Эй, ты, Мисс Слишком-Идеальная-Чтобы-Смотреть-В-Мою-Сторону, Это круто, что ты ничем не хочешь заняться со мной, Но я хочу тебя, и в этом нет ничего такого: Я мужчина и могу думать обо всём, что захочу. Limp Bizkit — Eat you alive
Ниган не любил проливать кровь. Как говорится: кто бы мог подумать. Необходимость делать это злила его, заставляла чувствовать себя выжатым и совсем уж конченым мудаком. Это было одно из тех откровений, которые он предпочитал держать строго внутри своей головы. Нет, убийство других давало ему чувство власти, превосходства, помогало осознать свою почти божественную силу в новом мире, но это не длилось долго. Превосходство быстро сменялось пустотой и злостью, зудящей под кожей, а за силой обнаруживалось утомление. Да, утомление было наиболее правильным описанием этого ощущения. Возвращаться в Святилище пришлось именно в таком скверном состоянии и не менее скверном настроении: расправа над тремя мямлящими идиотами, каким-то хером заполучившими военную разработку паралитического газа, не доставила Нигану удовольствия. Эти тупоголовые кретины утверждали, что они — это вся группа, и весь химикат они использовали, когда захотели ограбить их склад. В это ничерта не верилось. Невозможность узнать правду и получить ответы заставляла чувствовать себя беспомощным куском дерьма — Ниган чуть не прострелил колено своему человеку, замешкавшемуся с ремонтом колеса. Он не любил проливать кровь, но был готов делать это постоянно, чтобы люди начинали шевелиться и выполнять свою сраную работу качественно. Ниган спешил: дома у него были дела. Дела и сидящая в камере дегенератка. Мелкая дрянь с огромным шилом в своей сочной заднице. В таком отвратительном настроении увидеть её стало идеей фикс — ему нужно было выпустить пар. Избавиться от пиздец какого лишнего ощущения беспомощности. А чтобы сделать это, нужно было найти того, кто во сто крат беспомощнее и отчаяннее. Такое шикарное, тягучее, как кондитерская глазурь, отчаяние в Джейд он вначале принял за тупость — она и впрямь не блистала интеллектом, подставляясь под удар и неся такую несусветную, блядь, чушь, что хотелось прихлопнуть её на месте. Эта дура даже пыталась ударить его, используя его же Люсиль! Ну не дура ли?! Воспоминание об этом до сих пор вызывало приступ злости и снисходительную ухмылку. Ниган терпеть не мог глупых женщин. Они всегда выводили его из равновесия и дико бесили, даже в прошлой жизни. Этих куриц хотелось научить логике, манерам, хреновой адекватности — именно поэтому он забрал её в Святилище. Потому, что хотел исполнить свою давнюю мечту, хоть одной тупой твари поставить на место её блядские заплывшие хрен пойми чем мозги. Но даже избранный им способ — немного жестокий, но всё же филигранный — не помог. Задыхающаяся, хладнокровно избитая, с плывущим взглядом и кровью, хлещущей почти отовсюду, Джейд молила его о смерти. Просила добить её, и это снова было тупостью: если бы она была достаточно сообразительна, то догадалась бы, что убить её он мог без этого ёбаного цирка. Всё только усугубилось, когда она решила украсть его лекарства, а на следующий день так вообще в край охренела, раздавая указания и приказывая — святые помидоры, приказывая! — съебаться подальше и не отсвечивать. Даже если её трёп как-то отвлёк Вивьен от попытки самовыпилиться, это был настоящий пиздец — в тот момент дебилизм Джейд пробил все мыслимые и немыслимые рамки. Ниган хорошо отыгрался за это в Александрии: смаковать её замешательство и наблюдать, как пугливо и виновато она поглядывала на Рика, было приятно. Будто бы он переломил не одну упрямую суку, а победил в небольшой, но очень уж принципиальной войне — в тот момент даже начало казаться, что Джейд начала соображать: со скрипом, будто никогда прежде не использовала мозг по такому назначению, но всё же. Поэтому эта даже не игра — развлечение — стало чуть веселее: Ниган начал видеть херову отдачу. Видеть, как дерьмовые и ржавые насквозь шестерёнки внутри её тупой башки начинают проворачиваться. Было лестно осознавать, что это целиком его заслуга. И в том, что Ниган изначально принял за тупость, отчаяние угадалось в тот момент, когда она, мокрая насквозь от дождя и с охрененно прилипающей к телу майкой, умудрилась насрать на принципы и обнажить настоящую себя. Тогда Джейд так охуенно цеплялась за него, сбивчиво дышала, прижималась бёдрами и была таким пульсирующим комком безумия и желания, что дала фору как минимум паре его жён. Остальное сделало отчаяние. От неё несло им — застоявшимся, безграничным, с терпким сладковатым привкусом и гнильцой. Эта эмоция сквозила в каждом движении, в жадном движении её губ и в каждом задушенном в горле стоне — намёк, что у неё ещё не совсем поехала крыша и она понимает, с кем вот-вот трахнется. Вот что подкупило и окончательно потянуло Нигана вниз: отчаяние и осуждение, которое снарядами выстреливало в Джейд и впивалось в него такими мега-охренительными болезненными уколами. Оказывается, он был немного мазохистом. Мазохистом, совершенно опьянённым этой тупой и охуительно непредсказуемой сукой, донельзя грязно дрожащей от движения его пальцев, но упрямо глотающей стоны. Именно поэтому, когда Джейд всё же провалилась и не сдержалась, обронив короткий, неуверенный стон, это несколько отрезвило Нигана. Он даже хмыкнул, развеселённый сраным абсурдом её положения и уже представляя, как кое-кто совсем скоро будет прятать свои блядские глаза и нелепо заливаться краской как школьница, в трусы к которой залез её любимый учитель. Идея трахнуть эту суку перестала быть шансом просто отыметь подружку Рика и похвастаться этим. Перестала быть просто способом ущемить её выбешивающее ослиное упрямство. Слиться каждой клеткой с обжигающим отчаянием Джейд стало необходимостью. Необходимостью стало проникнуть в неё так глубоко, чтобы достать до самого источника этого охуительно-сладкого, порочного насквозь чувства. Заставить эту упёртую дуру кричать и шептать — одновременно, задыхаясь стонами — его имя, чтобы она навсегда запомнила, с каким аморальным удовольствием предала своего ненаглядного дружка. Собой вытравить из неё всю тупость и безбожный идиотизм. Всё это стало необходимостью, от которой туманом возбуждения застилало глаза. Той же ночью, желая избавиться от ощущения странной нехватки именно такого, граничащего с безумием, отчаяния, Ниган позвал к себе Вивьен. Она уж точно могла в этом помочь. В ней не было отчаяния. Отвращения. Грязной похоти. Бессилия. В Вивьен не было ничего, кроме приятной тяги доставить ему удовольствие. Она нежно посасывала его губы; цеплялась за плечи, покорно покачивая бёдрами; стонала и скулила под ним так мелодично и громко, что это походило на музыку. Кончив, Ниган даже подумал, что ничерта такого он не потерял — мелкая блядь Джейд ни за что бы не старалась так для него. — Босс, можем отъезжать? — это Руди, что хренпоймискольколишнихчасов возился с одним сраным лопнувшим колесом. — Давно, блядь, пора, — цедит Ниган, но он подзадолбался так, что даже злиться на этого увальня не выходит. — Поехали. Глядя на мелькающие за окном деревья, он даже позволил себе распланировать грядущую встречу — небольшая вольность, позволяющая скоротать время в дороге и разгрузить голову. Джейд наверняка будет корчить из себя жертву, хотя он поступил по отношению к ней в высшей степени милосердно: обугленный кусок спины ничто в сравнении со сраной смертью или наказанием другого толка. Например, он мог посадить её на цепь и таскать за собой по всей базе как безмозглую собачонку и даже самоутверждения ради заставлять лаять каждый час. Мог, но не стал. Однако, почти наверняка Ниган знал, что у Джейд сейчас внутри долбанная трагедия — всё-таки она ничерта не поумнела. И нет, смотреть она будет затравлено, снова разливая в воздухе флюиды своего фирменного отчаяния, но обязательно ляпнет какую-то херню, которая выбесит его до чертиков. И вот тогда он отыграется. Прижмёт Джейд к любой поверхности и грубо отымеет, зажимая эту помойку — рот — ладонью, глуша её скулёж и вдалбливаясь, вдалбливаясь в это разрываемое такими охуенными эмоциями тело до ломоты в каждой связке. Прочищая свои мозги, сбрасывая утомление, обновляясь. А если Джейд будет хорошей девочкой и не выкобениваясь, не бормоча что-то смутное об изнасиловании, поможет ему мегаохрененно кончить, то после, может быть, он предложит ей присоединиться к гарему. Ниган не видел причин, мешающих с удовольствием трахать её на законных основаниях где, когда и сколько ему захочется — да, на долго его не хватит, и через неделю-другую эта комичная трагичность их совокуплений перестанет быть столь отрезвляюще в новинку, но всё же. Хотя бы пару недель безумного, пропитанного всем спектром эмоций секса — это неплохая цена. Джейд, конечно же, сначала захочет отказаться, но потом… Чёрт его знает, что выкинет столь непредсказуемая идиотка. Независимо от ответа, Ниган знал, что стоит хорошенько отжарить её один раз, и она, через какое-то время переборов гордость, прибежит снова. Потому что блядский блеск в глазах Джейд он видел даже тогда, когда она строила из себя тихоню. Святилище мелькнуло в окне — эта громадина давно стала предметом гордости: Нигану нравилось, как он заставил всё и всех работать в команде, сообща. Да, на базе не хватало уюта, но он там был и не нужен. В отличие от смазливой, до тошноты идеальной Александрии с её газонами и по-журнальному обустроенными крыльцами, Святилище было мрачным, холодным прибежищем дисциплины. Аскетичным замком реалистичной, без пафоса, надежды. Местом со своими устоями и своим характером. Ниган выпрыгнул из машины, поглядывая на Люсиль так, будто увидел её впервые. Перепачканная в кровь, землю, чужие волосы и чужие мозги, она выглядела изумительно жутко и изумительно прекрасно — так, как должна выглядеть любая уважающая себя женщина после небольшого скандала. Правда, этот беспорядок ему хотелось стереть — всякому восхищению был предел. — Чертовски хорошая работа парни, — отрапортовал Ниган своим, — Мы дали знать, что хотим и можем отомстить за наших людей. Те уроды, что стоят за уродами, каких Люсиль научила манерам — теперь знают, что лучше засунуть языки в свои уродливые задницы и не ступать своими уродливыми ногами на нашу, мать его, территорию. Подбежавший к ним парень выглядел растерянным и смотрел в пол. Со временем понимаешь: когда так явно избегают смотреть тебе в глаза — это плохой знак. — У тебя такое лицо, будто ты забыл подтереться и теперь очень этим смущён,— хохотнул Ниган, тут же становясь серьёзным и для увесистости своих слов покачивая Люсиль. — Это конечно пиздец как отвратительно, но лучше бы это было единственной твоей проблемой, парень, потому что я только что раскрошил пару голов, а Люсиль до сих пор капризничает. — Сэр, — как-то торжественно произнёс парниша своим дрожащим голосом, качая головой, будто принося негласные извинения. — У нас всё пошло не по плану… Сбежала пленница. И… Ваша жена. Нигану захотелось рассмеяться — настолько нелепой, выжатой из пальца и абсурдной показалась ему ситуация. Утомление надавило на плечи чуть сильнее, но в разрез с этим внутри вспыхнуло горячее, полное энергии чувство — злость. Уже второй долбанный раз кто-то давал по съёбам, пока его не было. И ладно, когда бежал Дэрил — он был крепким мужиком, довольно диким и довольно агрессивным, чтобы пробиться боем. Но эти две дуры… Неужели во всём Святилище не нашлось человека, способного заметить и остановить двух баб? Безмозглых, трусливых, слабых как новорождённые котята, которых можно было не бить — просто тряхнуть — чтобы отбить всю охоту уносить ноги. Нигану даже показалось, что в его отсутствие в Святилище пробираются идиоты и заражают всех нормальных людей болезнью дикого тупняка — иначе никак нельзя было объяснить, почему вокруг творилась такая несусветная херня. Он стиснул челюсти до ломоты в висках и, понимая, что испытывает недостаток информации, уточнил: — Которая? Парниша, который даже не глядя на Нигана чувствовал волны исходящей от него агрессии, побелел ещё сильнее. — Джейн…? Джейми? Я точно не помню, как её зовут, сэр. Ниган вздохнул, возводя глаза к небу: на полном серьёзе молил Господа, чтобы тот не дал прибить это мямлящее и трясущееся создание прямо здесь и сейчас. Парой движений Люсиль, от которой уже требовательно зудела ладонь. Он ни на одну сраную секунду не сомневался, что Джейд, на которую у него сегодня были планы, съебалась — такое ебанутое поведение было в её духе. Обиженная неблагодарная сука решила не просто разыгрывать из себя жертву, а делать это максимально далеко от него: она сейчас волновала меньше всего — начав думать об этом, Ниган распалил бы себя до такой ярости, что угробил бы непозволительно много своих людей. — Идиот, блядь, которая из жён? — Шерри, — моментально ответил парень, осознав свой промах. Он нерешительно переступил с ноги на ногу, и добавил: — Они сбежали рано утром и пробили голову одному нашему человеку. Он сейчас у медиков. — Шерри, значит, — не пойми зачем повторяет Ниган, и здоровье пострадавшего спасителя интересует его в последнюю очередь. Он оглядывает Люсиль, молчаливо сообщая своей девочке, что ей сегодня ещё придётся поработать. — Кто был в карауле?***
Это как всегда не приносит удовольствия, но кто-то должен ответить: побег Дэрила остался безнаказанным и теперь, когда ситуация повторилась, Ниган понял, как сплоховал, дав своим людям слабину. Он компенсировал это с лихвой, доходчиво объяснив, что значит не выполнять свои обязанности или выполнять их спустя рукава — если из Святилища мог выйти любой, мать его, желающий, то и войти мог кто угодно. Это была простая логика, приводящая к тому, что из-за горстки невнимательных идиотов могут пострадать они все. Поздней ночью у себя в комнате стягивая куртку Ниган думал о Джейд — ничего такого, лишь размышления задушит ли он её, когда найдёт, или отымеет так, что она будет жалеть, что её не придушили. Второй вариант был ощутимо приятнее, но и первый рассматривался достаточно серьёзно. Он знал, где будет искать её в первую очередь, и знал, где точно сможет её найти. Разве бойкая как чёрт, недалёкая Джейд с почти выгравированной на лбу надписью «команда Рика навечно», пойдёт куда-то, кроме Александрии? Нет. Она скорее расшибётся в лепёшку, чем упустит возможность поплакаться на плече своего сраного друга. А Шерри, вероятно, будет где-то рядом. В дверь постучали — это беспокойный и крайне надёжный Саймон пришёл уточнять план действий. Ниган, не просивший об этом, даже проникся к уважением к своему ответственному и — боги, похоже это становится роскошью — думающему помощнику. — Мне отправить кого-нибудь пошастать по лесам? — предложил Саймон, выглядя очень бодро. — Они не могли уйти слишком далеко, даже если убежали утром. — Ты знаешь, как раньше ловили тупых, но очень вёртких бездомных собак? — вместо ответа интересуется Ниган, вешая куртку на спинку стула и разминая ноющее запястье. — За ними гонялись с сачками, делая вид, что пытаются поймать их, потом отступали. Эти глупые твари теряли бдительность, опьянённые своей удачей, что позволяло набросить на них любой хомут и дотащить эти скулящие куски дерьма до ближайшей печи. Понимаешь, к чему я клоню? Саймон кивнул, но то, что отобразилось на его лице, пониманием точно не было. — Пусть наша сука, как минимум одна, побегает немного со своим кобелём. Пусть расслабится. А мы завтра во второй половине дня спокойно нагрянем, набросим на неё хомут, привяжем к машине и волоком дотащим до дома. А здесь разберёмся — выпишем пиздюлей, натянем строгач* и посадим на цепь. — Хорошо. Скажу парням, чтобы готовили к завтрашнему дню машины. Когда помощник ушёл, Ниган наконец рухнул на кровать и блаженно прикрыл глаза, понимание сформировалось в его голове — он точно знал, как будет выглядеть возвращение домой двух блудных овечек. Одну, может быть, он накажет совсем чуть-чуть, а вот другую… Другую он без всяких шуток посадит на цепь и будет воспитывать, воспитывать до тех пор, пока не сделает из неё кого-то сносного. Кого-то, кого можно будет с такими же умопомрачительными эмоциональными спецэффектами иметь, но не слушать тупые речи и не лицезреть не менее тупые поступки. Ниган знал, как это будет выглядеть. Всё, до самой малейшей детали — это сложно было назвать планом, скорее просчётом вероятностей. Игрой, в которой он по изначально прописанным правилам был победителем. И, глядя в темноту, он почему-то улыбался: — Ну что, дрянь, сыграем?