Чёрное и белое

Я не могу любить, если ты лжешь. Governors — Is this love?

      — Ты уверен, что игра стоит свеч? Мы можем развернуться и уехать прямо сейчас.       В салоне Хёндай Солярис, которую им чудом удалось поставить на колёса, до сих пор пахнет машинным маслом и гарью полетевшей, но успешно восстановленной проводки. Рик сам не знает, зачем взял с собой Мишонн — она, расположившаяся на прожжённом сигаретой пассажирском сидении, всю дорогу так и подталкивает его бросить всё и умчаться обратно. Её опасения небеспочвенны, но излишни: планировалось, что она, как толковый боевой товарищ, будет поднимать дух в пути, а не сводить его к минимуму.       — Мы ведь уже это обсуждали, — напоминает Граймс терпеливо, но с явным переливом упрёка в голосе. Он чувствует себя пубертатным подростком, которого пытается приструнить слишком рассудительная мать.       — Знаешь же, что я думаю по этому поводу, — объясняет она своё нежелание как-то контактировать со Спасителями на данном этапе. — Ты идёшь в западню.       — И я готов к ней.       Он включает дворники, чтобы они немного сбили пыль с лобового стекла, и говорит:       — Не думал, что это настолько важно.       — Конечно, это важно, Рик! — а потом, не решившись более быть настолько эмоциональной, Мишонн тихо дополняет: — Сейчас важно вообще всё. Так что думай головой и не ведись на провокации.       Насколько же всеобъемлющим и оглушающим оказался момент, когда два дня назад Ниган вышел на связь и, прерываясь радиопомехами, предложил встречу в формате тет-а-тет, исключительно мирных переговоров и обсуждения сложившейся обстановки ради. В это плохо верилось, но чем чёрт не шутит. К тому же, у Рика были свои планы на эту встречу, и они с сомнительным процентом вероятности подходили под понятие переговоров как таковых. Именно он собирался стать той провокацией, которой так опасалась Мишонн, но об этом, разумеется, он ей не говорит — не хочет посвящать кого-либо в щекотливые дела, которые вряд ли получат одобрение.       — Обязательно, — лаконично обещает он, захлопывая дверцу машины и оказываясь снаружи, а перед этим кулаком пару раз жмёт на гудок, заливая территорию Спасителей оглушительным машинным рёвом.       Открыв ворота, к нему тут же бросаются несколько людей Нигана, которые, судя по их озадаченному виду, вначале даже не поняли, кто к ним приехал, но потом сообразили и теперь принимаются выполнять инструкции босса на этот счёт, а именно — обыскивают Граймса. Но обыскивают не так, чтобы прямо очень уж хорошо: мужичок с неухоженной рыжеватой бородой хлопает Рика по карманам, но выглядит куда более увлечённым самим Риком, нежели тем, что он потенциально может спрятать за пазухой; глядит на него неодобрительно, но с интересом, давая Граймсу понять, что в рядах Спасителей он весьма популярная персона.       Ниган объявляется почти в ту же секунду, как Рика прекращают настойчиво лапать. Ему явно сообщают то ли по рации, то ли как-то ещё, что опасности нет. Наивные. Опасность есть всегда, и в данный момент она живёт у Граймса под кожей, заполняя его целиком. Он олицетворяет опасность, он и есть опасность. На чинно вышагивающего к нему лидера Спасителей и его биту, небрежно заброшенную на плечо, Рик смотрит как на идолов, которых стоит во что бы то ни стало предать огню, как пережиток прошлого, какой-то ненужный вычурный хлам из богом забытой кладовой.       — Ох, Рикки-Тикки, — глумясь произносит он, приблизившись. — Никакие слова этого мира не смогут описать, как я пиздецки рад видеть тебя в своей скромной обители. Ты по поводу объявления о поиске мойщика сортиров? Пойдём, устрою тебе собеседование, и после решим, подходишь ты для этой работы или нет.       Рик готовился к подобному фарсу, но тупая дерзость выбивает из колеи, заставляет желать пролить кровь Нигана здесь и сейчас, при необходимости используя только то, что Граймсу дала природа — руки и зубы. Разодрать бы его на полоски да на британский флаг, наплевав на все риски сразу же после этого оказаться изрешечённым пулями, выпущенными Спасителями. Но Рик сдерживает себя: он знает, у него ещё будет подходящий момент, и вот тогда он не позволит себе сплоховать.       Святилище изнутри абсолютно невзрачно, особенно теперь, когда кое-где под ботинками ещё хрустят стёкла, а освещение работает исправно не во всех коридорах. Как раз по такому «мигающему» коридору они идут вглубь здания, пока не добираются то точки назначения. Ниган держит дверь, пропуская его внутрь, будто Рик — это какая-то кисейная барышня, которая ни за что не справится с дверной ручкой. Наблюдать за этими выходками, может, и было бы весело, если бы они так не раздражали.       Внутри помещение оформлено в стиле минимализм: только металлический стол и два таких же стула. Вылитая допросная в старом полицейском участке родной Джорджии.       — Знаешь, Рик, как-то замотался, не успел подготовить шоу-программу. Но, думаю, один клоун нас сегодня точно развлечёт, — говорит Ниган, настолько вальяжно плюхнувшись на одно из мест, что наверняка отбил себе задницу. Где-то через минуту за дверью слышатся оживлённые голоса, и тот, разобрав что-то в болтовне своих людей, объявляет: — А вот и он.       Следом резко открывается дверь, и на пороге Рик видит Джейд.       Глупо было бы предполагать, что их дружба началась с момента, когда Рик вернул Джейд её чуть не утёкшую сквозь порезанные запястья жизнь, или тогда, когда, повинуясь порыву, позвал её в Александрию. Тонкая связь, что надёжно закрепилась между ними, возникла позже, день, наверное, на пятнадцатый. Тогда дежурная дискуссия о положении дел как-то незаметно перетекла в обсуждение насущной проблемы: в пяти милях от Александрии бродило стадо ходячих численностью особей в тридцать-сорок, что существенно затрудняло большую часть вылазок. Это была не огромная орда, которая могла бы полностью деморализовать их, но весьма ощутимое неудобство, отнимающее время и силы уже долгое время. Рик на том собрании предложил план — взять пару галлонов бензина и устроить барбекю на природе.       Мнения разделились. Преимущественно никто не был согласен с предложенным, выдвигая свои стратегии, которые тут же отметались при помощи здравого смысла и логики. По итогу голосования большинство решило, что пока вообще не стоит тратить ресурсы на решение этой проблемы. Перевес был значительный, порядка семидесяти процентов против тридцати, хоть некоторые и воздержались. В их числе была Джейд. Она перекатывала во рту мятный леденец — Рик не знает, почему запомнил это так отчётливо — и, опёршись о стену недалеко от входа, молча стреляла взглядом в говорящих. Участия от нестабильной психически новенькой особо никто не ждал, и вряд ли ей бы вообще позволили открыть рот, что Джейд, видимо, понимала. Она терпеливо дождалась, пока галдящая толпа постановит бездействие и покинет место собраний; пересеклась колючим взглядом с Мишонн, которая тоже задержалась, чтобы сказать Рику несколько слов; и, когда они остались наедине, шагнула вперёд, решительно прочистив горло.       — Поехали, — только и сказала она. Напористое выражение её лица твердило, что высказывание будет долгим и крайне мотивирующим, но всё ограничилось одним словом, от которого Граймс оказался в ступоре. Он помнит, как растерялся и перепросил, думая, что Джейд предлагает что-то, касающееся совсем иной проблемы, но она, скромно улыбнувшись, объяснила:       — Твой план — рациональный, а я не вижу причин, по которым мы можем отвергать рациональность в такой момент.       Он уставился на неё, как на приведение или как на самую редкую игрушку из Киндер-сюрприза, что, возможно, было чересчур — это заставило её смутиться и податься назад, вроде бы собираясь сбежать прочь. Как и почему Джейд всё же осталась — вопрос из разряда тех, что позднее наведывались в голову Рика всё чаще, но, как и в первый раз, закономерно оставались без ответа. Она нервно облизнула губы, опустила глаза, стыдливо, будто всё испортила, вглядываясь в шнурки на ботинках, но потом взяла себя в руки и встретилась с ним взглядом. И там не было ничего, кроме ожидания его решения.       Такие метаморфозы настораживали. Это была Джейд. За всё время пребывания в Александрии она не смогла найти общего языка ни с кем и при любой возможности спешила продемонстрировать окружающим свой склочный, но в общем-то безобидный характер, а теперь переминалась с ноги на ногу, как школьница, и источала кванты какой-то ангельской энергетики.       — В гущу не полезу, — пообещала она, — у меня нет стремления рисковать жизнью ради других. Буду сидеть на атасе в тачке или… Да фиг его знает. Учитывая, что почти все проголосовали против, затея приравнивается к преступлению против демократии, — Джейд заговорщицки подмигнула и с хитрой усмешкой, как если бы флиртовала, пожала плечами, — и что-то мне подсказывает, мистер помощник шерифа, что для криминала вам нужен партнёр, что хоть чуть-чуть в этом сведущ.       И чтобы вы думали? Они действительно поехали вдвоём, поскольку было в Джейд что-то такое, сбивающее с толку, вынуждающее идти вразрез с общественным мнением, поддаваясь зову столь заразного пофигизма. Из новой знакомой ни за что не получился бы хороший лидер — она даже не пыталась делать вид, будто ей интересно, что там говорят или думают другие.       Тени от полыхающего внизу пожарища делали её кожу смуглой, а лицо каким-то излишне задумчивым, как у философа. Она смотрела на огонь и на корчащихся в нём тварей с серьёзностью и восхищением — но не с тем, которое свойственно самому отпетому пироману, скорее с более характерным для человека, что рад видеть, как стеная и шипя горят безмозглые твари, отравляющие всем жизнь. И в то же самое время это переживание будто бы ужасало её.       — Ты в порядке? — привычно спросил Рик и, чтобы сконцентрировать на себе, коснулся её опущенной вниз руки.       — Ну, ты хотя бы не назвал меня Энни, — невпопад усмехнулась Джейд. Видимо, это была какая-то очередная история из её прошлого, посвящать в которую Граймса не собирались.       Когда Джейд заметила его прикосновение, почему-то посерьёзнела и сказала:       — Все люди мрази, я же вообще шкатулка с разными пиздецами внутри. Вызвалась ехать с тобой только потому, что хотела заполучить тачку и, пока ты будешь занят делом, по тихой умотать на ней куда-нибудь в сторону побережья.       Рик тогда только задумался, как до боли поэтично они выглядят, стоя на вершине холма, с превосходством разглядывая дело рук своих, но Джейд быстро отвлекла от этих рассуждений, выпалив всё честно, как на духу. Он перекатывал по языку слова и не сразу нашёлся:       — И что же заставило тебя передумать? — спросил он, звуча ошеломлённо.       Джейд повернула голову и взглянула на него так, словно видела через цветное витражное стекло, которое испачкано разводами и пылью; потом натянула на лицо приторную, абсолютно ненастоящую улыбку и по-глупому захихикала:       — Конечно же ты, красавчик, — она шутливо двинула его в плечо и выразительно хлопнула ресницами, указывая головой в сторону пожарища. — Где же я ещё найду человека, который умеет ТАК веселиться?       Такое явное заигрывание Рик оставил без внимания, пялясь на Джейд так, словно требовал иного, более внятного ответа, но она лишь пожала плечами и заключила:       — Похоже, в этот раз что-то во мне дало сбой, и я остаюсь. На столько, на сколько ты позволишь мне остаться.       И сейчас, смотря на неё, оказавшуюся по другую сторону баррикад, Рика терзают всевозможные сомнения. Втянутая в столь масштабную игру, сожалела ли хоть раз Джейд о том, что не ушла тогда, в первый же месяц их общения? Думала ли о том, что оставить Рика было бы самым верным решением и помогло бы избежать целую кучу ненужных проблем, в которых она погрязла по его вине?       Джейд никогда не отличалась особой женственностью, но сейчас на ней соблазнительное чёрное платье, из-под которого выглядывают покрытые синяками сбитые колени, и босоножки, замшевыми ремешками обхватывающие тонкие щиколотки. Глядя на неё, такую незнакомую и до банального родную, у Граймса спирает дыхание. Он скучал.       Когда Джейд замечает его, кровь отливает от её лица, превращая кожу в сплошное белое полотно, в контрасте с которым серые глаза, распахнувшиеся в недоумении, выглядят совсем тёмными. Губы, испещрённые алеющими следами от зубов (чьих?), приоткрываются, но звука не следует — затыкается даже Ниган, и в «переговорной» становится так тихо, что слышен гомон верхних этажей Святилища.       Вся такая потерянная, она вроде бы даже делает крошечный шаг назад, но всё же останавливается и на выдохе произносит:       — Здравствуй, Рик.       Граймс собирается поприветствовать её в ответ, когда встревает Ниган:       — Конечно, пошёл я нахер, — ворчит он. — А с любимым мужем ты не хочешь ли поздороваться для начала?       — Как всегда «здоровалась» с тобой Шерри, когда Дуайт ошивался рядом? — Уточняет Джейд, и это могло бы звучать отличной «локальной» претензией, если бы она не была настолько безэмоциональной.       — Именно так. — Следует заминка, от которой Ниган не в восторге. — Ты же не стесняешься выражать свою пламенную любовь ко мне при Рике, да?       Она раздумывает, будто принимает решение об укусе червивого яблока, и не двигается с места, сверля Нигана сосредоточенно-озлобленным взглядом.       — Нет, — внатяжку говорит Джейд, противореча всему, что Рик видит. — Конечно, нет.       Это вновь слышится негласным обвинением, но в который раз им не оказывается: потаённый протест вдребезги разлетается о гранитную твёрдость факта — Джейд натягивает на лицо покорную улыбку, делает пару шагов и наклоняется к Нигану, смачно целуя его. Она делает это механически, но без видимого недовольства, без грамма отвращения или неприязни, что кажется настолько аморальным и отталкивающим, что Рик чувствует себя преданным.       Одно дело — допускать искренность этих отношений издалека; другое — видеть такой спектакль в метре от себя. Неужели Джейд в самом деле забыла, какую мразь целует прямо сейчас? Неужели она стала настолько безразличной к его садистским замашкам, что стала получать удовольствие?       От бессильной злобы сдавливает грудную клетку. Граймсу хочется встать и уйти, предварительно оправив псу под хвост весь сегодняшний день, но он не смеет ни действием, ни взглядом показать, что происходящее каким-то образом его колышет — зная Нигана, только на это и был расчёт. Поставить точки над i с Джейд можно позднее.       — Люблю, когда ты такая покладистая, — усмехается Ниган, демонстративно облизывая губы. Он лучезарно скалится, когда чуть отодвигает стул, хлопает себе по коленям и предлагает: — Садись.       — Я постою, — мгновенное возражение Джейд не назвать решительным, это скорее вопрос, заданный с искажением интонации. Её опущенные по швам руки складываются в кулаки, как бы пытаясь компенсировать это и обозначить непоколебимость, но обескровленное лицо, на котором по-прежнему не появилось ни одной краски, выдаёт истинную беспомощность перед происходящим.       Она проигрывает противоборство, поскольку Ниган бросает на неё такой красноречивый взгляд, что разглядеть там угрозу не оставляет труда. Сдвинувшись с места, чтобы неохотно и вяло переместиться к нему на колени, Джейд тут же оказывается притянутой еще плотнее. Руки Нигана кольцом ложатся на её талию, словно некая гарантия, которую когда-то давно подразумевал пояс верности, и от зрелища этого тошно. Тошно вовсе не потому, что Рику это неприятно в целом, а скорее потому, что Джейд выглядит как женщина, которую лапают против её воли.       — На чём мы там остановились? — театрально интересуется Ниган, словно они действительно успели начать какой-то серьёзный разговор, который был прерван. — Ах да, как раз обсуждали твои мелкие яйчишки, которые ты пытался выкатить на меня в прошлый раз.       — И остался доволен результатом, — с нажимом вставляет своё слово Граймс. — Взгляни: ты отчаялся настолько, что пригласил меня сюда и усадил за стол переговоров.       По нахмуренному лицу Джейд легко догадаться, что она не улавливает нити разговора, не видит причин, вынудивших Рика объявиться в Святилище. Выяснять, впрочем, она не торопится, лишь сидит на чужих коленях как пластиковая кукла и разбрасывает по комнате свои взволнованные, истекающие непониманием взгляды. Иногда она смотрит на самого Граймса и, хотя взгляд её, бывает, задерживается надолго, в нём не угадывается никакой дружественности, ничего того, что было бы знакомо.       — Считай, что тебе просто улыбнулась удача, — равнодушно отмахивается Ниган, хотя в реплике, на которую он отвечает, скрывалось прямое приглашение к конфронтации. — Удача — она ведь как дешёвая шлюха, лыбится тому, кто отвалит побольше бабла. И вообще. Не льсти себе. Переговоры, серьёзно? Я и ты на переговорах? Эта встреча нужна лишь для того, чтобы я мог со спокойной душой заявить: вот тогда-то я ебану ваш курятник из оружия вот такого и вот такого калибра. Чтобы мог предупредить, что придёт большой страшный волк, а вы могли, ну знаете… укрепить домик, запрятать особо глупых поросят и вот это всё. Вы же до такой степени тупые, что наверняка не справитесь без предупреждения.       Судя по всему, с опозданием лидер Спасителей осознаёт, что не планировал переходить к этой теме прямо сейчас. Он чинно вздыхает, хмыкает своим мыслям и возвращается к тому, с чего начал.       — Удачу, как и женщину, — говорит он, — нужно держать в повиновении и не давать ей скалить зубы кому попало. А любое женское невежество надо устранять используя довод разумного, поэтому, собственно, ты здесь. Чтобы мы могли обговорить ситуацию как два мужика, а не как мужик и сопливая девчонка-школьница, которая по нему течёт.       Где-то между делом Ниган играется с Джейд, внося в сказанное определённую долю подтекста. Вначале он гладит её чуть повыше локтя, потом перебирается вверх к плечу, шее, чтобы убрать оттуда прядь чёрных волос и с гадким любованием продемонстрировать краснеющие пятна свежих засосов. В этом действе кроется настолько наплевательское отношение к ней, может быть даже чуть хуже, чем к вещи, и такое упрямое желание доказать своё превосходство, что Рик под столом сжимает руки в кулаки. Это не столько провокация или вызов, скорее констатация обидного факта, демонстрация любовных побед Нигана.       — Что скажешь, детка? — Приторно интересуется он у Джейд. — Я же всё верно говорю?       — Скажу, что ты ёбаный мудак, — она словно только и ждала момента, пока ей позволят открыть рот, чтобы вывалить груз своего негодования. — Мог бы предупредить, что ждёшь гостей.       В ней полно уверенности, что для дерзости есть подходящий повод и даже прямое оскорбление не заставит Нигана выйти из себя. И то, за что досталось бы любому другому, ей в самом деле спускают на тормозах:       — Как грубо! — неправдоподобно ужасается Ниган, сменив слащавый тон на что-то более привычное, с нотками азарта. — Я говорил тебе сегодня утром, что отчитываться не собираюсь. За этим вон, к Рику. Хотя подожди, он же тоже перед тобой не отчитывается. Херовая у вас дружба получается. Ты скачешь на моём члене, чтобы я не прикончил Карла, а он даже не интересуется, как у тебя дела. Пиздануться можно, насколько ему похуй.       Рик хочет сделать то, что когда-то давно делала Джейд — пресечь эти разговоры об их дружбе, которые ставят своей целью очернить их обоих. Он рассчитывает вмешаться, сказать что-нибудь, вступиться, но Джейд справляется своими силами. Она обращает лицо в сторону Нигана и глядит на него с укором и каким-то до боли интимным вызовом. После хладнокровно парирует:       — Как и тебе. Какая тогда в вас разница? — женское умение пассивной агрессии во всей красе.       Лори делала точно так же, когда была слишком недовольна поведением Рика, но не настолько, чтобы устраивать полномасштабный скандал. Нигану, видимо, в голову приходит та же мысль, понимание, насколько это похоже на обычное выяснение отношений внутри одной семьи, поэтому он выразительно скалит зубы и отмахивается:       — Оставим семейные разборки на потом.       Рику хочется верить, что это странное сравнение было лишь фарсом с её стороны, игрой, попыткой задеть и одурачить именно Нигана, поскольку думать о том, что своим выводом она пыталась задеть и его, неприятно. Вряд ли бы она на полном серьёзе стала бы проводить такую параллель, уподобляя их.       — Почему бы для начала, — предлагает лидер Спасителей, — нам бы не обсудить, где ты нашёл этих пиздюшат, которые уже не в первый раз травят моих людей.       — Где нашёл, там больше нет, — просто отвечает Граймс, не собираясь выдавать местонахождение своих радикальных союзников. Их договорённость включала в себя лишь одно совместное нападение на Святилище, а потом каждый расходился своими дорогами, но закладывать их Рик всё равно не планировал.       — Нет, серьёзно, где ты их нашёл?.. Что это за газ вообще? — подаёт голос Джейд и кажется, что она, ровно как и сам Ниган, удивлена тому, что осмелилась вступить в этот разговор.       Глядя на неё, Рик лишь пожимает плечами. Даже если бы он знал детали, касающиеся этого газа, то ни за что не сказал бы об этом в такой обстановке. Лично ей — да. Сидящему рядом ублюдку — никогда. Джейд поджимает губы, с отпечатком сожаления на лице признавая вопрос исчерпанным, а вот Ниган не хочет оставлять эту тему за просто так: он в привычном духе пытается отпустить парочку шуток, но никто из собравшихся не смеётся. «Идиллию» разрушает Дуайт, пришедший сообщить о выполнении какого-то поручения, он переминается в дверях, явно подбирая слова, а потом сообщает:       — Босс, там, э-э-э… по поводу той штуки. Срочно.       — Малыш Дуайти, ты не видишь, что я занят с гостем? Разберись сам. Ты же знаешь, это как со старым телевизором — если чья-то голова не работает, по ней нужно немного шандарахнуть.       — Дело не в этом, — неуверенно возражает Дуайт. — Они уже всё сделали, просто у парней возникла пара вопросов, ответить на которые я не смогу, да и думаю, права не имею.       — Ох, Дуайти, если у этих шалопаев возник вопрос «откуда берутся дети», а ты припёрся ко мне просто потому, что не знаешь на него ответа, то я буду пиздецки зол, — продолжает по-глупому каламбурить Ниган, но потом сдаётся: — Скажи, что я подойду.       Он раздумывает, будто решение, что он собирается принять — очень сложное и может ему аукнуться; несколько раз похлопывает Джейд по бедру, после чего заявляет:       — Я знаю, что на моих коленях просто охуительно, но тебе придётся слезть.       Она тихо хмыкает, спрыгивая с его ног. Рика смущает, что Спасители что-то задумали, и он смотрит на неё, надеясь, что она найдет способ мотнуть головой или скривить лицо, объясняя, что конкретно происходит, но Джейд то ли не в курсе, то ли не собирается подавать никаких знаков. Да и вообще — она не отводит взгляда от Нигана, словно никак не может поверить, что он в самом деле сейчас уйдёт по своим делам.       — Воркуйте, голубки, — так, будто делает самое большое одолжение, бросает он, двинувшись на выход, но потом останавливается, оборачиваясь и, глядя на Джейд с предосуждением, обращается к ней: — Не делай ничего, чтобы мне не понравилось. Веди себя хорошо.       Кажется, они оба слышат, как скрипят от негодования её зубы.       — Хорошо, папочка, — по-детски визгливо выдаёт Джейд. — Как скажешь.       Злясь и подыгрывая ему одновременно, она, кажется, полностью очаровывает Нигана. Он окидывает её сальным взглядом с ног до головы, косится на Граймса, многозначительно играя бровями, довольно кивает и, прежде чем уйти, закрыв за собой дверь, посмеивается:       — Оставь эту хренотень до момента, пока мы снова окажемся в постели.       — Урод, — себе под нос совсем тихо бормочет Джейд. Она выглядит скованной, может быть немного напуганной, только чем? Она остаётся стоять на том же месте, что и стояла до этого, даже не торопится поворачивать голову в его сторону, и произносит:       — Он наверняка сделал это специально.       — Думаешь, стоит под дверью и подслушивает?       — М-м, — мычит она, не понимая, но потом спохватывается: — нет, я не о Нигане, а о Дуайте.       Джейд не спешит заполнить возникшую за этим паузу: она неспешно прогуливается вдоль стен этой тесной комнаты, задумчиво, с какой-то непонятной эмоцией поглаживает пальцами дыру в стене, где облетела краска, обнажая белёсые мазки побелки, поэтому Граймс делает то, что считает верным. Пользуется тем, что Нигана здесь нет, и в огромном Святилище они остались вдвоём.       — Я скучал, — Рик не видит смысла этого скрывать.       Её лицо, когда она поднимает голову, напоминает лицо человека, что съел своё самое нелюбимое блюдо и даже не успел понять, как это произошло. Напрягшиеся скулы, прибавившие в остроте, несут немое возмущение, когда глаза переливаются растерянностью и потаённым страхом. Джейд встречается с ним взглядом уверенно (даже, пожалуй, слишком), и воинственность её укора повисает в помещении как Дамклов меч:       — И это всё, что ты мне говоришь? — она не хочет устраивать ссору, это чувствуется, но от возмущения её голос скачет и запинается, будто вот-вот разразится настоящий скандал, — Что ты… скучал?!       Рик разводит руки в стороны, подтверждая, что именно это он и говорит. Слово в слово.       — Супер, — фыркает Джейд себе под нос, пряча лицо в ладонях. На её губах вроде бы проскальзывает улыбка, которую не назвать счастливой, а пальцы мелко подрагивают ровно до того момента, пока руки не опускаются вниз, сминая угольную ткань юбки, — Браво, Рик. Я всё думаю, что между нами было что-то… — она с досадой качает дрожащим подбородком, замешкавшись с подбором слов, — настоящее. Но ты лжёшь мне даже сейчас.       Он делает к ней шаг, но Джейд отзеркаливает этот прием, отступая назад и заставляя его замереть. Это сбивает с толка их обоих, смятение вперемешку с растерянностью заполняет комнату в геометрической прогрессии, дышать быстро становится нечем. На станции «недоверие» их отношения ещё не буксовали, оттого страннее оказаться в такой ситуации и сложнее найти из неё выход.       — Я не знаю, в чём Ниган убедил тебя, но это неправда.       Джейд смотрит на него, как на незнакомца — просто поднимает глаза и, находясь в своих мыслях, изучает лицо, будто видит его впервые. Граймсу приходится позвать её по имени, чтобы хоть немного разрядить сумятицу и сконцентрировать на себе. Срабатывает это даже чрезмернее, чем требовалось, выплёскивается сквозь трещины сдержанности на её лице, ломая всю выстроенную оборону. И чёрта с два разберёшь — под маской стойкости проступает лицо обиженной женщины или обиженного ребёнка.       — Ниган не может быть виноват во всём, — тихо, почти шёпотом, возражает Джейд. Непоколебимость её злости никуда не девается, но переходит в пассивную форму, с которой Рик — он уверен — может совладать. Он делает к ней крохотный шаг, как если бы приближался к психопату, взявшему заложников, но сам теряется со словами. Это сложно. Это как минное поле, которое ты должен преодолеть потому что хочешь. Никакой другой цели, только собственное желание, что может стоить слишком дорого.       — Ты нужна мне. Ничего не изменилось, — ничего в самом деле не изменилось, но донести это оказывается труднее, чем думалось. Слова слишком банальны, чтобы звучать искренне, и Граймс вынужден добавить: — Мы всё ещё друзья.       Кто бы знал, как ему осточертело это типирование на друзей и врагов — Рик давно не знает, кто его друг, а кто враг, знает лишь, что Джейд достаточно дорога ему, чтобы бороться за её привычное расположение хотя бы в этот момент. Всё что угодно может стать между ними, но только не недосказанность, почву для которой приготовил сраный Ниган. Его вообще не должно быть здесь, и Граймс готов бросить все силы, чтобы вытолкнуть из Джейд это пагубное влияние.       — Зачем мы обсуждаем это? — С болезненным всхлипом интересуется она, пока маска самообладания продолжает трескаться. Увлажнившиеся глаза блестят непримиримо, но это никак не взгляд человека, что зол и едва держит себя в руках. — Нам это уже не поможет.       Джейд говорит размыто, но подсознательно предлагает услышать, что всё кончено, и их больше ничего не связывает. Судя по её реакции — она едва сама в это верит, и только надуманные выводы заставляют вести себя так, будто у неё нет ни сил, ни желания преодолевать их разобщённость и искать пути, чтобы перепрыгнуть образовавшуюся пропасть.       Рик готов сделать это за двоих. Он понимает это достаточно внезапно, чтобы эмоции чуть выше солнечного сплетения скрутились в жгут, но недостаточно, чтобы потерять бдительность и вывалить эту информацию. Какой смысл? Он не привык навязываться ни в чём, будь то хоть беседа, хоть восстановление утерянной связи. Может, она права, и всё в самом деле кончено. Может, Рик просто цепляется за то, что давным-давно ушло из них обоих, но… В нём-то это по-прежнему сидит. Сложно поверить, что Джейд смогла ампутировать в себе ту часть, которую Граймс много раз порывался, но так и не смог отрезать.       Он проводит ладонью по лицу, чувствуя себя смертельно уставшим — даже Ниган не утомляет так, как крах ожиданий. Особых надежд на эту встречу не возлагалось, но Рик всё же рассчитывал на более тёплый приём.       Человек, оставшийся болтаться на телефонной линии, когда собеседник без зазрений совести повесил трубку — вот, кем он себя ощущает в данный момент. Это неприятно ровно до того момента, пока внезапно «гудки» не оживают, сменяясь робким:       — Почему ты не забрал меня? Когда был здесь в последний раз, — пауза. — Травил людей газом, — в уточнении отнюдь не слышится упрёка, только натянутый интерес, вроде как намекающий, что Рик должен чувствовать себя виноватым. И, может быть, ему действительно стоит, да только не выходит.       Он слишком устал играть по правилам, переутомился, беспокоясь обо всех и блюдя этический аспект своих действий. Стоит спросить у Джейд, похоже ли это на эмоциональное выгорание, но едва ли она сможет разобраться, и уж точно легче от её заключения не станет. Рик не гордится этим поступком, тем более, что взвешенности там было совсем немного, но теперь, когда об этом зашла речь, понимает, что и корить себя не в состоянии. Налёт на Святилище просто… случился. Так сложились обстоятельства, они многое усугубили, ещё большее — исказили, но ничего потенциально ужасного, такого, что стоило бы драмы, не случилось.       Самая большой страх Рика Граймса — не оправдать ожиданий своих детей. Карл-то по большей части молчит и делает вид, что всё прекрасно понимает, но иногда из него рвётся подростковый максимализм вместе с кучей испорченных ожиданий, да и Джудит, которая пока только лепечет, тоже во многом может быть недовольна своим отцом. У Рика банально не хватает времени. Сил. Иной раз — настроя. Он мало уделяет времени своим детям, отмахиваясь от них делами Александрии, но соль в том, что и для группы ничего полезного сделать не выходит. Планы остаются нереализованными, всё идёт под откос, возможности ускользают, и зацепиться за них не представляется возможным.       Он пошёл в атаку, потому что ему показалось, что он теряет контроль. Не только над этой ситуацией с Ниганом, а в целом, над собой и своей жизнью. Граймс стал плыть по течению, барахтаться лишь для вида, и это совершенно его не устраивало. Поэтому нужно было сделать хоть что-то, чтобы вытащить себя из затяжной апатии, а для этого, как известно, нет ничего лучше, чем старая добрая война.       Рик мог бы объяснить это Джейд. Она бы даже поняла. Наверняка поняла бы — у неё довольно подвижная мораль, и она знает толк в заскоках, вроде этого. Но дело тут ведь совсем не в том, что он пошёл в разнос или в отсутствии этики в самом факте атаки безоружных, а в том, что Джейд рассчитывала, что он её заберёт. На этот счёт сказать нечего, кроме как:       — Как ты себе это представляешь?       С ответом возникает заминка: видимо, Джейд как всегда не потрудилась подумать о деталях, ляпнув первое, что пришло ей в голову, а теперь вынуждена подбирать весомый аргумент, чтобы минимизировать растерянность. Она молчит настолько долго, будто не собирается продолжать этот разговор в принципе, но потом, поражая «лаконичностью», сообщает:       — Да как угодно. Не думаю, что это было сложнее, чем разнести половину Святилища.       — Ты злишься поэтому?       — Я уже совсем не уверена, злюсь ли я вообще, — тихим голосом без перелива эмоций заверяет Джейд. — Просто интересно, думал ли ты, что я могу попасть под перекрёстный огонь.       — Я решил, что ты бы не стала лезть под пули, — говорит Рик, и это звучит как скверное оправдание тому, что он в самом деле не потрудился обдумать этот вопрос.       Взгляд Джейд направлен в пол, будто этим она пытается скрыть от него саму себя, но её губа презрительно дёргается, давая понять, что… Чёрт! Она действительно лезла под пули в тот злополучный день? Торчала на улице, где было опаснее, чем в Гетто по ночам? Рик оказывается сражён этим фактом, он не знает, как реагировать.       — Что случилось с Джейд, которая никогда не рисковала собой ради других? — его голос неестественно ломается, когда он задаёт этот вопрос, звучащий так же небрежно и смято, как скомканная в руках бумага, выброшенная мимо урны.       — Ради других никогда не рисковала, — резко соглашается Джейд, — ради тебя же — постоянно.       Она умеет вываливать правду таким образом, что в секунду чувствуешь себя виноватым, недостойным мелким человечишкой, что слеп и глух к событиям окружающего мира. Граймс вздыхает, ловя себя на мысли, что не так он представлял этот день, но Джейд путает навигацию своим непоследовательным хаосом, уничтожает порядок, в корне меняя планы.       Рик вынужден махнуть рукой на то, что планировал не говорить о своей затее ни одному живому человеку. Это ведь Джейд, верно? Даже в плохой компании, в логове и постели врага, она по-прежнему на его стороне, по-прежнему его друг, который нуждается в надежде. С ней можно быть честным. Вытаскивая из ботинка свою «козырную карту», Граймс даёт какое-то время, позволяя угадать в предмете, лежащем в ладони, перочинный ножик для турпоходов, и говорит:       — Сегодня всё закончится. Ниган будет мёртв уже к закату.       Её лицо становится карикатурно-изумлённым: брови сдвигаются к переносице, а губы остаются приоткрытыми в подобии буквы «о». Рик терпеливо ждёт, пока замешательство будет вытеснено с лица Джейд какой-нибудь прочей, более приятной эмоцией, вроде ликования или радости. Но ждать ему приходится долго, ведь даже по прошествии минуты на её лице ни сдвигается ни одна мимическая мышца.       — Вот в чём дело… — потрясённо тянет она. — Убийство Нигана раньше было просто одним из пунктов в длинном плане по выполнению цели. А теперь для тебя это и есть цель.       Рик ожидает услышать от неё всё, что угодно, кроме упрёка. Это неприятно, но, кажется, дело лишь в том, что они как обычно поняли друг друга неправильно. Он хочет внести какую-то ясность, а потому прячет ножик за спиной под рубашку и спрашивает:       — Какой, по-твоему, она была раньше?       — Спасти людей, — мгновенно, будто это непреложная истина, отвечает Джейд, — только этого ты хотел раньше. Теперь же ты просто прикрываешь этим свою одержимость Ниганом.       Рик вынужден признать, что она права. Сейчас он намного меньше думает о других и больше о самом себе. О своей личной вражде с Ниганом, которой стоит положить конец любой ценой. Он не собирается ругаться и уж тем более — обидно поддевать её, но почему-то всё равно делает это, испытывая потребность защититься:       — Мы похожи в этом, не так ли?       — Не смей лезть туда, о чём ничего не знаешь, — шипит Джейд, глубоко уязвлённая. Она подлетает к Рику и хватает его за грудки, без лишних слов и акцентов показывая, насколько это болезненная тема. — Не тебя в первый день бросили под кулаки и сапоги чокнутого фанатика-бугая, который ради благосклонности Нигана забил бы до смерти свою мамашу, не тебя жгли раскалённым утюгом, не на тебя замахивались этой блядской Люсиль такое количество раз, что это даже перестало пугать. И, к моему счастью, это не тебя неделю держали взаперти, прикованным к полу метровой цепью, без возможности иной раз нормально пошевелиться, как слона в контактном зоопарке. Ты в своей Александрии можешь делать какие угодно выводы, но если ещё раз заикнёшься о моей «одержимости» дело примет неприятный оборот.       Кажется, она сейчас вцепится ему в горло или громко разрыдается — эмоции Джейд до такой степени запутаны, что Рик не может даже предположить, что там у неё в голове. Но, услышав всё это, он вынужден спасовать. Он не хочет закапываться в эту тему глубоко, не хочет выяснять, что там на самом деле между кем происходит.       Но неправильно считать, что он сможет вот так просто отделаться от её слов, которые, похоже, чистая правда. Желание убить Нигана становится лишь сильнее, оно бьётся о прутья клетки напускного спокойствия, с которым Рик не расстаётся с самого утра.       — Извини, — сдаётся он и, чтобы дополнить сухость подобной формальности, прикасается к её руке чуть выше запястья, пытаясь донести свою искренность максимальным количеством способов.       Бугристая кожа под пальцами сгладившаяся в шрам, уже не настолько груба, как когда-то, и это заставляет Граймса обронить короткую, бессмысленную улыбку.       — Жалеешь? — неожиданно задаётся вопросом Джейд, и как всегда требуется какое-то время, чтобы отследить скачки её мысли. Но в этот раз она освобождает от этой необходимости, поясняя: — что спас. Я оказалась той ещё занозой в заднице, знаешь ли.       — Это не так.       — Говоришь мне то, что я хочу услышать, — проницательно возражает она, — но ты и сам думал об этом.       Джейд — ходячее пособие «как быть сплошным беспорядком и при этом всё равно нравиться людям». Рику она уж точно нравится, хотя её непосредственность иногда выбивает почву из-под ног. Сейчас она, похоже, отошла, острый период закончился. Теперь Джейд смотрит на него загнанно, многогранно, так, будто всё ещё хочет расплакаться, но пока не решила, из-за какого конкретно повода. Рик говорит:       — И каждый раз приходил к мнению, что до катастрофы ты как-то не дотягиваешь.       Она делает глубокий вдох и прикрывает глаза, явно пытаясь реагировать спокойно, но её губы начинают жить собственной жизнью: вначале они мелко дрожат, потом уголки губ ползут вверх, но после искажаются в какой-то невероятной гримасе безграничной скорби. Под зажмуренными ресницами блестят слёзы.       — Как ты делаешь это?! — с укором всхлипывает Джейд, неожиданно заключая Рика в крепкие объятия. — Вначале обращаешься со мной, как с пустым местом, а потом приходишь, вытворяешь свои трюки, и я готова простить тебя и выдать бонусную карту на ещё парочку наплевательских поступков.       Джейд иногда — маленькая девочка, запертая в теле взрослой женщины; иногда — женщина, запертая внутри другой женщины. В том, что ей присуща какая-то ненормальная двойственность, сомнений не возникает. Да и откуда им взяться, этим сомнениям, когда она то глядит на него волком, то крепко, до ломоты, сжимает в объятиях его поясницу и утыкается лицом в плечо, рвано дыша?       Рик не знает, что хуже — её «приветственный» поцелуй с Ниганом и краснеющие засосы на шее или отсутствие лжи в недавних словах о «лёгкой» жизни в Святилище. Ожоговые рубцы под пальцами вынуждают проникнуться, истекая чувством вины и безграничным сожалением.       — Мы на войне, Джейд, — вынужден напомнить Рик. — Я не могу руководствоваться только твоим благополучием, принимая решения. Но я всё равно думаю о тебе больше необходимого, даже если чаще всего кажется, что это гиблое дело.       Она отстраняется, буквально выпутывается из кольца его рук, суматошно размыкает собственные объятия и, своими распахнутыми мокрыми глазами глядя на Рика, по-детски робко интересуется:       — Правда?       Конечно, это правда. Граймс лишь кивает, поскольку не видит смысла произносить этого вслух. Джейд своими перебежками с одной стороны на другую, своими письмами, переданными из Святилища, тем странным, полным благодарности поцелуем, которым она однажды наградила Рика одной из ночей в Александрии — всем этим она зацепилась за кору его мозга, кисло-сладким осадком выпав на языке. Разумеется, ему приходилось думать о ней. Разумеется, это было бесполезно ровно в той степени, в какой было и притягательно представлять иной расклад событий с её участием. Джейд — не лучший человек, это было понятно изначально, но из раза в раз у неё как-то получается притворяться настолько хорошей, что этим проникаешься.       Она выглядит неоправданно виноватой, когда привстаёт на носочки и тянется к его лицу, всем своим видом транслируя очевидное намерение, сама суть которого в исполнении Джейд может поставить в тупик, загипнотизировать.       — Что ты делаешь? — спрашивает Рик, хотя не маленький, да и не глупый, и прекрасно понимает, что она хочет сделать. Просто надеется, что этим вопросом немного собьёт с неё спесь, даст возможность передумать.       Застыв в нерешительности совсем близко, Джейд так странно, смущённо улыбается, что Граймс чувствует себя окончательно околдованным.       — Спасаю нам обоим жизни, — как-то по-нелепому оправдывается она. Ловит взгляд Рика, что в такой близости к его лицу сделать непросто, и именно в этот момент в чертах её лица вспыхивает что-то ещё. Некая обеспокоенность, что ли. Сдавленно и совсем тихо Джейд просит: — не злись.       Он не собирается злиться (быть может — совсем чуть-чуть), когда она, надругавшись над осмотрительностью и здравым смыслом, всё же целует его в губы. Боязливо и неуверенно, кажется, словно вопросительно, совсем не по-дружески. Джейд — любовница его врага, о чём Рику постоянно напоминают все вокруг, но в то же время она по-прежнему важна для него, и оттолкнуть её он не может. Скорее всего, даже не хочет.       У него слишком давно не было женщины, и Рик, похоже, совсем забыл, как чарующи эти робкие прикосновения чужих губ, как сильно это заставляет обмякнуть и потерять последнюю волю, откликаясь нутром на зов другого человека. Это определённо не закончится ничем хорошим, но Граймс ступает на скользкую дорожку, куда так заманчиво зовёт его Джейд. Отвечая её упрямым губам, у Рика даже проскакивает шальная мысль: если бы он знал, что дело примет такой оборот, то потрудился бы побриться перед визитом в Святилище. Хотя… Джейд наверняка привыкла что к грубой бороде, что к колючей щетине — едва ли кто-то (Ниган) заботился о том, чтобы поцелуи для неё оказывались приятными.       Он не хочет думать об этом, лишь опускает руки на её плечи, сжимая их и намереваясь отстранить Джейд от себя. Как бы странно и хорошо это ни было, они оба тут как на ладони, как два подростка, что изучают друг друга, пока за стенкой в одной из комнат тихо переговариваются родители одного из них. Ниган — хуже, чем родитель, он её муж и поехавший ублюдок, поэтому им не стоит терять голову.       Но Джейд, то ли осмелевшая, то ли вошедшая во вкус, видит в том прикосновении к плечам отблеск зелёного света. Она прижимается к Рику теснее, обнимает за шею, показывая, что не собирается отпускать его из опасного для них обоих капкана.       — Джейд, — умудряется произнести Рик. Ему не нужно, чтобы как минимум у одного из них были проблемы из-за этого поцелуя.       — Прости, — бормочет она в ответ, и он даже не успевает сообразить, за что она так эмоционально извиняется, поскольку Джейд приникает к его губам снова. Её руки соскальзывают с шеи, ползут по груди, откуда навстречу её ладоням выпрыгивает его сердце, и потом вновь, как уже делали сегодня, кольцом оказываются на пояснице.       Щёлкает входная дверь. Джейд вздрагивает, и её взволнованное дыхание опаляет губы Рика, прежде чем она, резко расцепив руки на его спине, отпрыгивает назад и мгновенно, не глядя Граймсу в глаза, поворачивается к Нигану.       — Знаешь, это… — она запинается, и Рику остаётся только надеяться, что у неё хватит ума и пресловутых знаний психологии, чтобы не выпалить избитое «это не то, о чём ты подумал». Но именно это Джейд и говорит: — Выглядит хуже, чем есть на самом деле, но всё совсем не так, как ты подумал.       На лице Нигана виднеется она — гримаса яростного зверства и хладнокровной умиротворённости человека, что несмотря ни на что, держит ситуацию в своих руках.       — Ох, Джейд… — демонстративно вздыхает он. — Я конечно не против тройничка, но не с этим же убогим!       — Я. Я против тройничка, — холодно возражает она, и Рик готов поспорить, что Джейд секунду назад закатывала глаза. Он не догадывается, откуда в ней столько дерзости в этот момент, поскольку люди, пойманные с поличным, застуканные, так себя не ведут.       Подобная странность заставляет разжиться дурным предчувствием. Граймс — можете называть его слабаком — не собирается встревать в это выяснение отношений, которое и на выяснение толком не похоже. Он ожидает, нет, он выжидает, как хищник, притаившийся в кустах, ждёт момента, когда можно будет воспользоваться своим тайным оружием. Пальцы сами собой тянутся за спину, но вместо вселяющего уверенность контура сложенного в несколько раз ножика обнаруживают лишь вытянутый из-под ремня подол рубашки. Только не говорите, что…       — Рик немного по-своему воспринял визит сюда. Вот, — она протягивает Нигану руку, в которой что-то лежит. С горем пополам Граймс вынужден признать, что это его перочинный нож. Дьявол! — Он хотел убрать тебя, мне пришлось среагировать. Не придумала, как это сделать по-другому.        Вот теперь она точно оправдывается, но это становится неважно, потому что злость и обида бьют по вискам как сотня микронокаутов. Рик с удовольствием бы пропустил один-второй стаканчик бензина, ведь даже это было бы лучше, чем ситуация, в которой он оказался сейчас. Кто бы мог подумать, что беда придёт именно с этой стороны, из этого, пускай не совсем надёжного, но всё же тёплого тыла? Он злится и на Джейд, потому что она оказалась змеем-искусителем во плоти, и на себя. Видимо, он слишком доверчив, ведь сам повесил себе на грудь огромную мишень, в которую Джейд только и оставалось ударить.       — Скажу своим парням, чтобы они переплавили немного металлолома тебе на медаль, — очень странно заявляет Ниган. Он вроде бы и веселится, и в бешенстве одновременно.       Взгляд его мечет молнии, перемещаясь то на Джейд, то на Рика — он словно решает, кого из них Люсиль отведает первым, и Граймс чувствует, он готов поклясться, что это действительно вот-вот произойдёт. Но чёртова предательница, манипуляторша с большой буквы «М» подаёт голос, зачем-то пытаясь увести ситуацию от конфликта. Ради спасения своей шкуры, наверняка.       — Можем поговорить снаружи? — просит она у Нигана, но тот, судя по всему, не думает соглашаться.       Джейд всё равно с готовностью идёт на выход, будто бы получила одобрение очередной авантюры и письменный документ, подтверждающий, что её обязательно выслушают. Но Граймс не может отпустить её просто так, что-то внутри него, пришедшее в праведное возмущение из-за её обмана и её игры, заставляет вытолкнуть из себя то ли ядовитое, то ли сокрушённое:       — Мишонн предупреждала, что тебе нельзя доверять.       Она останавливается и какое-то время стоит неподвижно, но после не выдерживает, поворачивается к Рику и глядит на него таким знакомым, избитым взглядом пожизненного страдальца, к которому он так привык и который он считал одним из типично джейдовских. У Граймса даже под ложечкой пытается засосать, поскольку на секунду он вновь видит ту Джейд, которой, как он думал, минутой ранее отвечал на поцелуй и прижимал её к себе, успокаивая в объятиях. Но выражение боли, застывшее в её глазах, постепенно ускользает, гаснет, делая их стеклянными.       — Ну так не доверяй, — шипит Джейд. — В чём же тут проблема?       Толкнув дверь плечом, она выскакивает в коридор, умудряясь ещё раз напомнить о своей просьбе Нигану:       — Одну минуту. Пожалуйста.       Лидер Спасителей озлобленно-равнодушен: он словно видит такие спектакли трижды в день, привык к ним и уже давно воспринимает как данность. Отправив в карман своих штанов перочинный нож, он со злостью стискивает челюсти, но в целом остаётся верен себе и своему гадкому позерству, когда уточняет:       — Ну как, Рик, очко сжалось? Думал, что ты можешь просто взять и прирезать меня, как свинью? Ты всё проебал и ты прекрасно это осознаешь. Как насчет того, чтобы по-хорошему пойти нахуй? Прежде чем я тебя заставлю. Хорошенько подумай, и к моменту, когда я вернусь, дай мне хотя бы одну причину, почему ты стоишь моего времени.

***

      Из «переговорной» она вылетает если не как пробка от шампанского, то как человек, что крепко накосячил и теперь мечтает как можно быстрее слинять с места преступления уж точно. Толпящиеся снаружи Спасители с полированными стволами наперевес косятся вопросительно, но явно не потому, что ждут каких-то пояснений, скорее лишь по той причине, что снедаемы изнутри любопытством, что же такое произошло за закрытыми дверьми, где в общем котле событий смешались их лидер, его жена и их общий враг, который и не враг то вовсе для одного из вышеперечисленных.       Джейд сипло дышит, так, будто чьи-то крепкие руки на её шее перекрывают доступ кислорода. Губы горят, словно кто-то — Рик — высыпал на них щепотку перца чили. События путаются в голове, накладываются друг на друга, дымкой проплывают перед глазами. Если говорить в общем и целом, сейчас Джейд чувствует себя так, как, наверное, чувствуют себя люди, которых злая стерва под именем Судьба бьёт об заклад. Головой. Организуя вначале невзрачно черепно-мозговую травму, а затем и вовсе превращая черепную коробку в кровавое месиво ровно так же, как это всегда делала Люсиль.       Столько разношёрстных эмоций копошится внутри, что в пору чувствовать себя муравейником. Там и смятение, и страх, и воодушевление, и стыд, и даже… ревность. Чёртова Мишонн, пока Джейд не было в Александрии, похоже развернула целую кампанию против неё, ссала Рику в уши, что ей нельзя доверять и прочее в таком ключе. Мишонн полагает, что она разбирается во всём, но как же, сука, это не так. Любопытно, как часто они с Граймсом заводили эти разговоры. Сколько часов в общей сложности исполнилось её недоверию, которым она так старалась заразить Рика.       Тихий щелчок дверной ручки, раздавшийся из-за спины, даёт понять, что Ниган всё же последовал за ней, а значит плохая часть дня ещё не завершилась. Значит, нужно брать себя в руки, чтобы умолять и ползать на коленях. Джейд оборачивается, но пока не может подобрать слов, она мнётся в нерешительности, взвешивая категоричность и опасность разных суждений.       — Итак, — произносит Ниган, явно намекая, что ей пора собраться с мыслями и начать уже говорить.       Джейд качает головой, испытывая большие затруднения именно с этим, и, понимая, что всё равно не сможет придумать ничего лучше, выдаёт просьбу так же, как выдавала бы и пулю. Сразу в лоб.       — Не наказывай его. Прошу.       На секунду даже кажется, что Ниган ударит её. И, возможно, он в самом деле хочет, но старательно держит себя в руках. Вместо этого его скрежещущий смех заполняет коридор, вынуждая сжаться, пожелать отступить в тень и никогда больше не поднимать разговоров на такие темы.       — Я знаю, как это выглядит, — импульсивно заявляет Джейд, чем заставляет Нигана прекратить хохотать и заткнуться, вопросительно-угрожающе подняв бровь. От этого она тушуется, прячет глаза, бормоча: — Но я правда сделала это для тебя. Он… он показал мне этот нож, сказал, что прирежет тебя уже к закату, и что, скажи на милость, я должна была делать? Не думаю, что у меня оставались какие-то варианты, кроме как…       Джейд умолкает, подчёркивая, что выбранный вариант и впрямь показался единственным. От беспомощности хочется расплакаться, поскольку донести до Нигана такие сложные, противоречащие друг другу факты и осколки мотивации, впившиеся в рёбра и мешающие дышать, совсем непросто.       — Да что ты?! — Рычит Ниган. — То есть ты сделала это не потому, что вы с Рикардо держите меня за идиота и всё пытаетесь потрахаться за моей спиной?       — Ты видел, как он на меня смотрел. И слышал, что он говорил, — возражает Джейд, чувствуя, как неприятно изнутри царапается совесть. — Я обманула его. Да, это была не самая гениальная идея и не самый разумный план, но я не смогла придумать ничего лучше. Я сделала это, чтобы избежать кровопролития, поэтому прошу, оставь эту ситуацию. Не наказывай его, просто закрой глаза на случившееся. Пожалуйста.       Джейд не нравится это. Ни на секунду не нравится, но чтобы склонить неподатливого Нигана на свою сторону, ей нужно что-то гораздо более весомое, чем короткий список слов и устаревшие клятвы в лебединой верности, и у неё как раз есть кое-что для таких случаев. Факт. Отвратительный факт, которого она сама, должно быть, до сих пор стыдится где-то в глубине души.       Приходится поведать, чьей кровью Карсон возвращал Нигана с того света; кто и в каком состоянии жертвовал её, сидя рядом с его бессознательной тушей и единожды даже упав в обморок от переизбытка эмоций. Джейд рассказывает это всё холодно и отстранённо, будто это происходило не с ней, будто это не делает её более зависимой, чем когда-либо. Она упоминает об этом так, словно никогда не было той Джейд, что мечтала сохранить детали того переливания в тайне, ведёт себя скорее как Джейд, что готова растрепать об этом всему свету, ни капли не стесняясь того, какой разбитой она чувствовала себя сравнительно недавно.       Ниган выслушивает молча, не перебивая и позволяя ей высказаться. Но его лицо… Чёрт! Джейд готова поклясться, оно не выглядит сильно удивлённым; оно пресное, чуть менее жеманное, но в целом — нет там ни грамма недоверия или скепсиса. Это ставит в тупик, вынуждает умолкнуть на середине рассказа, приоткрыв рот в гримасе безмолвного шока, и вытолкнуть из себя лишь шёпот:       — Ты что, блять, знал?       По его лицу масляной краской растекается триумф, и ответ ей уже не требуется.       — Ты пробыла тут так много времени и до сих пор не поняла, — с обидными нотками жалости в голосе сокрушается Ниган. — Я знаю всё, что происходит у меня под носом, и не имеет значения, в каком состоянии я нахожусь. В сознании я или нет, занят делами или развлекаюсь, устраивая оргию с любыми потаскушками, на которых будет вставать. Но вот чего я реально не ожидал, так это того, что ты вывалишь это напрямую. Охренеть, Джейд! Ты так можешь?!       В её лицо врезается маска, в точности повторяющая физиономию человека, раздавленного собственным бессилием. В такие моменты руки сами собой опускаются, теряется весь запал спорить и доказывать что-либо, но, вопреки этому, Ниган почему-то сдаётся:       — Ладно, я буду с ним помягче.       Джейд вскидывает на него свои резко увлажнившиеся глаза, смотрит как на приведение или чёртика, выпрыгнувшего из коробки со сладостями. Сил, чтобы произнести «спасибо», не хватает, и она в молчаливом порыве тянется к его губам, желая запечатлеть там поцелуй, выражающий благодарность лучшим из способов, но Ниган обидно отстраняется, чем ставит её на место.       — Не-не-не, никаких поцелуев, пока ты не помоешь рот после лобызаний с Риком, — протестует он. — Иди в нашу комнату и жди меня там. Нас ждёт серьёзный разговор.       Она соглашается, хотя внутри всё молит о возражении, и огибает Нигана, как наполовину неисправный робот, лишенный плавности, двигаясь в сторону верхних этажей.       — Мне стоит спросить, что это было? — приторно усмехаясь, спрашивает Джейн Дуглас. Джейд стоически молчит, и тогда галлюцинация провоцирует вновь: — И кого же из двух своих любовничков ты только что попыталась спасти?       — Как тебе вариант «никого»? — Рычит в ответ Джейд.       — Врунишка. Просто остановись и объясни хотя бы самой себе, что это было.       Но Джейд только ускоряется, практически переходя на бег, словно рассчитывая, что благодаря этому ни её собственные мысли, ни голос Джейн Дуглас не смогут её догнать и потревожить. Она не знает, что это было, и тем более не может представить, каких откровений от неё ждёт галлюциногенный двойник. Очень сложно разобраться в нюансах, когда даже на общем плане ситуации всё перекрыто сплошными вопросами.       Джейд может лишь сказать, что ею двигало в общем и целом — желание избежать кровопролития. Там, снаружи этой чёртовой переговорной, было полно вооружённых людей Нигана, и случись с этим ублюдком хоть что-нибудь, хоть занози он свой палец, это бы повесили на Рика и без предупреждения открыли бы огонь. Это был бы тот исход партии, что обычно подразумевает обоюдный мат, если такое явление вообще возможно в шахматах: погубив Нигана, Граймс погубил бы себя, и это единственное, о чём Джейд думала, когда решилась на первое в своей жизни осознанное предательство этого человека.       Его же невозможно было переубедить! Рик — тот человек, который если вбил себе в голову что-то, то это с концами; он никогда не позволит изменить это мнение, показать ситуацию с другой стороны, поэтому Джейд даже не стала заикаться о том, что снаружи его ждёт опасность в виде шайки Спасителей с автоматами. Она самостоятельно приняла сложное решение и, пускай совсем не готова была нести за него ответственность, всё равно воплотила в реальность. Спасла две жизни, себя от роли соучастницы и своё душевное спокойствие. Хотя последнее — под большим знаком вопроса.       Руководствуясь хорошим мотивом, Джейд поступила по-плохому, но для неё это ни капли не в новинку. Оттого, что в этот раз у неё наконец-то хватило решимости, чтобы поцеловать его, и оттого, что Рик всё же ответил ей, не оттолкнул, лицо заливает краской стыда. Осмелься она сотворить это раньше, между ними давно бы всё было иначе. Но духу хватило только сейчас, когда жизненно важно было подобраться к нему поближе, чтобы вытащить из-под ремня перочинный нож и фактически им же ударить в самое сердце.       Джейд чувствует себя омерзительной, но не сожалеет — вопреки побочным смыслам, на деле она всего лишь пыталась по-своему спасти ситуацию.       Отсутствие желание посокрушаться не отменяет такого общего состояния психики, что хоть на стену лезь. Джейд ощущает себя кратером на поверхности одной большой проблемы, верхушкой айсберга или вирусом, от которого до сих пор не изобрели лекарства, и он волен портить всё, что пожелает. За то, что она вытворяет, людей освежёвывают. И нет ничего удивительного, что с таким раскладом Джейд стала той, кто спуталась с Ниганом — мразь тянется к мрази, всё просто.       Кто-то должен вручить ей чёрный пояс по продажности, поскольку она полностью его заслуживает.       Иногда чувства набирают обороты, и кажется, что усмирить внутренний ураган можно только парочкой сломанных пальцев. В такие моменты стоит как никогда держать себя в руках: психовать, когда ты ограничен в проявлении эмоций, сложно, и именно это может спасти тебе жизнь — иногда лёгкий путь ведёт прямиком в ад. Джейд рада, что она не может ничего сделать с собой прямо сейчас, мечась по собственной комнате в подобии истерического припадка. Такая форма истерики сейчас очень кстати: вся феерия бушующих эмоций уходит в ноги, ничего нельзя сломать и повредить, расцарапать себе кожу, изодрать в кровь губы, посмевшие коснуться Рика.

***

      Очень долгое время, часов шесть или восемь, Джейд сидит как на иголках: к тому моменту в ней уже затихает всё буйство, остаётся только пугливая дрожь, выдающая слабые отголоски прежнего внутреннего припадка. Сжимая колени, она сидит на самом краю кровати, не обращая внимания на то, что тело ноет и покалывает от долгого нахождения в неудобной позе. Волнуется. Разумеется, она волнуется так сильно, что едва умудряется фокусироваться на собственных рваных вдохах и выдохах. Джейд вертит в руках пачку успокоительных, но так и не решается принять хотя бы одну. Ей хочется быть в сознании, в полном и ясном, в трезвости, хочется сохранять ясность ума к моменту, когда появятся какие-то вести. Но вместо вестей появляется Ниган. Он толкает дверь, проходя внутрь их общей, как теперь выяснилось, комнаты, окидывает напряжённо застывшую Джейд взглядом и злобно усмехается:       — Всегда хотел завести себе какую-нибудь блохастую скотину, чтобы она вот так прилежно сидела на кровати и глядела на дверь до тех пор, пока я в неё не войду.       Обидно ли это? Возможно. Бьёт ли это по самым уязвимым местам? Нет. Джейд ни капли не смущается сравнения с домашним животным — её самомнение давно привыкло к подобным выкрутасам, — и настороженно разглядывает Нигана, обомлённо заключая:       — Ты злой. Это не очень хороший знак.       Собственное сердце колотится в груди так, будто рассчитывает расколотить рёбра в пыль, а после, проломив грудину, встать и уйти куда-нибудь подальше отсюда.       — Брось, кексик, — пытается отвязаться от неё Ниган. — Просто устал.       Он подходит ближе и, держа её за подбородок, глядит сверху вниз спокойно, взвешенно. Всем своим видом Ниган как бы намекает, что не хочет разорвать её на части, но Джейд знает, что он хочет. И то, что он притворяется, зачем-то, по совершенно неявным причинам, разыгрывая очередной спектакль… это хуже всего. Она давно забыла, какого это — быть как на ладони, открытой для любого насилия, что физического, что эмоционального; Джейд сдуру чуть не начинает бормотать извинения, даже не понимая, за что она хочет извиниться, но Ниган опережает этот бессвязный поток слов, что так и рвётся из её рта, и, наклонившись, приникает к губам поцелуем. Поцелуем ужасным, отвратительным, в котором ни грамма искренности, но полно стремления упиваться собственной властью.       Верно истолковав её заторможенность, Ниган больно, теряя терпение, нажимает на подбородок, вынуждая поддаться ему, впустить внутрь его отравленный дьявольский язык. Джейд не имеет права противиться. Не сейчас, не после того, что произошло сегодняшним днём. Она прикрывает глаза, надеясь, что станет хоть чуть-чуть легче, если она перестанет видеть окружающий мир, но легче не становится.       Получив желаемое, Ниган решает продолжить играть роль хорошего парня. Его прикосновения статичны, но аккуратны, он не ставит своей целью оставить синяки или причинить боль. Даже толкая её на кровать и опускаясь сверху, Ниган ведёт себя почти как джентльмен: с готовностью переносит вес на руки, и практически совсем не придавливает Джейд к кровати своей тушей.       Самое паршивое тут то, что Джейд вынуждена подыгрывать, вместе с ним притворяться, что ничего не произошло. Бегство от истины в дуэте — заманчивый аттракцион, но не здесь и не сейчас. Остаётся только делать вид, что всё хорошо, и втайне ожидать, пока не разразится очередной скандал.       — Как… как всё прошло? — мямлит она, сжимаясь, будто за этим точно последует удар. Его не следует, но вопрос явно воздвигает между ней и Ниганом стену, которая — будем честны — там всегда была. Это любопытство, которое всё же должно было выплеснуться наружу, лишь делает эту стену очевиднее, вновь подсвечивает её софитами.       — Вот он твой муж, живой, здоровый, без царапинки. Разве есть кто-то ещё, о ком ты беспокоишься?       Джейд должна ответить «нет», этого интуитивно требуют правила игры, но она выдаёт тихое:       — Да.       И если бы он был героем дамского романа, из числа тех, кто пропагандируют романтизацию садизма, то оскалил бы свой рот и обязательно прорычал что-нибудь вроде «неправильный ответ». Но Ниган, то ли увы, то ли к счастью, далёк от персонажа такой литературы.       — Неужели? — Удивляется он. — И за кого же ты беспокоишься, милая?       Он загоняет её в угол, как будто не видит, что она уже давно там.       Молчание становится исчерпывающим ответом для них обоих, убирает необходимость произносить очевидное. Ниган уязвлённо цокает языком и гладит Джейд по волосам как любящий отец свою непутёвую дочку, и это всё при том, что вжимает в кровать он её совсем не по-отечески. Вторая его рука сжимает платье чуть ниже талии, будто он вот-вот вознамерится рывком задрать подол и воспользоваться тем, что сегодня ему не посмеют отказать.       — А как же я, детка? — вместо этого спрашивает он. Привычная издёвка чувствуется, но вопрос из настолько НЕнигановского репертуара, что становится не по себе, и Джейд вынуждена основательнее вслушиваться в слова, ища в них смысл. — Ты же за эти дни, что мы тусили вместе, вроде втюрилась в меня. Или мне показалось?       Ниган давит. Неявно и крайне профессионально вынуждает прогнуться, послушно кивать и заглядывать ему в рот. И, может, в самом деле стоит, да только тема слишком щекотливая, чтобы Джейд позволила провернуть с собой такое. Солги один раз, позволь обнаружить в себе мнимые чувства, и это не закончится никогда. Тобой будут помыкать как марионеткой, дёргать за нити, вынуждать лгать снова и снова до тех пор, пока ты, должно быть, сам не поверишь в то, что говоришь. Это скользкая тропа, на которую лучше не ступать. Сложно говорить такое, глядя ему в глаза, но Джейд не пытается поменять положение их тел. Чего ради? Ниган — хуже радиации, настигнет тебя везде, без шансов.       — Я не люблю тебя, Ниган, — качает головой она, но выглядеть волевой не выходит и с натяжкой. Голос срывается, с потрохами выдавая сомнение. Сомнение не в искренности сказанного, а в том, стоило ли вообще всё это говорить. — На это не было уговора, помнишь?       Ей становится страшно. Так, как не должно быть страшно женщине, что находится со своим мужем в спальне. Секунду назад он целовал её и, пускай это было форменным издевательством, так было лучше чем сейчас, когда он просто смотрит взглядом, в котором не уловить вообще ничего. Не иначе, как шестым чувством, Джейд догадывается, что Ниган пытается вспомнить, о каком уговоре она говорит, и, по резко вспыхнувшей в его глазах брезгливости, понимает, что ему это удалось. Та самая клятва верности, клятва послушания, принесённая в Александрии в патовой ситуации, когда ничего другого не оставалось.       — Ты разочаровала меня, малышка, — говорит Ниган. Джейд машинально кивает.       Она знает. Она разочаровывает всех.       — Какой же я олух, раз я раз разом позволяю тебе это делать, — со злобой сокрушается он, качая головой и поднимаясь с постели, прекратив ограничивать Джейд в движениях. Ниган даже не пытается скрывать, насколько для него отвратительна такая ситуация. — Я ведь обращался с Риком хорошо только потому, что ты попросила, Джейд.       Её жалкий внутренний мирок от этих слов делает кувырок. Она не может поверить, не может правильно осознать, что он только что сказал. Джейд заторможенно принимает сидящее положение и, сдвинувшись на край кровати, глядит на Нигана неверяще, вопросительно, изумлённо.       — Правда? — неуверенный шепот срывается с её губ, и звучит он так загнанно и беспомощно, что становится стыдно. Ответа на вопрос не следует, Ниган не утруждает себя не то что тем, чтобы сказать что-то, он даже отказывается кивнуть или иным способом подсказать, что говорит правду, но Джейд, зажмуривая глаза, которые начинает жечь от собственной сентиментальности, всё равно произносит: — Боже, спасибо.       Она готова удариться в какую-то необычную для себя форму истерики прямо сейчас, поскольку вслед за отвращением к Нигану, вслед за страхом перед ним, её переполняет другое чувство. Новое чувство. Благодарность. Сейчас как раз то состояние, когда она готова броситься ему в ноги и, унизительно всхлипывая, прижиматься лбом к его коленям, бормоча гулкие из-за слёз слова хваления.       Он в самом деле был добр к Рику… из-за неё? Теперь, думая обо всём этом, Джейд понимает: стоило ответить иначе. Притвориться ради Нигана, позволить ему думать, что она действительно влюблена. Но слов назад не вернёшь, и отступать некуда. Она так глубоко увязла во всём этом, что абсолютно запуталась. Не знает, где выход.       Не знает этого, судя по всему, и Ниган. Он — усталый, недовольный — тянет вниз «собачку» на куртке, освобождает из неё своё тело, и остаётся в серой хлопчатобумажной футболке. Сложив жилистые руки на груди, вновь транслируя опасность каждой клеткой, произносит то, что не сулит ничего хорошего:       — Видимо, я слишком хорошо к тебе отношусь.       Кивнуть на это она уже не в силах, поскольку это будет перебором — согласиться с таким. Кто бы знал, что однажды они с Ниганом забуксуют на этапе выяснения отношений, что рано или поздно настигает любую пару.       — Послушай, я… — начинает она, испытывая потребность оправдаться, но не в силах подобрать подходящих слов. От необходимости бормотать чушь, не имеющую ничего общего с тем, как она в самом деле чувствует, спасает:       — Не утруждай себя. Мне похуй, — резко обозначенное Ниганом. — Глубоко похуй, как ты там ко мне относишься. Всё в полном ажуре, пока ты делаешь то, что мне выгодно.       Подняв бровь, Джейд требует пояснений: она не понимает, о каком «выгодно» идёт речь, где её в очередной раз просчитали и использовали себе во благо.       — После того, как ты сегодня засосалась с Риком у меня на глазах и даже, блять, опять не попыталась извиниться, я был пиздец как зол, — признаётся он. — Был готов замудохать до смерти вас обоих, потому что вы, голубки, заебали. Но потом, знаешь, как-то успокоился, выпустил пар, взглянул на всё с другой стороны и понял что… Чёрт, малышка, ты же возможно спасла мне жизнь! Я ценю такое, поэтому решил тебя отблагодарить, — как-то намного более сумбурно произносит он и, подойдя к двери, распахивает её, чтобы выглянуть в коридор и окликнуть кого-то раздражённым: — А ну быстрее тащи сюда свою задницу!       Джейд не может видеть, с кем он говорит, поскольку широкая спина Нигана закрывает весь обзор. У неё тревожное предчувствие на этот счёт, которое становится соизмеримо катастрофе, когда муженёк злостно ржёт и, хлопая кого-то по плечу с глухим звуком, восхищается:       — Розовый бант, ты серьёзно? Да ты ёбаный извращуга, Джеффри!       Захлопывая дверь перед носом бедолаги, Ниган поворачивается, и Джейд видит в его руках коробку. Коробку явно из-под обуви, в похожей они с Мией когда-то давно, помнится, хоронили на заднем дворе своего кота. Только та не была перетянута розовой лентой и сверху не был прицеплен подарочный бант. Совершенно безвкусный, к слову, так что упрёк Нигана вполне обоснован.       — Это тебе, — между тем произносит он, вручая Джейд свой подарок. — В знак моей признательности и вся вот эта поебень.       На коробку она смотрит с подозрением, словно там бомба или ещё чего похуже. Это ведь Ниган, он не может сделать нормальный подарок, не может преподнести его в такой обстановке. Секунду назад всё грозилось стать совсем плохо, а сейчас Джейд держит на коленях «это» и… Нет, чёрт возьми, что-то тут не так.       Она шумно сглатывает и поднимает глаза, на удивление смело встречаясь взглядом с глазами напротив.       — Я… Я не хочу это открывать, — признание даётся гораздо труднее, чем любые слова, что она произносила сегодняшним днём.       Лицо Нигана вытягивается в удивлении, потом освещается ухмылкой достаточно резкой и достаточно грубой, чтобы Джейд могла убедиться, что её подозрения на счёт этого подарка не беспочвенны.       — Брось, — контрастируя с тем, что она видит, мягко тянет он. — Я что, не имею права порадовать свою женушку чем-то приятным? Разве девочки не говорили тебе, что, когда у меня хорошее настроение, я щедр на подарки?       Говорили. Девочки на самом деле говорили о Нигане много всего, но был бы в этом хоть какой-нибудь прок. Джейд довольно быстро поняла, что её отношения с лидером Спасителей совершенно не вписываются в те рамки и шаблоны, по которым с ним взаимодействовали другие женщины гарема.       И она абсолютно не хочет принимать этот подарок.       Там явно не лежит ни платье, ни украшение, никакая прочая побрякушка, которую обычно дарят. Там лежит что-то в духе Нигана. В её духе. В духе их испорченных гнилых душ, что-то мерзкое, видеть чего не хочется.       Но у неё всё так же не было права противиться, и она, прикусив губу и зажмурившись, вслепую пытается развязать злосчастную ленту, вслепую тянет вверх хлипкую картонную крышку и, только через несколько секунд осмелившись открыть глаза, смотрит вниз и мгновенно чувствует себя парализованной. В мозгу включается сирена, которая орёт на все голоса — требует то ли спасаться бегством, то ли стоять на месте и готовиться к полному краху. Руками, что вообще не слушаются, Джейд переставляет коробку со своих колен на кровать, отворачивается в сторону и заходится приступом истерического кашля. Прижимает руку к горлу, пытаясь удушить эти звуки, царапающие трахею, но получается так, что душит лишь сама себя, вынуждая кашель становиться только сильнее.       Может, это шутка? Очень, блять, тупая нигановская шутка, которая не имеет ничего общего с правдой? Джейд хочет верить в это. Чёрт, взгляните на неё — она в том состоянии, когда люди обычно хотят верить вообще во всё, кроме того, чем располагают.       С горем пополам глотнув воздуха, она вновь косится на содержимое коробки от обуви, в этот раз надеясь, что это просто её голова шалит и снова подсовывает галлюцинации. Такое же ведь уже случалось, верно? Но к превеликому сожалению, ничего не меняется, и по одной из картонных стенок всё так же тянется кровавый след. Джейд до неприличия громко шмыгает носом и прячет лицо в ладонях, пока тошнота медленно, но верно пробивает свой путь из желудка вверх по сжатому спазмом пищеводу. Её даже не колотит дрожью от эмоций, лишь болезненно хлещет ступором и замешательством, как электрическим хлыстом.       — И где же истерика? — неожиданно произносит Ниган, заставив Джейд вздрогнуть. По тому, как звучит его голос, она понимает, что снова поставила его в тупик.       Подняв глаза на его физиономию, что и впрямь оказывается растерянной и быстро вытесняется водянистой мутью слёз перед её глазами, она спрашивает только:       — Какую истерику ты хочешь? — тоном продавца месяца в магазине электроники, что намерен не сбавлять темпа продаж. — Ту, где я в очередной раз скажу, что ненавижу тебя? Или ту, где мы выясним, что ты — ёбнутый мудак, у которого в корне искажено понятие «обращаться хорошо»?       Чем больше Джейд говорит, тем меньше её голос походит на издёвку, скорее приобретает характерные черты Армагеддона, что распускается внутри подобно чёрной розе с самыми колючими в мире шипами. Видно, что Ниган сбит с толку, но он не был бы самим собой, если бы позволил этому замешательству взять над собой верх. Уголки его губ вздрагивают, тянутся вверх в наиживотнейшем оскале, когда остальное лицо остаётся беспристрастным.       — Чтобы ты знала, — глумясь произносит он, — я был настолько милосерден, что даже спросил, какой рукой он дрочит, чтобы ненароком не лишить беднягу всех прелестей жизни.       Вот он Ниган, во всей красе. Довольный собой смакует самые нелицеприятные вещи. Такая наглость просто… разрывает. Слёзы, стоящие в глазах, устремляются вниз, а губы кривятся в отвращении, когда вновь возвращается кашель, который чистая психосоматика, не более. Джейд давится им немногим меньше минуты, и всё это время её терпение трещит по швам. Последние нервы пытаются выдержать возложенное на них, но это сверхзадача, которая находится далеко за пределами человеческих возможностей.       — Милосердие? — взвивается Джейд, подскакивая с кровати. Она почти держит себя в руках, почти, но… в следующую секунду коробка летит в стену, и «подарок» отпружинивает от неё, выпадая на пол. — Вот так, по-твоему, оно выглядит?       Она на грани истерики, нервного срыва, тотального самоуничтожения и превращения в горстку смрадно дымящегося пепла — на каждой по отдельности и на всех вместе. Балансирует из последних сил, но клонит в сторону пропасти неумолимо.       — Ну да, — заместо глумления в Нигане просыпается равнодушие, которое так же нелицеприятно и болезненно, как и веселье. — Не вмешайся ты, было бы хуже.       Это фраза с подвохом, верно? Во всяком случае, Джейд не догадывается, как сложившаяся ситуация могла бы стать ещё хуже, ведь по её мнению лимит достигнут. Она опускает взгляд, смотрит на перевернувшуюся вверх дном коробку, на её содержимое, что теперь лежит чуть поодаль, и гортань снова пытается выдать натужные покашливания, которые больше похожи на подавленные спазмы тошноты. Может, так и есть, поскольку Джейд, помимо всего прочего, ещё и тошнит.       На полу лежит рука. Вернее, её часть, включающая ладонь со всеми пальцами и начало запястья, где уже и красуется искромсанный край кожи, переходящий в мясо, обхватывающее чуть белеющий во всём этом кровавом хаосе осколок кости. Рядом — слетевшие от удара о стену часы с белым циферблатом и металлическим ремешком. Знакомые до такой степени, что в пору скулить, дорывать поцарапанное кашлем горло. Рик Граймс носил эти часы столько, сколько Джейд была с ним знакома. Она понятия не имела, снимал ли он их в душе; работали они на батарейках или их приходилось подзаводить каждый раз; пронёс он их с собой сквозь апокалипсис или обзавелся только недавно; был ли это подарок от дорогого человека или подарок самому себе — она не знала о них ничего, кроме того, кому они принадлежали. Но и этого с лихвой хватало.       От груза свалившегося чувства вины Джейд оседает и не думает препятствовать падению. Колени остаются не в восторге от приземления, но даже беря это во внимание, даже ощущая, как нутро разрывают рыдания, она на карачках ползёт по полу, чтобы взять в руки то, что всегда принадлежало Рику. Хочет добить себя.       — Не вмешайся я, ничего из этого не случилось бы, — шёпотом, практически одними губами, страдальчески вторит Джейд, когда холод металлического ремешка обжигает пальцы. Она вроде отвечает Нигану, но по факту лишь бормочет под нос очевидное, упрекает и ненавидит себя.       На циферблате обнаруживается внушительная сетка трещин. Видимо, стекло не пережило всплеска эмоциональности, поскольку, Джейд готова поклясться, часы были целыми, когда она открыла этот ящик Пандоры местного обувного разлива. Она сжимает их в ладони так крепко, что изгибы корпуса врезаются в кожу, и, стоя на коленях как какой-то фанатик, поднимает своё залитое слезами лицо.       — Ты не мог… — Раздосадовано бормочет Джейд, глядя на Нигана. В своей наивности она, должно быть, выглядит как никогда жалко. — Ты ведь обещал, что не станешь. Ты ведь всегда держишь своё слово. Это не его рука, правда? Ты просто хочешь меня проучить, и этот урок, я усвоила его, правда усвоила, только пожалуйста, скажи, что…       — Джейд, — оклик Нигана прерывает самозабвенный поток слов.       Он подходит ближе, но не для того, чтобы помочь ей встать или утешить в спасительных объятиях, а чтобы… Что там можно сделать с таким безразлично-жёстким выражением лица?       — За кого ты меня принимаешь? Естественно, это его рука, и я бы охреначил обе, если бы не твоя взволнованная мордашка, умоляющая меня пощадить этого ушлёпка, — он ухмыляется, показывая, что готов издеваться даже в такой момент. Грёбаная сволочь, которая не заслуживает и грамма того, что Джейд для него делала в последние дни. — Да, я пообещал, что не стану выпускать на нашем общем дружке пар за готовящееся на меня покушение, но — подождите-ка! — пиздюлей он всё равно заслуживал. Стоило же как-то донести, что нельзя трогать чужое. Даже если это «чужое» настолько тупое и ебанутое на голову, что даже хорошо оттраханное само лезет на чужие хуи.       Так вот какой якобы у него мотив. Ревность. Стоит ли говорить, насколько это притянуто за уши, вывернуто наизнанку, искажено? Ниган не ревнует её. Джейд готова дать голову на отсечение, поскольку эта одна из немногих вещей, в которых она уверена. Да, он страшный собственник и конченая мразь, но весь этот антураж, что так старательно возводится им, это просто предлог, чёртово прикрытие, оправдание тому, что он не стал её слушать и, вопреки всем мольбам, пошёл в разнос, наказав Рика.       Джейд прижимает ладонь к лицу, пытаясь унять болезненную пульсацию эмоций, ударяющуюся в надбровные дуги, и кое-как, пошатываясь, встаёт на ноги, заставив распрямиться скованное тело. Кажется, что она сейчас потеряет сознание, упадёт в многочасовой обморок, поскольку воздуха не хватает и бросает в жар.       — Живи с этим как хочешь, Джейд, — небрежно бросает он. Кажется, за этот вечер её имя было произнесено большее количество раз, чем за всё время их знакомства, и от этого тошно. — Но ты моя, и будешь плясать под мою дудку, нравится тебе это или нет. Стоило хорошенько подумать, прежде чем засасываться с бывшим, глядишь, всё сложилось бы иначе. Тут только твоя вина.       Психологический тип Нигана — тип классического садиста — подразумевает перекладывание ответственности на других, чтобы манипулировать их чувством вины в своих целях, и это совершенно нормально (для данного типа, разумеется). Но когда встречается человек, который принимает на веру то, что ему говорят, это как встреча торнадо с извергающимся вулканом. Смертоносно. Джейд и без этих слов знает, что она виновата в произошедшем, но виновата, возможно, совсем не тем, что целовала Рика, что пожелала спасти его, уберечь от опасности. Её просчёт скорее в том, что, делая это, она подсознательно пыталась защитить ещё и Нигана; в том, что она молила его об одолжении и глупо надеялась, что это поможет сгладить острую ситуацию. Вот в чём её вина на самом деле. Но то, что произносит Ниган, всё равно принимается на веру, потому что это именно тот ключ, что открывает внутри неё шкафы, где долгое время были забаррикадированы самые опасные демоны и самые живучие, наижирнейшие тараканы.       Джейд хочет возмездия. Хочет уничтожить Нигана, растоптать его, и это желание настолько сильное, что подчиняет себе. У неё нет ни одного доступного рычага воздействия, ни одного оружия, только слова, которые остры и ядовиты.       — Знаешь, что? — ей срочно нужно укусить его в ответ совершенно аморальным образом, хотя в сущности непонятно зачем. Даже если выпрыгнет из кожи вон, она не сможет сделать ему так же больно. — Я рада, что Вивьен умерла. Ты не заслуживаешь иметь рядом человека, который относился бы к тебе хорошо.       Это нечестно — играть на смерти одного человека, чтобы задеть другого, но о какой к чертям честности может идти речь?! Джейд скажет что угодно, чтобы найти достойное применение своей боли, чтобы вонзить зубы хоть куда-нибудь, отыграться. И да, чёрт возьми, она вынуждена признать, что это работает. Совсем слабо, едва уловимо, лицо Нигана кривится: там, где-то под мнимой бронёй, стрела всё же попала в цель, цепанула что-то чувствительное. Мечтать о большем было бы странно и глупо. Даже за меньшее Джейд получала по шапке и, если сейчас Ниган пожелает истязать её, разорвать её в клочья, что ж, она не станет возражать. После всего того дерьма, что случилось с Риком, она чувствует потребность быть наказанной физически, чтобы её кровь, капающая из ран на теле, смогла если не искупить, так хотя бы омыть библейскую вину с привкусом отчаяния.       — Как и ты, — режет по живому Ниган, не спеша выходить из себя. Он стоит в той же позе, нагло, пофигистично глядя на неё, словно вообще не собирается играть в те игры, в которые она его втягивает. — Все обращаются с тобой как с грязью не потому, что такие плохие, а потому, что ты только такого и заслуживаешь.        Это не производит того ошеломительного эффекта, что должно, не впивается в лёгкие уколом обиды ровно до тех пор, пока Ниган не решает усмехнуться и с варварским хладнокровием поддеть:       — Хотя бы в этом наши с Риком мнения сходятся.       Джейд выразительно матерится сквозь стиснутые зубы. Она готова поклясться, что никогда ещё не чувствовала себя настолько униженной, использованной, уязвлённой. Не удаётся даже предположить, как Ниган посмел прийти сегодня к ней, начать с поцелуев, с попыток говорить о каких-то чувствах и хорошем отношении, а потом вывалить на неё всё это и довольно скалить зубы, упоминая Рика и практически прямым текстом сообщая, какое Джейд ничтожество.       Она, наверное, никогда не сможет привыкнуть к этому лизоблюдству и двуличности, поскольку ей раз за разом хочется верить в лучшее и наступать на излюбленные грабли. Она сжимает кулаки, но не может найти причин, согласно которым должна держать себя в руках, а потому подлетает к Нигану и, хорошенько замахнувшись, оставляет на его щеке смачную пощечину. Обычно после таких какое-то время звенит в ушах.       Джейд не имеет ни малейшего понятия, почему Ниган ей это позволил. Ранее он пресекал на корню и более невинные замахи в свою сторону, но сейчас сдался, позволил оставить на своём лице красноватый отпечаток. Знал, гад, что полностью это заслуживает? Он молчит, видимо ожидая, пока она скажет что-нибудь, и уж тогда он сможет обрушить на неё свою злость, но Джейд пуста, в ней нет слов. То, что в ней есть, ни за что не облечь в понятную для кого-то форму. Никаких больше драм и ругани, она просто хочет уйти. И вроде как имеет на то полное право.       Карнавал лжи — вот, как в двух словах можно описать сегодняшний день. Рик солгал Нигану, пронеся оружие на мирные переговоры, она соврала Рику, и Ниган по итогу обманул её. Безумные салочки, где все остались в дураках.       Ниган наверняка готовится к какой-нибудь ещё выходке, поскольку только такой вывод напрашивается, стоит только взглянуть на его непонятно искажённое лицо, но вместо очередной выходки Джейд уходит, схватив с кровати так и не начатую пачку антидепрессантов, которую для неё столь любезно нашёл док. Она хлопает дверью так, что, кажется, стены содрогаются, и по тёмным коридорам Святилища, что в ночное время ещё более однообразны, сломя голову несётся хоть куда-нибудь, лишь бы подальше. Где-то в самом потаённом уголке сознания Джейд хочет верить, что Ниган пойдёт за ней, не позволит ей остаться наедине с гулом слов в черепной коробке, но это чрезмерно для его королевского величества. Намотав несколько кругов и в процессе распалив себя до мощностей ядерного реактора, она приходит в гостиную гарема, где в этот тёмный час пусто и тихо.       Там, подпирая спиной столик с остатками алкоголя, на Джейд обрушивается понимание. На этот раз всеобъемлющее и окончательное. Из-за её действий Рик потерял руку. Как бы она не относилась к нему днём раньше, какие бы обидные слова он не сказал на прощание сегодня, что бы там не творилось между ними, он такого не заслуживал. Джейд испортила всё, и от осознания этого она рыдает взахлёб, как обычно рыдают на похоронах по очень родному человеку. Зажав рот руками, чтобы своим воем не разбудить добрую половину Святилища, она проводит добрую половину ночи, сидя в собственных слезах и соплях, вдоволь упиваясь каждой болезненной мыслью из числа как своих собственных, так и тех, что в голову вложил Ниган, Рик, Джейн Дуглас — все они.       Для «катарсиса» Джейд делает то, что сделал бы на её месте любой здравомыслящий или около того человек — тянется к бутылке с алкоголем. Не даром же она подпирает собой этот чёртов столик, где бухла, пускай и стало намного меньше после налёта александрийцев, всё же достаточно. Там удаётся обнаружить непочатую бутылку шампанского, открыть которую — та ещё задача. Это всё-таки во многом мужская прерогатива, но в жизни Джейд нет и, наверное, никогда не было мужчины, который смог бы помочь с такими очаровательными сложностями, а потому она вынуждена справляться сама, громко выстреливая пробкой в потолок.       — Празднуешь, да? — Настолько непонятно произносит Джейн Дуглас, что на секунду в этом даже слышится жалость.       — Да, — пространно соглашается Джейд и, салютуя пустоте, выдаёт полное яда: — твоё здоровье.       Чужие часы, которые она никак не может выпустить из пальцев, осуждающе тикают, гоняя стрелки по кругу. Вот тут, рядом с застёжкой, заметно пятно крови; трещины на циферблате паутиной разбегаются из центра, а стекло неприятно покачивается под пальцами, стоит на него нажать. Джейд возводит глаза к потолку, её напросто разъедает. Организм продуцирует кислоту, и её же поглощает, травится сожалением с вкраплениями боли. Или болью с вкраплениями сожаления — не разберёшь.       Выключить бы себя на пару дней. Да так, чтобы щёлк — и тишина, без помех в эфире, без экранов профилактики с въедливым в уши писком. А потом, спустя несколько дней, может неделю, привычно открыть глаза. А ещё лучше — открыть глаза и узнать, что ничего из этого не было реально. Ни визит Рика, ни его увечье, ни эта ссора с Ниганом, принёсшая такое количество разочарования, что тошно.       Даже когда высыхают слёзы, двоиться в глазах от этого не перестаёт, а потому Джейд даже не может прочитать инструкцию к своим таблеточкам для весёлой жизни или для перехода в овощеподобное существо — тут уж зависит от действующего вещества. Наобум она закидывает в себя три капсулы в склизкой оболочке и запивает их шампанским. Пузырьки напитка триумфа и празднества лопаются во рту совсем не по-праздничному. И лучше бы это побыстрее перестало её волновать, поскольку, наверное, ещё секунда — и Джейд перестанет за себя отвечать.       А с завтра… С завтра — новая жизнь. Может быть, если повезёт.