Чёрное и белое

Когда тебя припирают к стенке, Мне так легко различать оттенки. Би-2 — Философский камень

      Дуайт чудом не оставляет от неё мокрого места, хотя, судя по желвакам, заигравшим на напряжённых скулах, этот вариант рассматривается им первостепенно. Условия довольно наглого предложения он выслушивает со скептицизмом хмуря брови и едва сдерживаясь, чтобы не выдать мощную ругательную конструкцию, но по итогу всё же поддаётся убеждениям и скудным просьбам, что буквально возносит Джейд на седьмое небо. Последующие несколько дней проходят в более-менее приподнятом настроении, если не считать того Армагеддона, что настигает её по ночам. Мия не уходит. Тревожная мелодия и Энни, не отвечающая на вопрос, никуда не уходят.       Сегодня Джейд и вовсе не ложилась, избрав тактику, согласно которой нужно хорошенько извести себя бодрствованием, чтобы мозг настолько вымотался, что перестал ставить плёнку с однотипными кошмарами. Отказ от сна позволяет ей прийти в медблок Святилища совсем рано — даже возникают сомнения, что Эмметт Карсон уже показался на своём рабочем месте, но на её вопросительный стук в дверь отвечают вполне себе бодрым «войдите».       Карсон возится с препаратами, очевидно сортируя их или ища какой-то конкретный, а потому не сразу поднимает взгляд. Когда он всё же отрывается от своего занятия, то несколько секунд глядит на Джейд в лёгкой прострации — она готова поспорить, что перед глазами его ещё мгновение стоят выбитые на коробках даты выпуска лекарств и рекомендации по их хранению, классически написанные самым мелким шрифтом.       — Доброе утро, — приветствует врач, ребром ладони сдвигая в сторону два выставленных на стол пузырька из тёмного стекла. — Что-то случилось?       — Ожог беспокоит, — с ходу признаётся Джейд. — Посмотришь?       Обгорелая плоть, даже спустя столько времени, по-прежнему зудит и пульсирует, иногда стреляет так, что наворачиваются слёзы. Прошло уже недели две, а плечо не думает давать ей передышку, не намеревается успокаиваться. Чарли осматривал его какое-то время назад, но доверять компетентности этого маленького гадёныша Джейд, увы, не может. К тому же… Компания Эмметта — приятный бонус. Он, наверное, единственный на базе Спасителей человек, которому нет дела до её взглядов на устройство этого места. Карсон — тёмная лошадка, статичный слушатель, охотно поглощающий информацию, но не спешащий потом делиться ею с кем бы то ни было. У него свои взгляды на ситуацию и весьма окрепшая жизненная позиция, но он рад услышать и обсудить другие.       — Да, сейчас, — Эмметт заталкивает лекарства обратно в шкаф, моет руки и, приступив к осмотру, спустя пару минут выносит вердикт: — Ничего страшного, осложнений нет. Осталась пара небольших волдырей, но скоро они лопнут, и должно стать легче. На лице заживало бы куда дольше.       Джейд знает, что Карсон хочет её подбодрить, но это ему не удаётся: подобные заявления навевают на неё меланхолию, пробуждают не самые лучше воспоминания и заставляют давиться «великодушием» Нигана, перенёсшего поле для наказаний на её плечо.       — То есть, с этим ничего не сделать? — вымученно осведомляется она.       — Пока что нет. Как лопнут волдыри — приходи, дам мазь, чтобы кожа быстрее заживала.       А смысл? Джейд едва не возмущается вслух, но сдерживается, полагая, что это будет неприятно Карсону. Разглаживание ожоговых рубцов — не самоцель, ей некому демонстрировать своё тело, незачем вызвать восхищение и трепет. Ниган пусть любуется делом рук своих в самом неизменном виде, а ей хватило бы и лёгкой потери чувствительности обгоревшего участка. Просто для себя.       Она уже намеревается уходить, когда в медблоке объявляется Чарли. Недоврач Спасителей и юное существо, так некстати подставляющее людей под раскалённый утюг, возвращается с какого-то задания, если судить по окровавленным бинтам, фонарику и флакону антисептика в его руках — приблизительно с таким же «походным набором» он заглядывал к Джейд, когда она сидела на цепи.       — Что скажешь? — интересуется Эмметт. — Изменения есть?       — Глаз пока вроде видит, но уже понятно, что проблемы с ним будут, — докладывает Чарли. — А. Ещё Саймон наконец-то перестал покрывать меня матом. Это считается за изменения?       — А что с Саймоном? — оживляется Джейд. Упоминание этого говнюка быстро активирует энергию в теле, придаёт сил и напористой решительности, будто очередной бой против тараканьих войск ожидается прямо сейчас.       — Ниган запер его. Пока что, — объясняет Эмметт, и что-то заставляет его поделиться своими мыслями на этот счёт: — Думаю, босс пока просто не придумал, что с ним делать.       Джейд плохо верится в Нигана, испытывающего затруднения в подборе наказания, но отлично верится в Нигана, предпочитающего разобраться в ситуации. Ей стоит ожидать очной ставки? Или процесс поиска истины обойдётся без неё? Заключение Саймона огорчает: такой поворот значит лишь то, что ей не поверили. Джейд полагала, что была достаточно убедительна и в кои-то веке поймала Нигана на крючок своей актёрской игрой и фальшивой истерикой, но увы — голову этот мужчина, похоже, не теряет вообще никогда, если речь заходит о его людях.       — Зашибись, — бормочет она, — вот это наказание.       — Он правда пытался… приставать к тебе? — вклинивается в разговор неуверенный голос Чарли. Голос человека, что не издавал ни звука рядом с ней в последнее время.       — О, теперь ты со мной разговариваешь?! — вспыхивает негодованием Джейд. — Как насчёт начать с извинений, а не перетирать за жизнь такого же стукача, как ты?       Эмметт смотрит на неё неодобрительно, чуть-чуть по-отцовски качая головой и намекая закругляться с претензиями. В ответ на это получает лишь невольную гримасу, содержащую объяснение о невозможности остановиться — всё это сидело в Джейд слишком долго, чтобы уползти в тень по первой просьбе. Чарли же, пускай и кажется пристыженным, деловито поправляет манжеты своего белого халата и вскидывает подбородок, когда заявляет:       — Мне не за что извиняться.       — Разумеется, — злобно фыркает она, но довольно быстро переключается на Карсона: — Спасибо, что посмотрел плечо.       Джейд топает на выход, но не может удержаться от того, чтобы задержаться на одной линии с Чарли и, поймав его взгляд, произнести:       — Отвечая на твой вопрос про Саймона: может, он и в самом деле «приставал ко мне», а может, я наконец достаточно окрепла, чтобы выйти на тропу войны, — слова ещё никогда не были такими вкусными. — Ходи по Святилищу поосторожнее, Чарли. Мало ли.       Уходя, Джейд громко хлопает дверью — это очередной из тех случаев, когда импульс правит эмоциями. Нелепые угрозы, совершенно убогая злость, что трещит в мышцах, праведная возмущённость отсутствием видимого повода для извинений — всё это делает своё дело и скидывает настроение до нуля. Ещё и Саймон этот чёртов, сколотивший себе такую репутацию, что его не очернить одним сомнительным спектаклем.       Чёртов Саймон.       Чёртов Ниган.       Два чёртовых исчадия ада.       В мрачном настроении Джейд приходит в гостиную гарема — так уж вышло, что теперь она проводит здесь большую часть своего дня, изредка переговариваясь ни о чём с Таней, но преимущественно молча скрываясь от дурных мыслей в компании других спутниц лидера Спасителей. Там, норовясь успокоить накал страстей в своём теле, она жмётся к книжной полке, мечтая встретить отпрысков Клайва и разобраться с ними сходным образом, но ни одной тараканьей личности на горизонте не наблюдается. Жаль. Джейд нужно было угробить кого-нибудь, чтобы слегка отойти.       Стоит прикрыть глаза на секунду, ища внутри себя силы стать чуть более сдержанной, как кто-нибудь обязательно ворвётся в твою тихую гавань с настойчивым требованием внимания. В этот раз против спокойствия играет Вивьен: она влетает в гостиную гарема с видом человека, который только что убежал от маньяка, чудом не сшибает собой горшок с цветком, стоящий рядом с дверью, и, только оказавшись на середине комнаты под пристальными взглядами, останавливается, сражённая всеобщим вниманием. Распахнутые оленьи глаза на её мертвецки бледном лице истекают криком о помощи, тонкие губы искривлены в неподдельной гримасе страха — многие привыкли к странностям этой девушки, но довольно очевидно, что ситуация сейчас далека от рядовой.       — Там… — на выдохе произносит Вивьен, задыхаясь и явно испытывая затруднения с тем, чтобы внятно донести свою мысль. Она подбирает слова добрые полминуты, но в конечном итоге не мелочится и вываливает всё без смягчающей завуалированности: — На Святилище напали. На входе куча машин.       Впечатление это производит двоякое: ступор некоторых спутниц Нигана в полной мере компенсируется теми особами, что молниеносно льнут к окнам, пытаясь разглядеть что-нибудь и убедиться в услышанном. Джейд, по классике, пребывает где-то между — делает несколько шагов к окну, но в толкучку не лезет, застывая чуть поодаль и активно соображая, чем может обернуться ситуация лично для неё.       У забора припаркована вереница машин, от которой тянется зигзагообразная полоса людей — до толпы они всё же не дотягивают, ибо совсем не кучкуются. С высоты верхнего этажа это единственное, что можно рассмотреть.       Эмбер, словно самая смелая из собравшихся, тянется к ручке и с хрустом проворачивает её, открывая окно и высовываясь наружу. Вместе с прохладным воздухом их поглощает гудение заведённых двигателей и звуки речи, очень близкой к повышенным тонам — недовольная, но демонстративно насмехающаяся интонация Нигана знакома, наверное, каждой.       — Что он сказал? — шёпотом переспрашивает кто-то совсем рядом, но, судя по молчанию, никто ничего не разобрал, кроме пары матерных слов, воспроизводить которые бессмысленно.       В едином акте тревоги все жёны Нигана переглядываются, как бы спрашивая друг у друга, что происходит, не оставляя попыток разобраться в происходящем внизу, откуда слышится размытый шумом ветра ответ из-за забора. Слов, опять же, не разобрать, но Джейд знает этот голос. И знает интонацию. Он настолько родной и привычный, этот перелив рычащих звуков, что она может без труда судить о сказанном. Там, внизу, речь идёт об обещанном дважды убийстве Нигана. Там, внизу, с какой-никакой армией к ним в гости заявился Рик Граймс.       Рик, мать его, Граймс.       Вздох облегчения и противоречащего ему волнения срывается с губ непроизвольно. Джейд делает несколько шагов назад, отступая от окна в тумане, будто в нескольких деформированных слоях реальности одновременно, чем заслуживает недоумённый взгляд Вивьен, понимание в котором очерчивается слишком уж быстро. Её перекошенное испугом круглое лицо в миг приобретает ещё более напряжённый вид, почти яростный, но во всём этом пейзаже размытыми мазками проступает нечто воистину неумолимое, болезненное, разрушительное. Джейд почему-то кажется, что она смотрит в зеркало. Физически они с Вивьен максимально непохожи, начиная от цвета волос, заканчивая комплекцией, но эмоции на их лицах до странного идентичны и образуют один общий спектр. На секунду — всего на одну секунду, но и этого достаточно — кажется, что они даже одержимы одними демонами.       Иррациональное чувство родства с кем-то, доселе непонятым, возникшее на шаткой и в сущности подозрительной почве, вынуждает прекратить движение назад. Джейд замирает в нерешительности, зажмуриваясь до головокружения, и пытается найти достойное решение для уравнения с кучей неизвестных.       Рик здесь, в Святилище. У него есть мотивация и ресурсы, он готов к противостоянию, что напрашивалось так давно. Ниган тоже здесь. У себя дома, окружённый цепными псами, вооружёнными и опасными, как сама Смерть — всё, истекая смыслами, твердит, что кровавая заварушка неизбежна, и вариант, который Джейд избрала бы когда-то — под шумок унести ноги, оставшись целой и невредимой — теперь не вариант вовсе. Она может либо торчать здесь, грызя ногти и смиренно ожидая исхода, либо пойти по пути сердца и затеряться в гуще событий. В идеале — затеряться как можно ближе к Рику, стоя с ним плечом к плечу или идя след в след.       Безопасность и трезвый подход против импульса и необходимости подставиться под пули. У любого здравомыслящего человека в негласном голосовании победил бы первый вариант, но мы то знаем… Джейд, что в деталях, что по сути — антипод здравомыслия. И сомневается она чисто ради формальности, поскольку для себя всё решила уже в момент, когда услышала с улицы знакомый голос.       Всё может обернуться сущим адом, но ради Граймса, наверное, даже не страшно. Она форменная психопатка, если и впрямь может объяснить всё одним невнятным: это Рик. Джейд готова и в огонь, и в воду, и принести себя пару раз в жертву — только ради него. Только чтобы доказать, что он верил в неё не напрасно.       Когда она открывает глаза, Вивьен всё ещё смотрит: испуганно, осуждающе и с пониманием одновременно. Это по-прежнему странно и выбивает из колеи, но больше не удерживает. Джейд разворачивается и бросается на выход.       Небольшой коридор, проходящий в лестницу, встречает её смелый марш-бросок и приветствует звонким стуком каблуков — будь проклят человек, придумавший такую обувь, и дважды проклят тот, кто возжелал видеть её на своих жёнах во время затянувшегося конца света. Абсолютное неудобство не может компенсироваться эстетической составляющей, не в этом случае. Джейд, придерживаясь левой рукой за стену, стягивает с ног осточертевшие лодочки и продолжает движение без них. Так и холод бетонных полов отрезвляюще холодит ступни, и то ли бежать, то ли в темпе идти можно на порядок быстрее.       Не смотря на то, что скорость она развивает сравнительно нешуточную, Вивьен на своих тончайших шпильках умудряется догнать её и свободно двигаться вровень, не испытывая какого-либо неудобства. На вопросительный взгляд Джейд девушка отвечает простым, до скрипа зубом лаконичным:       — Мне нужно быть рядом с Ниганом.       И, знаете, не возразишь. Джейд сама несётся вниз по такой же причине, заменив лишь имя, но сохранив смысл с точностью до буквы. Они — две одержимые идиотки, готовые утонуть в гуще событий ради тех, кого воздвигли на пьедестал, и с этой точки зрения объединение в столь нелепый «отряд» воистину закономерно. Мир давно сошёл с ума, но то, что случилось с людьми в нём, на порядок безрассуднее и страшнее.       В тишине они преодолевают четыре лестничных пролёта, предпочитая не пересекаться даже взглядом — настолько убого обезоруживающим эффектом обладает общество друг друга — но этим странным убеждением приходится пренебречь, как только на очередных ступеньках их встречает грохот и звон стекла. Невыносимый, ревущий, оглушающий. Не просто хлопок выстрела, а целый дирижируемый оркестр автоматных очередей.       Вивьен мёртвой хваткой цепляется за запястье Джейд, всем своим видом моля о защите, но первая спохватывается, когда битое стекло с верхнего этажа долетает до их ног, а несколько особо резвых пуль впиваются в обшивку стены: она тянет их обеих вниз, но и там ситуация не лучше. Святилище, безопасностью которого Ниган так гордится, сейчас самое небезопасное место во всей Америке. Огромные окна разлетаются вдребезги, стекло хрустит под ногами, бьётся мелкой крошкой о кожу, пока новые и новые твёрдотельные свинцовые пчёлы влетают внутрь, норовя ужалить кого-нибудь побольнее.       Джейд и Вивьен укрываются за небольшим выступом в стене возле добавочного коридора третьего этажа, и, хотя обе до смерти напуганы, градуса решимости это не сбавляет. Стремление быть внизу, рядом со своим человеком, ударяется о ноги требовательной пульсацией, подначивая сорваться с места как можно быстрее. Судя по тому, как нетерпеливо Вивьен выглядывает из их слабенького укрытия, её терзает схожее чувство.       С четвёртого или, может, пятого этажа доносится леденящий душу крик, тонущий в свисте пуль — кого-то зацепило, и весьма нехило. Джейд непроизвольно вздрагивает, втягивая голову в плечи. Она готова признать свою взволнованность тем фактом, что Рик пошёл в разнос сразу столь смело и неотвратимо, но только при условии, что кто-то вслух упрекнёт его. На её глазах — повязка, которая не столько закрывает истину, сколько искажает её.       Вивьен всё ещё сжимает запястье Джейд, как маленький ребёнок, уцепившийся за мать в многолюдном торговом центре, а потому, когда грохот всё же затихает, сменяясь оглушающей тишиной, пытается поспособствовать возобновлению движения. Под настойчивым рывком приходится сделать пару инертных шагов и тут же пискнуть от боли.       — Стой, — просит Джейд, но, когда это не производит должного эффекта, приходится насильно выдрать свою руку из чужих пальцев и прошипеть: — Да стой же ты, помешанная!       Вивьен в самом деле притормаживает, но в её глазах читается термоядерное возмущение. Едва ли это из-за небольшой резкости, скорее из-за времени, что они тратят впустую. Теперь, когда Джейд заполучила хоть немного внимания, приходится идти на попятную и надеяться на благосклонность:       — В таком виде я далеко не уйду, — она кивает на свои голые стопы, уже успевшие пострадать от рассыпанного по полу стекла, пока лишь подводя к очевидной просьбе. Взмахом ладони указывает наверх, где оставила свои туфли, и умоляет: — Помоги. Пожалуйста.       Джейд прекрасно понимает нежелание Вивьен тратить драгоценное время, но прямо сейчас они настолько зависят друг от друг от друга в ментальном и эмоциональном плане, что это должно приносить хоть какие-то плоды на физике. Девушка поджимает губы, фыркает, но уносится наверх. Вернувшись, чудом позволяет ей обуться, и тут же бросается вниз с такой скоростью, что Джейд за ней не поспеть: двинувшись следом, она видит только худые плечи с тонкими лямками платья и семенящие ноги, опережающие её на добрый лестничный пролёт. Всё это теряет важность, когда в лицо бьёт свежесть улицы, а в носоглотку пробирается почему-то спёртый, будто не насыщенный кислородом вовсе воздух, который хочется глотать широко раскрытыми губами.       Рика в поле зрения не наблюдается, что, разумеется, беспокоит: сердце взволнованно колотится на подходах к горлу, но на порядок сильнее раздражает унизительная дрожь в коленках. Джейд шагает вперёд, и сила, которая ею движет, не имеет ничего общего с силой воли или простой необходимостью. Это — сложная необходимость, бунт всего тела против осмотрительности и здравого смысла. Если ей отрубить голову, она ещё пару минут будет двигаться в сторону, где предположительно находится Рик Граймс. Хуже курицы, ей богу. Немного успокаивает, правда, факт, что где-то поблизости бродит точно такая же идиотка.       За забором гудят двигатели чуть ли не дюжины отъезжающих машин — трогаясь с места с приличной скоростью, они шуршат колёсами о гравий и, закладывая вираж чуть дальше, поднимают за собой плотное облако пыли. Последний человек, ещё не заскочивший в авто и не давший по газам, что стоит за рабицей, оказывается вовсе не искомым Риком — это понятно ещё издалека, отличие изначально в осанке и росте, но Джейд всё равно движется к нему, надеясь на чудо. Голова мужчины завёрнута в тёмно-бордовый капюшон, из-под которого торчат светлые пряди, а лицо скрывает чёрный платок с нарисованным на нём собачьим оскалом. С клыков вместо слюны капают капли крови, но больший эффект производит не принт, а настоящая кровь, запёкшаяся на ткани. Пускай это стереотип, но такие платки носят только самые отпетые отморозки, и Джейд никак не может взять в толк, где и при каких условиях Рик нашёл себе таких специфических союзников. Нет, это, конечно, лучше, чем ничего, но всё же.       Когда неизвестный замечает её, то первым делом достаёт что-то из кармана своей сумки, что висит на плече. Мнёт это что-то в ладонях, потом поднимает левую руку и с видом добродушного мальчугана-соседа машет Джейд. Наверное, только странность этого действа немного прочищает ей мозги — когда выживаешь в апокалипсис достаточно долго, начинаешь невольно понимать: незнакомый человек, прячущий своё лицо за жутковатым рисунком на ткани и приветствующий тебя крайне энергично, представляет угрозу, даже если он белый, пушистый и вообще католик, мечтающий о райских благах для всех живых существ. Не смотря на то, что их разделяет забор, она предпочитает сдать позиции и отступить на пару шагов назад, полагая, что так безопаснее, когда мужчина отточенным движением руки перебрасывает что-то через забор. Первое, что Джейд думает: это граната. Мысль из разряда небрежно-интуитивных, невольных, но она всё же претендует на истину, к счастью, не случившуюся. Белый баллончик, похожий на те, с красками, которыми пользовались уличные художники в прошлом мире, не долетает пару метров и, упав, катится по земле, свистя и шипя по пути. Похоже на обычный повреждённый аэрозоль, газ из которого вылетает под давлением через дыру во флаконе. Ничего смертельного. По крайней мере, так хочется думать.       Мужчина тем временем прыжком залезает в кузов укреплённого парой труб пикапа и хлопает по крыше над водительской головой, давая разрешение рвать когти. Три оставшиеся машины трогаются с места почти синхронно, рыча и скрежетая шипованными колёсами; через пару метров, в точности как и предыдущие, поднимают клубы пыли на съезде с гравия. Они уезжают. Все они. Рик Граймс, сидящий в одной из этих тачек, мчится навстречу приторному вкусу своего успеха в одном из сражений теперь уже официально начавшейся войны. Мчится один. Без неё.       Сколько дней назад Джейд убеждала себя, что она не принцесса в беде, и что спасение ей не нужно? Как, почти в самом начале всего этого, считала, будто Рик не должен рисковать, пытаясь вытащить её из лап Спасителей? Теперь, стоя посередине двора раскуроченного Святилища в окружении нескольких трупов и дурацкого шипящего баллона, одинокая, брошенная на произвол судьбы, она может смело заявить: звездёжь. Больше всего на свете Джейд нужно было спасение. Рыцарь в потёртых и заляпанных чужими мозгами доспехах, пришедший сразиться с драконом в её честь. Пришедший отвоевать её, вытащить из когтей чудовища, согреть в своих заботливых руках и отвезти в безопасность.       Рыцарь пришёл. Но не ради Джейд, а ради дракона.       В этот момент как никогда хочется разорвать Нигана на куски: почему это он смеет портить её жизнь даже вот в таких, казалось бы немыслимых вещах? Почему это он, забравший у неё саму себя, свободу и какой-либо выбор, теперь забирает ещё и Рика? Последнее, то, что она лелеяла как святейшую реликвию. Как он смеет?       От ветра и от накативших слёз жжёт глаза, пока злость внутри сплетается с бессилием. Джейд неслась сломя голову, чтобы обнаружить, что больше не нужна тому, в ком нуждается сильнее всего. Это не то, чтобы разбивает сердце, но определённо выжигает изнутри всё, до чего может добраться. Дёргает под рёбрами как только что прорвавшийся нарыв. Джейд всхлипывает во весь голос и отнюдь не драмы ради падает на землю, сбивая колени в кровь — банально не может устоять на подгибающихся ногах. Она сгибается пополам, оказываясь в какой-то странной, будто бы молитвенной позе, и шипит сквозь стиснутые зубы, поскольку скверное тянущее ощущение не уходит из грудины, а хозяйничает там, расползаясь в ещё большую чёрную дыру.       Рик был здесь. В шаге от неё. На расстоянии одной минуты, которую он, бесспорно, мог подождать. Но не подождал, и едва ли собирался. Понимание, что это тоже по-своему выбор, вызывает новый приступ пульсирующей боли где-то под рёбрами — Джейд даже грешным делом успевает подумать, что прихватывает сердце. Она бормочет что-то невнятное, но из-за гула в ушах не может разобрать смысла своих же слов, зато может разобрать очень звонкое, визгливое, принадлежащее Вивьен:       — Джейд! Скорее, помоги мне!       С некоторым трудом разлепив мокрые ресницы, Джейд зачем-то ведётся на требование полного дрожи голоса. Пошатываясь встаёт, оборачивается, ища глазами девушку, белое как мел лицо которой обнаруживается за уложенными в штабель досками. Подойдя ближе, она может только ахнуть от открывшейся картины, что трактовать не возбраняется как угодно.       Вивьен сидит на земле, и вид у неё такой, что невольно сжимается сердце: тонкие губы дрожат, из глаз катятся слёзы, заливая юное лицо в геометрической прогрессии, а плечи сотрясаются при дыхании. Её худые руки, раскрашенные в алый, смыкаются на бедре Нигана. Бессознательного Нигана. Его лицо совершенно ровное, лишённое привычных гримас, губы — может, дело в освещении, но навряд ли — отливают синюшным оттенком. Глаза будто зажмурены, а не просто закрыты, и только пальцы, сжимающие рукоять Люсиль мёртвой хваткой, верны привычному стилю. Густая ярко-красная кровь пульсацией проступает под руками Вивьен, несмотря на все её попытки пережать рану.       Ранение серьёзное. Серьёзнее чем то, с которым они обе могли быть готовыми столкнуться.       От такого зрелища спирает дыхание. Спирает дыхание, кружится голова, мутнеет перед глазами — симптомов слишком много, чтобы осознать все из них. Джейд определённо нехорошо, но ещё она в ступоре и немного в панике.        — Он?..       — Умирает, — подтверждает Вивьен со стоном, хотя так и не сформулированный вопрос должен был нести совсем другой смысл. — Мы должны что-то сделать, ну же!       Из Джейд просится яд, но она удерживает его внутри: не настолько она всё же цинична, чтобы заявить что-то едкое убивающейся жене человека, кровь из которого хлещет пусть и не высоким, но фонтаном.       — Нужно… Наложить жгут, — всхлипывая, предлагает девушка, наклонившись к своему плечу, чтобы стереть часть слёз. Она теряет самообладание из-за эмоций, но пока соображает прытко и думает в правильном направлении. — Только я не знаю, из чего. Здесь ничего нет.       Вивьен выжидающе смотрит на Джейд, и её мокрые глаза молча спрашивают, что делать. Хотела бы она знать, Вивьен. Хотела бы она знать…       Ниган, истекающий своей отравленной дьявольской кровью на фоне раскуроченного Святилища, не радует, как можно было предположить, но и не вызывает каких-либо иных эмоций. Нет волнения за его жизнь. Ликования. Торжества. Страха. Нет ничего, кроме убийственного покалывания в груди, где сердце всё никак не способно смириться с поступком Рика. Джейд опускается на колени — на этот раз мягко и постепенно, но стёсанную кожу печёт, как в первый раз — и надеется вынудить себя на чуть большее участие в происходящем, повторяя одними губами реплику Вивьен: «Нужно наложить жгут». Это как бы должно включить мозги, но оно не срабатывает. Ничего не включается, и даже напротив — зависание только усугубляется, когда Ниган слегка приходит в себя. На его шипящий вдох и слабозаметное движение головы Вивьен реагирует как истинно слетевший с катушек человек: она заходится рыданиями во весь голос и бросается к объекту своей любви, обхватывая его обескровленное лицо ладонями, сквозь истерику пытаясь донести обманчивую мысль, будто всё будет хорошо. Всё это она делает, напрочь позабыв о ране.       — Твою. Мать, — сквозь зубы цедит Джейд, ловя себя на мысли, что вот теперь-то она и впрямь до усрачки напугана. Кровь, получив карт-бланш на эффектное пролитие, не ограниченное ничьими ладонями, выстреливает пульсирующей струей, на которую приходится броситься чисто инстинктивно. Горячее липкое содержимое главного ублюдка Соединённых Штатов быстро пачкает руки, толчками просачиваясь меж пальцев, и Джейд вынуждена начать соображать как можно шустрее.       Первое, что подкидывает ум — рисунки из школьных учебников с людьми в луже крови, но поразительно хорошая зрительная память сейчас никак не помогает: очевидно, что задета артерия, и счёт идёт на секунды, но вот нюансами оказания первой помощи для таких случаях голова не располагает. Озарение, если его в самом деле можно считать таковым, приходит неожиданно:       — Вив, — никакой реакции. Джейд пытается проглотить стоящий в горле ком, и ей заранее стыдно, что Чип и Дейл в их исполнении выходят настолько хреновыми. — Да блядь! Хорош тискать его.       Повышение голоса дарует хотя бы часть внимания: Вивьен нехотя переводит взгляд, готовая внимать, но её ладони не прекращают наглаживать лоб Нигана, что безбожно злит против всякой логики. Сам он, по-прежнему пребывающий в коматозе, подаёт уверенные признаки жизни движениями грудной клетки и дрожью ресниц. Живучий сукин сын, что уж тут говорить. Другого и не ожидалось.       — Снимай его ремень. Быстро, — она командует с той армейской чеканкой слов, которая неизвестно откуда берётся. Координировать действия до такой степени хладнокровно может, наверное, только тот, кому в самом деле плевать на возможный летальный исход пациента, но вот необходимость разжёвывать очевидное пробуждает в Джейд желание убивать: — Полминуты назад тебе был нужен жгут. Ничего лучше мы не найдём.       Вивьен ориентируется моментально, словно только и ждала, пока кто-нибудь даст ей внятные указания: своими дрожащими руками она отлаженно разбирается с ремнём — сразу виден опыт в этом деле — и без дальнейших инструкций самостоятельно водружает импровизированный жгут на своё место. Заминку вызывает только отсутствие прорезей, которые девушка пытается пробить язычком пряжки.        — Давай я, — Джейд почти уверена, что чёрта с два её подпустят к ляжке дражайшего Нигана выполнять столь ответственную манипуляцию, но Вивьен на удивление покорно смещается в сторону. Это становится частью их странного, не вписывающегося в обычные рамки, взаимодействия, которое началось ещё на верхних этажах и теперь пытается претендовать на обыденность, да всё же не дотягивает.       Для нормального жгута стоит скрутить какую-то сложную петлю, но у них нет времени, чтобы вспоминать, как это сделать, как и нет времени, чтобы пробивать в плотной коже новое отверстие. В конечном итоге Джейд идёт по пути меньшего сопротивления: затягивает обёрнутый вокруг ноги Нигана ремень обычным узлом, на секунду думая, что вот-вот его порвёт — так отвратительно скрипит материал, соприкасаясь с её скользкими окровавленными пальцами. Она выжимает максимум и из своих физических данных, и из подручных материалов, но полностью проблему это не решает: фонтан прекращает бить струей и напор затихает до сравнительно небольшого потока. Это скорее плохо, ведь до конца артерию они так и не пережали.       — Этого недостаточно, — с видом профессионала заключает Джейд, хотя до оного ей как до Луны и ещё немного. Она не знает, что бы ещё такого очевидного скреативить, способного принести плоды, а потому предлагает доверить ситуацию случаю и кому-то более компетентному: — Нужно звать Карсона.       — Я приведу его, — решительно заявляет Вивьен.       Выбор этот кажется странным. Джейд думала, что она предпочтёт сидеть рядом со своим мужем и оберегать его от своенравной леди с остро наточенной косой, а не бегать по битому стеклу, ища в огромном здании одного из двух медиков, но так даже лучше: сама Джейд едва ли сможет быть достаточно скоростной, чтобы привести помощь.       — Только… — Вивьен заминается, задерживаясь лишь на мгновение. — Держи его за руку, ладно?       — Чего?       — Чтобы он чувствовал, что нужен здесь, — сейчас не время для чёртовых сантиментов, и Джейд выполняет абсурдную просьбу только ради того, чтобы девушка быстрее ушла: она переплетает свои пальцы с пальцами Нигана, предварительно вытянув из них Люсиль, и демонстративно поднимает его безвольную руку вверх, безмолвно упрекая стоящую напротив: «ну, теперь ты довольна?» Вивьен, судя по всему, довольна. Она упархивает из поля зрения (всё ещё на каблуках!) со скоростью, которой позавидует сам Соник¹.       Вот таким образом Джейд остаётся наедине с собой, и в гулкой тишине вновь поддаётся самобичеванию. Она выбита из колеи. Волоком вытащена из зоны комфорта в убого недружелюбный мир, в котором не умеет существовать без чьей-либо поддержки. Была у Рика хоть одна причина, чтобы так поступить? Столько времени он боролся за неё, подставлял плечо в нужный момент, и теперь предпочёл выбросить на обочину с такой лёгкостью, будто это ничего ему не стоило.       Заднюю стенку горла жжёт подступающий кашель, вызванный скорее необходимостью оправдать слезящиеся сверх меры глаза. Бессознательно Джейд сжимает прохладную ладонь Нигана, тут же болезненно усмехаясь этому глупому порыву тела. Хочется найти утешение. Невольно. Правда, даже если бы он не валялся в бессознанке, то поддержки и понимания она всё равно бы не дождалась — Ниган каждой своей чертой противоречит и первому, и второму. Тем более, у него даже с натяжкой не выйдет воспроизвести обманчиво тёплое расположение Рика Граймса, на которое Джейд подсела похлеще, чем заядлый наркоман. Тут в игру вступает известный парадокс: тот, за кого ты готов получить пулю, оказывается тем, кто держит пистолет.       Она качает головой, обрывая пущенные по кругу мысли, и выпускает из пальцев руку Нигана. Официально сдаётся, не собирается слезать с одной иглы на другую. Другая ладонь зачем-то всё ещё пытается зажать рану, но Джейд убирает и её — наваждение и безоговорочное подчинение чарам Вивьен рассеивается, а на смену ступору приходит цинизм с щепоткой здравого смысла и обиды.       Ей не приходится себе напоминать о том, какие токсичные эмоции и сколько ненависти к этому мужчине живут под кожей, ровно как и не приходится напоминать, через что он заставил её пройти. В памяти крепко сидит всё это, не вытащишь никакими клещами. Глобальное и таящееся в мелочах, смешанное в причудливом порядке, где объятия стоят на одной полке с физическим насилием и расцениваются как нечто одинаково ужасное, оно не покидает Джейд даже тогда, когда она сталкивается с неожиданным сценарием. Да, дьявол подбит и истекает вполне себе человеческой кровью, но он не перестаёт быть дьяволом, отравляющим существование всех вокруг.       Она без намёка на дрожь в грудной клетке смотрит, как ниже жгута кровь снова начинает проступать чуть живее, но, несмотря на преисполненность отвращением к этому бессознательном куску дерьма, стянуть злосчастный ремень не решается. Пускай Спасители лишатся своего лидера, и пускай это произойдёт буквально у неё на руках, но только из-за невмешательства, а не намеренного действия. Джейд и без того сделала свой максимум, и больше не пошевелит и пальцем. Пусть жизнь или смерть Нигана будет на совести Вивьен, Карсона, судьбы, кармы, Вселенной — кого угодно, только пусть оставят её в покое и разберутся как-нибудь сами.       Как ни крути, а принимать решения она не любила, не любит и не будет любить. Ответственность — её Ахиллесова пята.       Эмметт Карсон вырастает перед глазами неожиданно: видимо, Джейд неслабо так ушла в себя и проморгала момент, когда врач пересёк двор и оказался рядом. В руках у него пластиковый ящик для инструментов под завязку набитый содержимым — выглядит весьма аутентично, будто бы полноценная машина скорой помощи приехала на вызов, сверкая проблесковыми огнями. Сам Карсон вопросительным взглядом требует краткого синопсиса ситуации, но Джейд, увы, похвастаться нечем. Она молчит и по поводу неожиданной для всех атаки на Святилище, и по поводу фонтанирующего кровью Нигана. Лимит полезности, как уже говорилось, на сегодня исчерпан.       Она собирается уйти и даже встаёт с земли, намереваясь это исполнить, но что-то вынуждает остаться, не сделав и пары шагов. Пытаясь выяснить, что это может быть, обнаруживается совсем иная несостыковка:       — А где Вивьен?       Карсон не позволяет себе отвлечься: профессиональным взглядом он оценивает масштаб ситуации, после чего тянет из чемодана нормальный резиновый жгут и присобачивает его немногим выше их импровизированного.       — Я закрыл её в медблоке, — глухо отзывается он и хмурится, очевидно испытывая дискомфорт от того, насколько властной и тяжелой для морали эта фраза оказывается. — Она слишком возбуждена и может натворить глупостей.       Мужская логика: женщина с охренительным сдвигом по истекающему кровью мужу, запертая в четырёх стенах, должна каким-то чудом успокоиться, а не найти ещё более безбашенные приключения на вторые девяносто. Джейд принимает это к сведению равнодушным кивком, но совсем не думает, что Вивьен, уже показавшая свою смелость и бесстрашие, остановится так просто, когда дело касается Нигана.       — Машину водить умеешь? — вопрос Карсона абсолютно сбивает с толка. Она кивает, но всем своим видом требует объяснений. — Беги к гаражу и бери любой универсал. Здесь лучше не оставаться.       Очевидное опасение Эмметта и странность формулировки заслуживают уточнения, но Джейд, следуя привычным шаблонам, спешит выяснить кое-что менее важное, но более задевающее:       — Почему я? — в самом деле, почему она? Любой способен пригнать чёртову машину и, к тому же, если кинуть клич, что Нигану нужна помощь, набежит как минимум пара человек, лелеющих надежду перед ним выслужиться.       — Ты выглядишь здравомыслящей и можешь помочь.       Что ж, вот таких комплиментов Джейд точно не делали, но особой гордостью её не распирает — Карсон имел в виду нечто похожее на «выглядишь более здравомысляще, чем Вивьен» или завуалированное «ты удобна, потому что здесь». И первое, и второе — хреновая мотивация для ситуации, участвовать в которой не хочется вовсе.       Почему ей просто не дают умыть руки? Почему каким-то фантасмагоричным образом она вновь и вновь оказывается втянута в события, касающиеся Нигана? Против собственной воли и намерения Джейд вымученно кивает, расшатанной походкой двинувшись к содержимому автопарка Спасителей. Не бежит. Ещё чего. Пружинистые, но неуверенные шаги как бы предлагают задаться вопросом: «на кой мы туда идём?», и она, на самом деле, затрудняется ответить. Просто идёт. Просто, как запрограммированный на строго определённые действия калькулятор, выполняет то, что требуется.

***

      Старенькая Шкода, на которую падает её выбор, оказывается пострадавшей от налёта Рика: лобовое стекло пошло парой крупных трещин, а на водительском сидении обнаружились пару пуль. Видимо, бедняжку бросили во дворе, когда всё это началось, но она стойко перенесла все невзгоды и даже сохранила бензобак целым. Бойкая мадам мерно тарахтит двигателем, что совсем чуть-чуть сбавляет градус напряжения Джейд, которую больно уж додельный Эмметт сподобил поработать водителем. Он, возясь с Ниганом на заднем сидении, сквозь шуршание содержимого своего чемоданчика непоследовательно объясняет, зачем им нужно куда-то уезжать, и постоянно прерывается на координирование маршрута. Из всего этого вороха информации удаётся уловить только обрывистые куски реального положения дел, вроде: много раненых, которые уже начали похрипывать голосами ходячих; вероятность повторного нападения, пока Святилище слишком ослаблено и какой-то газ. Очевидно, речь о том белом баллончике и, наверное, не одном. Джейд покрепче перехватывает руль, ещё сильнее пачкая его рельефную оплётку кровью со своих рук, и даже не пытается вникнуть в потенциальную трагедию обрисованного расклада. Ей всё равно. Разве что немного злит присутствие полуживого или полумёртвого Нигана на заднем сидении.       Этакий реверс известного «теста» со стаканом: если думаешь, что Ниган полумёртв — ты оптимист, если полужив — пессимист.       Немногословное командование Карсона приводит их в место, Джейд хорошо известное. Продуктовый склад Спасителей. Тот самый склад, где они с Ниганом плевались в друг друга ядом, оказавшиеся запертыми кучкой ходячих. Божественное время, когда всё вокруг было ещё хоть немного стабильным, прочным на разрыв.       Из здания, которому Спасители успели вернуть былой вид — восстановить погнутый забор и разобраться с ходячими поблизости, выбегает очередной неизвестный индивид. Невысокий и широкоплечий, он быстро оказывается рядом с машиной и, сжимая в руках пистолет, небрежно направляет его куда-то в голову Джейд, требуя выложить всю подноготную, пока у него случайно не дрогнул палец на курке. Видимо Ниган, после восстановления склада, распорядился направить сюда кого-нибудь более толкового, чем тех «двух идиотов, просравших рацию».       — Эм… — необходимость озвучить причины визита вызывает определённые затруднения, и Джейд не придумывает ничего умнее, чем опустить стекло, кивнуть в сторону заднего сидения и обозначить: — Свои.       У неё ещё будет полно времени подумать над этим ужасающим «свои» и прочих социальных ролях, а пока приходится выбраться из авто вслед за Карсоном и пронаблюдать за процессией транспортировки Нигана. Мужчины справляются с этим шустро, будто эта бессознательная груда мышц весит всего ничего: лицо Эмметта врачебно сдержанное, а неназванный Спаситель скорее встревожен наглым визитом без предупреждения и лидером в спорном состоянии. Джейд же интересно знать, как выглядит её лицо, стянутое, по ощущениям, невнятной эмоцией.       Осторожно шевеля ногами, будто боясь улететь со своих каблуков и расшибиться в лепёшку, она следует вглубь склада. Молчаливым наблюдателем застывает в дверном проёме. Сердце, что продолжает биться настораживающим ритмом, бултыхается и отдаётся гулким стуком в висках. Утомляет. Хочется закрыть глаза, устроиться в каком-нибудь мягком кресле и подремать минут пятнадцать-двадцать. Вместо этого взглядом абсолютно без фокуса она следит за всеми манипуляциями Карсона и состоянием его пациента. Движения грудной клетки Нигана теперь практически неразличимы, черты лица кажутся острее, поскольку кожа белая настолько, что воспринимается полупрозрачной мембраной, а зрачки — это понятно исключительно благодаря настороженно поджатым губам Эмметта, когда он откладывает от себя крошечный фонарик — плохо реагируют на свет или не реагируют вовсе.       Покопавшись в чемодане, медик всучает своему названному помощнику ампулу со шприцем, предлагая набрать несколько миллилитров, а сам пытается приладить интубационную трубку. Джейд не совсем понимает необходимости последнего, но счастлива, что её в кои-то веке оставили в покое и не пытаются включить в состав реанимационной бригады.       Мужчины тихо, но напряжённо переговариваются: говорит, в основном, Карсон, когда даёт инструкции или тихо бормочет что-то наподобие «да чтоб тебя», но иногда вклинивается второй, менее скупой на эмоции голос, с лёгким британским акцентом уточняющий услышанное или требующий более подробных указаний. Нигана бессовестно лишают штанов и куртки, загоняют в плечо содержимое шприца, ещё раз шатают в горле трубку — всячески пользуются тем, что дьявол временно неопасен и воспрепятствовать издевательствам над собой пока не может. Закончив с подготовительным этапом, Эмметт перебирается поближе к эпицентру проблемы, копается в ране пинцетом, ища пулю или же оценивая «жизнеспособность» перебитой артерии.       Джейд открывается прекрасный обзор с её наблюдательной позиции, а потому становится нехило так дурно, когда мозг зачем-то пытается представить это ощущение. Ощущение ледяного пинцета, скользящего вдоль живой плоти, пролезающего вглубь тела и копошащегося внутри. Её передёргивает, немеют кончики пальцев, в виски пуще прежнего ударяется пульсация сердца. Тошнота заявляет о себе спазмом в желудке. В столь пошатнувшемся состоянии Джейд делает одну из самых умных вещей в свой жизни: неспешно наклоняется, игнорируя головокружение, и снимает обувь. Ноги и без того подгибаются в коленях, и ей совсем не хочется, в случае чего, добавить к высоте падения несколько дюймов от злосчастных каблуков.       Эмметт Карсон цокает языком и вновь обращается к содержимому своего чемодана: он роется в нём раздражённо, можно сказать в контролируемом бешенстве, и скоро часть медицинских препаратов и инструментов оказывается на полу, а с самого дна извлекается поблёскивающий холодным металлическим блеском скальпель.       — Это ещё зачем? — интересуется Спаситель, которого Джейд чисто для себя теперь решает называть, следуя намёкам его акцента, Британцем.       — Расширю рану, — терпеливо отвечает Эмметт. — Будь на подхвате, возможно понадобится помощь.       Если честно, Джейд не перестаёт дивиться собранности и мастерству этого человека. Карсон, в отличие от неё, в своё время правильно выбрал специальность — может, он не лучший врач на свете, но это определённо его призвание. А вот Британец, подобно ей, не совсем в восторге от происходящего: он явно не боится крови, но на лице всё же читается здравая брезгливость, которая свойственна даже тем, кто в апокалипсис успел насмотреться всякого.       Отточенным движением руки Эмметта скальпель рассекает окрашенную в алый кожу. На месте разреза выступает свежая кровь — её не так много, как было ещё полчаса назад во дворе Святилища, и даже не столько, сколько обычно ожидается при рассечении тканей (Ниган ведь по-прежнему со жгутом), но даже этих жалких капель оказывается достаточно, чтобы Джейд оглохла из-за высокочастотного писка в ушах. Припав к дверному косяку всем телом, она всё пытается понять, почему в комнате так душно и жарко. Пересохшее горло скрипит как наждачная бумага, дышать тяжело. Какой-то чёрт заставляет Карсона обернуться через плечо именно в этот момент:       — Держи её, — прагматично говорит он Британцу. — Сейчас рухнет в обморок.       Нехватка кислорода сказывается усилением головокружения: теперь уже пульсирует не сердце в висках, а всё вокруг движется мягкими энергичными толчками, но Джейд чисто из принципа придерживается возмущённого отрицания.       — Я не собираюсь падать ни в какие обмороки, — цедит слова она и не позволяет подошедшему Британцу взять себя даже за локоть. Ей было вполне себе комфортно, когда о её присутствии в комнате не вспоминали, так пусть это так и остаётся. — Всё нормально.       Сложно поверить человеку, который говорит, что всё нормально, а сам едва стоит на ногах, но Спаситель, похоже, не очень любит вторгаться в чужие личные границы и потому отступает, возвращаясь на прежнюю наблюдательную позицию около головы Нигана. Их с Джейд почти синхронно передёргивает, когда Карсон продолжает орудовать скальпелем, превращая относительно аккуратную рану в значительный кровоточащий прогал. Глядя на всё это, Джейд, секунду назад бьющая себя в грудь и твердящая «в обморок — ни-ни», теряет последнюю опору тела. Позвоночник будто становится желейным, а свет перед глазами меркнет с очередной пульсирующей волной, ударившей в голову.

***

      В себя она приходит почти в тот же момент — судя по Эмметту, продолжающему как ни в чём не бывало колдовать над Ниганом, прошло никак не более, чем три-пять минут. Резкость в глазах не наводится, и приходится часто моргать, надеясь, что это как-то поможет, но помогает другое, прошибающее электрическим импульсом до кончиков волос — Британец суёт Джейд под нос нашатырь. Этим зловонным снадобьем можно и мёртвого поднять, наверное. Она трясёт головой и вымученным движением принимает полусидячее положение. Припадая к дверному косяку, трёт покрытый холодным потом лоб, где под кожей расцветает приступ мигрени.       — Долбанулась головой? — сочувственно интересуется Британец, но сочувствие какое-то пресное, ненастоящее.       Джейд, прикрывая ладонью глаза, что безбожно режет светом, только усмехается:       — Очень давно.       Каламбур оказывается понятен только для неё, и это неприятно — ирония над своей выбитой кукухой была слишком хороша, чтобы наслаждаться ей в одиночку. Когда Карсон окликает Британца, требуя подать очередной инструмент и пальцами пережать что-то в пределах операционного поля, в одиночку приходится наслаждаться вообще всем. Джейд не повторяет своих прежних ошибок и вместо того, чтобы мониторить состояние Нигана, контролируемо небольшими вдохами глотает воздух, растирает онемевшую переносицу и в целом пытается справиться с накатившей беспомощностью. Горький бензиновый привкус плёнкой стоит от горла до самого пищевода. И вот скажите на милость, с какой радости она потеряла сознание?       Сухим языком облизывая ещё более сухие губы, Джейд не находит разумного ответа на этот вопрос, но на всякий случай осуждает себя с такой страстью, будто поцеловалась с полом исключительно под действием переживаний о возможной судьбе мужа. Это, конечно, не так, но профилактической взбучки она всё же заслуживает. И вообще… Интересно, каковы шансы Нигана выжить? Карсон явно не даст никаких прогнозов, но Джейд бы пригодилось знание, к чему стоит готовиться — к радужным похоронам с фейерверками или в очередной раз подорванным ожиданиям. Мстительность и ненависть, правда, сейчас несколько притуплены, уязвлённые хладнокровием Рика, так что вряд ли похороны дьявола смогли бы осчастливить её в полной мере.       — Здесь есть вода? — тихо уточняет Джейд, поскольку ей нужно сделать что-то с наждачкой в своём горле.       Британец, не отвлекаясь от ассистирования ни на минуту, даёт вполне содержательный комментарий на этот счёт, и она спешит оставить мужчин, передвигаясь вдоль стен по указанному маршруту. Коридор, в который прошлый раз нырнул Ниган, а потому не удостоился её внимания, оказывается богат на шкафы и полки, забитые всяким съестными штукенциями, начиная от распространённых консервных банок, заканчивая ореховыми батончиками, крупами и сухофруктами. Да, Спасители действительно шикуют по сравнению с другими выжившими, но сейчас Джейд мутит от одного взгляда на еду, и она протискивается меж полок даже не уделив им должного внимания.       В помещении, которое здесь заменяет ванную комнату, свалены доски, некоторые строительные инструменты и чьи-то шмотки, оттого одиноко и совсем не к месту смотрится пожелтевший умывальник с отколотым краем и крошечный квадрат зеркала, стоящий на нём. Это единственная деталь, кроме наполовину разбитого кафеля, позволяющая подозревать наличие санузла.       Ржавый кран пронзительно скрипит, когда по нему устремляется вода, и этот мерзкий звук заставляет Джейд стискивать зубы, до такой степени он неприятен. Несмотря на желание пить, она первым делом пытается отмыть руки, используя хороший напор и обмылок, оставленный рядом с клинковой бритвой: кровь отходит плохо — дело не в том, что она уже успела засохнуть и въесться в кожу, а в том, что, кажется, сам Ниган аналогичным образом успел въесться в Джейд. И теперь смыть его кровь, всё равно что вытравить его из себя — что-то за гранью фантастики.       Слабость в теле вынуждает навалиться на небольшой умывальник всем весом, фиксируя себя в вертикальном положении только благодаря столь специфической точке опоры. Закончив драить руки, но так и не добившись идеального результата, она пьёт воду до тех пор, пока не возвращается приступ тошноты, а наполненный желудок не подаёт непристойные булькающие сигналы. Грубое шершавое горло снисходительно перестаёт быть таковым, оставляя лишь слабое першение. Становится немного легче.       Так почти можно выжить, ровно до того момента, пока мозг снова не вспоминает о Рике. Громкий болезненный всхлип, что становится для Джейд неожиданностью, не в силах заглушить даже шум льющейся воды. Рваный звук вылетает сам по себе, а за ним следует тихий скулёж, рвущийся через стиснутые до беспамятства челюсти. Как будто собаке наступили на хвост, да только по Джейд, кажется, потоптались вообще везде. Её тело бьёт дрожь, такая, что даже вдох сделать не выходит — очередная паническая атака подкрадывается незаметно, да и сколько их уже было в последнее время? Давно можно было сбиться со счёта и научиться принимать сие явление как рутину. Жестокую и стремительно убивающую рутину, в ходе которой стены сжимаются вокруг тебя и норовят раздавить в лепёшку.       Если Джейд сейчас скажет, что ей больно, это не будет гиперболой или красивым оборотом речи — она буквально чувствует, как рыболовные крючки, на которых она болтается в своей замерзающей проруби, раздирают грудную клетку и оставляют глубокие кровоточащие борозды с рваными краями. Медленно, по дюйму, они ползут вверх, вскрывая брюхо, безжалостно выдирая внутренности, и замирают только у горла. Если постараются ещё немного, то порвут трахею.       В мировоззрении Джейд есть два полюса, которые, она думала, вечные. Два рыболовных крючка, застрявшие чуть ниже подбородка. Первый — отдающий белым металлическим блеском, возможно серебряный, его она заглотила сама; второй — будто бы медный, покрытый, к тому же, коричневыми пятнами ржавчины, в неё затолкнули насильно. Джейд — рыба, всерьёз существующая между двумя удочками и двумя рыбаками, что тянут свою заслуженную добычу в разные стороны, но ужас ситуации, что странно, не в этом.       Мир не чёрно-белый, в нём полно цветов, и прочие бла-бла-бла, но по факту — по чёртовому физическому факту — цветов не существует вовсе. Всё, что ты видишь, не более, чем иллюзия, отражение. Никто не знает, как на самом деле выглядят предметы, ложь окружает нас изначально с рождения. Мы видим то, что хотим видеть или то, что другие убедили нас видеть, и с таким раскладом… Стоит ли убиваться из-за того, что стена, на которую, ты думал, можешь опираться, в какой-то момент идёт трещинами и по кирпичикам рассыпается на глазах?       Она поднимает с раковины небольшой кусок зеркала, который легко помещается в ладонь, намереваясь задать этот вопрос человеку, что окажется в отражении.       Но в отражении оказывается не человек.       Какое-то существо с красными белками, перекошенной гримасой на лице, как у оказавшейся в пожаре восковой куклы, и совершенно невменяемым взглядом косится на Джейд со встречным неодобрением. Ему тоже не нравится. Существо тоже недовольно. Тоже считало, что выглядит как-то иначе. Они — по сути одно и тоже — разочаровывают друг друга одновременно. Приходится вернуть зеркало на прежнее место, растеряв весь запал задавать какие-то вопросы.       Джейд хочет найти оправдание Рику, хочет сказать, что он поступил правильно, рационально и вообще — большой молодец, раз наконец-то собрался и дал охренительный отпор, но ей так до непозволительного обидно, что она не способна встать на его сторону так, как делала это прежде. Может, он поступил правильно. Может, он молодец и, вероятно, так это и есть, но собственные эмоции мешают взглянуть на ситуацию с какой-то другой стороны. Она не готова бросаться словами о предательстве и громкими аллегориями а-ля «нож в спину», хотя чувствует что-то из этой оперы.       Доподлинно: Джейд чувствует, что она слетела с одного из крючков, того, что заглотила сама, похожего на серебро. Вернее даже не совсем слетела, он на месте, в горле, но леска натянулась до предела и лопнула.       Сравнительно придя в себя, то есть хотя бы задушив паническую атаку, она возвращается в «операционную», бросая на бессознательного Нигана лишь мимолётный взгляд. Леска здесь такая, что не порвётся, даже если на ней будут тащить акулу, но сам крючок, подпорченный ржавчиной, опасно шатается возле трахеи и намеревается, очевидно, отломиться от основания.       Карсон и Британец не уделяют ей ни капли внимания — в самом что ни на есть буквальном смысле жизнь «босса» сейчас теплится под их пальцами, но утекает с каждой секундой, а значит промедление стоит слишком дорого. Они возятся с Ниганом, будто с обычным пациентом в критическом состоянии, у Джейд же не выходит дистанцироваться от садистской личности дьявола, и она плавает где-то между злорадством, осуждением и непринятием того факта, что от исхода сегодняшнего дня и жизни одного ублюдка в самом деле может зависеть её душевное спокойствие.       Заканчивают мужчины через добрые сорок минут, но на достигнутом Эмметт не останавливается: он ещё раз проводит свои тесты, начиная от проверки реакции зрачков, заканчивая измерением давления, и, судя по хмурости его лица, всё не так радужно, как рассчитывалось.       — Нужно восполнять кровопотерю. Вытекло литра два, нужно влить хотя бы половину, — ставит перед фактом Карсон. Он трёт лоб запястьем, когда задаёт Британцу вопрос: — Какая у тебя группа?       Тот некоторое время молчит — очевидно, вспоминает.       — Вторая отрицательная.       — Не подходит, — сцепливая зубы, Эмметт раздосадованно вздыхает. — Тогда вливаем мою первую. Не дай Гиппократ, она начнёт агглютинировать.       Мужчины, переговариваясь, кажется забывают, что поблизости ошивается ещё один человек. Британец получает необходимые инструкции, медик пытается вкратце обрисовать суть процесса, подготавливая шприцы. Всё это происходит без участия Джейд, слаженно, но в тоже время суматошно. Она с трудом поспевает за движением событий, совсем не помнит, что значит это пугающее слово «агглютинировать», но вольно интерпретирует его как «какой-то пиздец».       Ниган может сдохнуть. Как она давно хотела.       Джейд прокручивает эту мысль трижды, пока не находит в приторном удовольствии очевидный изъян: смерть Нигана приведёт к тому, что последний «жизнеспособный» крючок в её горле исчезнет в никуда. Она сорвётся с последней удочки, течение снесёт её в глубину. Туда, где нет света и звука. В вакуум. В холод и пустоту, в отсутствие всего. Она окажется там, где боится быть — наедине с такой порочной и омерзительной собою. Это очень плохая перспектива, от которой в очередной раз исступлённо темнеет перед глазами, но в повторный обморок Джейд чудом не падает. Грани рассыпаются перед страхом потерять всё одним махом, и она начисто отвергает своё бездействие. Пускай Джейд, в рамках этой метафоры, рыба, но тонуть она не хочет. Всё, что ей нужно — остаться в некомфортной зоне комфорта, удержать на плечах падающие своды реальности. Ниган — последняя из несущих колонн, ценность которой после ранящего поведения Рика неожиданно возросла. Джейд, чёрт возьми, не позволит ей рассыпаться: этого ублюдка она вытащит хоть прямиком из преисподней, из-под лап и зубов самих церберов, только лишь бы он продолжал быть ублюдком, которого можно ненавидеть. Только лишь бы он существовал как убийственно раздражающий громоотвод для её тяги бросаться из крайности в крайность — чтобы бросаться таким вот образом, нужно, чтобы эти крайности хотя бы существовали.       — У меня вторая положительная, — навязывает себя Джейд. — Это поможет?       Карсон вздрагивает — в самом деле, похоже, забыл о её присутствии. Выдержать его недоуменно-оценивающий взгляд непросто: приходится прикусить щёку изнутри и скрестить руки на груди в невольном стремлении защититься от чрезмерного внимания.       — Ты серьёзно? — уточняет он с недоверием. Джейд, в общем-то, тоже не может поверить, что в самом деле предлагает свою помощь. Вместо запланированного кивка она поднимает подбородок и объясняет:       — Кто-то должен сохранять голову холодной и в случае чего быстро реагировать. Вряд ли ты сможешь это исполнить без литра крови, а без врача мы далеко не уедем.       Карсон не должен понять, что у неё шкурный интерес. Пусть решит, что своим объяснением Джейд пытается неумело скрыть волнение за жизнь Нигана или оправдать свои чувства к нему. Всё что угодно. Пусть увидит любой смысл кроме того, что есть там изначально. Истинная причина столь сумасшедшего альтруизма за гранью даже для неё, и посвящать кого-то чужого в эти хитросплетения собственной логики совсем не хочется — таких странностей не поймёт ни один человек со здравым восприятием реальности. Взгляд Эмметта меняется, скепсис из него постепенно вытесняет сочувствие, под гнётом которого, разумеется, врач Спасителей уже не может пойти на попятную. На том они и сходятся: кровь Джейд подходит, Карсон не возражает, а значит переливанию быть.       Британец притаскивает из другой комнаты наполовину убитое временем кресло, на котором когда-то как на троне восседал Ниган. Теперь оно по настоянию ситуации принадлежит ей.       — Прямое переливание крови в полевых условиях имеет свои сложности, — признаётся Эмметт, когда перетягивает жгутом руку Джейд. — Я заведу иглу тебе в вену и буду менять шприцы по мере их наполнения. Работать придётся быстро и слажено. Возможно, что пару раз выбьем иглу, будь готова к этому. Ты, — он обращается к Британцу, — вкачиваешь кровь боссу. Я буду передавать тебе шприцы, если увидишь, что надувается шишка — зови меня. Не отсоединяй шприц, пока не получишь следующий и не постарайся как можно меньше телепать иглу.       От этих разговоров у Джейд кружится голова. Она сглатывает со скрипом — наждачная бумага снова вернулась в горло — и запрокидывает пульсирующий затылок на спинку кресла. Закрывает глаза. Пытается спросить у себя «во что ты ввязываешься?», но в голове нет ни одной мысли, настроенной на диалог.       — Все готовы? — уточняет Эмметт, но по его интонации очевидно, что даже отрицательный ответ не будет рассматриваться причиной задержать грядущую канитель. Британец выражает согласие с лёгкой дрожью в голосе.       — С одним условием, — произносит Джейд, открывая глаза и распрямляясь в кресле только ради того, чтобы взглянуть на двух Спасителей как истинно помешанная на своей репутации женщина, — если он выживет, то никогда об этом не узнает.       Дело в том, что Ниган может не так интерпретировать её жертвенность. Возомнить, что он ей до такой степени нужен. Он-то, может, и нужен, но не Джейд, а её дуальному миру, который нуждается в стабильности, выраженной каким угодно способом. Польза и эффект освобождения благодаря выходу из зоны комфорта — красивая сказка, придуманная её коллегами, но она так легко опровергается нерушимыми биологическими опытами: если животное достаточно долго держать в клетке, то однажды, открыв дверцу, можно обнаружить, что пленённый зверёк никуда не уходит. А даже если и уходит, то умирает при первой возможности, неподготовленный к суровой реальности окружающего мира. Джейд лучше останется в клетке, предварительно сделав всё, чтобы эту самую клетку сохранить.       Карсон и Британец переглядываются, но всё же соглашаются на поставленное условие, и они втроём приступают к операции «спаси мудака». Иглы загоняются по венам, десятикубовые шприцы заполняются один за другим и тут же опустошаются на расстоянии в треть метра. Снова мигрируют в руки Эмметта, образуя цикл. Цикл, от которого голова кружится на третьей космической. Джейд как может прислушивается к себе, то и дело напоминая, в чьих венах оказывается её кровь, но не испытывает по этому поводу беспокойства. С ней всё хорошо. Она геройствует и спасает Нигана не потому, что нуждается в нём так, как это делает Вивьен, и не потому, что хочет для него счастливого будущего. Ей просто нужен привычный объект в окружении. Ненавистный, удушающий, но привычный. Свой, почти изученный. Нужен хоть один крючок, удерживающий на плаву.       Джейд спасает Нигана исключительно ради себя, и слово «эгоизм» здесь как никогда кстати. Удивительно: то, что Рик приписывал ей с самого начала, в ней всё же оказалось. Проницательный засранец был прав. Небось, видел её насквозь, а потому так легко пользовался тем, насколько она боготворила его.       Мельтешение перед глазами вызывает сонливость. Приблизительно через двадцать-тридцать минут после начала действа свинцовые веки слипаются сами собой, и Джейд, своим решением избежать кошмаров не спавшая почти двое суток, невольно поддаётся зову немеющего тела. Перед закрытыми глазами приятная темнота, обволакивающая, мурлыкающая спокойную колыбельную, в которой нет ни намёка на резвость «Smooth criminal» и шипящий голос Майкла Джексона. Это почти похоже на забвение, но в нос опять лезет вонь нашатыря.       — Оставайся с нами, — строго приказывает Карсон. — Осталось двести пятьдесят миллилитров, скоро закончим.       Слабость во всём теле, мутное зрение, ощущение опьянения из-за вытекающей крови — всё это оказывается Джейд печально знакомым и отсылает к моменту знакомства с Риком. Воспоминания свежи в памяти, несмотря на то, что в тот момент она почти не соображала, но ворошить их прямо сейчас — ровно что издеваться над собой. Когда Эмметт наконец-то заканчивает, он ободряюще сжимает её плечо:       — Ты молодец.       Джейд пытается улыбнуться ему пересохшими губами, хотя не видит ни единого повода для улыбок. Одним глазом она уже давно спит (скорее — просто отключается), но всё же улавливает момент, когда Карсон заставляет разжевать несколько каких-то невкусных таблеток, а после пытается приладить ей и Нигану капельницы. Прилив физраствора мгновенно ударяет в голову, и Джейд, расслабившись, отрубается прямо во время процедуры.

***

      Последующие полтора дня ничего не меняется. Ничего примечательного, впрочем, не происходит и далее, разве что существование становится чуть более выматывающим, когда Карсон и Британец отбывают в Святилище за лекарствами, да и разведать обстановку в целом. Джейд остаётся в компании своих демонов, по-прежнему бессознательного Нигана и короткоствольного револьвера, который ей вручили на случай, «если босс начнёт подавать нечеловеческие признаки» — Британец, прежде чем уехать, умело завуалирует фразу «станет хреновым ходячим». Видимо, он думает, что она слишком мягкотелая, чтобы столкнуться с такой истиной, а потому старательно сглаживает углы.       Нехватка крови всё ещё затягивает пеленой мысли, но этот туман не спасает от тревожности и беспокойства: Джейд серьёзно обеспокоена тем, насколько не туда свернула событийная составляющая её жизни. Она — человек практически лишённый сочувствия, вроде бы преданный Александрии, довольно мелочный и мстительный по своей сути — связана по рукам и ногам, сидя здесь, около Нигана, и со смиренным страхом ожидающая его пробуждения. Чего теперь стоит ожидать? От него, внешних обстоятельств, самой себя? Лидер Спасителей сейчас совсем не тот кусок мразоты, которым она привыкла его видеть. Он не превратился в одомашненного волка, но стал зверем, попавшим в капкан и в виду этого ставшим не столь опасным. Тени на его лице делают морщины глубже, вынуждая невольно задаваться вопросами о возрасте — они никогда не поднимали этого вопроса и вряд ли поднимут в дальнейшем, но Джейд чисто интуитивно кажется, что Ниган старше её лет на пятнадцать.       Ладонью она трёт уставшие без внятной причины глаза, перед которыми плавают мушки, но какое-то странное тёмное пятно всё же остаётся на периферии. Крупное, нестандартной формы, оно вызывает опасения только через несколько минут, когда отказывается исчезать даже после тщательного массажа зажмуренных век. Джейд успевает надумать невообразимого, но быстро успокаивается, когда поворачивает голову и сталкивается взглядом со своим отражением в высоком зеркале. Как говорится: здравствуйте, сейчас вас познакомят с виновником всех бед в вашей жизни.       С того момента, когда она последний раз смотрелась в отражающие поверхности, многое успело поменяться — с лица ушёл психоз, и невменяемый, как у какой-то фанатички, блеск глаз сошёл практически на нет. По непонятным причинам бледную кожу сейчас украшает румянец, настолько лёгкий, что едва заметен, да и в целом чувствуются некие принципиальные изменения, которые невозможно уловить и обличить в словесную форму. Джейд нравится, что она видит. Ей нравится упрямый изгиб бровей, отпечаток железобетонной уверенности в своих действиях, что растекается по всему лицу невидимой вуалью, и плотно сжатые губы, густо обведённые тёмно-вишнёвой матовой помадой. Она пялится на саму себя с недоумением и восторгом, будто видит в первый раз, но уже преклоняется. Что-то определённо изменилось. Что-то внутри неё капитально перестроилось на новый лад, задало хорошую трёпку парочке особо надоедливых демонов и погоняло особо жирных тараканов.       Воистину, зеркала иногда правда поднимают самооценку. Джейд прикрывает глаза, чувствуя, что хоть что-то у неё в жизни более-менее, когда очень, очень, просто ОЧЕНЬ тревожная мысль наведывается в голову.       Откуда на ней взялась помада?       В отсутствии оной приходится убедиться и движением языка, и небрежным трением пальцев о губы. Кажется, что так надёжнее — несколько способов, давшие идентичный результат, врать не будут. На ней нет помады и не было ровно с начала апокалипсиса, так откуда же она взялась в зеркале? Опасение отзывается дрожью в коленях — если бы Джейд сейчас стояла, то испытывала с этим ощутимые сложности, но, поскольку она оккупирует кресло, тревожный звоночек не удостаивается внимания. Шестерёнки в голове аж скрипят, пытаясь увязать зрительные образы с противоречащими им фактами.       И вообще… Разве было здесь это чёртово зеркало? В этой маленькой комнате даже без кровати, с одним матрасом? В этом домике-складе, где в импровизированной ванной комнате на раковине стоит только небольшой осколок? Джейд подскакивает на ноги, когда всё же осознаёт, что никаким зеркалом здесь не пахло.       — Дошло, наконец, — сухо констатирует «отражение», даже не шелохнувшись. Голос звучит с ноткой возмущённого придыхания, это голос Джейд, но она не открывает рта, не издаёт ни звука. — Если бы я ставила на твою догадливость в William Hill², то мы были бы не просто банкротами, а банкротами без обеих почек.       Джейд проносится мимо неё на скорости, через общую комнату бросаясь в коридор, врезаясь там в злополучный шкаф со жрачкой, но, даже не обратив внимания на ноющее ощущение в месте удара, добирается до ванной комнаты. Хватает с умывальника небольшой квадрат. Настоящее зеркало, которое точно было реальным. Заглянуть в него — простейший тест на реальность, доступный шанс выяснить, проблема с подсознанием или что похуже терзает её голову.       Уже первый блик света, отразившийся от заляпанной пальцами поверхности, расставляет нужные акценты. В отражении уже нет вишнёвой помады и уверенности, есть только человек, что до карикатурного напуган. Там всё та же Джейд — с лицом серого цвета, красноватым шрамом на щеке от поцелуя Люсиль, психозным выражением, застывшим на уровне напряжённых бровей. Всё та же затрахавшаяся Джейд, из которой последние дни вытянули все соки. Приукрашенный и этим невольно усугублённый портрет человека, вымотанного своим психическим расстройством.       Ладно, таким образом они выясняют, что проблема не в желании видеть себя кем-то ещё, но на этом диагностика заканчивается. Факир был пьян, фокус не удался — дипломы и грамоты психолога на стенах оказались липой, а он сам, срубив кругленькую сумму, свинтил греть свою задницу на сицилийский песок.       — Это не очередной кошмар, если ты сейчас пытаешься оправдать меня этим, — деловито заявляет фальшивка, показываясь в проёме. Она такая… внимательная к мелочам и прямолинейная, что сводит скулы.       Каким-то образом Джейд точно знает, что не спит. Это не те кошмары с Мией, в которых такая атмосфера, что хоть ложись и умирай. В них каждая деталь полна глубины и реалистичности, здесь же всё похоже на пластик. На декорацию, выстроенную с любовью, но пустую по своей сути. Так в последнее время ощущается реальность — чьим-то проектом, в которой все, кроме неё, действуют по плану и разыгрывают предложенный сценарий.       Эта лже-Джейд выглядит так, как женщины не выглядели уже очень давно: на ней строгий алый костюм с приталенным пиджаком и зауженными брюками, аккуратные бежевые лодочки на каблуке, длинные серьги-цепочки, при наклоне головы касающиеся воротника угольной чёрной блузы. У неё поразительно ровная кожа без малейшей ссадины, обведённые яркой помадой выразительные губы и полный уверенности взгляд — такой, что настоящую Джейд придавливает к земле тяжестью; в каждом движении — расслабленная, пассивная твёрдость. Этакая скала с приподнятой идеальной бровью и непробиваемым выражением лица.       Глядя на неё, в одурманенную голову приходит совсем уж неуместная мысль: такая стерва пришлась бы Нигану по душе. Джейд не знает почему, но собственная видоизменённая копия кажется ей стервой, да такой матёрой, что хочется придушить эту нескладность собственными руками. В тоже время: под гнётом её ледяного, как кубик льда, внимания, так и манится отступить, скрыться в тени, сжаться в клубок, завернувшись во что-нибудь тёплое и мешковатое.       — Если моё подсознание хотело мне что-то сказать, то следовало выбрать другой способ, — шипит Джейд и трёт лицо, будто надеясь, что это прогонит незваную гостью. Не прогоняет. Гостья обижено морщит нос и спешит заявить права на нахождение здесь:       — Своё подсознание ты посылаешь куда подальше, поэтому оно задолбалось и прислало меня, — она прикладывает ладонь груди, чуть наклоняясь вперёд. Жест настолько нигановский, что воротит. — Тяжёлая артиллерия. Комплекс нереализованного потенциала. Джейн Дуглас. Называй, как хочешь.       От подобной наглости у Джейд глаза лезут на лоб, а в груди вспыхивает клокотание, похожее на то, когда ты взбешён до такой степени, что вот-вот бросишься в драку.       — Не смотри так удивлённо, — просьба отдаёт брезгливостью, — когда всё полетело коту под хвост, ты выдумала себе стрёмное прозвище, а мне оно ни к чему. И вообще… Джейд? Серьёзно? Что за тупой никнейм?       Процесс присвоения «тупого никнейма» не был способом сбежать от самой себя, внести какие-то кардинальные изменения в жизнь или отрешиться от прошлой личности — в этом не было ничего, что так любят искать в данном феномене философы и психотерапевты. Уже в поздние студенческие годы она представлялась новым людям как Джейд, поскольку ловила своеобразный кайф от того, насколько лаконичным получается слияние её настоящего имени и фамилии. Потом, с началом восстания мертвецов, это как-то само собой усугубилось, разрослось до таких масштабов, что стало не прихотью, а естественным фактом.       Джейн Дуглас, стоящая напротив и взирающая на неё с укором, не хотела убить себя. Джейн Дуглас прямиком из мечты, где нет места чужим мозгам, разбросанным по асфальту, окровавленным битам, названным в честь реально существовавших людей, и разрушению цивилизации. Она из того мира, где нормой считаются пятничные посиделки в барах, перебранки в общественном транспорте, мозговыносящий дневной шопинг, затягивающийся до самого вечера, и общение электронной почтой. У неё обязательно есть собственный кабинет, где бы она ни работала, своя квартира где-нибудь на окраине Денвера, и уютный мужчина под боком. Такой… Немного похожий на Рика Граймса.       Джейд мечтала об этом, ещё когда была подростком, и что получила по итогу? Декорации к фильму ужасов? Живых мертвецов, марширующих пачками и сжирающих каждого, до кого смогут добраться? Такое себе удовольствие. Она сторонится своей копии, во многом превосходящей оригинал, с той же предусмотрительностью, с которой люди обычно избегают маньяков или святош. Возвращается в жилую комнату, ища отвлечение, но Джейн Дуглас следует по пятам как навязчивый фанат за своим кумиром.       — Что ты хочешь? — не выдерживает Джейд. На её натянутых нервах можно исполнить увертюру к дешёвой драме. — Исповеди? Благослови меня, падре, ибо я согрешила: живу совсем не той жизнью, что хотела бы; являюсь не тем человеком, которым стоило бы являться?       Слова режут воздух, но облегчения не приносят. Джейд качает головой и подводит под своим возмущением черту:        — Этого не будет. Не дождёшься.       Она — мятежник, ставящий целью бесконечное отрицание. Нужно отрицать всё, даже идущее от самой себя, поступать вопреки ожиданиям и не вестись на примитивные ловушки разума. Джейд отрицает саму сущность Джейн Дуглас, факт её существования, свою связь с ней — практически всё, что хотя бы в теории можно отвернуть и погрузить в непринятие, кроме вывода, который напрашивается сам собой: чердак окончательно протёк, раз с такими умопомрачительными спецэффектами крыша падает на голову.       Приходится вспомнить о Нигане — исключительно ради того, чтобы не наслаждаться компанией призрака собственного воображения в одиночку. За прошедший день ему не стало хуже, а значит сейчас он где-то в пределах досягаемости и должен скоро прийти в себя. Логика спорная, но иной Джейд не располагает — она косится на лидера Спасителей с мольбой о помощи, как если бы он стоял на берегу, а она стремительно тонула.       Подобное поведение привлекает внимание Джейн Дуглас. Она жёстко усмехается, подходя ближе к матрасу, на котором расположился Ниган, присаживается рядом с ним на корточки, заглядывая в лицо с настолько приторным беспокойством, что сводит зубы, а пальцы сами собой складываются в кулаки. Что делать с невероятной силы желанием разорвать себя на части? Джейд и раньше не относилась к числу собственных фанатов, а сейчас, глядя на эту дрянь в приталенном красном костюме, и вовсе мечтает избавиться от содержимого своей черепной коробки парой решительных ударов о стену.       — Странно вышло с ним, — почти шёпотом говорит Джейд Дуглас, и на её лице тускнеет то, чего там уж точно быть не должно. Особенно по отношению к Нигану.       — Не смей ему сочувствовать! — Эмоциональный взрыв неслучаен, сочувствие — больная мозоль, и Джейд не позволит топтаться по ней даже самой себе. Без шансов. Видеть на своём лице, пускай и совершенно незнакомом, сострадание к этому куску дерьма — выше её сил. Негодование и возмущение сплетаются воедино, и от этого вспыхивает до одури болезненный пожар в затылке. — Будь хорошим глюком и проваливай ко всем чертям.       На своенравную дамочку вся эта грозность не производит никакого впечатления, более того — кажется, что она вовсе не слышала ничего из сказанного. С густым туманом во взгляде Джейн Дуглас тянется к лицу Нигана, что цветом напоминает асфальт, с приторным томлением касаясь его кожи и большим пальцем обводя щетинистую границу.       В какой-то момент Джейд хочется их оставить: настолько по-ублюдски прекрасно эти двое смотрятся вместе.       — Кто-то же должен, — отзывается мадам через добрую минуту, имея в виду претензию о сочувствии, и в этом ответе прячется неподдельная тяга задеть за живое. Одной игрой интонации Джейн Дуглас умудряется обозначить свою позицию, но зачем-то продолжает давить: — Каждый полицейский — преступник, все грешники — святые, а орёл — это одновременно и решка³.       Глядя на неё и Нигана в совокупности, у Джейд возникает стойкое ощущение, что у этих двоих найдутся общие темы для разговоров, исходящие из обоюдного стремления поставить всё с ног на голову. Дня неё они одинаково токсичны. Обоих хочется держать подальше от себя.       Грудину захватывает острое, с чрезмерной перчинкой, чувство. То ли ревность, то ли зависть — не разберёшь. Джейд воротит от понимания, что между продуктом её больного подсознания и ненавистным мужчиной есть что-то неосязаемое, чего никогда не будет между ней и Ниганом. Что это — сказать сложно, насколько незначительным кажутся различия. Похоже на мир. Гармонию. На спокойствие и спасение, лишённое насилия и травматических привязок.       Слишком хорошо, чтобы быть правдой, но достаточно желанно, чтобы позавидовать.       Её уносит совсем не в ту степь — Джейд прикрывает ладонью глаза, пытаясь отрешиться от своих неуместных чувств и безмятежности Джейн Дуглас, склонившейся над койкой подбитого дьявола, но особо в этом не преуспеть: целый рой мыслей таранит голову. Целый рой, в котором есть парочка особо агрессивных пчёл и несколько пассивных наблюдателей, обратившись к которым можно обнаружить страшное.       Истина пробивает последнюю броню. Ударяется о череп так, что аж в ушах звенит. Когда Джейд убирает руку от лица, её губы мелко дрожат, а во влажных глазах наверняка читается понимание едва ли не всех вселенских законов. События и слова, которые позабылись в связи со смещением внимания в сторону проблем внутренних, неожиданно напоминают о себе и встают в последовательную цепочку, образуя проблему внешнюю. Очередную.       Вспоминается прошлый визит на этот склад, разлагающееся тело непревратившегося Спасителя, мучительное его вскрытие и заключение Карсона. Джейд не может сказать, что знает, как доподлинно оно звучало, но может воспроизвести суть: непонятный газ с нейротоксином, убивающий мозг настолько, что даже механизмы становления ходячими бессильны в качестве «реаниматора» человека. Тотальная смерть. Разложение нейронов и коры головного мозга, атрофия клеток, постепенный отказ нервной системы. Звучит как гастрономический список из того, что ты не захочешь попробовать никогда в жизни.       Она с точностью до мелочей вспоминает разбросанные по полу гильзы и тело неизвестного мужчины, что имел честь вдохнуть ядовитые пары раньше неё. Он ведь выпустил почти всю обойму в дверь, оставляя на ней рваные дыры круглой формы, хотя никаких следов присутствия чужаков в своей обители Ниган не выявил.       Галлюцинации. Конечно же, у него были галлюцинации, и перед глазами стоял кто-то фальшивый, выводящий из себя, путающий все мысли.       Джейд смотрит на Джейн Дуглас. Джейн Дуглас смотрит на неё. Каждая думает о чём-то своём, но общую направленность эмоционального фона выдаёт повисшее в воздухе напряжение. Синхронно они будто бы узнают друг о друге что-то, что не доставляет им удовольствия. Хочется в голос материться от досады, но с губ срывается только тихое:       — С кем ты связался? — адресованное Рику.       Как рядом с ним оказались люди, владеющие чёртовым биохимическим оружием? Как он согласился на это? Почему пошёл с ними в атаку, почему использовал инструмент для чёртового геноцида против людей, которые, как она писала в своей бредовой пьяной смс, были готовы стать на его сторону? Вопросов много. Так много, что от них пухнет голова, и пульсация врезается в затылок как разрывная пуля, сконструированная на коленке, но начищенная до блеска.       Кто ты вообще такой, Рик Граймс?       — Каждый полицейский — преступник, — в тон вопросу, заданному мысленно, повторяет Джейн Дуглас. Она отходит от Нигана, чтобы замереть поблизости в вызывающе-небрежной позе абсолютного равнодушия. — Не говори, что никогда не слышала этой песни.       Джейд путается пальцами в волосах, массируя затылок медленными, болезненными движениями. Она уже может ставить на себе крест? Или стоит чуть-чуть повременить до тех пор, пока не вернётся Эмметт и, выслушав о бредовых выходках её мозга, не разведёт руками?       Ниган, предпочитающий оставаться в стороне, сам того не зная как никогда близок к тому, чтобы потерять ещё одну жену. Только едва ли в честь Джейд он назовёт что-либо. Оскорблённость этим фактом вклинивается между накатившей слабостью и головной болью, вынуждая выплеснуть эмоции хоть куда-нибудь:       — Я помогаю спасать твою задницу в ущерб всем своим принципам, и вот как Вселенная спешит отблагодарить меня за доброе дело?! Даже она, чтоб это всё, ненавидит тебя, раз вместо плюса в карму мне достаётся абонемент на бесплатную поездку по следам съехавшей крыши! — Приходится подойти ближе, чтобы с чистой совестью высказать претензии в лицо предельно равнодушному собеседнику. Лидер Спасителей своим бездействием как бы посылает её нахер, что вдвойне оскорбительно. — Мои поздравления, Ниган, ты доебал даже Вселенную! Если я сдохну из-за того, что наглоталась газа, пока сидела и как соплячка держала тебя за руку, то гарантирую: я буду очень злым приведением, и сам ад, в который ты бесспорно попадёшь, после меня тебе покажется Диснейлендом. Закачаешься. Я обещаю.       Облегчение не наступает. Ноющая боль всё также пытается расколоть череп надвое, но, даже не смотря на это, поток слов выливается с завидным напором:       — В сопливых фильмах люди без сознания слышат, что им говорят, и я надеюсь, что ты тоже слышишь, — сознается Джейд в своей слабости. — Нахожу момент отличным, чтобы сказать: это твоя вина. Слышишь? Это твоя грёбаная вина.       Галлюцинация цокает и качает головой, скрещивая на груди руки с явным посылом «что за тупица!» — другая она, предпочитающая называть себя Джейн Дуглас, может и умеет смотреть на ситуацию здраво и искать причины провала в первую очередь в себе, но настоящая Джейд половину своей жизни винила во всём других и пока не собирается перестраиваться на новый лад. Она зла, не хватает слов, чтобы описать, насколько. Выплеснутый словесно яд не в силах компенсировать ярости, обручем сжимающей грудную клетку, и Джейд переходит к физическому выражению эмоций: от души пинает Нигана, развалившегося на полупрогнившем матрасе. Его рука, опущенная на пыльный пол, податливо покачивается от удара — атаковать это тело сейчас равносильно попыткам раздать несколько хороших тумаков мягкой игрушке. Невозможно выпустить пар на том, кто не порывается дать тебе в ответ смачную затрещину. Так неинтересно, моментально теряется весь смысл.       — Да очнись же ты, мать твою! — рычит Джейд, теряя вместе с терпением последние кусочки рассудка. Она пинает его ещё раз, с большим отчаянием. — Просыпайся, сукин сын! Я не дам тебе отсидеться в твоём жалком мирке, пока меня здесь кроет ебучими галлюцинациями.       Джейн Дуглас, о которой только что так нелестно отозвались, затихает, наблюдая за всем этим спектаклем с ощутимым интересом. За азартным блеском её глаз скрывается рвущее на куски издевательство — так иные маньяки смотрят на своих жертв, пытающихся напоследок закатить знатную истерику и сорвать голосовые связки раньше необходимого.       — Проклятие… — голос сливается со булькающим в горле всхлипом, и Джейд оседает на пол, утыкаясь лбом в грудь Нигана, сминая пальцами его футболку, будто мечтая вытрясти из мужчины душу, которой он даже не располагает. — Посмотри, что ты сделал! Посмотри. Открывай долбанные глаза и посмотри, что сделал со мной. Ты доволен? Ничего же не осталось.       Ничегошеньки не осталось. Ни её принципов, ни стен, на которые можно опереться. Джейд подёргали за все возможные нити, проверили каждый нервный узел. Скульптура Рика Граймса варварски смещена с пьедестала. Небольшие шрамы на полупрозрачной коже, свойственные каждому человеку, сменились огромными полотнами, зудящими, пульсирующими, напоминающими о несказанной боли, причинённой намеренно. Ниган жёг её тело. Резал его. Бросал как кусок мяса под кулаки своих подчинённых. Рвал её на части день за днём, и даже в отключке он не перестаёт это делать. Не успокаивается. Не может найти в себе хоть каплю человечности, не может сжалиться.       — Чтоб ты сдох, — воющим лаем желает она, сцепливая зубы, лишь бы не закричать. — Моя кровь в тебе должна превратиться в кислоту и сжечь тебя ко всем херам. Вот ЭТО я назову сраной справедливостью.       Джейд не выдерживает, молотит кулаками по груди Нигана, с явным удовольствием понимая, что у него останутся синяки. Хоть что-то от неё на память. Хоть кратковременный маячок боли. Она захлёбывается ненавистью, как если бы та оказалась ведром, в котором топят котят, но тут же, через секунду, сдаётся на милость щемящему в каждой клетке ужасу:       — Ты не можешь так со мной поступить. Какого чёрта я должна расхлёбывать это одна?! Это ТЫ сейчас должен ловить приходы с милашкой-семьянином-собой и от этого ехать крышей. Если думаешь, что можешь отъехать на тот свет, пока я здесь купаюсь в дерьме, то нихренашеньки подобного! ТЫ. ДОЛЖЕН. БЫТЬ ЗДЕСЬ, — она то ли кричит, то ли просто воет сквозь зажатое в тисках горло. Звук примерзкий, уничтожающий саму суть поэтичности надрывного тона. — Неужели это так сложно, хоть раз быть не мудаком и отнестись ко мне так, будто я что-то значу? Будь добр со мной хоть один грёбаный раз, не заставляй меня вывозить это в одиночку, я не справлюсь.       Джейд до банального страшно — мозг под действием этого чувства отрубает напрочь. Она наглоталась газа, от которого люди уже умирали; она видит свою стервозную копию, что прямо намекает, что процесс запущен и нейротоксин взялся за своё; единственный врач уехал, рядом нет никого, способного погасить её истерику. Всё это сваливается в огромный снежный ком, и потребность в Нигане в секунды возрастает до таких отметок, что пробивает шкалу. Пусть только откроет глаза. Пусть обложит её своим трехэтажным матом, выбесит одной свеженькой издёвкой, но даст какой угодно стимул переключить внимание. Пусть, чёрт возьми, обнимет и пообещает, что док со всем разберётся, и она не будет медленно отбрасывать коньки и видеть всяких сук, мнящих себя идеалом.       Но Нигану плевать: ни один мускул на его лице не дёргается, дыхание всё такое же медленное. Ничего не происходит. Он не здесь. Он где-то там, где всяко получше. Джейд собственноручно придушит его, если пока она тут так чрезмерно нуждается в нём, Ниган смотрит мультики со своей ненаглядной Люсиль в главной роли.       — Ну и пошёл ты, — от отчаяния шипит она. — Спасибо за участие, не следовало так убиваться ради кого-то вроде меня.       Под кожей приступ неподконтрольных тёмных эмоций скручивает в жгуты кости. Вытягивает из них канаты, по которым можно ходить над пропастью, балансировать под куполом цирка уродцев. Джейд дышит часто и беспокойно, напрягая диафрагму до ломоты в солнечном сплетении, когда импульс берёт верх, окончательно подчиняет себе, смертоносной лавиной проходится по сознанию. Она возвращается к креслу, подбирая револьвер. Намеренно медлит, перекатывая по ладоням обжигающий холод металла, после чего дрожащими руками вытряхивает из барабана все шесть пуль. Рассыпает их. Чертыхается во весь голос. Опускается на содранные колени, чтобы было проще шарить по полу. Джейд в этот момент как никогда не контролирует себя. Ею управляет кто-то другой. Что-то другое. Какая-то аномалия, настолько сильная по своей сути, что вышибает из головы всю дурь и берёт бразды правления в свои руки.       Собрав все пули, она заправляет в барабан ровно половину, вставляя их в лоно револьвера через одну. Три из шести. Чистые пятьдесят процентов. Всё или ничего.       — И чего ты пытаешься добиться, королева драмы? — скучающий тон галлюцинации заслуживает лишь нервного подёргивания плечом, мол «отстань, не до тебя». Джейд раскручивает барабан ударом ладони, зажмуривается, с тихим щелчком вставляет его обратно. Она не может предположить, что скажет Карсону, когда он вернётся, но сейчас беспокоиться об этом и не стоит: из реальных людей здесь только она и Ниган, виднеющийся по другую сторону прицела. Всё остальное — пыль.       Джейд перехватывает оружие покрепче, будто опасается, что оно выскользнет из рук в самый ответственный момент. Она жмёт на курок без страха и волнения, всем сердцем ожидая мелодичного в такой звенящей тишине хлопка выстрела, но раздаётся только щелчок.       Вот как, Вселенная? Его жизнь действительно настолько ценная, что ты не хочешь забирать её даже тогда, когда всё этому способствует?       Сказать, что Джейд огорчена — не сказать ничего. Она встречается взглядом с омерзительно довольной Джейн Дуглас, и ей хочется выблевать свои внутренности, лишь бы не походить на эту тварь вовсе. В затылке копошится усталость и глубокое разочарование собой и всей ситуацией.       — По правилам русской рулетки, — мурлыкает галлюцинация, — теперь твоя очередь.       — Думаешь, духу не хватит? — то ли взрывается, то ли хохочет Джейд. Эта курица совсем её не знает, раз бросает такие глупые вызовы.       — Не-а, не хватит.       Револьвер в пальцах теплеет уже к моменту, когда Джейд во второй раз крутит барабан и, защёлкнув его, тянет к своей голове. Приставляет дуло в удобную ямку под подбородком и делает глубокий вдох. Телу не нравится. Тело не в восторге и приветствует это жест дрожью в руках, помутнением зрения и частым стуком сердца. Тело боится и никак не может уяснить, что они уже покойники, вопрос только во времени — здесь и сейчас или через некоторое время, когда нейротоксин из злополучного газа сожрёт последние доли мозга.       — Мне посчитать, чтобы тебе было проще собраться с духом? — с приторной заботой интересуется Джейн Дуглас.       Джейд справляется с этим сама: она неторопливо перекатывает по языку цифры, пытается объяснить себе бесполезность панического ужаса и решает, что нужно сделать что-то на случай, если револьвер всё же выстрелит. С последним желанием, правда, возникают определённые сложности — она не отказалась бы от пачки жирных чипсов напоследок. Они наверняка есть в соседней комнате, но за ними лень идти, поэтому, бросив ломать голову, Джейд ставит себе ультиматум: никаких последних желаний. Смерть — не билет на самолёт первого класса, где ты можешь воротить нос от предложенного и вносить свои требования, а односторонняя сделка, по итогу которой тебя выносят вперёд ногами.       Нет смысла ждать неизбежного, если тебя готовы забрать уже сейчас. А её — уж сомневаться в этом не приходится — на той стороне ждут давным-давно. К моменту, когда она досчитывает до пяти, собственная слабость душит, не жалея силы. По виску ползёт тяжёлая капля пота, но Джейд всё равно не сдаётся — втягивает воздух носом, прикусывает язык для пущей смелости и опускает дрожащий палец на курок.       Так или иначе, вся жизнь — это игра в русскую рулетку. Ничего страшного не произойдёт, если она притворится совсем глупой и воспримет это буквально.