почему же мне не пришло в голову найти тебя раньше?       — Значит, так было нужно, — ответила она. — Я слишком привыкла, что теперь я сама по себе, и вряд ли смогла бы вернуться. Правда, забыть тебя так и не получилось.       — Значит, так было нужно… — задумчиво повторил он.       Но как же дальше?.. Что будет, когда он вернётся в Орден? Как они справятся с тем, что может их ожидать?       Полный осторожной нежности взор Асоки прервал его беспорядочные размышления. Её тонкая кисть легла на его предплечье; следом тогрута прижалась головой к груди Энакина, и, хотя в этом жесте явно было больше доверия и тепла, чем иных, незнакомых чувств, — именно в этот момент Скайуокер безошибочно ощутил: с прежней жизнью покончено навсегда.       Что бы это ни значило.