Чёрное и белое

Скажи мне, встанут ли звёзды в ряд, Вмешаются ли небеса, и спасёт ли это от наших грехов? Ещё одно открытие сегодняшнего дня — Быть охотником лучше, чем добычей. Imagine Dragons — Natural

      Было три вещи, которые Джейд определённо ненавидела: просыпаться с дезориентацией, чувствовать дезориентированной в принципе и просыпаться под резкий аккомпанемент выстрелов. Каким-то неведомым образом эти три паскудные насквозь вещи были в новом мире тесно сплетены между собой и этим утром обрушились на Джейд, не жалея, все сразу: она проснулась дезориентированной из-за шума снизу, поразительно напоминающего хлопок выстрела.        Сквозь утреннюю заторможенность пытаться собрать в голове события прошедшего дня, словно пазл деталей этак на тысячу, казалось самым паршивым занятием в мире, но от него было никуда не деться — стоило ещё раз «проверить» цепочку событий, чтобы убедиться, что ничего из этого не было сном.       Побег. Александрия. Рик.       Три слова, в которых смутными призраками всплывала каждая секунда вчерашнего дня, наполненная страхом, горечью и стискивающим грудную клетку чувством безнаказанности. Три слова, от которых спирало дыхание.       Джейд села на матрасе, прислушиваясь: не могло же выйти так, что ей показалось, будто кто-то стрелял. Это дом Рика, и, даже если бы возникла какая-то стычка, никто из Александрийцев не стал бы устраивать бездумную пальбу. Мозг, одолеваемый сомнением, не подумал уцепиться за столь ключевую здесь часть «никто из Александрийцев», но самонадеянно рассудил, что дело тут в шалящих нервишках и тяжёлой атмосфере последних пары дней. Небольшая слуховая галлюцинация на фоне пережитого стресса, всё вполне резонно, тем более — на границе сна и яви.       Буквально скатившись с жестковатого полотна на ещё более жёсткий пол, Джейд тихо заскулила, впаявшись своим наверняка обугленным плечом в гранитную твёрдость напольного покрытия — она и забыла, какой щедрый подарочек Ниган оставил на память о своих методах кнута и кнута, извлечённого из коробки с пряниками. Под повязкой, которую сегодня уж точно придётся сменить, дёрнуло так, что перед глазами заплясали искры. Рискни Джейд остаться в рядах Спасителей, на ней и вовсе могло не остаться живого места, с её-то способностью находить приключения на нижнюю анатомическую округлость. Правда, насколько уместно говорить о том, что она легко отделалась, сказать было сложно — если «легко» выглядело таким образом, то вообразить «тяжело» не представлялось возможным.       Кое-как договорившись со своим ноющим, плохо управляемым телом, она поднялась, распрямляясь во весь рост и огорчённо наслаждаясь симфонией хрустящих суставов: вся Джейд сейчас была такой — затёкшей, изношенной, нелепо хрустящей, как высохшая бумага, на которую не так давно пролили кофе. Потребуется какое-то время, чтобы прийти в себя, поскольку короткой вчерашней передышки наедине с Риком явно не хватало, чтобы вернуть её в какую-никакую форму.       При мысли о финте, что она соизволила выкинуть с другом поздней ночью, Джейд захлестнуло два чувства — стыд и неуместный трепет, больно уж походящий на упрямство. Целовать Рика, так некстати желая большего, было слишком даже для неё, исполненной всевозможными чувствами. С другой стороны — она из последних сил держала себя в руках, а весь подтекст — просто подтекст. Он между строк, на него можно закрыть глаза, не заметить, осознанно проигнорировать, вычеркнуть. Они оба взрослые люди и должны понимать, что некоторые вещи следует просто не принимать во внимание.       Джейд было в самом деле интересно, что Граймс подумал обо всём этом, но она зареклась, что спрашивать не станет. Возможно — попробует прощупать почву, бросив беглое извинение на случай, если её поняли как-то не так. Возможно. Несмотря на то что ни капли раскаяния и чувства вины не обнаруживалось, она считала неправильным внести недосказанность в их общение из-за такой мелочи. Двинувшись вниз, она серьёзно намеревалась претворить на коленке сконструированный план в жизнь.       Направленное на неё дуло пистолета Джейд заметила раньше, чем опасный блеск в глазах человека, что его держал. Застыв на лестнице неуместной пародией на декоративную скульптуру, она понадеялась, что всё ещё спит — это во многом бы помогло сберечь нервы и лаконично объяснить присутствие, бесспорно, одного из Спасителей в доме Рика. Только никаким «сном» здесь и не пахло: реальность своими шипами больно вгрызалась в каждую клетку. Джейд подумывала о каком-нибудь обманном манёвре, хотя сердцем понимала, что совсем не в состоянии придумать что-то, дарующее безопасность, когда мужчина подал голос, движением пистолета намекая спуститься:       — Без резких движений, — наставил он. — Босс уже заждался, так что пошевеливай задницей.       Больше всего на свете ей хотелось уточнить, ей не делать резких движений или пошевеливаться, но свои глупые остроты пришлось проглотить. Ровно для того, чтобы те комом встали поперёк горла. Джейд позволила себе помяться не больше пары секунд — столько потребовалось на осознание отсутствия какого-либо права выбирать — и на негнущихся ногах преодолела оставшиеся шесть ступеней. Как будто спустилась в какой-то погреб: рядом со Спасителем, цепко ухватившим её за плечо и потащившим в сторону кухни, воздух казался мертвецки ледяным и обжигал носоглотку. Что они двигались на кухню, Джейд, кстати, сообразила не сразу — понимание этого обрушилось с некоторым запозданием, только тогда, когда конвоир на мгновение притормозил на пороге комнаты, будто спрашивая разрешения войти и получая его от самого же себя, тут же протаскивая её безропотное тело сквозь в толпу своих.       В самый центр эшафота, сцены, комнаты — тут уж кому как нравится.       И…       Её мир делает кувырок. Как будто этот жалкий кусок Вселенной*, заточённый внутри костяной рамы её рёбер, только что слетал до Солнца, превратил всю звёздную пыль в пепел и плюхнулся обратно. Внутри Джейд бушует катаклизм.       Официально: она в эпицентре своего самого жуткого кошмара. Раньше это была сестрёнка, напевающая сраную песенку без капли вменяемости, но её как-то плавно и почти незаметно вытеснил Ниган: в отличие от призраков прошлого, он реален до зубной боли.       Его спина, плечи, обтянутые — мать его, снова! — белой футболкой, затылок, в которые Джейд пялится безмозглой куклой с преувеличенно-огромными глазницами — реальны. Как и демоны внутри него, которые сжирают всех неверных заживо. И она, бесспорно, первый кандидат на эпизодическую, но полную трагизма роль приманки, в которую можно запустить острые как бритвы клыки.       Мужчина стоит спиной, копаясь с чем-то у плиты, но вся ирония в том, что нет никакой разницы, куда повернуто его лицо: Джейд всё равно с точностью до ширины ухмылки знает, какие эмоции на нём преобладают. Там в помине нет злости и опасного гнева — это уже отгремело, сгладилось; на физиономии Нигана сияет нечто, что намного хуже слепой ярости — это излюбленное театральное смирение, настолько же фальшивое, насколько только может быть игра плохого актёра в провинциальном кружке по интересам.       Рука Спасителя толкает её в обожжённое плечо, заставляя из-за боли потерять равновесие и налететь на стул, вплотную придвинутый к обеденному столу. Видимо, это такое своеобразное предложение сесть — уцепившись за деревянную спинку как за последний устойчивый предмет на земле, Джейд, скрипя зубами, кое-как разбирается с ногами и выполняет «просьбу». Только сев и вдохнув в колотящееся тело столько воздуха, что, кажется, вот-вот разорвёт диафрагму, удаётся сфокусировать взгляд на чём-то, кроме спины своего ночного кошмара — первым делом внимание привлекает сидящий напротив: Рик бледен, как свежезашпаклеванная гипсом стена, у него до ужаса напряжены челюсти, а правая рука стискивает рубашку на левом плече. Из-под пальцев струится кровь.       Значит, выстрел не был плодом покорёженной психики. Дерьмо.       Только когда Джейд исследует всего Граймса, с головы и до середины живота — ровно столько позволяет увидеть стол — и буквально кожей впитывает его короткий, явно высосанный из пальца и абсолютно неуместный кивок, она позволяет себе заметить, что обеденный стол сервирован на троих. Три тарелки, три высоких стакана и три вилки — положить на стол ножи у Нигана, видимо, смелости не хватило, учитывая какой «недюжинной популярностью» он пользуется у собравшихся. А ещё за местом лидера Спасителей (естественно, во главе стола), прохлаждается Люсиль: она как неопровержимый знак чьей-нибудь кончины прислонена к спинке стула, на которой висит кожаная куртка и красный шейный платок.       От понимания, что Ниган затеял сраную трагикомедию с обязательным включением в репертуар семейного ужина, Джейд начинает мутить. В ней постепенно рассыпается в труху всё: смелость, глупость, находчивость. Рассыпается не со звоном, с которым разлетаются по начищенному паркету осколки фарфоровой чашки, а тихо, беззвучно, как песок из сломанных часов, почти незаметно. В этом опустошении Джейд только может снова взглянуть на Рика. И она хорошо знает этот «прошу, не делай глупостей» взгляд. В этот раз Джейд может заверить, что будет послушной — она совсем не в кондиции и «делать глупости» банально не в состоянии. Джейд — пустой сосуд от песочных часов с огромной трещиной, идущей через всё стеклянное тело. Она может только аморфно следить за происходящим.       Ниган наконец-то отходит от плиты, стягивает с себя фартук, в который, как оказалось, был облачён, и с до ошизения каменным лицом занимает своё место, деликатно отставив драгоценную Люсиль в сторону. Потом складывает пальцы в замок и, нагромоздив их поверх столешницы, придирчивым взглядом осматривает своих соседей по грядущей трапезе. Джейд фиксирует это всё боковым зрением: смотреть прямо, не прячась, духа не хватает — дух застрял где-то на полпути в преисподнюю.       — Привет, беглянка, — беззаботно и с внутренним подъемом разрезает тишину Ниган, будто бы приветствует собаку, убежавшую от него на прогулке. Учитывая все «за» и «против», сравнение не так далеко от истины. — Как спалось?       Джейд корит себя: на такие случаи следовало иметь заготовленную умоляющую речь, полную унизительной истерики и театральных финтов вроде падения на колени и лобызания ботинок, но она, без сценария и как всегда понадеясь на авось, не может вымолвить ни слова, утыкаясь глазами в тарелку. Зубоскальная манерность в словах Нигана морально растаптывает.       — Я, блядь, ненавижу, когда меня игнорируют, — напоминает он, как будто кто-то смеет об этом забыть. — Это пиздец как невежливо. Не будь такой грубой, ёбаная паршивка, поднимай свои блядские глаза. Давай же, Джейд, я прямо перед тобой. Смелее.       Ниган усмехается и, небрежно почёсывая бороду, тут же спешит поделиться тем, что показалось ему забавным:       — Малышка, я же ведь не кусаюсь.       Сложно сказать, что именно заставляет подчиниться — осознание отсутствия другого выбора или расцветающая в голосе мужчины угроза: Джейд выполняет требование. Смотрит.       И, если во взгляде Рика до сих пор, с той самой ночи их первой встречи с лидером Спасителей, читается вызов и угроза, Джейд смотрит желаю-тебе-сдохнуть-в-канаве-взглядом. Таким до очарования беспомощным, растерзанным, злющим. Этакая маленькая фурия с перебитым хребтом застрявшая в капкане. Готовая давиться собственным ядом и брыкаться, брыкаться до тех пор, пока острые края не вопьются в бока до такой силы, что дышать будет нельзя.       Это даже не пожелание ему сдохнуть, а просьба. Вымученная, яростная, отчаянная. Похоже, это действительно умиляет Нигана — он наклоняет голову набок, приветствуя обращённый на него взгляд поощеряющей улыбкой. Такой пытки Джейд долго не выдерживает: роняет голову на стол в паре сантиметров от тарелки и совсем не может унять пожар в венах. Глаза печёт — в последние дни она только и делает, что рыдает в любой психологически щекотливой ситуации.       — Тише, милая, — дьявольски холодно успокаивает её Ниган. Он как свинья, натренированная вместо поиска трюфелей на обнаружение истерики. — Я на тебя не злюсь.       «Конечно, ты не злишься, ёбаный мудак» — Мысленно вторит ему Джейд и этим невысказанным ядом убивает сама себя, пока Ниган продолжает гнуть своё:       — Овечки иногда уходят из дома, где их кормят и заботятся о них, что-то заходит в эту мелкую голову. Но нет нужды злиться на них. Глупо было бы ждать от такой тупой скотины прилежного послушания.       Сравнение в самом деле приходится ей по вкусу: Джейд даже хочется спросить, долго ли он подбирал аллегории или так удачно сымпровизировал, но она не видит смысла сотрясать воздух. Только вымученно распрямляется, одним движением ладони пытаясь стереть крупные капли с ресниц как самое позорное клеймо слабости, и глядит на Рика, хрипя севшим голосом:       — Прости.       Граймс встречается с ней взглядом. В его глазах можно безошибочно определить, как догорает фитиль терпения, и как близка к детонации бомба агрессии. Ядерная бомба. Если она рванёт, всё для собравшихся будет безотлагательно кончено, раз и навсегда. Всех моментально превратит в радиоактивный пепел, который развеет по всей Александрии.       Рик сжимает челюсти, пытаясь удержать это внутри, и спешит коротко заверить Джейд, чьё лицо, несмотря на огромную красную царапину, пересекающую щеку, выглядит совершенно серым:       — Ничего.       — Эй, голубки, вы ещё поебитесь здесь! Ладно эта, в ней манер с муравьиный член, но блядь, ты-то, Рик, не надо разочаровывать меня ещё сильнее. Насколько нужно быть дикарями, чтобы не знать простых правил этикета? Гостям всегда уделяют максимум внимания, остолопы! — голос Ниган всё-таки повышает, и его театральное спокойствие идёт трещинами. Осознавая это, лидер Спасителей качает головой, будто бы призывая себя не устраивать показательных казней раньше времени, и мягко постукивает пальцами по столу. — Знаете что? Я запрещаю вам пиздеть друг с другом. Можете переглядываться, хоть пока глаза не вытекут, но если замечу, что пытаетесь чесать языком — мои парни опробуют пару свеженайденных револьверов на ваших тушах. Хороший расклад? Как по мне — чертовски хороший.       Он мягко опускает обе ладони на столешницу, словно человек, преуспевающий в управлении собственным гневом.       — Ситуация, мягко говоря, не сахар, — признаётся Ниган, и на его лице сверкает настолько правдоподобная обеспокоенность, что этому почти веришь. Обращается он скорее к обоим провинившимся, но глядит исключительно на Рика. — Я бы рад решить всё мирно, но ни один из вас, долбоёбов, этого не оценит: до меня уже дошло, что приходится поступать по-плохому, чтобы вы осознали свои косяки. Быть добрым дядюшкой Ниганом здесь как ложкой нарезать хлеб — бесполезно.        — Ложкой можно расковырять хлеб, — это первая адресованная Нигану реплика, и звучит она как несусветный бред. Очень кстати. Всё по привычным шаблонам. Постоянство в случае Джейд — залог отсутствия и фантазии, и адекватности.       Спорить с ним вот в таких мелочах, демонстрируя высокий уровень находчивости в патовых ситуациях и полное отсутствие здравого смысла в них же, становится отвратительной тенденцией, но лидер Спасителей всё равно реагирует так, будто столкнулся с этим впервые.       — Пиздец баба с приветом, да? Обожаю упёртых сук, но нужно быть чуть ли не сраным некрофилом, чтобы обожать упёртую суку с разлагающимся мозгом, — чинно заявляет он, будто беседует с Граймсом о роли теории струн в мировосприятии. — А в её котелке определённо что-то протухло, и судя по всему — давным давно.       В этот момент Джейд впервые в жизни хочется поспорить: да, она немного долбанутая на голову, но в контрасте с самим Ниганом её тараканы не выглядят слишком уж гигантскими. В контрасте с ним ничего не может занять превосходящую ступень. Лидер Спасителей глядит на неё как маньяк на жертву, которую следует расчленить на мелкие кусочки весом менее пары килограмм и нафасовать по пакетам. Хотя нет, жертва — это человек, волею судьбы поставленный в зависимое положение; Джейд — крыса, над которой склонился ребёнок-садист с опасно поблескивающим скальпелем. Ниган смотрит на именно так: как на безмозглое мелкое животное, чьи внутренности вот-вот окажутся на препаровальном столе. Они это уже проходили, только тогда, чтобы избавиться от этого тебе-пиздец-взгляда, Джейд пришлось почти трахнуться с ним. Что придётся сделать в этот раз? Она совершенно не готова была это узнать.       — Ты так сильно разочаровал меня, Рик… Я думал, у нас тут аллюзия на плодотворное сотрудничество, но по факту это просто очередная попытка меня наебать, — в размеренном тоне слышится явный, пускай и очевидно преувеличенный упрёк. — В условиях твоего ебучего, мать его, свинства, я всё равно почти что даю тебе карт-бланш: давай решим эту проблему здесь и сейчас. Эта тупая курица, пока ещё с головой на плечах, — взгляд Нигана перемещается к Джейд, но надолго не задерживается, — выучила одну-единственную закономерность: когда меня кто-то разочаровывает, кто-то получает пиздюлей. Поэтому она сейчас так трясется: она знает, к чему всё идёт. Знает, потому что уже наступала на эти грабли пару раз. — Пауза. — Кстати, как твой ожог, мелкая тварь?       Таким тоном никогда не справляются о здоровье: он немного взволнованный, очень учтивый, но полон зубодробительной издёвки.       — Болит, — заверяет она. — Адски.       — Охуенно хорошо, — рассыпается в довольстве Ниган. Уголок его губ угрожающе дёргается, а выражение лица меняется с маньячьего на предельно кроткое. И, кажется, из всех присутствующих в этой комнате только Джейд может судить о том, насколько это плохо. — Так вот, вернемся к нашим овцам, Рик. Я недоволен тобой и недоволен ей. Можно было бы, конечно, вручить вам по пистолету и устроить смертельную битву, но вы же, два сопливых уёбка разыграете такой спектакль, что я заблюю эту очаровательную кухню от плинтуса до потолка.       Ниган поднимает ладони вверх, намереваясь объяснить, что имеет ввиду:       — Ты же мой друг, Рик. Я не могу убить тебя, — писклявым голосом «говорит» одна рука.       — Ты моя подруга, Джейд, и я был бы не прочь тебе присунуть, так что я тоже не могу, — басом вторит ей вторая, та, которая обернута бинтом на подобие туго затянутого шарфа.       После представления минималистичного кукольного театра без кукол (и без театра), ладони Нигана с тихим свистом рассекают воздух и сходятся вместе, порождая резкий хлопок.        — Фу, блядь, — заключает он, почти выплевывая вместе со словами своё жалящее презрение. — Вы двое отвратительны даже в таком виде.       Вопреки всему, Джейд нравится, что Рик молчит: это каким-то неведомым образом придаёт ей сил. Почему-то кажется, будто это сигнализирует о напряженной мыслительной деятельности, а раз друг сдержан и активно соображает — это хороший знак, ведь он может найти выход из ситуации. Хотя бы крошечную лазейку, которых она, например, не видит в помине. На шахматном поле этой встречи из «белых» только две фигуры: покоцанный шахом король — Рик, и бесполезная ладья — она; а чёрных — Джейд окинула взглядом толпу Спасителей — до неприличия много для одной партии, даже если не брать в расчёт вражеского короля. Лазейка, может, где-то и есть, но она слишком неочевидна.       — Не будем сразу о плохом! — будто опомнившись энергично восклицает Ниган. — Я не намерен никого убивать на пустой желудок, я же не изверг какой-то. Жрать хочу жутко, поэтому сейчас мы чинно отобедаем, как одна большая семья; я, может быть, послушаю ваши блеянья насчёт того, как вы хотите избежать пиздюляшенек, а потом мы всё же перейдём к тому, что я придумал. Идеально? Идеально.       Он хлопает в ладоши, будто отдавая негласный приказ отставить кислые рожи на время трапезы, и поднимается, направляясь к плите, на которой — уж теперь Джейд может сказать наверняка — что-то шкворчит в сковороде.       — Рик, дружище, принеси лимонада, а? О гостях нужно заботиться, я и так тут кухарю в поте лица, поскольку знаю, что от вас такого гостеприимства не дождусь в этой сраной жизни.       Что делает ладья, да и любая другая фигура в шахматах? Защищает своего короля.       — Я могу сходить, — подхватывается Джейд, и звучит это даже не как предложение, а как констатация факта. Очевидно, что столь необходимый лимонад находится где-то на складе, а ещё очевидно, что найти и принести его с простреленной рукой — задача не из лёгких. Это, в самом деле меньшее, что Джейд сейчас может сделать для своего друга.       Ниган только цокает языком, прежде чем рявкнуть, точно собаке:       — Сидеть! — приказная твёрдость голоса быстро сглаживается обманчивой мягкостью: — Не стоит так напрягаться, Рик пока ещё не инвалид и справится сам, да, дружище?       — Вполне, — очень хрипло заверяет Граймс, и создаётся впечатление, что говорить ему трудно.       — Мы с тобой найдём о чём посекретничать в его отсутствие, — как-то вдвойне жутко подмигивает Ниган тем временем, — Когда к тебе домой заявляются гости, среди них всегда найдётся какой-нибудь хрыч, предпочитающий утащить твою даму на приватную беседу, так что можно сказать — это залог гостеприимства, которому мы сегодня учимся. К тому же, ревновать тебя ко мне на месте Рика было бы глупо, учитывая факт, что я уже побывал у тебя в трусах, а он — так и не осмелился.       Очень хочется верить, что она ослышалась: Джейд морщится, пытаясь воспроизвести в своём сознании последнюю фразу, но, даже когда это не удаётся, всё равно понимает, что Ниган в самом деле это сказал. Она задыхается не только из-за возмущения, но и из-за бьющего в больное плечо негодования, что стучит как молот весом в тонну. Как минимум, это наглый пиздёж и в полноценном смысле выражения в её трусах этот ублюдок всё-таки не побывал — Джейд дала от ворот поворот, прежде это произошло. Как максимум — ТАКОЕ никогда не выносят на всеобщее обсуждение, даже конченые мудаки предпочитают решать подобные проблемы исключительно между собой.       И именно это «как максимум» злит больше всего, поскольку цепочка последовательных умозаключений приводит Джейд в такие дебри её самой, в которых она ни разу до этого не была. Там — непроходимые джунгли, полные жутких чудовищ и почему-то насквозь пропахшие запахом гари.       Подобные акценты предпочитают расставлять один на один только те, кто в некотором роде переживает за эмоциональное спокойствие второго участника беседы. Те, кому не наплевать. Для Нигана произошедшее в ту злосчастную ночь — просто забава, когда очередная шалава не устояла перед его дьявольским, гнилым обаянием, и воспылала желанием раздвинуть ноги. Да и просто желанием.       С чего бы ей считать иначе? С какого сраного момента в башку Джейд закралась уверенность, будто что-то, неподвластное обеим сторонам в равной мере, между ней и Ниганом да происходит? С ожога, оставленного не там, где требуют правила? С объятий в полутёмной камере пыток? Или это из-за того факта, что у него на неё встал? Абсурд. Чистый абсурд в каждом лишённом искренности моменте.       Нет, ничего бульварного она сюда примешивать не хотела: Джейд прекрасно знала, что Ниган относится к ней ровно как удав к кролику, но наивно полагала, что хоть какие-то границы бедного зайца хладнокровный убийца оставит в покое.       Она в самом деле думала об этом ублюдке настолько хорошо? Очевидно, да, и очевидно, что напрасно.       К вашим услугам экспресс-метод спуститься с небес на землю. Надеемся, вам понравился свободный полёт (и вы не расшиблись в лепёшку, при встрече с суровой реальностью), и вы воспользуетесь услугами авиакомпании «харей в бетон миль этак с двадцати» снова.       — О, — напряжённая тишина, что остриём топора зависла над головами, бесспорно приходится Нигану по вкусу, но он слишком занят разыгрыванием приторного удивления, чтобы это показать. — Так это был секрет? Пардон, не сообразил, что ты предпочтёшь сохранить такие скандальные подробности в тайне. Я думал, в этом фишка друзей: они всегда делятся с друг другом всякой херней, разве нет?       Проблема в том, что Джейд хочется послать его далеко нахер, но это слишком чревато. Ещё она могла бы пуститься в объяснения и в едкой форме донести, что Ниган заплутал в своих фантазиях и ничего между ними, кроме скомканной и оборванной на середине прелюдии, не было — могла бы, если бы это имело хоть какой-то смысл. Но смысла, как и сил выносить это, давно нет. Джейд, скрепя сердце, поворачивает голову, чтобы взглянуть на Рика. Она правда не в состоянии предположить и сформулировать, что написано на её лице, как и не в состоянии прочесть эмоций друга. Он зол? Обескуражен? Считает её шлюхой? Чувствует себя преданным, снова? Ни одной версии.       Вот теперь молчание Рика давит похлеще, чем груз собственной вины.       — А что ты хочешь? — теперь Ниган обращается к Граймсу, и явно риторически. — Баба с недотрахом — вещь страшная. Драл бы её в своё время как следует, глядишь не бросалась бы на каждого встречного с хорошим членом. Хотя, не факт, передо мной и ним, — мужчина сжимает свою мошонку, демонстративно подчёркивая смысл фразы. — довольно трудно устоять.       Щёки Джейд пылают. Не от смущения или, не дай бог, стыда, а от праведной злости. Она стискивает челюсти так сильно, что от давления глядишь вот-вот полопаются зубы, и вглядывается в смертельно спокойное лицо Нигана, испытывая как никогда сильное желание вцепиться ему в глотку и разодрать трахею. Гнев и ненависть в этот момент настолько сильны, что они, подобно токсичным реактивам, подчистую уничтожают всё остальное, начиная от других эмоций, заканчивая нервными клетками. С такими талантами её вот-вот вывернет наизнанку.       — Это меня не касается, — с отголосками стали в голосе заявляет Рик, спустя такую паузу, что никто уже не рассчитывал услышать его голос.       Это звенит как упрёк. Презрение. Хлёсткое разочарование. Осуждение. И всё это — направленное на неё как тысячи прицелов. Джейд не может даже взглянуть на друга как следует, поскольку слёзы напалмом выжигают глаза. Хочется орать. В голос. Хочется разбить себе голову об стену. Хочется лечь в какой-нибудь тёмный погреб и сдохнуть там от холода и воспаления лёгких.       — Иди за пойлом, Рик, остальная часть секретов точно не предназначена для твоих нежных ушей, — вздохнув, отмахивается лидер Спасителей, вроде бы даже решивший закрыть исчерпавшую себя тему. — А взгляд этот оставь для лимонада, которому лучше бы быть более холодным, чем морозец, что только что пробежался по твоим яйцам.       Джейд хочется взвыть, умоляя, чтобы Рик не оставлял её один на один с этим чудовищем, но благодаря стараниям вышеупомянутого, она, кажется, лишилась расположения и какого-либо морального права требовать такое. Остаётся только до ломоты в суставах стискивать кулаки, наблюдая как Граймс (естественно, в сопровождении особо додельного Спасителя-надзирателя) покидает кухню. Несмотря на то, что тут ещё полно цепных псов Нигана, у Джейд такое впечатление, что она осталась с ним один на один. В клетке. И лучше бы ему оказаться хищником, поскольку это менее страшно, чем дрессировщик, не брезгующий применять силу и тяжёлым кнутом хлестать по стёсанной после прошлых ударов коже. Но Ниган — увы и ах — и хищник, и дрессировщик в одном флаконе. Вместо острых клыков и хлыста — в обоих случаях колючая Люсиль, в то время как Джейд в этой аллегории едва ли тянет на роль пленённого зверька или пищи. Она — что-то вроде въевшегося пятна грязи на полу клетки, которое будут всеми средствами выводить.       — Ты доволен? — голос звучит сухо, но дрожит. Джейд ни в коем разе не нуждается в ответе, но обязана утолить тягу в обвинении, упакованном хотя бы в шелуху слабой завуалированности.       — Доволен ли я?! — переспрашивает лидер Спасителей, в недоумении прикладывая ладонь к груди. Кажется, формулировка вопроса-претензии злит его. — Доволен я буду, когда Люсиль решит поставить тебе мозги на место, но немного перестарается и раскидает их по асфальту. А ты, к слову? Довольна тем, что из-за всей отчебученной тобой херни, пострадают невинные люди из этой дыры? У меня невъебенно длинный список дел на сегодня, и две третьих из них оканчиваются тем, что кто-то умирает.       Джейд прекрасно чувствует, как мерзко по щеке ползёт слеза — и раздражает, и щекочет одновременно; но она всё равно сидит каменным изваянием, не позволяя себе пошевелиться и стереть каплю с лица. Это какой-то новый уровень мазохизма, который Джейд открыла, пряча свой стеклянный взгляд от разъярённого взгляда напротив. Она шмыгает носом, но никакого облегчения это не приносит.       — Разжалобить меня слезами можно не пытаться, только воду тратишь, — небрежно заявляет Ниган, с щелчком выключая газ и заимствуя с подставки кухонную лопатку, чтобы перемешать своё творение. Закончив, он проницательно и до безобразия издевательски хмыкает: — Ты заметила, что Рик сегодня какой-то не такой? Молчаливый, грустный… Неужели призналась ему, какое он ничтожество по сравнению со мной? Нельзя же так огорошивать своих друзей, пожалела бы его мужское самолюбие хоть немного!       Она остаётся равнодушна к очевидному намёку, но шипит в ответ:       — Может, это из-за здоровенной дыры в его плече?        — Посмотрите, какая злюка! — конечно же, мужчину забавляет такой тон и эти откровенно жалкие попытки показать зубы. — Не смотри на меня, как на сраного выродка. Я сказал, что не стану никого ранить, если обойдётся без резких движений.       Ниган пожал плечами и следующая фраза всё расставила на свои места:        — А он очень резким движением хотел почесать себе глаз. Я что, ебу что-ли, а вдруг он умеет стрелять лазером из глаз? Вот мои парни тоже растерялись и выяснять этого не захотели.       Джейд выбирает новую тактику: игнорирование. Почему-то кажется, что если обращать меньше внимания на причину своих проблем, то они магическим образом оскорбятся и исчезнут сами собой. Это не сработало ещё никогда и ни у кого, но когда-то же должно было повезти?.. Хоть кому-то.       Она скользит взглядом по толпе Спасителей, выцепливая там пару знакомых лиц — Дуайта, Саймона и «мальчика» на побегушках, кажется, именуемого Майком — но потом всё же косится на Нигана, что уже начал раскладывать свой кулинарный шедевр по тарелкам. «Шедевр», к слову, оказывается содержимым банки фасоли в томатном соусе, тушённым с аккуратными квадратиками ветчины — видимо, тоже консервированной, и тоже в томатном соусе, если судить по цветовой гамме блюда. Ниган будто бы специально подбирал ингредиенты в тон крови, которая будет пролита после импровизированного застолья.       Сколько Джейд не ела? Хороший вопрос, но отыскать на него ответ в памяти не выходит. При взгляде на тарелку её желудок орёт благим матом, но тупой орган не в состоянии учесть одного: нет никакой разницы, пустой ты или полный, когда мешок с костями, внутри которого ты находишься, вот-вот выбросят на свалку. У Джейд именно такое ощущение — как будто её записали в крематорий и уже махали перед лицом сертификатом о покупке места на кладбище, будто предлагая сделать последний в жизни выбор. Сгнить или сгореть. В обоих случаях — заживо.       — Где Шерри? — интересуется лидер Спасителей так внезапно, что приходится вздрогнуть. — Полагаю, она тоже тусуется где-то поблизости?       Джейд, всё ещё практикующая тактику хотя бы частичного игнорирования, бросает беглый взгляд на силуэт Дуайта, привалившегося к дверному косяку, и бессовестно врёт:       — Мертва.       — Пиздеть — не мешки ворочать, а в твоём случае, так и подавно, но по-твоему я блядь должен в это поверить?       Ложь в этот раз даётся поразительно легко: Джейд не в состоянии переживать ещё сильнее, тем более за такие мелочи. Она скрипит зубами, вынужденная взглянуть на Нигана исключительно для того, чтобы донести свою апатичность в полной мере.       — Могу показать место, где ходячие разодрали её на куски. Если интересует.       Мужчина причмокивает и досадливо морщится:       — Хреново вышло, — рассуждает он, и говорить что-то ещё не спешит, занимая место за столом и бросая нетерпеливые взгляды на вход в кухню. И, очевидно, на Дуайта, что после такой информации поменялся в лице.       Когда Рик с конвоиром возвращается, он становится свидетелем этого дробящего кости молчания, и даже не смотрит на Джейд, которая как преданный пёс пытается поймать взгляд своего любимого хозяина. Он с ненавистью обрушивает на стол четыре банки газировки, порождая лёгкий звон чуть подлетевших тарелок.       — Лимонада не было, — выплёвывает Рик таким тоном, что у Джейд органы закручиваются в спирали.       — Хрен с ним с лимонадом. У тебя что, мозг в плече был, и после этой маленькой контузии ты разучился считать?       — Гостеприимство, — цедя слоги сквозь зубы объясняет Рик, и в этом звучит такой вызов, что удивительно, как это Ниган оставляет его без внимания. — Одна в подарок.       И, пока мужчины явно заняты невербальной трансляцией угроз, Джейд пытается найти какой-нибудь логичный способ сгладить углы. Не находит. Углы настолько острые и для надёжности покрыты шипами, что ничего не добиться ни переговорами, ни мольбами. «Всё не может быть настолько паршиво» — твердит откуда-то взявшийся позитивный настрой. В свете ситуации он скорее напоминает голос предсмертного идиотизма. Потому что всё действительно плохо в высшей мере этого слова.       — Ну, теперь мы можем наконец пожрать! — будто опомнившись сообщает Ниган, полный энтузиазма. Он указывает Граймсу на его место и на всякий случай обводит собравшихся за столом взглядом, предупреждая: — Если кто-то окажется не голоден, я с радостью перейду к следующему пункту банкета с кишками на стенах вместо вишенки на торте. Ваше право.       Этот жирный намёк Джейд воспринимает как шанс хоть чуть-чуть оттянуть неизбежное. С трудом открыв своим дрожащими пальцами банку, она глотает больше жидкости, чем может вместить её пересохший рот с наглухо прилипшим к нёбу языком. Кашляет, чуть не подавившись. От приторного газированного пойла щиплет горло, а от благородного постукивания ладони Нигана по спине — самолюбие. Последнего, впрочем, почти не осталось, так что масштаб катастрофы не столь велик.       Тишина режет по ушам: не спасает даже периодический стук вилок, встречающихся с тарелками. Рик держит столовый прибор как штык-нож, видимо, в случае чего готовый пойти в атаку, но для видимости копается в месиве в тарелке. Не ест. Ниган, вообще без каких-либо предрассудков насчёт этого обеда, уплетает свою стряпню с весьма удовлетворённым видом. Вилка в его пальцах зажата на манер аристократов, и даже тут обнаруживается столь вросшая в образ лидера Спасителей театральщина.       Джейд же то и дело норовит упустить прибор из рук: нервишки шалят настолько, что дрожь не позволяет по-человечески согнуть пальцы и зафиксировать между ними алюминиевый предмет с четырьмя зубцами. Еда, которой пару вилок она всё же в себя заталкивает, протестующе встаёт поперёк горла как рыбья кость.       Играющая на нервах симфонию тишина вынуждена пойти нахер — у Джейд лопаются все струны-нервы, и она плавно отпихивает от себя тарелку, безэмоционально сообщая:       — Вкусно.       Ниган одаряет её издевательским, но очень уж азартным взглядом, нарочито медленно отправляя себе в рот квадратик ветчины.       — Не подлизывайся, — пряча улыбку наставляет он. — Не поможет.       Она, наверное, лучше него знает, что не поможет тут уже ничего, но всё равно ёрзает на стуле, думая, что можно предпринять.       — Даже жаль, что после наших трогательных посиделок придётся вернуться к жестокости, — почти виновато рассуждает Ниган, будто бы ему действительно жаль. — Не думал я, Рик, что ты будешь так косячить снова — в прошлый раз мы, кажется, пришли к определённому мнению на счёт нашего сотрудничества. Ото всех я прошу лишь соблюдать одно ебучее правило: «не делать ничего, что мне не понравится». А ты, мало того, что делаешь, так ещё и за спиной, как последний ссыкун.       — Нашему «сотрудничеству» ничего не мешает, — Граймс, потирая лоб, спешит обрисовать ситуацию со своей колокольни. — Мы подготовили достаточно припасов, на что и был уговор.       — Ну, а как насчёт того, что ты укрываешь у себя МОЕГО человека без моего разрешения на это?       — Она — не твой человек.       От этого Джейд хочется плакать. Вернее, что там «хочется» — она плачет. Беззвучно, прокусывая губы до крови и виновато пряча глаза. Видит давно откинувший копыта Бог, Рик — это лучшее, что с ней случалось. Не только в апокалипсис. Вообще, в жизни. Она всегда считала таких людей ненастоящими, твердила, что они живут только на страницах книг, но… То ли это умозаключения были неверны, то ли она попала в какое-то преувеличенно мрачное фэнтези. Это не так важно, поскольку Джейд всё же нашла свой идеал.       Согласно психологии, всего лишь два мужских архетипа пользуются солидной долей женского внимания. Это либо типаж «рыцарь на белом коне», привитый сказками о принцессах, либо «плохой мальчик, который станет хорошим», развившийся из непреодолимой тяги некоторых мадемуазелей обманываться и во всём руководствоваться законами добродетели.       У Джейд же свой типаж — шахматный белый король с грустными глазами, комплексом вины и иногда до тошноты правильным поведением, который несмотря ни на что защищает своих от вражеских фигур.       — Ох блядь, неужели?! — это то ли смех, то ли клокочущая в горле ярость. — Это она тебе сморозила такую хуйню? Или ты где-то головой пизданулся случайно? Эта сука со всеми потрохами — моя. Захочу, разберу её на органы и заставлю тебя их жрать.       Попахивает не то чтобы жареным — запашок у ситуации такой, что напоминает скорее аромат тлеющих углей и догорающего на них протухшего мяса, щедро приправленного цианидом. Нужно просто набраться смелости и…       — Это только моя вина, — заключает Джейд настолько тихо, что никакой смелостью там и не пахнет. — Разберись со мной. Накажи, убей, если пожелаешь.       Ниган глядит на неё ровно полсекунды — именно столько, должно быть, нужно ему, чтобы выйти из себя. Потом манерно откладывает вилку в сторону и, как в дешёвой мыльной опере, с напускной задумчивостью поднимается с места. Чтобы в следующий момент перевернуть стол. Одним движением. Резко, внезапно, так, что Джейд вся сжимается, утыкаясь подбородком в грудную клетку и отрывая ступни от пола. Кажется, даже удушенно взвизгивая. Боковым зрением она видит, как жмётся к стене братия Спасителей, а отголоски симфонии падающих и звенящих при встрече с полом тарелок до сих пор стучат у неё в голове — стоит заметить, куда страшнее, чем любая строчка «Ты в порядке, Энни?», исполненная надрывным голосом мёртвой сестры.       — Тупая сука, я тебе сейчас хавальник сломаю нахуй! — крик разрезает грохот в ушах, но только хуже становится от последовавшей за ним снисходительной рекомендации, озвученной так невинно и мягко, будто бы это не смесь угрозы и жуткого сквернословия вовсе: — Не вмешивайся в разговор двух мужиков, если не хочешь получить такой пизды, что твоя пизда после этого пиздеть не сможет ещё очень долго.       Джейд делает вид, что поняла: в последнее время она только и занимается, что притворяется кем-то с хорошей соображалкой и умением покорно заткнуться в нужные моменты. Ключевое слово: притворяется.       — Я упрощу тебе задачу, Рик, — услужливо заявляет Ниган, плюхаясь обратно на стул. Стоит заметить, что за неимением стола сие собрание выглядит сиротливо и нелепо, как клуб (не)анонимных идиотов. — Твои люди не виноваты, что их лидер — сраный дятел, и вредить им я не хочу. Жизнь навредила им похлеще, сведя с тобой.       Это самые худшие слова, которые можно было подобрать для разговора с Граймсом: с его-то комплексом вины, и без того выходящим за все рамки. Джейд как в воздухе нуждается в том, чтобы высказаться на этот счёт, но не позволяет себе такой роскоши. Мнёт край майки, пытаясь отвлечься, и смаргивает слёзы, боясь даже смотреть на разворачивающуюся под носом драму с лёгким налётом триллера.       — Люсиль терпеливо ждала, пока мы поедим, и теперь хочет утолить свой голод. Тебе просто нужно выбрать, чьей кровушкой она сегодня пообедает, — на словах план до неприличного прост, но какой-то мелкий шрифт в нём всё же сквозит. Ниган же, драматично вздохнув, озвучивает варианты. — Это может быть — ну, не будем далеко ходить — наша горячо обожаемая Джейд, и, допустим, твой пацанёнок. Он, кстати говоря ещё не распрощался со вторым глазом?       — Что? — это Джейд, что правда не в состоянии ничерта понять. Она вся фонит недоумением и злостью, и переспрашивает снова: — Что?!       Никакой реакции. Будто она пытается сотрясать своим голосом вакуум. Или попала в грёбаную сопливую мелодраму вроде «Привидения**».       — Ну, как тебе? — обращение к Рику сопровождает взмах биты. — Только без всей этой херни, вроде времени на раздумия и бла-бла-бла. У нас тут не телешоу, и тянуть кота за наполовину отрезанные яйца не стоит. Давай, чётко, ясно, как мужик: она или он?       По законам давно придушенной в канаве морали отвечать на такие вопросы не стоит — Граймс и не торопится. Джейд жутко от одной мысли, насколько отвратителен для друга такой ультиматум. Ей жутко от грядущего решения, которое, каким бы не было, окажется отвратительным по своей сути. Ей просто жутко. Хаотичное дрожание дыхания напоминает судорогу.       — Сукин сын!.. — и злобно, и потерянно звучит эта попытка обратить на себя хоть какое-то внимание.       Безуспешно.       Ниган морщится, но дело тут не в её скудных ругательствах, а в молчании Рика. Молчании и опять этом ебучем взгляде, в котором прирезанное превосходство снова оказывается живее всех живых.       — Хочешь заставить меня считать? — уточняет лидер Спасителей и, будто бы делает самое большое в жизни снисхождение, пожимает плечами, вставая: — Ладно. Один.       Джейд хочется сорвать голос, взывая Граймса к благоразумию: кажется, в этой убийственной сцене они на время поменялись местами. Рик упёрт как баран и абсолютно твердолоб, но его демонстративное, растянутое на долгие секунды молчание, автоматически определяет худший исход, без шансов. Она не строит иллюзий — друг молчит исключительно потому, что не в его принципах отвечать на такие вопросы, но пребывание среди Спасителей кое-чему её всё же научило: в таких ситуациях нужно прогибаться, чтобы всё не стало ещё хуже.       — Два.       Он должен выбрать её. Эту мысль Джейд буквально транслирует всем своим видом: она кивает так, будто у неё тремор головы, пытается поднять уголки губ в подбадривающей улыбке, неотрывно смотрит на своего друга прямым, нисколько не возмущённым взглядом. Умереть должна она, а не Карл. Дело не в том, что он — радужная мечта всех Александрийцев на счастливое будущее и возрождение цивилизации. Дело в том, что Джейд не сможет нормально существовать, если по её вине до неприличия дорогой человек сломается из-за смерти сына. Дело как всегда в эгоизме, ничего не меняется.       И, когда особенно ужасающее «три» уже призрачным намёком очерчивается в воздухе, она вынуждена взять удар на себя:       — Меня.       Джейд не в состоянии узнать свой голос: он похож на серый цвет, пустой, монотонный без единой эмоции. Так звучат голоса людей, которым уже наплевать, у которых внутри не осталось ничего, кроме выжженной земли и покрытого ледовой коркой чёрствого сердца. У неё уж точно что-то внутри замерзает: она мужественно выдерживает полный скептицизма взгляд Нигана, даже не испытывая потребности отвести глаза, только мысленно передавая сообщение. Это не вызывающее «выкуси, мудак», а измождённое, умоляющее «пожалуйста, закончи это, я больше так не могу, пожалуйста, хватит».       Вот уж ебучая ирония: когда-то она лезла грудью на амбразуру, защищая Оливию, исключительно потому, что могла и не боялась последствий, а сейчас пытается защитить семейство Граймсов. Не потому, что может, а потому, что должна. Даже если всё внутри покрыто ссадинами от цепкой хватки ужаса.       В конечном итоге всё слишком циклично: Джейд всё равно подставляется под удар, вылезает на передовую с огромной мишенью на груди и просто ждёт, когда случайная или не очень пуля найдёт пристанище в её одервеневшем теле.       Её жизнь — сраная детская карусель с туповатыми и явно преувеличенными фигурками, сломанная, раскрученная до безобразия, без шанса на остановку. А она — безбилетница, привязанная к одной из металлических лошадок с облезлой краской и отколотыми глазницами, которую волоком тащит по земле центробежная сила.       Каждый оборот карусели всего лишь закономерное повторение уже пройденного. Каждая новая ссадина вспарывает предыдущую, расположенную на том же самом месте. Никакого изменения: на пути встречаются всё те же камни, стесывающие кожу на ладонях и коленях, царапающие лицо, убивающие. Много мелких камней и один огромный валун, о который, как бы ты не группировался, приходится знатно приложиться, чтобы продолжить движение.       Ниган — тот самый валун. Как бы она не пыталась влиять на безумное движение всего вокруг, она всё равно на полной скорости врезается в него. Ударяется так, что лучше бы сразу насмерть. Расшибается чуть ли в лепёшку, катится по земле почти в бессознательном состоянии, но всё же позволяет себе выдохнуть: «пережила». Ровно для того, чтобы на следующем обороте чёртовой карусели влететь в него снова, не в силах изменить что-либо.       Вот так люди сходят с ума.       Стук сердца отзывается в ушах Джейд как приговор о смертной казни безвинному заключённому. Несмотря на это, она продолжает пялиться на Нигана так, будто ей уже плевать. Будто это не он вот-вот похоронит её в полотне реальности, а она сама сделала это уже очень давно.       — Тебя? — как-то тупо переспрашивает лидер Спасителей, и в его голосе, выражении лица громыхают вспышки поднимающейся как шторм злости. Джейд, несмотря на то, что неплохо плавает, точно знает: из этой волны ей не выплыть. — Хочешь, чтобы я убил тебя, заместо одноглазого сынишки Рика? Что это — твоя коронная тупость или ебучий героизм?       Она теряется с ответом — вернее, вовсе не хочет отвечать, упрямо поджимая губы и, наконец истратив запас смелости для гляделок, отводя взгляд — но щелчок пальцев Нигана, требовательно возникших перед лицом, прямо намекает, что спрятаться от необходимости отвечать не выйдет.       — Какая разница? — вопрос полон рациональности, только вот Джейд не видит в этом никакого толка. — Я готова сдохнуть уже наконец, какая разница — почему?       Это самая фейковая уверенность в её жизни, поскольку она трещит по швам и вульгарной ярко-розовой неоновой вывеской сообщает: «Это ложь, я была готова сдохнуть, но сейчас я в праведном ужасе от такой перспективы». Однако Ниган, похоже, покупается. Он равнодушно отступает на шаг назад, поглаживая рукоять Люсиль и, улыбаясь как последний мерзавец, соглашается через чур уж легко:       — Хорошо, — так вкрадчиво сообщает он, что кажется, будто слова чеканит робот. — Рик, ты же в курсе основного правила любого мужика — послушай бабу и сделай строго наоборот?       Джейд замечает, как Рик чуть дёргается, сжимая челюсти так, что жилка на виске начинает агонически пульсировать, отстукивая ломаную кривую сердечного ритма: смысл фразы доходит до Граймса всяко быстрее. Она же будто бы зависает, пытаясь сухим языком смочить ещё более сухие губы, и в болезненном замешательстве ищет подсказку, упираясь взглядом в Люсиль. Та, покачиваясь в пальцах Нигана, на удивление помогает сложить наисложнейший пазл из двух деталей.       Джейд кричит про себя, потому что снаружи не в состоянии издать ни звука, и точно знает, что её глаза похожи на фарфоровые блюдца из очень плохого чайного сервиза, наспех склеенного из осколков в темной подсобке и выставленного на продажу со скидкой в девяноста процентов.       — Саймон, дружище, притащи пацана, — требует Ниган, и слышать его полный азарта голос невыносимо. Хочется выскрести себе уши, соскоблить всё, включая сидящие достаточно глубоко полукружные каналы.       — Не надо… —  отзывается Джейд с таким дрожащим придыханием, будто у неё выдрали диафрагму и теперь взялись за лёгкие. Удивительно, что удаётся шевелить языком, похожим на наждачную бумагу, в такой мере удовлетворительно. — Ты выходишь за все рамки. Я должна ответить за то, что сбежала, за то, что плела заговоры — за всё. Я отвечу. Не трогай других, это несправедливо.       Теперь Ниган смотрит на неё как на зверушку в зоопарке, может быть, как на лисёнка или крошечного енота. С унизительным в данной ситуации умилением и снисходительным покровительством. Можно было бы предположить, что он горд ею, но гордость — слишком громкое чувство для кого-то вроде лидера Спасителей. Ниган не горд; Ниган свысока смакует собственное превосходство, напыщенно игнорируя факт собственной ублюдочности.       — Несправедливо, а? — зачем-то переспрашивает он, хотя, бесспорно, прекрасно понял, что имелось в виду. — Заебало слышать это словечко от тебя.       У неё правда нет слов, чтобы возразить — они заканчиваются так же внезапно, как и появляются. Сквозь мертвецкую тишину в мыслях, барабанный и совершенно немелодичный стук сердца, отдающийся в ушах, кажется настолько громким, что впору регистрировать рекорд по децибелам. Наверное, она станет первым человеком в истории, оглохшим от звуков собственного сердца.       Отвечать приходится невпопад и шёпотом:       — Это только между нами.       Это — токсичное, ядовитое, испорченное и разъедающее всё, подобно шипящей кислоте предельной концентрации — только между ними.       На лице Нигана бликует садистская, грубая усмешка — он нисколько не проникается к невысказанным мольбам вздёрнутой на крюке и растоптанной в пыль гордости:       — Звучит как рекламный слоган сифилиса, — произносит он, наклоняя голову. — Это могло быть между нами, но ты втянула в это дохренища людей.       Глаза в глаза. Джейд знает, насколько для Нигана важен зрительный контакт, но ей больно, до охрипшего горла и разодранных в кровь ладоней больно смотреть в его тусклые, будто выцветшие на солнце радужки. Есть люди с изумительными глазами цвета кофе или молочного шоколада, но глаза дьявола напротив похожи скорее на куски обожжёной глины. Из глины именно такого цвета, по мнению Джейд, вымощен ад. Это раздирает её на части, заставляя капитуляционно всхлипнуть и отвести взгляд. К чёрту. Она слишком жалкая, чтобы сопротивляться. Слишком слабая, чтобы бороться. Слишком испорченная и разбитая вдребезги, чтобы играть в гляделки.       Прикосновение к щеке окончательно выбивает её из колеи. Джейд даже не реагирует, застыв изваянием эпохи Ренессанса — такая же бледная, со страдальческим выражением лица и мраморным телом, покрытым кучей сколов. Пальцы у Нигана тёплые, и от этого становится только паршивее: они как пригретые на солнце змеи ползут по мокрой щеке. Отличная новость, она ещё и снова плачет — как будто без этого не понятно, что нервная система процентов на шестьдесят отказала. Впрочем, ситуация настолько паскудная, что истерика — меньшая из зол. Джейд бы залила слезами средний по площади штат, если бы знала, что это как-то поможет ей взять контроль над ситуацией.       — Твоя выходка обрекла пацана, подруга, — упрёк в голосе Нигана скрипит на зубах почему-то у неё. — Согласен, расклад дерьмовый, но если это научит тебя послушанию, то такую цену можно заплатить.       Он замолкает, но лишь для того, чтобы через мгновение ударить наотмашь по самому больному:       — Как думаешь, Рик скажет тебе «спасибо»?       А вот теперь она смотрит в эти долбаные демонические глаза. Смотрит с такой яростью, утопающей в слезах мольбой и беззвучным криком, что впору рисовать карикатуру: Джейд смотрит на Нигана как на бога, которого жгуче ненавидит всем сердцем, но вынуждена пресмыкаться по долгу иерархии. Она готова перерезать себе горло любым осколком улетевшей вместе со столом тарелки, но ни одного, как на зло, не оказывается в пределах досягаемости.       — Рик, поблагодаришь Джейд? — поняв, что ничего вразумительного от неё не добиться, Ниган меняет и тактику, и собеседника.       Граймс выглядит… взбешённым. У него до сих пор пульсирует висок, опасно блестят глаза, а рука, прижатая к кровоточащему плечу, сжата в кулак. Если приглядеться, можно заметить как по шее сползает одна тускло блестящая при этом свете капля пота за другой. Не трудно догадаться, какое пожарище у Рика сейчас внутри. Гектары полыхающей земли, разграниченные реками вен — Джейд знает это, поскольку сама вот-вот устроит посреди кухни непроизвольный акт самосожжения.       — Я уже говорил, что убью тебя, — цедит Граймс настолько тихо, хрипяще, что в этом очерчивается сразу весь его гнев. — Этого ничего не поменяет. Я убью тебя. Это просто вопрос времени. Ты уже ходячий труп.       Глаза Рика впиваются в Нигана как булавки в куклу-вуду, только вот ни кукле, ни её живому прототипу, никакого вреда не наносят: лидер Спасителей, конечно, выглядит заинтересованным таким поворотом событий, но назвать его испуганным или побеждённым язык не поворачивается. Ниган и «проигрыш» — антонимичные понятия, отталкивающиеся друг от друга как магниты с разным зарядом.       В конечном итоге, эти двое просто смотрят друг на друга. Молча, убийственно, мечтая разодрать человека напротив на куски. Назвать это просто гляделками язык не поворачивается — это война, возведённая в миниатюре, заключённая между двумя непримиримыми врагами. Это — противоборство двух личностей, даже свидетелем которого быть до ломоты в костях страшно. Настолько, что у Джейд никаких ощущений, кроме одного — сдавливающего гортань и мешающего всхлипам выходить наружу. Она чувствует себя не просто виноватой, а библейски виноватой. Оцепеневшим крошечным муравьём, над чьим муравейником уже занесён огромный сапог. Показатели внутреннего счётчика Гейгера, настроенного на чувство вины, зашкаливают и твердят, что вина превышает безопасный для жизни лимит в шестьдесят-семьдесят раз. По мнению Джейд — там все сто-сто двадцать.       Повисшую тишину нарушает смех Нигана. Настолько жуткий, что по коже бегут мурашки, а руки начинают трястись в пару раз сильнее, чем до этого.       — Вау! — восклицает мужчина, не забыв махнуть Люсиль в приступе сильного восхищения. Возможно, он собирается выдать целую тираду на этот счёт, но его явно отвлекает вернувшийся Саймон, как нашкодившего котёнка притащивший подростка.       Карл держится поразительно стойко: задерживает взгляд на Рике, но после с вызовом заглядывает в лицо Нигана, кривя губы и каждой своей клеткой источая презрение. Именно в такие моменты можно увериться, что он — достойный сын своего отца. Непоколебимый, стойкий, упрямый и чертовски верный своим идеалам. Джейд хочется иметь в себе хотя бы часть качеств этой семьи, но она в очередной раз осознаёт, что совершенно другая. Она — мелочная склочная эгоистка с шаткой психикой, несмотря на попытки огрызаться, всё равно ломающаяся под малейшим давлением. До этих людей ей никогда не дотянуться. Вывод напрашивается сам собой: стоит прекратить пытаться быть тем, кем ты не являешься и перестать наконец отравлять жизнь другим.        Это вывод-удар по болевым точкам, и Джейд морщится, будто её и правда ударили. Сейчас совсем не время искать настоящую себя и копаться в психотипах, но только сейчас удаётся с профессиональной точки зрения признать гнильцу в собственной личине. На этот раз — окончательно.       — Правила вы знаете, да? — уточняет Ниган, будто бы справляясь об ознакомлении с инструкцией к настольной игре. — Напомню для тупых: кто-нибудь рыпнется, Люсиль снесёт ему башню. Если, конечно, мои парни не сделают это раньше.       Открытием для Джейд становится отсутствие в его тоне привычных интонаций, визжащих о желании проломить пару черепов. Ей бы уставиться на Нигана во все глаза, удивляясь сему факту, но она не может смотреть, как мужчина обходит Карла и свободной от биты рукой нажимает тому на плечо, вынуждая опуститься на колени. Джейд зажмуривает глаза. Джейд беззвучно скулит и кусает губы. Зубы впиваются в плоть почти моментально и сразу до крови, но останавливаться на достигнутом — удел слабаков: Джейд кусает себя за язык. Привкус крови во рту несколько бодрит и прочищает голову.       Она должна это прекратить. Любой ценой. Любым, мать его, способом. Рик не должен лишаться сына. Рик не должен быть ни прямым, ни косвенным участником её наказания.       И, раз Ниган не хочет наказывать её, Джейд придётся сделать это самой: из всех тактик, что успевает сгенерировать пребывающий в шоке мозг, она выбирает ту, что похожа на выигрышную сильнее всего. Этакая аморфная смесь из адского безумия, отвратительности и удушливого принятия своих самых тёмных сторон.       — Подожди! — выкрикивает она, почти вскакивая со стула, но, вспомнив о грёбаных «правилах», мешком плюхается обратно, игнорируя не только взгляд Рика, но и его существование в целом. — Хочу кое-что сказать.       Лидер Спасителей сохраняет скептическое выражение и никак не реагирует, что по её мнению является не самым худшим знаком.       — Ты презираешь людей, которые не могут признать своих желаний. Я могу. Я хочу тебя. Во всех долбаных смыслах, — никто, кроме самой Джейд, даже не в состоянии представить, с каким вымученным трудом ей даются эти слова. Они, кажется, вскрывают горло изнутри и теперь дальнейшее слышится предсмертными хрипами. — Место Шерри освободилось, и ты солжешь, сказав, что не хочешь, чтобы я заняла его. В таком случае тебе придётся презирать самого себя.       Она прикрывает глаза, глубоко вдыхая, а потом следует последняя нота, главный минорный аккорд всей пропитанной трагедией увертюры:       — Я хочу быть твоей женой. Это уж точно только между нами.       Партия, как хочется верить Джейд, окончена: ладья становится на линию атаки Нигана — короля чёрных, закрывая собой чертовски важную для собственного короля пешку. И, хотя цель игры сводится к уничтожению главной фигуры противника, нет никаких сомнений, что этот глупый, оттягивающий внимание на себя ход, позволит немногочисленным войскам белым уцелеть.       Потому что белая ладья не только загнала себя в атакуемую позицию, но и изъявила желание стать чёрной.