Чёрное и белое

Даже не пытайся усмирить своих демонов, Но всегда держи их на привязи. Hozier — Arsonist's Lullabye

      Дорога занимает около трёх часов, и в такой компании это равноценно вечности. Ниган, наплевавший на все требования Карсона не нагружать раненую ногу, уселся за руль, но уже на трети пути предложил рокировку, усадив Эмметта на водительское место. Засранцу больно. Или, может, у него кружится голова и двоится в глазах. Может, он не может сосредоточиться. В любом случае, о слишком много гипотетических «может» разбивается петушиное стремление Нигана доказать, что он твёрдо стоит на ногах.       В машине сквозит, ледяной ветер пробирается внутрь сквозь треснувшее лобовое и разбитое пулями заднее стекло — с такими талантами включать печку бессмысленно, от этого банально не будет толка. Мужчины на передних сидениях преимущественно молчат, обмениваясь короткими репликами лишь при крайней необходимости, и видно, как при разговоре из их ртов вылетает полупрозрачное облако пара. На заднем же сидении расположились трое: Джейд, её психические расстройства и одна ненастоящая, но очень уж додельная мразь. Джейн Дуглас не уходит. Не затыкается. Не перестаёт маячить перед глазами даже тогда, когда Джейд их закрывает. С каждой секундой рвение галлюцинации морально добить становится всё крепче, в ход идут такие приёмы и фразы, от которых волосы встают дыбом — нет, Джейн Дуглас мнимо доброжелательна, пытается лезть и что-то советовать, но никто не нуждается в её мнении.       За первые сорок минут дороги, например, Джейд успевает выслушать около пятнадцати претензий. Не помогла своему школьному другу, когда он пытался слезть с забористой дури; прикончила сестру, мотивируя это высшей формой любви; в двадцать три разосралась с родителями до такой степени, что те, вроде как всерьёз, пообещали вычеркнуть её из завещания… Это — крупицы того, что несёт глюк, но эти крупицы складываются в клейкий ком, который ни выплюнуть, ни проглотить. Всё, что говорит Джейн Дуглас, не совсем обычный разбор полётов, а недовольство. Насмешка. Намеренное принижение, абы как спрятанное за стремлением разложить все недостатки по полочкам.       Джейн Дуглас подводит к мысли: взгляни, как ты отвратительна.       Джейн Дуглас хочет её смерти. Чтобы Джейд сама, своими руками, всё же довела начатое на продуктовом складе до конца. Пустила себе пулю в рот и позволила занять своё место. Галлюцинация явно претендует на что-то: сложно не заметить, как любовно, с томлением и блеском в глазах она поглядывает на Нигана. Это выводит из себя. Вынуждает стискивать зубы до скрипа, глотать рвущиеся из глотки слова, разжёвывать их во рту, пытаясь не издать ни звука.       От болтовни Джейн Дуглас отвлекается лишь для того, чтобы протянуть руку и коснуться гладко выбритого лица Нигана, оглаживая кончиками своих наманикюренных пальцев его подбородок. Пускай с натяжкой, это ещё можно игнорировать — Джейд, наверное, ещё никогда не была настолько сдержанной. Она отворачивается, разглядывая через грязное окно до тошноты серое небо, но не может удержать себя от мимолётного любопытства, и то и дело стреляет глазами в сторону совсем не сладкой парочки. Ниган трёт переносицу и упирает затылок в подголовник переднего сидения, подставляя прикосновениям фальшивки открытую шею. Веки его, вроде как, расслабленно прикрыты.       Джейд приходится напоминать себе, что Ниган не чувствует прикосновений этой мрази в красном строгом костюме, что он реагирует не на них. В такие моменты помнить, что Джейн Дуглас поселилась строго внутри её больной головы — непросто. Галлюцинация нагло вклинивается в реальность, делая вид, что удачно с ней взаимодействует. Делая вид, что материальна, а потому имеет власть куда большую, чем можно предположить.       В таком психотерроре не выдержать ещё и пары дней. Без шансов. Либо срочно нужно что-то предпринимать, либо потихоньку «снимать мерки». Джейд выбирает бездействие, перетекающее в вариант номер два. Безотказный план «немного терпим, а потом умираем» отдаёт ностальгией по временам, когда Ниган вытащил её на ринг против своего прихвостня Роба. Самое начало. Джейд из-за постоянного дежавю кажется, что она, несмотря на свои бурные реакции, всё же испытывает только две-три эмоции. Каждый раз они повторяются, отсюда и все проблемы.       По прибытии на место компаньоны Джейд разбегаются по своим делам. Даже Джейн Дуглас куда-то девается, когда Ниган, выразительно насвистывая фирменный ритм Спасителей, идёт общаться с подчинёнными, а Карсон увлекается невысокой крепко сложенной дамой в сторону для приватного разговора. Погода на улице продолжает сходить с ума, опуская температуру существенно ниже комфортной, и только кожаная куртка, в которую Джейд по-прежнему завёрнута как в кокон, несколько спасает ситуацию. Она же привлекает парочку взглядов, не столько любопытных, сколько искрящихся терпкими предрассудками с налётом интереса. Плавали, знаем. Оказавшись впервые в гостиной гарема, Джейд и сама с таким же скепсисом разглядывала спутниц лидера.       Аванпост оказывается резиденцией заправки Shell, но терминалы стоят чуть поодаль и никем не охраняются, так что, видимо, бензина здесь не осталось. Основную ценность представляет само здание, существенно большее, чем обычно, и более укреплённое — скорее всего, постарались лично Спасители. Джейд не знает, зачем Ниган притащился сюда, но очевидно, что он планирует что-то, требующее подготовки и тщательного руководства людьми.       Она втягивает воздух, охлаждая носоглотку до покалывания в слизистой оболочке. События последних пары дней никак не укладываются в голове, события сегодняшнего дня и подавно. Всё динамичное, смазанное, сумбурное. По-настоящему хорошо было только в момент, когда Ниган подошёл и обнял её со спины. Джейд ни за что не признаётся в этом кому-либо, кроме самой себя, но успокаивающей твёрдости именно этих рук она ждала, когда играла в рулетку. Ниган сгрёб её так естественно, без церемоний, будто бы насовсем, что противиться этому смысла не было. Она бы простояла так вечность, если бы он не начал говорить. Ниган дал подсознательно желаемое и тут же его отобрал — для него это стандартная схема, которая в тот момент показалась больно уж обидной.       — Тебя проводить? — раздаётся за спиной Джейд, и она, обернувшись, встречается взглядом с невысокой дамой в рабочем комбинезоне. Из нагрудного кармана торчит дуло отвёртки, ткань местами затёрта и залита пятнами. Женщина не источает показной доброжелательности, но всё же довольно охотно идёт на контакт, что подкупает: — Я Сара, но если ты не прекратишь пялиться, превращусь в Сариту и продемонстрирую всю мощь вспыльчивости своего народа.       Джейд пытается вежливо улыбнуться, но, кажется, она давно разучилась это делать: уголки губ протестующе вздрагивают и ползут обратно вниз, не задержавшись в требуемом положении ни на секунду. Саре не совсем подходит её имя. Марла — было бы идеально, потому что выглядит новая знакомая как Хелена Бонем Картер в экранизации Бойцовского клуба. Крупные тёмные глаза, выразительные по форме бледные губы, чёрные волосы, неопрятно торчащие во все стороны, видок с лёгким оттенком «не от мира сего». Не хватает только сигареты меж зубов, но это легко исправить.       — Вы просто очень колоритная, — оправдывается Джейд, представившись в ответ. — Напомнили мне кое-кого.       Сара, благо, не пытается узнать, кого именно. Она пожимает плечами, упирает ладонь правой руки себе в талию, наклоняет голову, явно ожидая чего-то. Ах да, она же задавала вопрос…       — Вообще я не уверена, что мне стоит куда-то идти, — запоздало признается Джейд, бросая короткий взгляд предположительно в ту сторону, где сейчас обитает Ниган. Теперь он, судя по всему, её игнорирует, раз за всю дорогу не дал никаких указаний и не отпустил ни одной колкости. — Но предпочла бы убраться с улицы.       Новая знакомая понимающе кивает, перехватывая сползающую с плеча лямку комбинезона.       — Когда la cabeza¹ приезжает, он выкидывает из самой роскошной комнаты Стального Эрика и оседает там. Я доведу тебя до туда, а дальше разберётесь сами, лады?       Вообще-то, Джейд не отказалась бы от отдельного «гостиничного номера», но говорить об этом не к месту. Она кивает и следует за Сарой, прилежно выслушивая, кто здесь за что отвечает, где находится душ и обеденная комната, как можно быстро сориентироваться, куда идти, если заблудился. Аванпост, к слову, совсем небольшой, и сомнительно, что в нём можно потеряться. По сравнению с главной базой Спасителей — это просто провинциальный магазинчик у дороги; заплутать в нём равноценно потере пути среди трёх полок с жвачками, выстроенных около касс. Сара, как становится понятно из беседы, коренная мексиканка и переехала в Штаты только тогда, когда заграбастала видного американца себе в мужья. У них был маленький дом в Техасе, внедорожник среднего класса и большая собака, наводящая на соседей ужас. Потом начался апокалипсис, с розовой мечтой о цивилизованной жизни пришлось расстаться, как и с мужем; когда Сара, спустя год скитания в одиночестве, разбив в хламину свой джип, попала к Спасителям, кто-то научил её паять провода, и с тех пор она загорелась этой работой, став пускай не лучшим, но всё же весьма ценным электриком.       «Самой роскошной комнатой» оказывается помещение раза в три больше крошечной кладовой: от гостиничных условий здесь только большое пластиковое окно и одноместная относительно новая кровать. Деревянный стул без одной ножки, перекошенный и придвинутый к стене, а также металлическая тумбочка годов этак из семидесятых прошлого века отдают даже не придорожным мотелем, а армейской казармой. Ну, ещё здесь имеется кассетный магнитофон, задекорированный под самое простецкое радио.       Джейд чувствует эмоциональный подъём, когда Сара оставляет её в одиночестве. Всю дорогу приходилось слушать трёп Джейн Дуглас, затем участвовать в разговоре с электриком аванпоста, и остаться наконец в тишине — просто блажь. Такое чувство, будто из твоей головы свалило сразу несколько личностей, и ты стал на шаг ближе к нормальности. Конечно же, это совсем не так: с каждой секундой бездействия нормальность становится всё более недосягаемой. Стоит сказать кому-то. Стоит отыскать Карсона и дать ему знать об отравлении газом, стоит поставить в известность Нигана, может быть — даже позволить вновь обнять себя, чтобы успокоиться. Но Джейд не торопится. Она расстёгивает молнию и выбирается из тёплого уюта чужой кожаной куртки, вешает её на спинку стула, выкладывает в тумбочку некоторые вещи, привезённые с собой, и падает на кровать. Есть такой типаж, который, даже истекая кровью из отрубленной ноги, будет до последнего тянуть и надеяться, что заживет само. Таких людей, чаще всего, притаскивают в больницу родственники на той стадии, когда уже поздно: врачи только разводят руками, говоря, что стоило обращаться раньше, но даже это не случай Джейд. Тем людям хотя бы могут попытаться помочь. Карсон же довольно ясно дал понять, что он бессилен и не может спрогнозировать течение интоксикации, даже в теории предложить схему лечения. Смысл тогда говорить кому-то? Джейд не хочет быть объектом экспериментов или урной для жалости. Она планирует поваляться пару минут, а потом немного освоиться в пределах комнаты, которую придётся делить с Ниганом, но засыпает, так и не подняв головы с тонкой, но провокационно мягкой подушки.

***

      Кошмаров в этот раз нет. Чёртова сестрёнка со своими песнями прямиком из ада видимо подустала приходить каждую ночь, как и сама Джейд подустала её лицезреть. А может быть, всё намного проще: последнюю неделю удавалось поспать некрепко, лишь урывками, что и сказалось на сновидениях. Мозг настолько вымотался, что предпочёл «разрядиться» и демонстрировать только помехи в эфире.       За окном уже давно успело посветлеть, но Ниган, судя по тому, что куртка висит в том же положении, в котором Джейд её оставила, так и не соизволил появиться. Дела, которые он решает, похоже слишком глобальны, и это удручает: чёрта с два этот ублюдок стал бы так носиться, не имей это отношения к вопросу противостояния с александрийцами. Ситуация набирает обороты слишком стремительно, стороны делают свои ставки, разрабатывают тактики, переставляют фигуры на доске, готовясь к эндшпилю. Джейд — по-прежнему ферзь, только никак не может определиться с цветом. Скорее всего, она теперь что-то вроде запасной фигуры, вложенной в общий набор про запас, но никогда не используемой по назначению. Это дал понять Ниган. Никто не станет посвящать её в готовый план, не позволит высунуть и носа дальше очерченных границ. Дорога на передовую закрыта, но не сказать, что Джейд туда особо рвётся. У неё хватает своих проблем здесь, в тылу, в тёмном узком футляре для запасных фигур.       Выбраться из кровати непросто. Затруднения не столько физические, сколько психологические: стоит, кажется, пошевелиться, и вчерашние кошмары наяву сожрут тебя с потрохами. Ожидая, что это всё же произойдёт, Джейд подскакивает, крепко зажмурившись — если что, мол, то лучше сразу, без тягомотины. Но пока всё подозрительно тихо, внутренние счётчики Гейгера мечутся внутри строго отведённых шкал, а галлюцинации несколько опаздывают на смену. Никакого особого буйства нет даже внутри черепной коробки.       Такой роскошью нужно пользоваться, использовать это время для анализа и поиска истины, а потому решается отправиться в место, типично к этому располагающее — в душ. С тем, чтобы найти нужную дверь, особых проблем не возникает: стоит сказать спасибо экскурсии Сары и небольшим размерам аванпоста. В душевой обнаруживается одна рабочая кабинка с наполовину съехавшей дверцей, которую заклинило и к тому же покосило внутрь, сняв с оси. Мысленно Джейд отнимает у этого отеля две имеющиеся у него звезды.       Хлынувшая хорошим напором вода заставляет завизжать. Она ледяная, как кубик льда, когда у тебя чувствительная эмаль зубов, или как снег, который тебе в минус двадцать пять забросили за шиворот. Невыносимо ледяная. Само озеро в центре ада² по сравнению с этим — просто детский бассейн с чуть прохладной водичкой.       Отпрыгнув, Джейд больно врезается обожженным участком спины в дверцу, и не сдерживая себя матерится трясущимися губами. А жидкий азот всё продолжает лить с потолка. Он обжигает кожу похлеще кипятка, и нечеловеческих усилий стоит податься вперёд, чтобы повернуть кран в исходное положение под ритмичный аккомпанемент постукивающих зубов.       Будем считать, что душ она приняла.       На полпути к выходу над Джейд берёт шефство хроническое упрямство, и она возвращается обратно, повторяет все манипуляции, только в этот раз не ударяется о перекошенную дверцу, завалившуюся внутрь, и не позволяет себе выключить воду. От такого бодрящего решения льдом покрываются нервные окончания, а мышечная дрожь завладевает сначала икрами и плечами, а затем всем телом. По лицу капли воды и вовсе хлещут наотмашь, ударяясь о кожу как крохотные разрывные пули — на своих слабеющих ногах Джейд успешно стоит лишь потому, что упирается ладонью в стену и этим обеспечивает себе дополнительную точку опоры.       Тот, кто придумал байку, что холодный душ отрезвляет, явно немного лукавил: «трезвость» временная и исчезает сразу же, как только на горизонте маячит риск переохлаждения.       Промерзает она до костей. До такого состояния, что, выбравшись из тесной кабинки, перед глазами всё отчасти мутное, а мыслительный процесс идёт с задержкой. Следующая остановка, наверное, станция «обморок», но Джейд предпочитает выпрыгнуть на ходу. Она натягивает поверх влажного тела ненавистное платье, местами на котором можно обнаружить пятна крови Нигана — ничего другого, чтобы надеть, всё равно нет — и плетётся обратно в комнату, для себя констатируя, что ни на грамм лучше не стало. Усталость приходит чуть позже озноба, но она весьма сильна, чтобы компенсировать своё опоздание.       Поиск ответов теряет свою стратегическую важность, сменяется ленью и апатичностью. Это уже не состояние «Кто я всё-таки, мать вашу?», а скорее «Кем бы я ни был, я задолбался».       В «покоях» за время отсутствия ничего не меняется: расположение вещей позволяет понять — Ниган так и не приходил. Джейд ждёт его появления то ли как сварливая жена, караулящая мужа с гулянки, то ли как собака, забытая хозяином в закрытой машине на солнцепёке. Вероятно, истина где-то посередине.       Разогнать тишину решается с помощью магнитофона — не столько хочется музыки, сколько узнать, работает ли он. Судя по тому, что рядом в пластмассовом футляре обнаруживается кассета, кто-то, останавливающийся здесь ранее, большой любитель забить фон чем-нибудь мелодичным, а значит проблем с воспроизведением у старенького прибора быть не должно.       Стоит ли вот только устраивать себе это глупое развлечение, притворяясь, что всё достаточно хорошо, чтобы слушать хиты давно минувших дней?       Она не знает. Это удобный ответ сразу на все вопросы к самой себе. Джейд хочет узнать, что творится за пределами этой комнаты, по каким таким сверхважным делам исчез Ниган, какие мысли у Карсона по поводу всего этого, но в то же время, она не хочет выходить из комнаты. Боится в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Участие в чём-либо, общение с кем-то, любые социальные контакты прямо или косвенно ведут к возникновению новых проблем. Новых переживаний и чувств, психика от прошлых из которых до конца ещё не восстановилась.       Сегодня затворничество определённо Джейд по вкусу.       Она жмёт на кнопку воспроизведения, хотя внутренняя чуйка умоляет не делать этого. Старый магнитофон поскрипывает и щёлкает, прежде чем начать проигрывание, но даже после немного шуршит, искажая часть звуков. Немногие могут похвастаться и таким, поэтому всё в порядке. Вначале мелодия плавная и очень спокойная, такая, что она бы усыпляла, играй по вечерам, но потом это сменяется взрывным буйством, психозом.       Джейд не может пошевелиться. Куда-то в область живота ноты вкручиваются как свёрла, вращающиеся на предельной мощности. Знаете, какая песня играет?       Блядский Майкл Джексон. Его грёбаный «ловкий преступник». В очередной раз хладнокровно убитая Энни. Песня прямиком с того света, прямо как Джейд любит.       «Когда он влез в окно, раздался громкий звук»;       «он проник в её квартиру, оставил пятна крови на ковре».       Сколько бы она не говорила, что помнит этот убийственный мотивчик, всё это — ложь, потому что сейчас каждый визг мелодии и её такой же резкий спад звучат совсем иначе. Музыка, которую мы проигрываем у себя в голове, всегда звучит по-другому, нежели в реальности.       «Она сидела за столом, он видел, что она беспомощна…»;       «Она бросилась в спальню, была сбита с ног»;       «Это была её погибель…»       Стоит выключить. Выключить нахрен. Расколотить голыми руками чёртов приёмник, вышвырнуть его в окно, но Джейд просто стоит. Трясётся от ужаса, зажмуривает глаза, кусает себя за щеку, но стоит. Слушает. Заново знакомится с фаворитом плейлиста своей мёртвой сестрёнки.       «Энни, с тобой все в порядке?»       «Ты в порядке?»       «С тобой все в порядке, Энни?»       — Тебе не нравится песенка? — издевается Джейн Дуглас, объявившаяся как раз вовремя. — Напоминает тебе о Мии, да?       — Отъебись, — шепчет Джейд настолько враждебно, насколько только может, — не хочу слышать о ней от тебя.       «Ты ответишь нам, что у тебя все хорошо?»       — Почему? — продукт подсознания с истёкшим сроком годности никак не успокаивается. — Потому что я, то есть, ну, идеальная ты, никогда не убивала свою сестру? Потому что моя Мия, Мия из твоих фантазий, жива и пытается выбить место в частной школе для двух своих ребятишек? Поэтому?       «Энни, с тобой всё в порядке?»       «Ты в порядке?»       — Именно поэтому, — рычит Джейд. — Заткнись нахер.       — А-а-а, — понимающе тянет Джейн Дуглас. — Хочешь насладиться хитом. Я понимаю. Помолчу.       Когда она замолкает, дышать легче отнюдь не становится. В теле словно замещаются атомы на что-то другое, инородное, на что-то, чему не нужен кислород. По диафрагме прокатывается судорога. Джейд готова к тому, что её прямо сейчас вырвет, но ничего не происходит. Только под резвую музыку где-то далеко погибает Энни. Ноги подламываются, стоять трудно. Всё твердит о том, что звуком можно убить.       «Он сбил тебя с ног?»       «Эта была твоя погибель?..»       — Может, вырубишь эти завывания? Для пиздостраданий здесь есть ты, — раздаётся из-за спины.       Джейд, от неожиданности подпрыгнув, оборачивается и смотрит на Нигана с непониманием. Даже она, со всей её пламенной любовью к Майклу Джексону, не может назвать звуки его голоса завываниями. Связи с реальностью в такие моменты трещат по швам, сложно понять, что вообще происходит. Ниган выглядит недовольным, его будто бы действительно злит эта чёртова песня, но совсем по иным причинам. На его уставшем посеревшем лице только негодование, которое направлено то ли на магнитофон, то ли на Джейд.       «Энни, с тобой все в порядке?»       «Ты в порядке?»       «С тобой точно всё в порядке, Энни?»       Ища способ, который поможет разобраться, она берёт с тумбочки кассетный футляр, поворачивает его в ладони, разглядывая обложку. Если верить ей, этой маленькой цветной карточке, вложенной в мутный пластик, то в приёмнике сейчас студийная запись альбома группы «No doubt».       Но ведь это ни о чём не говорит: кассеты всегда перезаписывали, либо же всегда путали коробки от них, мало кто на самом деле следил за порядком в своих музыкальных закромах. Джейд мотает головой, пытаясь стряхнуть с себя отвратительное ощущение, предчувствие, переливающееся ужасом и отдающее дрожью в руках. Вслушивается в прыгающий ритм и замораживающий кровь вокал Майкла Джексона, чтобы под ним обнаружить приятный девичий голос солистки «No doubt». Гвен Стефани, так иронично в этот момент исполняющая свою песню о потере единства с лучшим другом³, постепенно вытесняет всё остальное, и уже через мгновение Джейд слышит только её, оказавшуюся в до боли знакомой ситуации.       Пальцы сами собой жмут на кнопку паузы, пока от глобальности этой галлюцинации пульсация врезается в черепную коробку. Теперь даже долбаные песни мерещатся, как скоро обманки мозга будет не отличить от реальности совсем? Джейд в самом что ни на есть плохом смысле ошарашена. Она не думала, что будет так. Не могла предположить, что до такой степени психику будет ломать. Она не может сфокусировать взгляда на Нигане, который проходит мимо неё совершенно, до тошноты равнодушный, и падает на кровать, прикрывая глаза ладонью и этим, видимо, собираясь полностью дистанцироваться. Для него не происходит ровным счётом ничего странного, когда же для Джейд каждая секунда оборачивается сущим коллапсом, игрой на и без того расстроенных струнах-нервах.       То, как Ниган игнорирует  — просто напросто доедает последние нервные клетки, заставляет неосознанно жалеть о его спасении. Не стоило. Она крупно облажалась, когда спасла его, но вместо сожалений в теле тлеет обида: пусть бы торчал на том свете и сколько угодно размахивал в своих фантазиях ненаглядной Люсиль.       — Ты злишься на меня? — этот вопрос, для начала произнесённый мысленно, звучал куда более твёрдо, чем по итогу вслух: и формулировка сразу оказывается дурацкой, и в порывистости читается что-то больно уж унизительное, с послевкусием необходимости.       Когда Ниган лениво убирает от лица ладонь, Джейд замечает, что он хмурится. Не хочет идти на контакт? Считает вопрос идиотским? Здесь может быть всё, что угодно, но выбирать особо не из чего — многое твердит, что инициировать разговор не стоило. Ниган молчит почти целую минуту, прежде чем обнажить в кривой улыбке свои белые зубы.       — Каждый раз, когда ты открываешь рот, — так просто заверяет он, будто речь о рутинном когда-то процессе, вроде мытья посуды или выноса мусора.       Джейд душит на корню порыв шмыгнуть носом. И вот на этого человека она собиралась положиться, когда предложила свою кровь для переливания? Помогала ему, чтобы он в дальнейшем хоть как-то помогал ей? Какой дегенерат вселился ей в голову в тот момент? Ниган ведь терпеть её не может. Неужели она думала, что что-то изменится?       «Нет», — мысленно опровергает Джейд, — «не думала».       Следом приходит ещё один вопрос, возникший в черепной коробке будто бы с подачи Джейн Дуглас. Зачем, в таком случае, сейчас Джейд пытается выяснять что-то? Лезет к Нигану, скрипя зубами от отсутствия какого-либо привычного внимания с его стороны?       Факты как никогда прямолинейны, но здраво воспринимать их мешают внутренние сомнения. Неужели всё дело в дефиците внимания? Люди с подобным «диагнозом» склонны творить разную дичь, но… Ниган? Джейд не догадывается, зачем ищет его одобрения прямо сейчас, и не уверена, что делает это вовсе. Просидев на цепи в Святилище, она так и не научилась чувствовать ту грань между потребностью в общении с определённым человеком и неумением уживаться с собой в одиночестве.       — Противоречишь себе, — экспертно соглашается Джейн Дуглас. — Могу облегчить страдания и рассказать, как всё есть на самом деле, чтобы старенький процессор в твоей голове не перегрелся окончательно.       Джейд адресует этой суке, метящей на роль карманного психоаналитика, убийственный взгляд, когда замечает, что Ниган пялится в тот же угол. Сначала кажется, что он тоже видит галлюциногенную гостью, но потом включается логика. Происходит это примерно тогда, когда его по-прежнему нахмуренные брови сдвигаются к переносице, а взгляд, содержащий немой вопрос, переползает на Джейд. Чертыхаются даже голоса в голове, настолько обезоруживающим оказывается ужасающее понимание: Ниган начинает что-то подозревать. Перспективы, рисуемые этим, угнетают.       —Я… — стоит выложить всё как на духу, но уже привычно обнаруживается явный дефицит смелости и всего, к ней прилагающегося. Во рту мгновенно пересыхает, и Джейд приходится вернуться к ответу на вопрос про злость, — я не об этом.       Она в самом деле спрашивала не про это. А про здесь и сейчас. Про них двоих в конкретной временной точке, ограниченной ситуационной кривой.  С каких пор появилось это ужасно звучащее «они»? С каких пор для укладки в голове этого «они» появилось не только место, но и все условия? Джейд тяжело вздыхает и, не намереваясь искать ответы, выбирает любимый способ справляться с тисками реальности:       — Забей, — отмахивается она, поджимая губы и отрекаясь от желания узнать причины игнорирования. Бегство — прекрасная стратегия в любых обстоятельствах.       Бежит, похоже, и Ниган. Или же ему просто плевать, что вероятнее. Он равнодушно пожимает плечами, подсовывает согнутую в локте руку под голову и закрывает глаза. Не верится, что он собирается спать, скорее просто лежать, вертеть в голове планы по расправе над Александрией, и раздражать ровными движениями своей грудной клетки. Ублюдок. Джейд до скрипа пластика сжимает в руках кассетный футляр, но успокоиться это не помогает. Внутри бунтует столько эмоций, и их как всегда не назвать уместными. Джейн Дуглас, чувствуя это, как стервятник чувствует обнажившуюся свежую плоть, многозначительно хмыкает и скрещивает руки на груди. Готовится к спектаклю. Только из-за этого Джейд не собирается давать волю своим чувствам. Она заточает их в клетки внутри себя, огораживает колючей проволокой, закрывает на несколько ржавых шпингалетов, тянет из недр своей головы что-то, отдалённо напоминающее рассудительность, и вместо того, чтобы запустить футляр для кассет в стену, как того требует нутро, возвращает его на тумбочку. К чёрту, от греха подальше. Потом щёлкает кнопкой на магнитофоне, окончательно выключая его, поворачивается к стене так, чтобы можно было упереть в неё затылок, прикрывает глаза и ладонью поглаживает кожу в районе ключиц, под которой гулко звенят напряжённые нервы.       Интересно, на сколько её хватит? Без опоры, определённости, без кого-то рядом, готового помочь. Джейд же загнётся. Быстрее, чем загнулась бы, располагай хоть какой-то помощью со стороны. Отчаяние жгуче пляшет в переносице. Рик кинул Джейд. На Нигана не положиться. Себе она доверять давно не может. Исход, которого она заслужила. Стоило умереть давным-давно на своих условиях, а не так, как предлагает чокнутая судьба.       Протяжный скрип кровати заставляет открыть глаза. Ниган собирается куда-то. Когда за ним закрывается дверь, Джейд пытается сдержать слёзы и убедить себя не реагировать столь остро на такую мелочь. Не выходит ни первого, ни второго. Ниган добился своего: привязал её к себе, вынудил зависеть сразу во всех смыслах, привёл ситуацию к тому, что Джейд чувствует себя растерзанной, когда он уходит, не уделив ей должного внимания, не оказав поддержки или даже на худой конец не выбесив, как это бывает обычно. Тот, с кем у тебя настолько стабильная ненависть, не должен так себя вести.       Ниган начал играть против кого-то ещё — против Рика — прекратив этим самым играть против неё. Джейд стала более бесполезной, чем когда-либо. Почему именно в этот момент от неё отрекаются сразу все? Почему не раньше, не позже, почему сейчас, когда мозг плавится от воздействия неизвестного газа, когда кошмары — скорее закономерность, чем случайность, когда силы терпеть уже на исходе? Будь оно всё проклято. Эта реальность, люди в ней, всё то, что обеспечивает функционирование законов мироздания. Должно быть, апокалипсис случился именно по этой причине: бог или иные высшие силы просто задолбались. Им надоело смотреть на то, что стало с миром, который они сотворили.       Джейд промокает уголки глаз, ловя себя на мысли, что даже истерить она больше не может. Всё, приплыли. Казалось бы, эта склонность должна продержаться до последнего, но нет, она отваливается первой. Джейд двигается к кровати и садится на неё с неестественно ровной спиной, как если бы проглотила металлический прут. Теперь всё времяпровождение будет сводиться к этому: постоять возле стены, сесть на кровать, полежать на кровати, встать, обойти комнату, повтыкать в магнитофон. Всё. Больше развлечений не найти. Нет, можно было бы конечно выйти наружу, поболтать с Сарой, но… Кому это нужно? Кому перед потенциальной смертью охота укреплять новые знакомства и быть приветливым? Точно не Джейд.       Щелчок двери привлекает внимание к вернувшемуся Нигану — он, оказывается, в этот раз отлучался ненадолго. Джейд не успевает в полной мере оценить выражение его лица, когда в неё летит какая-то тряпка, поймать которую, разумеется, не удаётся.       При более детальном изучении в том, что изначально принялось за тряпку, обнаруживается растянутый свитер большого размера. В нём ходили, наверное, днями напролёт, сотню раз стирали, не соблюдая условия температурного режима и количества оборотов при отжиме — иначе не объяснить этот внешний вид. Не понятно, где Ниган нашёл сие чудо, но возникает ощущение, что он просто сходил и снял его с кого-то. У людей такого толка всё поразительно просто.       — Зачем?.. — не понимает Джейд.       — Не я постоянно мёрзну.       О, так это акт милосердия, гнилое меценатство в декорациях апокалипсиса. Блестяще. На продуктовом складе Ниган чуть ли не размазывает её по стенке, потом пренебрегает её обществом, а теперь думает, что один старый свитер может спасти ситуацию? Пар валит у Джейд из ушей.       — Какая забота!.. — ехидно удивляется она, пускай концентрация яда в голосе и слабовата.       Нужна встряска, скандал, родная феерия, чтобы прийти в себя. Может быть, это поможет, окажет хотя бы временный эффект. Лицо Нигана ожесточается, даруя надежду на возврат к привычному, но за этим не следует ничего, за что можно было бы зацепиться:       — Какая к ху­ям забота? — в фирменной манере интересуется он, раздражённо кривя губы. — Я заебался слушать, как стучат твои зубы. Раздражает.       Запал лезть «в драку» сдувается, как некрепко завязанный воздушный шарик. Появляется желание отвести взгляд, спрятаться, снова начать корить себя за начатый разговор, но использовать бегство дважды за последние пятнадцать минут — некрасиво ровно так же, как идти с козырей против одного и того же человека уже во второй раз за партию. Неловкость почему-то сильна и прогрызает свой путь к речевому аппарату.       — Ну, и какая сволочь уже успела испортить тебе настроение? — контраст между предыдущей претензией и этим вопросом, озвученным на выдохе, слишком резкий. Раньше непоследовательностью их общения заправлял Ниган, но теперь, похоже, Джейд временно перехватила лидерство.       — Ни за что не догадаешься.       — Догадаюсь, — понимающе кивает она, сжимая в пальцах ворсистую ткань свитера, будто нервничает настолько сильно, что не может держать себя в руках. — Я.       Того немного профессионализма, что есть в Джейд, хватает, чтобы заподозрить подвох в собственной интонации — двойное дно настолько очевидно, что автоматически теряет весь свой смысл. Остаётся только гадать, услышал ли Ниган этот крик о помощи, вибрирующий резонанснее обычного.       В такой момент хочется добиться чего-то вроде «нет, ты меня, конечно, бесишь, но не постоянно» или на худой конец «задолбала ныть по придуманным причинам, которые не имеют никакой важности, успокойся». Что-то обнадёживающее. Отрезвляющее. Что-то, за что можно держаться, как за уступ над пропастью, и оттянуть момент падения. Джейд сейчас готова проглотить любую ложь, даже если она будет приторно скрипеть на зубах, но Ниган не пытается проявить участие. Он молчит, очевидно имея в виду, что она и правда постоянно портит ему настроение, жизнь и вообще всё, с чем взаимодействует больше пары секунд. Даже если это правда, неужели нельзя на пару секунд организовать хоть хреновую поддержку? Ответ приходит сам собой: нельзя. Постоянное притворство больше не распространяется на Джейд. Она прокручивает в памяти последние, наверно, полторы недели, и приходит к выводу, что Ниган, кажется, вовсе перестал притворяться с ней. Театральщина, что так раздражала первое время, больше не бросается в глаза и создаётся впечатление, что она вовсе исчезла. Если Ниган в ярости — он в ярости; если спокоен — это никак не искажается драмой «для галочки». Все эмоции, всё, что он позволяет себе демонстрировать, в кои-то веке похоже на правду. Наверное, именно так выглядит момент, когда человек приподнимает свои психологические щиты, чтобы впустить тебя.       Эта мысль обескураживает. Джейд уделяет слишком много внимания мелочам, но она не умеет с ними обращаться, поэтому как итог — жуткий мандраж, перемежающийся со страхом ошибиться в выводах. Почему-то раньше видеть взаимосвязи было проще.       Она сжимает ткань свитера до ломоты в костяшках, но потом рассудив, что это, должно быть, странно, всё же ослабляет хватку и натягивает его на себя поверх ужасного платья, которое за последние дни успело повидать некоторое дерьмо. Вещица оказывается не настолько плохой, как виделось в начале — да, она невообразимо растянутая, почти протёртая на локтях, но изумительно тёплая и может похвастаться высокой и довольно узкой горловиной, что приятно обнимает горло. Ощущения почти как в детстве. Джейд слишком промёрзла в душе, а потому отрицать, что презент пришёлся ко двору, бессмысленно. Она блаженно прикрывает глаза всего на пару секунд, наслаждаясь мягкостью и теплом, когда губы сами собой произносят отрывистое, неуверенное:       — Спасибо.       Это провал, но чёрт с ним. Чем бы Ниган не руководствовался, он заслужил.       — Лучшее доказательство, что мои методы воздействия работают, — усмехается он, — даже ты начинаешь вести себя адекватно.       Вот такой простой фразой можно вернуть желание поцапаться в полном размере. Оно будто никуда и не уходило. Рассуждающего о своём Нигана за приверженность тираническим взглядам хочется выпинать за дверь — с агрессивностью у Джейд сегодня явно неполадки бо́льшие, чем обычно. Она подрывается с кровати, намереваясь исполнить задуманное, но медлит, делая глубокий вдох и подчиняясь внутренним мольбам здравого смысла. Дров ломать не стоит, сейчас точно неподходящее время.       — Чёрта с два это твоя заслуга, — всё, что Джейд себе позволяет. Невзрачная, полная мнимой гордости попытка огрызнуться, и воинственный укор во взгляде.       — Давай взглянем, — предлагает Ниган с обманчивой мягкостью, но металлические отзвуки его голоса намекают, что мирно этот конфликт решён не будет. — Для таких невыносимых и туповатых людей, как ты, наверное всё же немного сложно видеть закономерности, так что я объясню на пальцах. Если бы не я, тебя давно бы доедали черви. Даже твои дружки не выдержали бы долго той хуйни, что ты постоянно творишь, и закопали бы тебя где-нибудь на заднем дворе как блохастого хомячка.       Ниган говорит «дружки», но подразумевает одного вполне конкретного человека, отчего до беспамятства хочется впиться ему в горло. Эта тема — табу, и лезть туда не стоит.       — Скажи спасибо дядюшке Нигану, Джейд, за то, что я всё ещё здесь, хотя погряз в твоём дерьме уже по шею.       — Моём дерьме?! — взвизгивает она, не собираясь мириться с таким заявлением. Иногда внутренние демоны живут отдельной жизнью и в самоволку уходят показывать другим свои острые зубы. — Когда ты последний раз смотрел на себя? Знаешь, в зеркало? Здоровый мужик, у которого нет ни черта, кроме биты, названной девчачьим именем, обмотанной в проволоку как в платьице, и многостраничного списка диагнозов? Их у тебя дох­ре­на, можешь поверить. Люди предпочитают как можно меньше находиться в комнате, если туда входишь ты, и учитывая всё это — это я невыносимая?!       Фитиль гнева прогорел не полностью, и Джейд ещё есть, что сказать. Она делает шаг вперёд, то ли безрассудно, то ли бесстрашно пытаясь наседать физически, и, заглядывая Нигану в лицо с небывалым отвращением, рекомендует, звеня напряжённым голосом:        — Не надо бросаться камнями, когда сам окружен стеклом.       После такого даже сдохнуть больше не страшно: чувство неимоверной гордости собой затмевает всё прочее. Плеваться ядом и словесно защищаться давно стало нормой в их общении, но ещё никогда этого не получалось сделать настолько от души. Как показывает практика, ненавидеть тоже можно от чистого сердца, с чем Джейд успешно справляется.       Лицо Нигана бликует замешательством с нотками необъяснимой эстетики картин Пикассо. Красиво. На эту обманку можно было бы купиться, если бы тёмные демонические глаза не транслировали огонь преисподней. Кому-то знатно влетит через три… Две…       — Любопытно.       Что? Теперь в замешательстве пребывает Джейд. Она только что высказала всё, что думает, а он посчитал это любопытным? Это точно не новый уровень галлюцинаций?       На свои места всё становится, когда Ниган делает к ней шаг. Демоны, позорно поджав хвосты, пытаются заползти обратно за свою ширму благопристойности, притвориться, что они здесь вообще ни при чём, но Джейд, в отличие от этих мелких гадов, непоколебимо стоит на своём и не движется с места. Даже если придётся сыграть роль Дездемоны и трагично пасть от рук собственного мужа, прятаться по углам уже бесполезно, да и надоело это порядком — каждый раз обнаруживать себя морально растрёпанной в окружении стен.       Атаки — физической, словесной, психологической — Джейд ждёт каждой своей мышцей, и терпеть давление ожидания сил практически нет. Решение находится само: атаковать стоит первой. Блестящее, а главное очень «логичное» решение, которое в тот момент кажется единственно верным и полностью обоснованным, заставляет броситься на Нигана с кулаками, налететь на него, подогреваемой каждой эмоцией, что бушевала в теле за последние пару дней. И дело не в эффекте неожиданности (с этим, будем честны, всё же полный провал), а в ядерном вихре, который с каждой секундой набирает обороты, так что какое-то время, жалкие мгновения, Ниган даже не препятствует. Банально не успевает. Джейд лупит его по груди так, что сомнений не возникает — хочет сломать грудную клетку ко всем чертям, ведь сердца за ней всё равно нет. На совсем худой конец хотя бы оставить долго заживающие красно-лиловые синяки.       Будь возможность, сейчас она бы содрала с Нигана кожу и не моргнула и глазом.       Серию истеричных ударов прерывают слишком быстро, чтобы Джейд успела насладиться: сжатые до оледенения кулаки перехватываются тёплыми дьявольскими пальцами, за этим следует толчок назад, и вот её руки прибивают к стене как на распятье. Даже тогда прийти в себя не удаётся. Попытки брыкаться и, кажется, кусаться, приводят к тому, что Ниган вклинивает колено меж её ног и наваливается всем весом, полностью обездвиживая.       Спектакль окончен, немногочисленные зрители могут расходиться, ничего интересного уже всё равно показывать не будут.       Если человек в сильнейшей истерике, вот прям совсем не алё, его нужно скрутить и переждать острый период, чтобы этот невротик не навредил другим и самому себе. С теоретической точки зрения Ниган поступает верно, с фактической же… Его по-прежнему хочется бить, только в этот раз имея на одну причину больше. Джейд кипит. Буквально расплющенная о стену, прибитая почти что намертво, она не обладает и каплей контроля над гневом, особенно, когда в глазах напротив читается опасность. Читается то самое безумие, которое знакомо во временам, когда Ниган жёг ей плечо. Один в один. В сложившейся ситуации это не плохо и не хорошо, всего лишь обычная закономерность. Как и грядущее наказание, без которого явно не обойдётся.       Хватка на запястьях становится чуть лояльнее, но пальцы тут же врезаются в кожу, стоит Джейд пошевелиться. Она готова ко многому, но всё равно выпадает в осадок, когда Ниган, буквально просканировав её лицо своим отрезвляющим взглядом, выдаёт:       — Ты действительно настолько меня ненавидишь? — похоже, не одну её тянет сегодня выяснять отношения.       Вопрос оказывается слишком нестандартным, чтобы его проигнорировать. Джейд качает головой. Нет, это пока не ответ, а лишь подводка к нему, попытка устаканить хаос в голове.       — Настолько… — эхом повторяет она, словно пробует слово на вкус, как сомелье, дегустирующий редкое вино, — довольно туманная мера объёма. Если хочешь услышать ответ, то сфокусируйся и спроси по-другому.       Менять формулировку Ниган не торопится, что одновременно и радует, и огорчает — Джейд не чувствует себя достаточно мужественной, чтобы разбираться в этом вопросе, но достаточно эмоциональной, чтобы мечтать об описании своей ненависти в самых сочных красках. На очередной звоночек противоречия Джейн Дуглас обессиленно взмахивает руками, дует обведённые вызывающей помадой губы и подходит к Нигану, чтобы нашептать нечто неразборчивое ему на ухо. Стоя так близко к ним обоим без труда различимо, что ничего хорошего галлюцинация поведать не может — она хитро поглядывает на Джейд, как самые настоящие сердцеедки поглядывают на проигравших соперниц, и с отвращением морщит лоб. Ещё одна сраная любительница театральщины.       Злость это снимает моментально, словно кто-то щёлкнул выключателем. На её место пробираются скребущаяся о кости слабость, чувство отвращения, нокаутом бьющее в основание черепа, и убийственная, просто уничтожающая в пыль паника. Джейд успокаивается не потому, что выговорилась или её отпустило, а потому, что злость накатывает волнами и сейчас время отлива. Перепады настроения, возведённые в абсолют, наверняка ещё один сигнал скорой смерти: газ, которым люди Рика бросались так, будто это кислородный коктейль и навредить он может только в огромных дозах, нехило так плавил мозг сразу по всем фронтам. Док же сказал, что те, кто находились на улице, отделались более-менее легко, так почему же Джейд ТАК кроет?       Хуже всего, что теперь она чувствует вину перед Ниганом. Он, судя по недавнему вопросу, считает, что проблема в нём, в её неспособности мириться с вещами, что он делал и продолжает делать. Проблема в нём действительно есть, да только совсем не того масштаба. Джейд рвётся на части сама. Да, по тем пунктирным линиям, что Ниган прочертил собственными руками, но сама. Расходится на части как мокрая бумага.       — Мне сложно, — неожиданным для самой себя шёпотом признаётся она, чувствуя, как по пищеводу в горло поднимается ком. Это вроде бы даже извинение. Или просьба о помощи. Или бездушная попытка отвлечь Джейн Дуглас от заигрываний с мужчиной, что ей не принадлежит. — Я больше даже не понимаю, как взрываюсь.       Довесок истины неполон без признания о причинах такого поведения, но озвучить их Джейд не может ввиду предлога, который для себя обозначила ранее. Она не видит смысла.       Ниган вздыхает, что расценивать можно по-разному, и постепенно сдаётся — предположить это можно по глазам, где в тёмно-кофейных оттенках проскальзывает тёплый медовый отблеск. Через секунду Джейд обнаруживает себя в уютном кольце его рук, что оказываются на её спине и успокаивающе поглаживают лопатки. Этот мужчина — один большой контраст. Как никто другой он может быть хладнокровным, вульгарным, жестоким, а в следующую секунду обнимать так, что мир уходит из-под ног и хочется выть. Вот настолько Джейд жалкая, раз разжалобила даже эту скалу. В глазах моментально становится сыро, словно слёзы только и ждали подходящего момента, чтобы выбраться наружу, а дыхание запинается, как, бывает, запинается от волнения перед очень важным событием.       Джейд растрогана и угнетена одновременно, а потому плохо отдаёт себе отчёт, когда обхватывает спину Нигана чуть выше поясницы и смыкает руки в замок, в точности как маленькие дети обнимают наклонившихся к ним взрослых. Искренности порыва в этом ровно столько же, но вот характерной чистоты не хватает.       Чувствует ли она себя как за каменной стеной теперь? Смешно. Конечно же нет. Ниган — это стена, которая падает прямо на тебя, и там подавно нет всей этой чуши вроде «чувства безопасности». Там есть только странное волнение, разбуженное непривычно мирными касаниями, и обманчивый уют, на который, за неимением других вариантов на горизонте, приходится следовать как на свет путеводной звезды. Зависимость в этот момент обостряется, превращается в лезвие, которое режет слишком глубоко. У Джейд в ушах шумит кровь, когда Ниган говорит что-то. Из потока слов удаётся выцепить только:       —… это пройдёт, — звучащее не очень обнадёживающе, но довольно искренне.       — Сомневаюсь, солнышко, — вставляет свои мрачные пару центов Джейн Дуглас.       Джейд роняет всхлип и вжимается сильнее в крепкое мужское тело. Ниган — настоящий. Из плоти и крови, кучи сальных шуточек и тоски по Люсиль. Он живой. Его продуцирует не её больное воображение, не нейротоксин, играющий с полушариями мозга в игру с неизвестными правилами. Просто помнить об этом недостаточно, нужно чувствовать. Чувствовать напряжённые мышцы под руками, стук сердца, ровное, умиротворяющее своей плавностью дыхание, запах. Канули в Лету времена, когда от мужчин пахло парфюмерией с яркими нотками муската, теперь от мужчин пахнет просто мужчиной, и по правде так намного лучше.       Ни тепло свитера, ни тепло Нигана не помогают окончательно согреться, но холод, завладевший телом с момента посещения душевой, несколько притупляется, что можно считать первым шагом к прогрессу. Простояв так какое-то время, Джейд признаёт ситуацию исчерпавшей себя, а потому подаётся назад. Это приносит дискомфорт и щемящую в груди неловкость. Глядя на Нигана несколько ошарашенно, она отрывисто кивает, как если бы говорила «спасибо», но на деле не издаёт ни звука — слова всё равно застрянут в горле.       Столь же немногословным ответом становится взгляд с терпким налётом внимательности и чем-то ещё, какой-то сложной мыслью, замурованной за тёмной радужкой. Сколько у него в арсенале таких нечитаемых взглядов — по-прежнему загадка. Джейд не научилась в них разбираться, и теперь уже вряд ли научится.       — Не у одной тебя едет крыша от этого дерьма, — бубнит Ниган, и от неподдельной искренности этого признания сердце ускоряется вопреки здравому смыслу, — я тоже задолбался, Джейд.       Стоит выплюнуть агрессивное «надо же, бедненький, как тяжело тебе живётся», но она открывает рот, чтобы выдать почти вопросительное:       — Понимаю?..       Джейд сама не знает, понимает ли, но в сложившейся ситуации не может сказать что-то ещё. Феноменальным образом Ниган умудрился расположить к себе: не навсегда, не на месяц и даже не на пару дней, только в рамках «здесь и сейчас», но и этого с лихвой хватает, когда странную расположенность ощущаешь впервые.       — Что будет дальше? — дрожащий голос как ничто другое передаёт всю палитру, начиная от смирения, заканчивая непониманием.       Вопрос содержит больше смыслов, чем кажется на первый взгляд — Джейд интересуется обо всём: о мести Александрии, о куче людей в рядах Спасителей, которые, как и она, отравились газом из аэрозольных баллончиков, о себе и Нигане в конце концов. Переведя все смыслы на общедоступный и отыскав все смутно очерченные намёки, Джейд спрашивает: что будет до того, как я умру и Джейн Дуглас отправит меня на седьмой круг ада⁴ по вип-путёвке? Ей нужно точное содержание последующих пары дней, желательно в красках и цветах, чтобы между галлюциногенными фантазиями и реальностью выбор проще было сделать в пользу последней.       — Без понятия, — натурально теряется Ниган, но совсем быстро определяется с планом действий. То, что этот ублюдок придумал что-то мало относящееся к делу, сразу же становится понятно по расплывшимся в мальчишечьей улыбке губам. — Для начала, думаю, мы должны потрахаться уже наконец.       Джейд закрывает глаза и считает до четырёх — ровно столько успевает, пока ещё может держать свои эмоции под контролем. Следом под веками вспыхивает такая куча всего, что концентрироваться на счёте больше не выходит. Джейн Дуглас, хихикнувшая «соглашайся, ты чего» где-то на фоне, даже не удостаивается внимания, до такой степени хватает прочих проблем и несостыковок — стоит, наверное, быть обиженной, да телом завладело что-то настолько многогранное, что обиды оттуда не вычленить. Да и в общем — не дифференцировать ни одного чувства.       Она открывает глаза, чтобы обнаружить, что Ниган пристально наблюдает. Это даёт понять, что он даже не шутил. В сторону веселье, что послышалось вначале, он чертовски серьёзен и смотрит так, словно ещё секунды три молчания донельзя оскорбят его, разбив большую часть мужского достоинства вдребезги. Ах да, у кого-то же пунктик, что его должны хотеть все…       Ниган — как чума. С лихорадкой, волдырями по всему телу и прочей мишурой по канонам медицинской энциклопедии. Ему можно только подчиниться, сгнить, пропустить инфекцию глубже, как гостя, постучавшего в дверь. Нельзя ответить испанке и мору «нет», только смиренное, удручающее «конечно».       Джейд продолжает смотреть на Нигана взглядом, который кричит о неподчинении, но её пальцы опускаются на его ширинку. Ничего вульгарного — это почти невинное прикосновение, будто бы случайное, но всё же намеренно повторяющееся с неизменной лёгкостью. Таким способом возиться придётся долго, но на затянутые предварительные ласки Джейд не настроена от слова «совсем», а потому в ход идёт артиллерия другой мощности.        В ряду «пан или пропал» выбор падает на самое очевидное — на то, на что падает каждый божий раз. Если бы это была игра в казино, и ставка каждый раз делалась на чёрное или красное, по итогу выпадало бы зеро — самый непредпочтительный, но самый частый вариант.       — До того, как ты пришёл, — на громкости, граничащей с шёпотом говорит Джейд, — я была в душе. Здесь есть только холодная вода, и это было пыткой до тех пор, пока в голове не всплыл ты. — Говорить такое Нигану необычно, слова кусают за язык и пощипывают на его спинке негласным требованием продолжить. — Я трогала себя, представляя тебя рядом в той тесной душевой кабине, куда едва поместилась сама, и от этого мне было очень жарко.       Она поднимает взгляд, движимая одновременно любопытством и умеренным страхом — до стянутой напряжением глотки интересно узнать, какие эмоции пробуждают эти слова в Нигане, но панически не хочется видеть там что-то крепко дурманящее. Его лицо исперещено удивлением, странной разомлённостью,  а в глубине глаз, которые просвечивают насквозь, до самых костей, вспыхивает нечто тёмное и очень дикое. Завораживающее, конечно, но почти убийственное. Против воли и здравого смысла ноющая тяжесть оживает в животе, когда Ниган заключает:       — Врешь.       — Вру, — согласно кивает Джейд, ибо отрицать бес­смыс­ленно. Под таким взглядом она чувствует себя изученной до последней мысли, до финальной точки, полностью. — Но тебе же всё равно нравится слышать об этом, да?       Ответ не требуется — она видит, что нравится. Покажите хоть одного мужчину, который бы не получал морального удовлетворения от болтовни о сексуальных фантазиях с его участием, даже если фантазии эти гипотетические, фальшивые. Под действием смелости, об­ру­шив­шей­ся на голову из ниоткуда, Джейд существенно более напористым движением поглаживает ширинку джинс Нигана, ловя взгляд его заинтересованных глаз, что тут же прячутся за опустившимися подрагивающими веками. Она на верном пути, хоть и совершенно к этому не готова. Готова лишь изводиться ядом, но вместо исполнения своей очередной прихоти ведёт совершенно иную игру:       — Я хотела забыть о многом и просто… чувствовать. Чувствовать тебя, — мысли путаются, перескакивают туда, где им делать нечего, а потому возникшая заминка затягивается. Раньше Джейд могла без труда поддерживать любой грязный разговор, но с того момента прошло много времени, и к тому же… Болтать в таком ключе с Ни­ганом — как-то за гранью. — Твои пальцы, руки, оставляющие на мне синяки, дыхание… Всего тебя. Я представляла, что мы ненадолго позволим себе стать кем-то другим. Без всей этой, — наружу просится «вражды», «ненависти» и «боли», но произнести это вслух ровно что признать проблему. Слишком трудно. Приходится умолкнуть и переключиться: — Только ты и я в какой-нибудь позе, что нравится тебе больше всего.       Джейд клянётся, что не помышляла ни о чём таком, но слова сами собой выбираются откуда-то из грудины и находят отклик в теле, вибрируя и ударяясь о вены. Она не знает, как так выходит. С одной стороны — бессовестно лжёт, прямо на ходу придумывая историю о небывалом желании; с другой — чувствует и эмоционально соглашается со сказанным, как если бы вынашивала эти предложения неделями.       — Когда ты научилась так складно врать? — журящий тон вроде как должен вызывать у Джейд приступ стыда, но как-то не вызывается.       — Когда связалась с тобой и поняла, что это единственный способ спасти хоть что-то в себе.       Говоря это, она не может смотреть ему в глаза, потому что ниже, под гладко выбритым подбородком, притягивая каждую крупицу внимания по шее перекатывается кадык. Будто бы вхолостую, потому что сглатывает Ниган чаще и отрывистей, чем обычно. Джейд к своему стыду понимает, хочет укусить его. Сомкнуть зубы на шее, впиться в кожу так, как впиваются в добычу голодные хищники, смакуя горечь и металлический привкус крови. Прорычать что-нибудь невнятное. Когтями-пальцами прочертить не очень ровные борозды. Разорвать в клочья и уползти в своё логово, чтобы завалиться спать в спокойствии и умиротворении. Будь проклят этот Ниган, который пробуждает в ней дикое животное…       Ей тяжело подпускать его к себе. Всё ещё, по-прежнему. Ничего, кажется, вовсе не изменилось с того момента, когда Джейд была в праведном ужасе от его близости — эта грань, которую приходится переступать каждый божий раз, слишком уж она явная, острая, прочная. Прикасаться к Нигану можно сколько угодно, в любой степени откровенности, но его ответные прикосновения всегда несут потайную угрозу, вынуждают заранее слабеть и подчёркивать свою немощность. Джейд прикрывает глаза и напряжённо сглатывает, проталкивая в глотку липкую слюну, когда чувствует на своих бёдрах широкую ладонь, проскальзывающую под кромку свитера. Сердце гулко стукается о рёбра далеко не из-за возбуждения, скорее от осознания факта, что снова придётся проиграть.       Армагеддон заказывали? Нет? Ну, мы всё равно доставим вам его, не пропадать же добру.       — Идея притащить тебе эту тряпку уже не кажется такой благородной, — делится Ниган с неподдельным недовольством, когда под тяжелой ворсистой тканью обнаруживает ещё и юбку от платья.       Обилие одежды выводит его из себя, заставляет почти потрескивать от напряжения, и с этим он спешит разобраться единственно верным путём — стягивая с неё свитер полным нетерпения движением. Джейд, на мгновение застрявшая в узкой горловине, мечтает остаться там навсегда. Она готова попросить о пощаде, защищая всё, надетое на себе, как последнюю уцелевшую броню, но не может издать и звука из-за кома, вставшего поперёк горла.       Именно тогда приходит запал бороться. Запал проигрывать не в одиночку, а обоюдно. Только благодаря этому удаётся сладить с онемевшими пальцами и лишить Нигана его уже совсем не белой, но по-прежнему дьявольской футболки — так далеко Джейд ещё не заходила, и это волнением сжимает желудок, заставляя теряться то ли в торжестве, то ли в опасениях.       Ладонями она опирается о его голые плечи, фактически греясь о кожу, что по сравнению с её кажется чрезмерно тёплой, и прячет своё волнение, утыкаясь лбом в собственную руку. Учитывая, что с поправкой на незначительные мелочи это выглядит так, будто она упирается головой в плечо Нигана, жест выходит с каким-то излишним здесь посылом, мольбой о защите и как всегда унизительной слабостью, от которой щемит в груди. Джейд чувствует себя не плохо и не хорошо, ей только до обидного тревожно за саму себя. Заранее немного стыдно за то, что она будет испытывать в ближайшее время.       Его пальцы, преодолев подол платья, добираются туда, где так хотели оказаться. Прикосновение к промежности пока лёгкое, дразнящее, такое изнуряюще нежное, что в пору терять опору, но подобного Ниган разыгрывать долго не в силах — обманчивая мягкость сменяется искромётным напором, от которого мысли напросто заливает дешёвым вожделением. «Дешёвым» потому, что в нём ни грамма искренности, лишь банальная реакция тела на приток крови к интимным местам и выброшенные в избытке гормоны. Джейд, избавившись от какого-то шипящего звука в своём горле, впивается пальцами в плечи Нигана, но он грубо сжимает одно запястье, вынуждая ослабить хватку, и ведёт её руку на прежнее место, к своему паху. Не требуя, нет. Направляя. Прося. Так по-нигановски прося, что наверняка останется синяк, к которым Джейд уже привыкла, как к родным.       Она не возмущается. Банально не смеет этого делать, когда пальцы натыкаются на твёрдый как камень бугор на штанах. Вот оно, доказательство. Тебя хотят. Плевать, что лишь в одном смысле, ты нужна.       — Только посмотрите, — звучно усмехается Джейн Дуглас, обращаясь будто бы в никуда. Сейчас «самое время» для галлюцинации, и она, судя по издевательскому тону, прекрасно это понимает. — Сколько же нужно было динамить мужика, чтобы ему было так невтерпёж?       Тихим всхлипом Джейд как бы просит Нигана: «спрячь меня от неё, пожалуйста», но он куда более увлечён делами насущными — его пальцы убийственными толчками распаляют в животе тлеющий пожар, от чего разум плывёт, а ноги слабеют.       Массовая культура заставляет нас верить в то, что после секса всё магическим образом должно стать хорошо, но так это не работает. Секс похож скорее на таблетку обезболивающего — эффект временный и спорный по своей сути. Он не убирает причину, не помогает, орган всё-также болит, но обманутый мозг какое-то время игнорирует проблему. Только и всего. Вот что такое секс на самом деле. Обманка. Джейд, наверное, и в самом деле готова обмануться прямо сейчас, если это поможет ей хотя бы временно. Она ловит взгляд Джейн Дуглас, своего персонального сингификатора скорой кончины, и болезненным шёпотом бормочет, глотая слёзы и прижимаясь к Нигану теснее, исключая между ними последние миллиметры:       — Мне так страшно…       — Я знаю, детка.       Ни черта он не знает. Даже не понимает, о чём она говорит. Лишь лжёт для неё так же, как она лгала для него пару минут назад. Это поддержка? Наплевательство? Нигана стоит поблагодарить или в который раз возненавидеть? Джейд не знает ответа ни на один из этих вопросов.       Она хлюпает носом, выигрывая противостояние с ремнём на его джинсах. Прямо сейчас чёртово плацебо нужно ей как воздух. «Нужно» — убогое словечко без грамма контроля и с послевкусием потребности, стоящей в иерархии гораздо выше физиологической, и это то, чем она располагает в данный момент. Карты на руках плохи до невозможности, но сыграть придётся. Может быть, даже выиграть в одной из партий.       Та рука Нигана, которая не занята вышибанием из Джейд искр, путается у неё в волосах, не причиняя боли наматывая их на запястье. Почему даже вот в таких мелочах нужно провозглашать своё лидерство? Очередной вопрос без ответа. Их можно уже складировать, оставлять «про запас», но не возвращаться никогда впредь. Шершавые, демонически тёплые губы Нигана щекочут кожу между ухом и скулой. Это не поцелуй. Даже не прикосновение. Просто очередная игра на нервах, тест её терпения — где-нибудь в очень распущенных церквях монашек наверняка проверяют таким образом на мысли о блуде. Опаляют дыханием, дурманят невесомым касанием, совсем легонько прижимаясь гладковыбритой щекой. Тянут ладонь к своему стояку, как сделал это Ниган совсем недавно. Провоцируя. Вынуждая не просто вкусить эдемское яблоко, а бороться за его получение.       У Джейд в голове одни греховные мысли, а с дьяволом она и вовсе на короткой ноге, поэтому смысла притворяться божьей послушницей нет — она сжимает бёдра, подаётся чуть вперёд, желая острее чувствовать такие вульгарные прикосновения между своих ног. Это выбивает тихий стон, на который Ниган отвечает мягким поглаживанием её затылка и хитрым смешком:       — Умеешь же ты рвать башню, кексик.       Джейд опускает веки, пытаясь прочувствовать каждую пинту момента, но сильнее всего чувствует мужские пальцы, что выскальзывают из волос и тянут вниз «собачку» на платье. Молния поскрипывает, подчиняясь. Выдох ударяется о зубы, порождая сипящий звук, а мурашек на теле становится очень, просто до неприличия много.       О, нет и… О, да? Протест слипается с одобрением как переваренные спагетти в маленькой кастрюльке, рождая невнятную эмоцию.       Сердце запинается в груди, это и недовольство, и его антипод одновременно. Ниган опускает верхнюю часть платья до уровня живота, с несвойственной ему деликатностью помогая Джейд выбраться из рукавов. Сползающая ткань ножом режет по ожогу, заставляя душить на корню порыв зашипеть от боли, но облегчение наступает сравнительно быстро, ровно в тот момент, когда звучит успокаивающее:       — Тшш… Я знаю, детка.       Опять. Тот же выбор слов, та же интонация, тот же тихий тембр от которого хочется взвыть.  Может, всё это время Ниган действительно знал, что с ней происходит? В таком случае, знает ли он сейчас? Чувствует, что она в полном отчаянии и, живьём съедаемая страхом, ищет любой способ почувствовать что-то более мощное, чем уровень детализации первосортных глюков? Едва ли. Он, возможно, в своих предположениях близок к истине, но в то же время  весьма далёк от неё, чтобы знать наверняка. Джейд жалеет, что не может спросить, и только тихо охает, когда ладони Нигана оказываются на груди. Они не спрашивают разрешения, но и не сильно «наседают», парадоксально сочетая в прикосновениях проявления собственничества и ласки. Она же в ответ обнимает своего мужа за шею — это подходящий момент, чтобы вспомнить, кем они приходятся друг другу по «официальной» трактовке, и с грустью осознать, что первая брачная ночь сквозит жуткой безнадёгой внутреннего мира. Вряд ли в их случае могло быть как-то иначе.       Ниган тем временем настаивает на полном избавлении от платья, и остаётся только ему подчиниться, переступая через упавшую к щиколоткам ткань.  Вот и всё, Джейд осталась без брони. Хреново ли это? Да. Беспокоит ли её это? Уже нет. Сложно беспокоиться о таких мелочах, когда кровь в венах закипает и бьёт в голову. Единственное, о чём она переживает — Ниган. Хочется, чтобы он тоже был раздет полностью. Хочется, чтобы всё было по-честному. Кожа к коже и вся эта лабуда из женских романов.       Когда она даёт знать об этом, естественно становится немного неловко — в первую очередь потому, что Ниган реагирует на услышанное так типично красочно, как реагирует обычно на что-то очень лестное. Его глаза смеются, а кончик языка показывается меж зубов.       — Джейд… — почти граймсовское «Джейд», призывающее быть чуть тише и не качать права, но больно уж подстёгивающее, озорное по факту. — Вошла во вкус?       Согласиться тут проще, чем опровергнуть — она мнётся, но по итогу неопределённо качает головой, вроде как кивая. Пойдя навстречу, Ниган выбирается из джинсов, и закончив, он явно полон желания перевести происходящее в другую плоскость — за локоть он тащит Джейд в сторону кровати. Когда они оказываются на месте, а она к тому же оказывается так компрометирующе вжата в матрас, очевидная последовательность действий нарушается. Ниган перехватывает руки Джейд, льнущие к нему вопреки всякой логике, и пригвождает их к кровати в точности так же, как ещё недавно пригвождал к стене.       Взгляд из-за нахмуренных бровей кажется нечитаемым, обжигающим. Губы приоткрыты, левый уголок рта чуть приподнят в ухмылке, но какой-то напряжённой. Откровение: Ниган красив, когда не выглядит как машина для убийств. Джейд пялится на него дольше допустимого её внутренним кодексом, а потом произносит, не узнавая звучания собственного голоса:       — Что?       Большими пальцами Ниган поглаживает её сжатые запястья — нежная, а потому слишком уж жестокая пытка, резко контрастирующая с крепкой хваткой. Что-то такое, вынуждающее изводиться в ожидании. Нечитаемость взгляда напротив оформляется в задумчивость, в сложную схему взаимосвязанных мыслей, и Джейд очень хочется верить, что она — часть хотя бы одной цепочки.       — Я по кусочку скормлю тебя ходячим, если решишь выкинуть свой любимый трюк и в этот раз, — очень спокойно говорит Ниган, гипнотизируя хрипотцой. Это не угроза. И не предупреждение. Он только что подумал, взвесил все «за» и «против», а теперь просто рассказывает, как всё будет.       Джейд знает, о каком «трюке» идёт речь — вероятно о том, исполненном дважды, где она убегает, возбудив его. Говорить об этом сейчас не хочется, но вежливое хихиканье Джейн Дуглас, раздавшееся в этот раз откуда-то изнутри затылка, заставляет:       — Не решу, — обещает Джейд. — Я очень хочу…       «Это плацебо», — мысленно, вслух лишь:       — Тебя.       С громко стучащим в груди сердцем она становится свидетелем мгновенного метаморфоза: Ниган-НЕ-машина-для-убийств превращается в Нигана-дьявола. Острая улыбка прорезает его лицо, в тёмных как бездна глазах загорается не искра и даже не огонь, а настоящий бушующий пожар. Это опасно. Чертовски опасно даже тогда, когда ничего этой опасности не предвещает.       Предчувствие оказывается верным — на линию перехода нижней челюсти в шею обрушивается укус. Он не достаточно силён для того, чтобы сделать больно, но достаточно, чтобы заставить Джейд ойкнуть и промычать что-то неразборчиво-возмущённое. Ниган, как бы в качестве компенсации, выпускает её ладони из своего захвата, и вот здесь начинается самое интересное — поиск точек и рычагов. Поиск уязвимостей на его теле.       Исследование начинается с затылка — помнится, когда-то это воспринялось им «на ура». Джейд перебирает пальцами короткие, на удивление мягкие пряди, пробуя не столько доставить удовольствие, сколько быть чуть смелее и  раскованнее, раз созналась, что хочет этого. Сопение Нигана становится отчётливее, и если бы она могла видеть, что он прикрыл глаза, то, наверное, взорвалась бы от гордости — первая уязвимость находится поразительно быстро.       Со следующей приходится повозиться: добраться до кадыка и исполнить всё ещё актуальное желание немного покусаться пока не представляется возможным, но Джейд не собирается сдаваться так просто — второй ладонью она поглаживает спину Нигана. Пытаясь и размять плечи, и подогреть его интерес одновременно. Подушечки пальцев нащупывают небольшой бугорок, и это заставляет её смутиться. Как много его жён знают о таких мелочах, как родинка между лопатками? Она вот теперь знает. Зачем-то.       Джейд легонько царапает вдоль спины, и, дотянув это прикосновение до поясницы, почти стонет, когда Ниган в ответ вздрагивает, будто его прошибло током. Заставить его реагировать вот так — немыслимый трофей.       Третья уязвимость, стоящая колом, упирается ей в бедро. Джейд не забывает и про неё.       Ниган не остаётся в долгу, ни на одну секунду не прекращает сжимать, покусывать и трогать всё, что ему нравится. Его руки, губы — они, кажется, вообще везде. К моменту, когда Джейд решает отследить их маршрут, мужские пальцы лежат на внутренней поверхности бедра, а язык щекочет рёбра под правой грудью.       — О господи… — задыхаясь, шепчет она. Между ног аж стреляет от желания, прошибая импульсом сквозь всё тело.       — Для тебя — просто Ниган.       Джейд смеётся в голос, больно уж абсурдно звучит избитая фраза в их ситуации. Она бросает короткий взгляд вниз, но тут же крепко зажмуривается, потому что смотреть, с каким видом Ниган прикусывает кожу у края последнего ребра — невыносимо.       — Какая… глупая острота от дьявола, — парирует она, не открывая глаз.       За «дьявола» достаётся, когда он доходит до пупка, и что хуже всего — достаётся не болью, а подчёркнутой мягкостью. Лаской почти большей, чем всё до этого. Жар языка рисует круг, куда потом метит неспешное прикосновение губ и щекотное дыхание. Джейд дрожит и ёрзает на кровати. Когда откидывает голову назад, вжимаясь затылком в подушку, ей кажется, что она проваливается в матрас, как в клубничное желе.       Десять-ноль в пользу этого засранца.       Ниган делает обманчивое движение языком, вновь обводя пупок и вроде как собираясь спускаться ниже, но по факту задерживается на прежнем месте. Джейд вынуждена прикрыть рот ладонью — из него наружу рвётся что-то донельзя громкое. Она смыкает зубы на указательном пальце, но всё равно поскуливает, неся невысказанное: «Спускайся ниже. Давай же, чёрт тебя побери, не останавливайся на полпути». Она готова молить, чтобы он губами и своим языком всё же добрался до нужной точки её тела, но у Нигана свои планы. И он, то ли издеваясь над ней, то ли над собой, похоже собирается им следовать от пункта до пункта.       Джейд нравится думать, что она спасает их обоих, когда требовательно тянет его вверх и целует. Это первый поцелуй с самого начала всего этого и, наверное, о чём-то говорит, что именно она является его инициатором.       «Видишь, Ниган?», — мысленная констатация факта, — «Я проиграла с треском и фанфарами. В точности, как ты всегда хотел». Выигравшая сторона, впрочем, успешно скрашивает гипотетическую горечь поражения, активно вжимая Джейд в кровать и делая всё то, что нужно делать в качестве пускай самодовольного, но всё же извинения за победу.        Когда Ниган, развернув её и заставив уткнуться лбом в подушку, входит на удивление плавным, а не резким толчком, окружающий мир перестаёт существовать, в горле встаёт ком, а глаза предательски слезятся. Джейд необходимо чувствовать, что она нужна. Это обычная потребность любой женщины, но в данном случае всё гипертрофировано в сотню раз. И плачет она потому, что Ниган (Ниган!) в эту минуту так искромётно идёт у неё на поводу, позволяя обманываться и чувствовать себя важной. В первую очередь — для него. Джейд знает, что она для дьявола — пустое место, просто объект истязания, кусок мяса для игрищ, но охотно глотает предложенную пилюлю. Примерно это она имела в виду, когда думала о плацебо. Фальшивое, но греющее чувство нужды кого-то в таком надломленном тебе — это лучшее лекарство от убийственных галлюцинаций, хотя бы на время.       Джейд шевелит губами, бормоча благодарности — вот настолько она изголодалась по хорошему отношению к себе. Она не уверена, что он слышит и понимает, не уверена, что она вообще издаёт какие-то звуки, но определённо пытается обозначить своё отношение к этому. Ниган может повременить с грубостью, чтобы ей — вечной идиотке, способной реагировать на всё совершенно по-разному — было комфортно. Он даёт ей время привыкнуть, осознать, прочувствовать. Даёт время договориться с собственными демонами и заключить очередную сделку с совестью.       Уже которое размытое «спасибо» утопает в стоне, который Джейд, в отличие от благодарностей, выдаёт на средней громкости, не сдерживаясь. Это переключает Нигана в другой режим. Мгновенно, словно по щелчку пальцев. Его ладонь смачно впечатывается в ягодицу, заставляя Джейд ловить воздух широко раскрытыми губами, а плавные толчки превращаются в настоящее испытание — такое ощущение, что она в очередной раз «проштрафилась» и теперь вынуждена мириться с наказанием. Нигану срывает башню, джентльменство завершается и, снимая маску, он снова становится собой.       — Вот эта поза нравится мне больше всего, — хрипит он, очевидно отсылая к той чуши, что Джейд несла совсем недавно.       Вот эта, где он вколачивается сзади, доминируя в абсолюте и полностью контролируя процесс. Вот эта, где острее подсознательная уязвимость того, кто пускает партнёра себе за спину. От Нигана можно ожидать чего угодно, но в сексе он, судя по всему, довольно предсказуем и, как и в жизни в целом, ищет всевозможные способы утверждения своего лидерства. Джейд поворачивает голову, мечтая взглянуть на него через плечо, и заверяет:       — Никто и не сомневался.       Судя по ответному рыку, искренность расценивается как дерзость, придавая происходящему знакомый привкус противостояния. Джейд готовится к очередному малоприятному шлепку по заднице, заранее прикусывая щеку изнутри, но Ниган играет против правил, которые сам же установил. Его пальцы оказываются в волосах, наматывают их на кулак, тянут на себя, заставив шипеть от боли. Стоит сказать: с таким обращением она чувствует себя дешёвой шлюхой, но не спешит убиваться из-за этого — ещё пару минут назад к ней прикасались так, как нужно было ей, и за это стоит быть благодарной. Джейд полагает, что выматывающая «игра» с её волосами — это не более, чем эпизодическое проявление садизма, но, продолжая тянуть без капли жалости, Ниган настаивает на своём: он заставляет её подняться, упираясь лопатками ему в грудь и прогибаясь в пояснице так, что позвоночник издаёт недовольный хруст.       Теперь понятно, почему Ниган так часто острит на генитальную тему и ловко сводит любой разговор к пошлости: он умеет пользоваться своим членом куда лучше, чем прежние любовники Джейд, и даже подчеркнутая грубость не в силах испортить того сладкого ощущения, что трепещет в каждой мышце. Дьявол, как и подобает, хорош, есть, чем хвастаться. И чем резче он толкается навстречу, чем быстрее задаёт темп, тем сложнее противостоять ему в каком-то глобальном смысле. Наверное, когда полагают «после секса всё должно стать хорошо», подразумевают в первую очередь «после секса всё будет иначе, не так, как прежде». Джейд, близкая к тому, чтобы в который раз потерять саму себя и, наверное, чуть-чуть даже голос, чувствует, что в их случае как раньше точно не будет, и это страшит её даже в момент, когда мозг ни черта не соображает.       Он оказывается у неё за спиной. Близко. Критично близко. Настолько, что дыхание жжёт кожу. Это было её фобией. Это остаётся её фобией. И только зверское, почти наркоманское желание несколько затмевает вспыхивающий на уровне солнечного сплетения дискомфорт. Джейд хочет избавиться от него, избавиться от эмоций и воспоминаний, которым здесь не место, а потому заводит руку назад, стремясь обнять влажную от пота шею Нигана и заодно спрятать пальцы в его волосах. Хочет выбить из него стон. Не рык, не это шумное дыхание. Стон. Она хочет слышать. Ей нужно.       Неловким, почти как у пьяных, прикосновением Джейд пытается поглаживать затылок, но она почти не способна контролировать своих движений. То, с какой животной эмоцией Ниган вколачивается в неё, лишает ясности не только мысли, но и весь мозг в целом — очередной толчок почему-то оказывается настолько хорош, что не грех ненадолго забыть своё имя. Джейд кажется, что она теряет опору, а потому впивается ногтями в шею Нигана, приблизительно там, где проходит позвоночник, чуть ниже линии роста волос, и получает в награду стон. Он звучит совсем рядом с её ухом, такой мелодичный, бархатный, желанный, что можно кончить только от этого.       Кажется, Джейд матерится от удовольствия.       Грязные словечки, вылетающие из её рта, приходятся по нраву: Ниган организует мажущий по щеке поцелуй, а потом вновь добирается до её волос, оттягивая их вниз, внося некую сумбурность. Понятно, чего он добивается, но она не может изогнуться так, как ему хочется.       — Ниган… — стоит ли упоминать, насколько грязно звучит его имя, озвученное вперемешку с гортанным, непреднамеренным стоном? — Ты меня сломаешь.       — Хочу видеть твои блядские глаза, — объясняет он, выплёвывая слова с большими паузами и каким-то отвращением.       С удивлением Джейд понимает, что Ниган злится на себя за выбор не во всём подходящей ему позы — прежде чем она успевает открыть рот, намереваясь предложить изменить что-то, он меняет это сам, отрекаясь от желания «видеть её блядские в глаза» в угоду контроля. Отталкивая её от себя, вжимая тяжёлую ладонь в шейные позвонки, заставляя уткнуться лицом в подушку и этим приглушая стоны на пару децибел.       В этом противоречии всплывает сразу три проблемы: первая — Ниган жаждет грубо отодрать её в отместку за нервотрёпки и все-все выходки; вторая — момент этого триумфа был настолько затянут, что ему хочется смаковать детали и тешить своё мужское самолюбие туманом вожделения в глазах Джейд, которого, как она грозилась, там никогда не будет; третья — первые две проблемы конфликтуют между собой. Говоря проще, Ниган хочет всего и сразу. Он груб, а в следующую секунду мягок, давит на шею так, будто хочет её сломать, но потом наклоняется вперёд, сочувствующе целуя плечо чуть выше ожога, заставляя изводиться от контрастности ощущений и кусать подушку до боли в челюстях. Он сейчас не столько дьявол, сколько просто человек, который никак не может договориться с собой. Его руки, поглаживающие спину, едва заметно вздрагивают, прежде чем отвесить неприятно болезненный шлепок по пояснице, требующий прогнуться сильнее.       Ниган в этот момент такой же запутавшийся, как и Джейд всю её жизнь. Они сейчас на одной волне. Синхронно неисправные. Не понимающие, чего хотят от мира и самих себя, не способные трактовать внутренние сигналы однозначно. Это… Приятно. Хоть на секунду быть не одинокой в своём расстройстве — изумительно. Дурманит.       Рывок за волосы и убийственная смесь поцелуя с укусом, отметившая основание шеи, заставляет Джейд кончить. Без спецэффектов, искр перед глазами и фейерверков в теле, вроде как даже беззвучно, но по итогу прочистив каждое нервное окончание. Ради такого ощущения стоило затевать это всё.       Стоило.       Ниган, судя по всему, тоже недалёк от завершения: пропадают все шлепки, поцелуи, поглаживания, укусы, остаются только всё более яростные движения тазом и сбитое дыхание, звучащее ошеломительно хорошо. Джейд, обретающая маломальскую способность мыслить, невнятно просит:       — Не в меня, ладно?       Её то ли не слышат, то ли предпочитают игнорировать — через пару минут Ниган изливается внутрь неё с протяжным стоном, полным довольства. Мудак. Как всегда мудак. Он медлит пару секунд, потом перекатывается на свободную часть кровати, пытаясь отдышаться. Не сказать, что всё совсем плохо, но Джейд чувствует себя опустошённой.       Она поворачивается на спину, тоже дыша часто и громко, и, даже не глядя на Нигана, испытывает потребность сделать что-нибудь в отместку. Подпортить это наверняка удовлетворённо-победное выражение лица. Смакуя на языке разные варианты, Джейд всё же подбирает лучший:       — Ну, — оценивающе произносит она на выдохе. Потом глотает воздуха и продолжает, — на троечку.       — Я согласен на тройку по трёхбалльной шкале, — молниеносно заявляет Ниган, ни на грамм не обидевшись. Он усмехается и тут же поясняет, почему принял шкалу за таковую: — Не думаю, что ты умеешь считать дальше, с твоими-то мозгами.       Он снова побеждает. Хотя бы потому, что ему не понадобилось время, чтобы придумать встречную колкость, когда Джейд, прежде чем открыть рот, прокрутила несколько вариантов. Она всё же бросает на Нигана взгляд, пытаясь молча донести: настолько легко, почти «на отвали», обходить словесные минные ловушки, что ставились в спешке, но с трепетом — просто бесчеловечно. Мог бы хотя бы притвориться раненым, на крайний случай ради приличия. Некоторое время назад, вон, не стеснялся подыгрывать и притворяться пускай не белым, но довольно пушистым.       Глаза Нигана отливают сытным блеском, да и на всём его расслабленном лице угадываются переживания, так свойственные накормленному коту, пришедшему на уютную подушку возле обогревателя. Пока будничные эмоции, вроде набившей оскомину ненависти, ещё притуплены, смотреть на это можно часами, но увы. «Можно» не значит «стоит». Джейд встаёт с кровати, не без удовольствия управляя своим пока ещё весьма чувствительным телом. Разогретые мышцы откликаются неохотно, но движутся плавно. Давненько такого не было.       — И куда ты собралась? — интересуется он таким тоном, будто только что они не задыхались в объятиях друг друга. Отстранённо. Властно. В лучших традициях Нигана, так, что холодок бежит по позвоночнику. Их персональная классика.       — Не заставляй придумывать очередной глупый ответ.       Правда, просто… Не искушай. Джейд сейчас в том состоянии, когда может придумать сотни разных едких фраз, но не ручается за качество ни одной из них. Она доходит до тумбочки, спиной чувствуя обжигающе-недовольный взгляд Нигана, и достаёт оттуда шоколад, который самолично привезла со склада Спасителей в тайне ото всех. Плитка совсем небольшая, карманная, не больше двух третей ладони, и вряд ли кто-то существенно обеднял от такой незначительной потери. Шурша фольгой, Джейд возвращается в кровать, чувствуя потребность пояснить:       — Раньше у меня была клишированная привычка курить после секса. Один мой бывший, честь ему и хвала, был не очень доволен этим и предложил альтернативу — горький шоколад. С тех пор, как я «пересела», прошло много лет, и это лучшее моё решение когда-либо.       На односпальной кровати вдвоём до жути тесно, но это не сильно волнует прямо сейчас: Джейд отламывает квадратик от шоколадки, кладёт его в рот и, кое-как уложив затылок на край подушки, протягивает плитку Нигану. Это, наверное, бо́льшая дружественность, чем та, на которую она в принципе способна.       — Ты трахалась с занудой-моралистом, — непонятно заявляет он, но предложенное всё же принимает.       — Ты спрашиваешь или осуждаешь?       — Пытаюсь открыть глаза. Вдруг и здесь у тебя какие-то проблемы с оценкой окружения.       Терпкая шоколадная горечь, растёкшаяся по языку, приходится очень кстати. Вряд ли сейчас подходящее время, чтобы думать о Рике, но своим преднамеренным выпадом Ниган как бы заставляет вернуться к проблемам насущным. Нет, — хочет переубедить его Джейд, — ты инструмент бегства от реальности, так им и оставайся. Не смей тащить меня обратно к галлюцинациям и друзьям, что так легко предают. Не прямо сейчас. Подожди немного, дай перевести дух. Она смыкает зубы на кусочке шоколада, перегрызая вместе с этим свою растерянность перед лицом ситуации, и делает вполне логичный вывод:       — Мои проблемы с оценкой окружения привели меня в эту кровать, — подразумевая «к тебе», — Скажи им спасибо.       Выпад цели не достигает. Или достигает, но Ниган, во всяком случае, никак не реагирует. Он причмокивает, дегустируя предложенную альтернативу сигаретам, и молчит, лишь уголки его губ, дрогнувшие в предвкушающей усмешке, подсказывают, что нечто интересное всё же за этим молчанием последует. Джейд стоически ожидает.       Спусковым крючком становится момент, где их взгляды пересекаются.       — Готовилась, значит? — почти мурлычет Ниган, делая поразительно логичный вывод, но озвучивая его с самолюбованием учёного, сделавшего прорыв в отрасли своих исследований. — Притащила со склада свой шоколад… Что ещё? Масло для массажа? Резиновый дилдо?       Наверное, она и правда готовилась. Подсознательно хотела, чтобы это произошло? Джейд не знает. Знает лишь, что действительно рассматривала такой вариант, раз, пускай и не сильно осознанно, позаботилась о том, чтобы после секса было чем «затянуться». Признаваться в этом не хочется, а потому в ход идёт отвлечение. Провокация. Что-то в меру правдивое, но всё же критично далёкое от истины.       — Если бы у меня был дилдо, тогда, как думаешь, нужен ли был бы мне ты? — почти самоирония.       Ниган смеётся так, что покачивается матрас.       — Только взгляните, и этот человек время от времени пытается прикидываться тихоней! — забавляется он. — Вернёмся в Святилище, подгоню тебе самотык и мы проверим, на что хватит этого запала.       Далекоидущие планы, когда ты не совсем уверен, что доживешь до завтра, воспринимаются как-то иначе: Нигану легко говорить о времени, Джейд же чувствует себя ужасно, вспоминая об отсутствии каких-либо прогнозов. Никто не знает, что доподлинно происходит с отравленными газом людьми и как долго это длится. Она может умереть через час, день или даже неделю, а может, наверное, не умереть вовсе, просто на всю оставшуюся жизнь породниться с Джейн Дуглас. И хрен его знает, какой из вариантов хуже.       — Молчание — знак согласия? — любопытствует Ниган, и его голос, к удивлению звучащий исключительно как попытка вытащить её из мыслей, срабатывает как лекарство. Снова. Нужно только не подсесть на эту «терапию», ибо зависимостей Джейд и без того хватает с лихвой.       — Молчание — знак нежелания рушить временное перемирие, — откликается она чуть тише планируемого, но всё равно остаётся довольной ни капли не дрогнувшей интонацией.       — Перемирия?! Я завалил тебя как в хорошей войне.       — Угу, — только и соглашается Джейд. — И уже минут через десять я возненавижу тебя за это. В который раз.       Как только всё вернётся на свои места — обязательно.