В одном из неснятых фильмов Федерико Феллини, На тоненькой льдине в бокале мартини, Герой на героине, героиня на героине, И двойная сплошная пролегла между ними. Сплин и Би-2 — Феллини
Свет, просачивающийся сквозь веки, какой-то тусклый, неестественный. Приблизительно таким же он бывает, когда летним днём кто-то, нависающий над тобой, загораживает солнце, значительно снижая яркость, но не убирая её насовсем. Фантазия работает лучше необходимого, и через секунду Джейд и впрямь чувствует себя распластавшейся на ребристом шезлонге никак не меньше, чем на Майорке, обязательно в белоснежном купальнике от Calzedonia и с солнцезащитным кремом, который в самом деле защищает, а не делает вид. Представленное увлекает, манит своей фактической недосягаемостью, и это хорошо, и чарующе ровно до того момента, пока сгиб локтя не обжигает болью, впрыскивая в вены коктейль, который Джейд не заказывала. «Крепкая» часть этого коктейля, как и положено, бьёт в голову — блаженство перед закрытыми глазами делает такой смачный кувырок, что желудок подпрыгивает почти до глотки; оставшаяся часть целится в сердце, заставляя его противно ухать в ушах. Это прескверное ощущение вынуждает дёрнуться столь импульсивно, как когда тебе начинает казаться, что падаешь во время засыпания. Джейд открывает глаза, и первое, что она видит — искаженное в гримасе испуга лицо второго врача Спасителей, который даже отступил от неё на полшага. — Напугала, блин! — С претензией выдыхает он. В пальцах одной руки виднеется пятикубовый шприц. На языке медиков и к ним приближённых — «пятёрка». Значит, укол ей не показался. Джейд переводит взгляд на свой истыканный иглами сгиб локтя, что тонет в гематомах и синяках, и окончательно сбивается с мыслей. Что случилось, она перебрала? С одной несчастной бутылкой полусладкого? Быть того не может. Правда утверждать, что после она не перешла на что покрепче, Джейд не может — память слишком вялая и раздробленная, чтобы сказать точно, как она провела вчерашний вечер. — Что случилось? — вынуждена выяснять она своим неприятно сипящим голосом. Чарли, на которого с недавних пор уже даже не хватает сил, чтобы злиться и припоминать прошлые обиды, надевает пластиковый колпачок на иглу и, убрав шприц из поля зрения, в привычной манере начинает тараторить: — Ты ещё спрашиваешь! Таблетки, что Карсон тебе давал, пила? Пила. Бухлом запивала? Запивала. Бум, неожиданный поворот, и вот они мы! — Это не смешно, Чарли. — Никто и не смеётся, — твёрдо обозначает он. — Ты заработала себе такую интоксикацию, что три дня валялась почти в коме с пульсом в тридцать пять ударов и давлением семьдесят на шестьдесят, а мы с Эмметтом получали нагоняй каждое божье утро за то, что нихрена не можем сделать. — Нагоняй от Нигана? — От кого же ещё? — Ублюдок, блять, — несдержанно ругается Джейд. — Сначала сам доводит, а потом ему виноваты все вокруг. События вчерашнего дня — а для Джейд он вчерашний и никак иначе — живут в памяти в виде раздробленных пазлов, деталей одной головоломки, что никак не хочет собираться воедино. В общих чертах она, разумеется, помнит всё, но что до мелочей… с этим явная напряжёнка. Может ли быть так, что ей просто привиделся вчерашний день, хотя бы некоторые его события? Поцелуй с Риком, его визит в Святилище, его отрубленная рука на её коленях в обувной коробке — какова вероятность, что хотя бы часть из этого она выдумала, нафантазировала в коматозном бреду? Она тянет ладонь к пульсирующим вискам, а после к волосам, под которыми в черепушке зудит столько шумных мыслей, и обнаруживает сжатые в руке наручные часы. Онемевшие пальцы приходится разгибать при помощи другой руки, являя взгляду сетку трещин на циферблате и бодро скачущую секундную стрелку. — Дерьмо, — всхлипывает Джейд. Ощущение такое, будто вчерашние помои заново заполняют дыхательные пути и ползут у неё из ушей. Снова хочется сорвать голос, задохнуться от слёз, уползти в какую-нибудь нору и больше никогда оттуда не выползать, чтобы не видеть ни одного знакомого лица. За три дня в состоянии «околокомы» она не выпустила из пальцев эти часы. Вот, насколько Рик Граймс дорог ей, просто до крайностей, до сумасшествия, ошизения. Из-за хлопка двери приходится вздрогнуть — он режет по ушам сильнее необходимого, к тому же разум опасается, что это может быть Ниган, а видеть его сейчас Джейд совсем не желает. Но это всего лишь Карсон. Руки его лежат в карманах белого халата, что застёгнут на все прозрачные мелкие пуговицы, походка выдаёт озадаченность, а на лице, помимо хмурого выражения, красуется желтоватый, начинающий проходить синяк. — Я вырос в религиозной семье, и единственное, что перенял от них — воззрение, согласно которому самоубийцы попадают в ад, — небрежно заявляет Эмметт вместо того, чтобы озвучить слова приветствия или справиться о её самочувствии. Он подходит к Джейд, садится рядом с ней на кровать и, взяв за запястье, прижимает пальцы к пульсирующей лучевой вене. Шевелит тонкими губами, очевидно считая про себя. Потом кивает Чарли, и тот подтаскивает тонометр. Когда с базовыми манипуляциями покончено, выносит вердикт: — Жить будешь. — Если бы я хотела выпилиться, то заглотила всю пачку тех чудо-пилюль, что ты подогнал, — спешит опровергнуть Джейд. Голос всё ещё неприятно похрипывает. — Чёрта с два вы меня тогда бы откачали. Я же выпила всего пару, и если честно, вообще не могу понять, почему оказалась здесь в таком состоянии. — О том, что антидепрессанты нельзя мешать с алкоголем, ты, конечно же, первый раз слышишь, — не поймёшь, это то ли строгий отец, отчитывающий отпрыска, накурившегося травки, то ли один из нудных институтских профессоров, — конечно, откуда о таком знать психологу. Укор — столь прямолинейный и хлёсткий — заставляет спрятать глаза. Только сейчас до гудящей на все лады головы доходит, что Карсон прав. Ни одни лекарства такого рода не употребляют с алкоголем, об этом полужирным шрифтом кричит каждая инструкция, только ленивый не знает, что колёса плюс алкоголь равняется потенциальной смерти или полному развалу нервной системы. Холодок ползёт по коже, и Джейд взглядом ищет, во что бы закутаться. Подумать только, она множество раз хотела уйти из жизни осознанно, а сейчас чуть не убила себя по глупости. Браво, наверное. Только ей доступен идиотизм такого уровня. — То, что я училась на психолога, ещё ни о чём не говорит, — робко возражает она, превозмогая ком, стоящий в горле и перекрывающий часть дыхательных путей. Этими словами как бы пытается снять с себя всю ответственность за произошедшее. — И… я была не в состоянии, чтобы думать об этом. Думать здраво вообще. Слышал что-нибудь о том, что произошло в тот день? Карсон молчит, только смотрит виновато, сочувствующе. Всё он слышал. Небось всё Святилище уже в курсе, ведь слухи здесь ползут быстрее чумы. — Ниган тогда сказал мне, — тишину, что вполне мягка для психики, какого-то хрена решает нарушить Чарли, — чтобы я, э-э-э… Занялся утилизацией биологических отходов. Печь без дела разжигать нельзя, поэтому мне пришлось переправить «отходы» за забор к ходячим. Биологические отходы. Биологические отходы! Джейд просто вне себя от выбора слов. Она поднимает до рези сухие глаза на второго медика Спасителей, силясь понять, было это прямой цитатой или собственной неуместной метафорой, но и в первом случае, и во втором, страстно желает броситься на Чарли и поколотить его со всей мощью женщины с кучей психологических травм. Даже его неловкие запинания, дрожь в голосе и выражение лица, что явно сконфужено от невесёлых воспоминаний, не смягчают силы этого порыва. Смягчает другое. Когда их взгляды пересекаются, Чарли качает головой и первым разрывает зрительный контакт. — Мне жаль, — бормочет он. Джейд как болванчик кивает — не знает, как ещё реагировать на эту фразу. Разве не всегда всё ограничивается смутным движением головы, мол да, я услышала, но по-прежнему терпеть тебя не могу? Часть руки Рика валяется снаружи под палящим солнцем, среди живых мертвецов, которые, быть может, уже оставили от неё кости и парочку сухожилий, натянутых на них. То, что ещё недавно было частью хорошего человека, позволяло ему касаться других, согревать теплом, гладить своих детей по голове, теперь догнивает, словно мусор на свалке. Джейд зажмуривает глаза. В самом деле ощущает, как шторм подбирается всё ближе, затягивая на шее верёвку из панической атаки. Единственный способ спастись, оттянуть неизбежное — отвлечься на кое-что не менее важное, чем самоедство. — Нахрена рассказал ему? — спрашивает она у Карсона. Глядит на его неопрятное лицо, что, кажется, не было таковым ещё ни разу с момента их пересечения на базе Спасителей, и только спустя время понимает, что абсолютно непоследовательна в своих мыслях. — Нигану. Про переливание. Нахрена? — Он хотел знать детали, — объясняет Эмметт. — Требовал чуть ли не посекундный отчёт о том, что происходило, пока он валялся в отключке. — Ты мог бы солгать. — Мог бы, — согласие абсолютно пресное, — но зачем? Джейд не узнаёт своего голоса, он слишком надрывный: — Потому что обещал мне, что он не узнает. Ей абсолютно не хочется дальше находиться в этой комнате, выяснять что-либо у этих людей, у одного из которых есть удобная формулировка «биологические отходы», а второй столь невозмутимо пренебрегает собственными обещаниями. Джейд догадывается, что это временное непринятие, сиюсекундное отторжение, которое уже к завтрашнему дню сойдёт на нет, но сейчас жаждет лишь уединения, а потому просит вкратце рассказать о «коме» всё, что ей будет полезно знать. Оказывается, у неё неслабо так забарахлила печень, пытаясь переработать яд из смеси таблеток и шампанского, и за три дня из организма по-нормальному не вывелось ни одно, ни второе. Так что ходить следовало по стеночке, кушать только самую здоровую пищу, больше не брать в рот всякую каку, даже если будут предлагать чистейшую водку или безобидную дозу аспирина от головы. Рекомендации, если честно, Джейд выдумала сама — она не утруждала себя тем, чтобы вслушиваться, как и не собиралась их исполнять в принципе. Если она очухалась, а тем более внятно (почти!) соображает и может управляться с телом, не испытывая боли ни в одной его части, то всё уже достаточно хорошо, и работать над этим не требуется. Единственный минус — её лишили колёс. В рамках этой маленькой ситуации это было обиднее всего. На них возлагались большие надежды. Краем уха когда-то давно Джейд слышала сомнительную статистику, согласно которой внушительная часть самоубийц, решивших сброситься с какой-нибудь высотки, не умирала моментально. Многие были ещё в сознании — в смутном, разумеется — когда их грузили в кареты скорой помощи, и отключались они уже позже в больнице. Да, они были парализованы, но лежали на асфальте и полностью осознавали, что с ними произошло и что произойдет в дальнейшем. Джейд чувствует себя точно так же: будто она рухнула с большой высоты, пролетела несколько десятков этажей, переломалась о грубый асфальт, но не разбилась окончательно. По-прежнему живая, по-прежнему соображает. Парализованная кашица, просто лужица из мяса и пустоты в черепной коробке, которая всё же функционирует. Как-то, на чём-то, сущим чудом. Дрейфуя по коридорам базы как кит, что где-то между Атлантическим и Тихим океаном ищет клочок суши, дабы трагично выброситься на песок и испустить свой дух, Джейд планирует осесть в таком месте, где маловероятно может тусоваться Ниган. Сказать, что она не хочет видеть — не сказать ничего, лишь плюнуть и надругаться над её предвзятостью и злобой. Даже чудом не отъехав на тот свет, провалявшись в Нирване парочку дней, слившихся в один, она не в кондиции для такого дерьма и не имеет ни малейшего понятия, как смотреть на своего грёбаного мужа без позывов к тошноте. Впрочем, это приходится выяснить, когда Вселенная в очередной раз ходит против Джейд козырями, сталкивая их в коридоре, к удивлению — не лоб в лоб. Ниган в сопровождении скромной свиты из двух Спасителей шествует куда-то больно уж уверенно, что-то раздражённо говорит, жестикулирует, всё как обычно. Она, стоящая в противоположном конце коридора, пятится назад, пока ещё надеясь, что пронесёт, что не заметит, но увы — каким-то шестым чувством Ниган умудряется сообразить, что вокруг кроется нечто интересное. Прокручивая Люсиль в ладони, он отвлекается от болтовни и скользит взглядом по стенам. Заметив её, на его физиономии успевает проскочить несколько эмоций, начиная от удивления и заканчивая замешательством с хаотичными брызгами крепкого недовольства. Это по-привычному не сулит ничего хорошего, поэтому Джейд разворачивается на пятках и пытается улизнуть тем же путём, что и пришла. В этом глупом бегстве ничего комичного, лишь бессвязный крик о помощи: «Помогите, этот мудак снова стоит у меня на пути!» — звучащий так же отчаянно, как и неуверенный стук её каблуков о звонкий пол. — СТОЯТЬ! — даже не требование, а приказной рёв, врезающийся в спину и чуть ли не сшибающий с ног. В мастерстве ублюдства Ниган на мгновение превосходит сам себя. Хочется поинтересоваться, командовал ли он так своей Люсиль, и совершенно несострадательно заметить, что с таким раскладом она наверняка была счастлива сдохнуть, но Джейд лишь останавливается и прикрывает глаза, дыша через нос. Пробует себя в кротости и послушании. Оборачивается к нему и, в который раз поймав взгляд, злобно фыркает себе под нос. — Чего тебе? — небрежно спрашивает Джейд, но голос предательски падает на полтона, низкой вибрацией выдавая её патологическую незащищённость и безукоризненную психоэмоциональную боль, иголкой тыкающую в сердце. Сохранять невозмутимость при таком раскладе практически невозможно. — Чего мне?! — переспрашивает Ниган. Его брови подлетают вверх, но взгляд пока не преисполнен раздражением, и это наверное хорошо, да только как-то плевать. — Почему бы не начать с ебучих извинений, Джейд? Слова — просто обухом по голове. Она часто моргает, вкуривая, пытаясь понять, насколько реально происходящее, карикатурно открывает рот, но, клацнув зубами, тут же закрывает его обратно, хороня внутри себя сотни яростных слов. Извинения?! Извинения, в самом деле?! Это он должен приносить их, по-глупому для сложившейся ситуации говорить, что погорячился, что слетел с катушек и всё испортил, но на самом деле никогда не хотел делать Джейд ТАК больно. Чуть ли не клятвенно заверять, что не хотел заталкивать её в мясорубку комплекса вины, изничтожать по куску последнее уцелевшее. Джейд полагала, что они на секунду достигли гармонии, вошли в рамки понятия «относительный баланс». Не влюбились и не привязались друг к другу, нет. Породнились под гнётом обстоятельств. Научились сосуществовать и тащить друг друга из болота, куда загоняли сами себя, и просто… жить с пониманием, что за твоими плечами есть кто-то, готовый, пускай без особого желания, в нужный момент протянуть руку помощи. Теперь же этот вздор и собственные наивные выводы, как подобает розовым очкам, бьются стёклами внутрь, впиваясь острыми укусами в веки. — Не имею не малейшего понятия, каких извинений ты ждёшь, — признаётся Джейд, выплёвывая каждое слово так, словно оно заведомо ядовито и может спасти ей жизнь, отравив лидера Спасителей и отправив его на тот свет, — но чёрта с два ты их дождёшься. Даже не надейся. Лицо Нигана, к удивлёнию, транслирует снисходительность, мягкость. Просто за гранью. Пальцы собираются в кулаки, лелея надежду размазать все эти странные эмоции по его лицу, но исполнять задуманное не торопятся — слишком уж подозрительной выглядит сия картина. — Грубо, Джейд, — заключает он очевидное, наклоняется чуть вперёд, просто ужасающе претендуя на её личное пространство, — попробуй ещё раз. — Попробуй ещё раз не быть таким мудозвоном! Как знать, может, получится хотя бы сейчас?! — парирует она, переходя на громкость, близкую к визгу. Тело реагирует само, без её ведома и наказа отступает назад, сжимается пружиной, готовое броситься в бой в ближайшую же секунду. От физической слабости и безрассудно-резких движений темнеет в глазах, и Джейд, покачнувшись, опирается о стену, в миг теряя весь запал для дальнейших военных действий. Сдавленным голосом просит: — Оставь меня в покое, а? Док сказал, что я сейчас ровно посередине между смачным бэд-трипом и состоянием, где могу сыграть в ящик быстрее, чем ты успеешь в который раз сказать «а ну извиняйся, сука». Мне и так достаточно хреново. Вероятно, ей намного, НАМНОГО хуже, чем просто хреново, но Джейд уже усвоила, что идея плакаться о своём плохом самочувствии бессмысленна в своём корне — разбившиеся «очки» вполне внятно донесли их истинное отношение друг к другу. Нигану банально всё равно. Как он там говорил? «Если все относятся к тебе как грязи, то только потому, что ты в самом деле этого заслуживаешь»? Голова ватная, тупая, дословно этих обидных слов вспомнить не удаётся, но Джейд прекрасно помнит свою обиду, что перекрывает дыхательные пути даже сейчас, спустя столько времени. — Побочный эффект неудавшегося суицида, — вместо сочувствия ожидаемо следует едкая колкость. — Неожиданно, что обосраться. — Да не пыталась я… — будто бы пристыжено оправдывается Джейд, ловя себя на мысли, что это уже второй раз за последний час, когда она вынуждена объяснять, что не планировала накладывать на себя руки. Хреново, когда ты прослыл истеричкой с настолько нестабильной психикой, что все окружающие по умолчанию приписывают тебе суицидальные наклонности по делу и без. — Просто оказалось, что сочетать алкоголь с некоторыми лекарствами — затея из разряда «такое себе удовольствие». Ниган, в отличие от Карсона, не бросает упрёков в том, что с образованием Джейд такие вещи следует знать как дважды два, лишь тяжело вдыхает, словно не имеет ни малейшего понятия, как на такое реагировать. На мгновение даже кажется, что ему не наплевать. — Нахрена ты вообще сидишь на них? Только взгляните, что за святая простота! Всё это время Джейд и не смотрит на своего мужа толком — перед глазами до сих пор наполовину темно, да и нутро ощутимо противится зрительному контакту — но тут вынуждена среагировать, поднять глаза лишь для того, чтобы убедиться: он спрашивает абсолютно серьёзно. Губы, сомкнутые в линию, наклон головы, взгляд — всё кричит о неподдельном непонимании. В такие моменты хочется провалиться сквозь землю от осознания, что её переживания для других просто пшик. — Ты серьёзно спрашиваешь у меня, почему я сижу на колёсах? — взмахивая руками, вновь повышает голос Джейд. Это сильнее её во много раз. — Даже не знаю. Поводов для этого то у меня вообще нет, правда?! Повисшее молчание с налётом тихого противоборства требует выдержки и хладнокровия — собственно всего, чем Джейд не располагает. В таком взвинченно-убитом состоянии она чувствует, как Ниган постепенно начинает выходить из себя, и смотрит во все глаза, ожидая, пока разразится очередное буйство. Не знает зачем, просто хочется. Встряски. Удара. Крика. Взмаха Люсиль совсем близко с лицом. Остро заточенного ножа возле шеи. Пальцев на ней же, что отнимали бы последний кислород. Чего угодно, лишь бы пробрало до кончиков волос, рассекло пополам медикаментозное опьянение, вынуждающее быть апатичной и такой эмоциональной одновременно. Факт: Джейд была бы рада, если бы Ниган прямо сейчас вытащил из-за пазухи вторую руку Рика Граймса. Это бы добило её, но тогда, по крайней мере, всё было бы кончено. — Не бесись, — наперекор всему спокойно осаждает Ниган. — Или что? — Джейд поднимает ладонь до уровня их лиц, поскольку ей в самом деле нужно вывести его на эмоции. — Тоже отсандалишь мне руку? — Понятно, лишь бы доебаться до чего-нибудь, — заявление, ровно как и закатывание глаз, однобоко предвзято, по нотам диктует странную позицию Нигана на счёт этой провокации. Его губы кривятся в отвращении — безусловно, отвращении к Джейд — а после он отточенным движением закидывает Люсиль на плечо и разворачивается, чуть не заехав этой самой битой по её лицу. Уже уходя, бросает: — Сделай ебало попроще и постарайся через час быть в главном холле. Намечается развлекаловка. Подобное на языке лидера Спасителей значит «намечается очередной аморальный трэш», и пугает это до дрожи. Разве ей не хватило предыдущего «веселья», его жуткого, просто убийственного подарка? Джейд хватает Нигана за предплечье, рывком пытается остановить, повернуть к себе, за что чуть не оказывается сожжённой раздражённым взглядом тёмных глаз. Она собирается узнать, что за «развлекаловка» грядет, но вместо прямого вопроса дрогнувшим голосом задаёт косвенный: — Сколько таблеток и алкоголя мне взять с собой в этот раз? Все, что смогу достать? От этой дурацкой, слабой интонации хронического суицидника вот-вот бросит в слёзы — в горле формируется плотный ком, и жар грядущего припадка с размаху ударяет в лицо. Ниган — будь проклят этот Ниган, что иногда подобен глухой древесине, а порой, как сейчас, ужасно прозорлив — смекает, чувствует этот катаклизм, и наверняка даже видит в её словах обвинение, запрятанное не столь глубоко, и почему-то сдаёт назад: руку выдёргивает, конечно, слегка брезгливо, но из взгляда уходит невнятная костедробящая эмоция, сменяясь пассивностью, затишьем. — Не такого плана развлекаловка, — объясняет он, но не небрежно, как когда раздражён тупостью Джейд, а как-то… Уязвлённо, что ли. Если она не в восторге от попыток окружающих приписать ей попытку суицида, то Ниган явно не в восторге от этой предвзятости в отношении себя. — Без блэкджека и шлюх, конечно, но колёса тебе точно не понадобятся.***
Джейд начинает сомневаться, что колёса ей не понадобятся, когда, немного опаздывая, оказывается в главном зале для собраний, где уже не протолкнуться. Толпа вызывает приступ паники, нагло сжирающей всё подобие самообладания — на её памяти люди в Святилище ещё не разу не собирались, чтобы выслушать хорошие новости или новости вообще. Каждое столпотворение оборачивалось пролитием чьей-то крови. И даже не «чьей-то», а её. В первый раз Джейд чуть не отправил на тот свет бугай с пренеприятнейшим именем Роб, во второй — Ниган оставил огненный поцелуй утюга на её плече. Да, сейчас поводов для этого ровным счётом никаких, но с психикой, что уже покорёжена и нашла глупую закономерность, ничего не сделаешь. Не решившись спускаться вниз, в эпицентр, Джейд, как и ещё несколько зевак, остаётся на лестнице, опираясь о перила, поскольку из-за страха её, кажется, немного ведёт. Она не догадывается, чего ожидать, и обращается к своему «соседу»: — Эй, не знаешь, что тут будет? — рассчитывая услышать, что это не добьёт её окончательно. Мужичок, который должен прояснить происходящее, скверной наружности: у него абсолютно неопрятный вид, ржавые пятна засохшей крови на футболке и взгляд типичного серийного убийцы. Ещё — не то, чтобы Джейд разбиралась — тюремные татуировки, уходящие на грудь с шеи, расположившиеся на устрашающе крупных плечах и пальцах. — Босс вроде не собирался звать своих баб, — прежде чем ответить, он сплёвывает на пол. Презрительно или в силу привычки — не понять. Джейд мажет глазами по толпе, с ужасом понимая, что не может углядеть ни одной пассии Нигана. То есть «своих баб» он и впрямь звать не стал. Ей же чуть ли не пригласительный флаер выдал. Зачем? — Смотри туда, птичка, — мужичок приобнимает её за плечи в каком-то слишком приятельском жесте. Учитывая его наружность и манеры, а так же хрипящий прокуренный голос, это не доставляет Джейд ни грамма удовольствия, но она терпит ради информации, что сейчас дороже золота. — Видишь этого парня? Босс хочет насыпать залуп ему за шиворот. Указывает он в кучу людей, вглядевшись в которую можно заметить Саймона. Он суетливо разминает кулаки, болтает с кем-то, трёт свой по-прежнему закрытый сильно опухший глаз. Последнее — что бальзам на душу. Джейд горда быть причастной. Уже собираясь спросить у нового знакомого в чём сыр-бор, она останавливает себя, смыкая губы. Всё очевидно. Ниган вознамерился сам поучаствовать в гладиаторских боях, в которых однажды пришлось принять участие ей. Его противник — таракан Саймон. Такая новость бодрит, но лишь отчасти, больше, наверное, за счёт злобы. Её позвали, чтобы продемонстрировать акт «разбирательства», обещанный давным-давно, однако навалять Саймону Ниган мог в любое время. Сейчас же он просто выясняет собственные отношения, а Джейд удобно подвернулась под руку со своими давними обидами. От греха подальше она отходит чуть в сторону, перебираясь на пару ступеней выше от возможного уголовника, хотя разумом понимает, что её — официально женщину Нигана — не посмеет никто ни тронуть, ни обидеть. Клеймо на ней уже таких размеров, что не спрячешь, Джейд знает, что Рик тоже видел его. Сложно было не увидеть, когда Ниган по-хозяйски демонстрировал один за одним засосы на её шее. Что Граймс подумал тогда? Что всё, она окончательно продалась, скатилась от морали в пучину пошлости и потеряла рассудок, ластясь к их общему врагу? Самое паршивое в том, что она даже не знает, всё ли с ним нормально. Морально, физически, хоть как-нибудь. И да, едва ли в такой ситуации можно быть «нормально», но всё же должна существовать грань, которая условно приближена к этой нормальности, означающая, что Рик жив, что у него нет чёртовых осложнений, что тот, кто сейчас крутится возле него, оказывает достаточную помощь и поддержку. Единственное, что она знает достоверно — так это что в последний раз, когда они виделись, когда Рик ещё был цел и здоров, она предала его. Джейд лишь хотела избежать катастрофы, которую сама себе нафантазировала, но вместо этого устроила другую, о которой совсем не помышляла. Будь у неё возможность отмотать время, она ни за что не вмешалась бы и пустила всё на самотёк. Джейд глядит на часы до сих пор зажатые в своих пальцах и не знает, что с ними делать. Выбросить? Она не сможет. Оставить себе? Да это же чёртова мазохистская пытка, которая каждую секунду будет отрезать от неё по кусочку! За неимением нормальных вариантов приходится остановиться на временном решении: Джейд смотрит вниз на галдящую толпу Спасителей, что как и она ожидает неведомого зрелища, и потом, отдавая себе отчёт лишь частично, застёгивает часы на собственном запястье. Ремешок у них большой, тяжёлый, он изрядно крупнее её похудевших рук. Это неудобно. Нуждается в постоянном контроле. И Джейд успокаивает себя лишь мыслью, что ей нужно что-то неудобное, чтобы сохранять осознанность в сложившейся обстановке. Ниган появляется немногим позже. Гомон внизу мгновенно затихает, и толпа расступается, пропуская его в центр. Представление начинается. «Наслаждайтесь шоу», — единственное, что говорит Ниган, и то, совсем тихо, и то, это Джейд может быть даже додумывает сама; Саймон же треплется без остановки. Он не красуется перед толпой, а петушится перед ней. Предупреждает, что не хотел ничего подобного, заявляет, что это не займёт много времени, и их нынешний лидер давно размяк, и всем будет лучше, если произойдёт наконец смена власти. Этот «размякший» пару дней назад оставил человека без руки из-за по сути мелочи, так что на месте Саймона Джейд бы не делала таких скоропостижных выводов. Саймон бьёт первым, и Джейд понимает, что совершенно не была готова к этому движению наотмашь, от которого Ниган даже теряет равновесие. В огромной молчаливой толпе её изумлённый вздох звучит громко, как крик немного севших голосовых связок. Одноглазый таракан тем временем не даёт ни ей, ни своему противнику прийти в себя и глотнуть немного воздуха, и наносит ещё один удар. Звук очень глухой то ли из-за того, что таким вышел сам удар, то ли это у Джейд в ушах какая-то вата. Представление выходит для неё не настолько хорошим, как предполагалось, и более того — вызывает ужасное отторжение, желание закрыть лицо руками, отвернуться и, немного подумав, убраться отсюда подальше. Казалось бы: человек, которого ты ненавидишь, сейчас избивает второго человека, которого ты ненавидишь; а через пару минут всё поменяется, второй будет бить первого, и ты вроде как в выигрыше при любом раскладе, ведь смотришь, как друг другу начищают рожи два самых больших ублюдка в мире, но что-то идёт не так. Не вставляет, нет кайфа. Есть лишь какое-то скверное чувство на уровне солнечного сплетения, напоминающее тошноту. Глядя на творящийся внизу балаган, Джейд думает не об этом балагане как таковом, а о том, сопротивлялся ли Рик, и вообще как это происходило. Довольно очевидно, что не по обоюдному согласию, но всё же — как доподлинно? Плотно застряв в мыслях, она упускает момент, когда Ниган парой точных ударов заполучает преимущество. Саймону прилетает под дых, второй удар обрушивается, вроде, по челюсти, но, в общем-то, они так же не радуют. Такое ощущение, что это бой двух медведей по Discovery Channel, и он больше шокирует и вынуждает потянуться к пульту, чтобы переключить, чем вызывает интерес и стремление сопереживать хоть кому-то. Это какая-то звериная разборка, дикарство. Намного проще застрелить человека, чем устраивать с ним бои за право лидерства. Ниган стремится возродить цивилизацию в рамках своей скромной базы, но вместо пути условно гуманного, выбирает социальные механизмы волчьей стаи, и стоящие вокруг приспешники — волки меньшего ранга — лишь позволяют укрепиться в этом мнении. Джейд оглядывает их, смиренно застывших, равнодушных, с негодованием и презрением. Это же нужно настолько пропитаться влиянием одного гадкого человека, вдобавок дома у которого явно не все, чтобы стоять по струнке, ожидая, пока один из самцов, метящих на роль главы стаи, разорвёт другого в клочья! Она грызёт ногти, глядя на мужчин, что кряхтя и рыча мечтают размазать друг друга по бетону. Ниган бьёт Саймона. Саймон бьет Нигана. И, нужно сказать, длится это не вечность: сравнительно быстро силы распределяются согласно сценарию закономерности. Удар в голову, подсечка — и вот Саймон уже распластался по полу. Джейд знает, что у упавшего уже нет шансов. Она была на этом месте, понимает, что это такое. Ниган не позволит ему встать. Прицельный удар ботинка по лицу сопровождается хрустом, который оглушает. Джейд на мгновение становится совсем «не здесь», выпадает из реальности куда-то в сторону абстрактной дурноты. Когда она приходит в себя, действующий лидер Спасителей уже душит своего противника. Закономерность: некоторые люди просто побеждают… всегда. Получите, распишитесь. Только Джейд видит подмятым под Нигана отнюдь не Саймона, мозг издевается над ней, подсовывая Рика — ослабленного, однорукого, хрипящего от железной хватки на горле, умирающего. Фантазия играет злую шутку, а понимание, что такой расклад, наверное, всё же неизбежен, заставляет глаза наполниться слезами. Вот таким будет конец всего — конец войны и её личный. Только Ниган выйдет победителем. Движимая желанием глотнуть побольше воздуха, Джейд оказывается на улице в считанные секунды — с её наблюдательной позиции буквально рукой подать до так называемого «балкона», где площадка с перилами тянется вдоль здания метров на десять-пятнадцать, а затем уходит вниз металлической лестницей. Что раньше делали на этом заводе, чёрт возьми? Он будто бы изначально создан для того, чтобы Ниган читал здесь проповеди. Стоя здесь, возвышался над толпой во внутреннем дворике и разбрасывал свою философию как цветные листовки с навязчивой рекламой. Кровь гулко пульсирует в висках, и в таком состоянии Джейд крайне сложно обдумать вещи, которые обдумать бы стоило. Таких вещей накопилось много, они неделями складировались в кучи хлама и не подвергались даже первичной сортировке, но, несмотря на желание покопаться в этом, не получается. Инструмент бегства от собственного бессилия находится сравнительно быстро: Джейд замечает знакомое лицо потенциального революционера Майка среди мимопроходящих работяг, и, если честно, даже не зацикливается на том, чтобы внятно поучаствовать в беседе с ним. Лишь односложно бормочет что-то в ответ на вопросы, а после пытается стрельнуть сигаретку. Она не знает, курит ли Майк, так что наличие у него смятой пачки и зажигалки можно расценивать как божий подарок. Так, собственно, Джейд это и расценивает. Первое, что она узнаёт — после долгого перерыва дым раздражает горло в точности так же, как и в самый первый раз, перехватывает дыхание и заставляет закашляться как подростка, что пробует взрослую привычку за гаражами. Второе — в Святилище курят редкостную дрянь. Сигареты имели другой вкус, когда Джейд затягивалась ими в свой последний раз. Факт: когда Джейд плохо, она начинает куролесить. Пространства вдруг становится мало, и приходится претендовать на перила, что выглядят достаточно надёжным местом, где можно разместить свои ягодицы для большей аутентичности. Взобравшись туда, развернувшись к холодному солнцу, Джейд чувствует себя… апатично. Может быть, именно поэтому можно сказать, что чуть-чуть даже хорошо. Ветер треплет волосы, ударяет в лицо жёсткими пощечинами свежести, пробирает до костей. Позволяет зациклиться на физической реальности, напрочь игнорируя реальность субъективную, внутреннюю. Никотин разжигает на языке пожар, позволяя при помощи памяти тела ощутить себя во временном отрезке, когда Джейд в молодости, в свои двадцать, могла выкуривать полпачки в день просто потому что, не из-за стресса или нездорового механизма преодоления. Та идиотка, погубившая сестру, понятия не имела, в какой заднице она окажется через десять с копейками лет, что обзаведётся мужем-тираном, которого будет систематически ненавидеть, что так и не научится быть хорошим другом и окончательно похерит свою жизнь вникуда под стенания оживших трупов. Может, это всё даже чуть-чуть закономерно? Персональная расплата за убийство родного человека, совершённое в поэтичные шестнадцать, когда тяга к разрушению достигает своего пика? В таком случае, Джейд уже начинает сомневаться, сколько ей лет сейчас — ничего ведь не поменялось, она по-прежнему разрушает всё, до чего может добраться. — Пизданешься вниз, ловить не стану, — раздаётся из-за спины. Усмешка в переливе низкого голоса пускает по коже мурашки — до того она на своём месте, что немного даже тошно. — Не очень-то и хотелось, — резко обозначает Джейд, даже не оборачиваясь, но потом что-то идёт наперекосяк, образ стальной леди являет привычную неусидчивость, и ей приходится повернуть корпус, чтобы всё же взглянуть на нарушителя своего спокойствия. Ниган — совсем недавно убивший человека и вроде как должный быть преисполненным сладким триумфом по этому поводу — кажется раздавленным, выкачанным. На уставшем напряжённом лице омуты глаз почти бездонные колодцы, захлебнуться в которых — раз плюнуть; седая щетина частично скрывает кровоподтек на челюсти, но скрыть красного пятна на скуле и рассеченной кожи над бровью она уже не в силах. Джейд прикусывает язык и чудом удерживается от того, чтобы спросить, понравилось ли ему получать по морде и чувствовать себя отметеленным; вместо этого — тупо пялится, переходя все границы разумного. — Представление вышло тем ещё, а? — похоже, пялится она и впрямь слишком, раз Ниган стремится заполнить паузу. — Да, — как на духу отвечает Джейд, когда тянет сигарету к губам. Дым горький и жжёт горло, но мозги прочищает на раз-два. — Пару раз я принималась болеть за Саймона, хотя понимала, что у него нет шансов. Ты ведь не умеешь давать людям шансы, верно? Шпилька укора хороша, да только без толку, Нигана хоть всего истыкай вдоль и поперёк. Теперь он пялится на Джейд в точности, как она на него секундой ранее, прижигая тягучей тяжестью собственного взгляда. — Ты похожа на сморщенную куриную жопу, когда обижаешься, — заявляет он столь обыденно, будто она «обиделась» на ровном месте. — И сидишь, как курица. Глупо было бы надеяться, что её неуклюжее сидение на перилах, взгромоздиться на которые было не так-то просто, останется без внимания. Джейд опускает голову и смотрит на свои показавшиеся из-под платья голые колени, оценивая достоверность сравнения. — Не мудрено, — соглашается она вместо того, чтобы возмутиться, но по сути всё равно крадётся по смертельно тонкому лезвию, — ведь ею ты меня постоянно и выставляешь. — Вижу, что у тебя аж зудит, но я не в настроении выяснять отношения, — пасует он. Ну, как пасует… напросто отказывается лезть с бутылку, в которой Джейд систематически зависает. — Я в настроении сожрать что-нибудь жирное и с кучей специй под бутылку пива, а потом отодрать кого-нибудь до изнеможения. Она тихо хмыкает себе под нос, но совсем не из-за веселья. Вот он Ниган во всей красе, мечтает набить брюхо и засунуть свой член в кого-нибудь, гляди хоть до тех пор, пока глаза не вытекут. Чужие смерти для него это лишь ещё один повод «отпраздновать» собственную жизнь. — И в чём проблема? — безразлично интересуется она. — Ты ведь окружил себя таким количеством вагин, кто-нибудь явно окажет соразмерную помощь. Джейд не планирует оскорблять жён Нигана, особенно учитывая, что она пополняет их число, но грубость всё равно просачивается вовне, выпрыгивает на первый план как разъярённое животное, выбравшееся из ограждённого манежа в толпу зрителей. Грубость хочет крови, как лев, которого всю жизнь держали взаперти и избивали хлыстами. Джейд даже тянет шею, демонстрируя волевое стремление сделать этот вызов ещё более острым, критичным, но всё её умение провоцировать людей и выводить их себя ничто по сравнению с роком обстоятельств: сигарета, о которой она забывает, плюётся пеплом, что горячим припоем целует тыльную сторону руки. Джейд шипит, стряхивая его со своей ладони, и растрачивает весь азарт в никуда. Пользуясь этим, задавать мозговыносящие вопросы решает Ниган. — Неужели ревнуешь? — пытливо интересуется он. Без притворства и издёвки, без шуток-прибауток, серьёзно, неверяще. За этот прищур глаз вообще хочется уничтожить его всего с потрохами. Вот прямо по кусочку бросать в печь. Джейд глотает свою досаду, но та ползёт по глотке обратно, да так, что тошнит вполне не фигурально. — Разве я похожа на рыбку, Ниган? — голос тихий и усталый, безэмоциональный, но удивление твёрдый. — На эту тупую тварь, что прозябает в своём аквариуме и удивляется коряге, которая лежит на песке уже вечность, каждый раз, когда проплывает мимо? Моя память не три секунды. То, что я одной ногой в наркотическом приходе, а второй — в похмелье, ещё не значит, что я забыла, как ты вёл себя по отношению ко мне. Что делал и что говорил. Ты животное, если после этого смеешь трепаться со мной о ревности и на полном серьёзе предполагать, что я могу её испытывать по отношению к тебе. Это даже не яд — Джейд плюётся правдой. Она менее токсичная, поскольку Нигану напросто плевать, но «идёт» намного проще, можно сказать от души. Неужели у него в самом деле хватает наглости допускать, что она ревнует его? Испытывает к нему что-то тёплое? После того, как рука Рика оказалась у неё на коленях в коробке из-под обуви с вульгарным бантом? После того, как это преподносилось как достаточное милосердие? Пардон за выражения, но ебалось бы конём такое милосердие! — Ты похожа на тупую рыбу куда больше, чем думаешь, — огрызается Ниган в ответ. Джейд вопросительно смотрит на него, ожидая продолжения, но его не следует, и ей приходится закурить, чтобы вычеркнуть из своей головы некоторые вопросы, которые она всё равно не захочет задавать. Там — в голове — по-прежнему кавардак. Такой, словно какой-то вандал нашёл путь под свод черепа и как следует повеселился с мозговыми нейронами, переставив их местами. События и даты липнут друг к другу вне хронологии, цепляясь беспорядочно и образуя раздробленный ворох воспоминаний, где начало сопряжено с концом, середина слилась в один короткий момент, а «здесь и сейчас» словно уже было когда-то и просто свернуло на очередной круг. Джейд уже не в силах вспомнить, как долго она тонет в этом болоте, что «спасительно» лишь потому, что Ниган так его нарёк. Месяц? Полтора? Или это время уже давно перешагнуло шестидесятидневный рубеж? Какой она была до всего этого, когда начинала день с пробуждения в своём маленьком, но таком по-семейному уютном домике в Александрии, а после могла взять Рика за руку в разговоре тет-а-тет, когда тот расклеивался так, что на него было больно смотреть? Теперь у Рика больше нет руки — во всяком случае, известно об отсутствии одной, левой — и все те воспоминания, ощущение тепла его напряженно сжатых ладоней, уходят, безвозвратно теряются где-то в гуще плохих событий, перечеркнувших всё. Как он теперь выглядит с обрубленной наполовину кистью? Джейд пытается представить и тут же дергается, поскольку это как пустить соль по вене. Она трясёт головой, мечтая прогнать возникший образ, и всеми силами стремится вернуться в реальность. В реальность, где Ниган хмурит лоб и не сводит немигающего взгляда с часов на её запястье. Джейд в свою защиту готова выкрикнуть: «Да, мать твою, я настолько ёбнутая, что теперь ношу Его часы!», но только смелость теряется с каждой секундой всё охотнее, а на её место метит страх. Неужели Ниган смотрит так потому, что хочет отобрать их? Забрать последнюю вещь, что связывает её с Риком, пускай связывает и терновыми прутьями? Джейд накрывает часы ладонью другой руки — это невнятное, всецело инстинктивное действие, направленное на собственную защиту, которое обнажает истинный уровень стресса и хроническую неловкость, возведённые в абсолют. И, хотя в давящей тишине какое-то время прячет глаза, потом всё же собирает яйца в кулак и глядит на Нигана, пытаясь угадать его мысли по выражению лица. Он на неё уже не смотрит, возможно лишь держит в поле зрения, когда основное внимание сфокусировано на чём-то, происходящем прямо под ними во внутреннем дворе Святилища; из-за того, как упорно он морщил лоб чуть ранее, сбитая кожа над бровью снова начала сочиться кровью. Отдавать себе отчёт Джейд начинает только тогда, когда рука уже протянута к нему и шансы капитулировать трижды перечёркнуты красным. Лучше поздно, чем никогда, говорите? Стоит поспорить. Джейд бы предпочла «лучше никогда, чем поздно», так её хотя бы не терзало чувство омерзения к самой себе. Она проводит по сочащейся линии, собирая кровь в каплю на подушечке своего большого пальца. Ниган стоит неподвижно, только крепко сжимает челюсти и прикрывает глаза, как никогда напоминая наглого кругломордого кота, что пока позволяет трогать себя, но в любой момент может сойти с ума и откусить тебе руку. Джейд не боится этого гипотетического «кусь», поскольку её влечёт другая, более весомая в сложившейся ситуации мысль. Она шипит на Нигана словно кобра, сбалтывает всякие грубости, намеренно «дожимает» его и без того не лучшее настроение, но он всё равно тут, не уходит. И нет, он не чувствует вину, не раскаивается, как можно подумать. Причины его нахождения здесь — причины всего и сразу — впервые становятся настолько очевидны, что бьют с плеча по многозначительно пустой черепной коробке. — Ты убил того, кто посягал на твой авторитет, вроде должен быть доволен, но ты не радуешься. Почему? — тихо спрашивает Джейд, опуская руку и растирая по указательному и среднему пальцам чужую кровь. Прежде чем озвучить очевидное, стоит прояснить непонятное. — Убийство не доставляет удовольствия, — как старикан нравоучительно отвечает Ниган. Это рискует превратиться в многочасовую лекцию о добре и зле, но останавливается в точке, где он трёт своё уставшее лицо и добавляет: — особенно убийство того, кто исправно пахал на тебя последние два года. Но власть… Власть она обязывает реагировать на ситуации вроде этой и убивать. Много. Иногда не в тех случаях, когда в самом деле стоило бы. — Власть не имеет смысла, если её некому передать, — возражает Джейд. Она была готова к тому, что разговор свернёт к обсуждению господства над другими. Глядя на Нигана в прострации, она говорит: — Карсон тут недавно ляпнул, что ты хочешь детей. Хотя нет, пардон, наследника. Это ведь абсолютно разные вещи: хотеть ребёнка и хотеть наследника. Мысли, которые в её голове прекрасно связываются между собой и ведут к целому вороху умозаключений, произнесённые вслух теряют часть своей логичности и закономерной перчинки. Ниган и вовсе в умудряется усмотреть там иной, в корне отличный подтекст: его взгляд направлен куда-то в область её живота, а на лице читается такая активная мыслительная деятельность, что в пору рассмеяться от хлёсткой силищи сраного абсурда. Беременность, серьёзно? Он полагает, что этот разговор она завела, чтобы сказать: «Хей, ты будешь папкой, готовь пелёнки и готовься сам нянчится с этим спиногрызом?» Вместо того, чтобы рассмеяться, Джейд хочется плакать. — Я тебя умоляю, — брезгливо фыркает она. — Даже если бы это вдруг было так, чёрта с два я бы сказала тебе. Разобралась бы сама, нашла бы способ не привлекая внимания выскоблить из себя этого ребёнка. Поистине забавно наблюдать, как лицо Нигана искажается омерзением: пару дней назад он обкорнал человеку его левую руку, а теперь смотрит на Джейд как на прокажённую только потому, что она говорит о гипотетическом аборте с безразличием и холодностью. Сучьи двойные стандарты. — Я бы в самом деле поступила так. Не из-за бунтарства и желания сделать наперекор. Просто такая у меня позиция, — с нажимом обозначает она, затягиваясь. Дым прочищает мысли, возвращая к истинной ветви этой странной беседы: — Я завела разговор о детях совсем не по этому. Они лишь маленький винтик в масштабах одной большой ситуации. — Чувствую, сейчас начнётся мозгоёбство. «Ты даже представить себе не можешь, дружище», — мысленно соглашается Джейд, буквально сочась ядом. Но вслух продолжает лишь безучастно гнуть свою линию: — Ты можешь внятно объяснить, почему забрал из Александрии именно меня? В тот день не только я покушалась на твою жизнь, помнишь? Там ещё была Розита, она подстрелила Люсиль, однако на неё тебе вообще было наплевать. Почему я, Ниган? Сейчас подходящее время, чтобы наконец озвучить вопрос, крутящийся в голове с самого начала — правда теперь Джейд уже знает на него ответ, но ей по-прежнему интересно, что ответит Ниган. Какую глупость он выдумает, лишь бы скрыть правду от неё и самого себя. — Стало быть, это можешь объяснить ты, — упрекает он, даже не думая отвечать по-нормальному. В интонации слышна насмешка, невосприятие серьёзно, отторжение. Одна рука Нигана опускается на перила рядом с Джейд, подсказывая, что он по-прежнему чувствует себя вальяжно и раскованно не смотря на все попытки залезть ему в голову. Джейд верит, что это ненадолго. — Всё это время, — говорит она, поскольку хочет, чтобы хоть раз разговор прошёл по её правилам, — я пыталась понять, почему ты это делаешь. Почему именно мне не повезло увязнуть в этом. И я не могла найти ответа, не могла понять, в чём тут дело, искала причину в чём-то масштабном, думала, что за этим стоит нечто глобальное. И только сейчас я поняла, в чём на самом деле причина. Почему ты делаешь это всё со мной, почему Рик для тебя настолько принципиальный противник, — следует пауза, после которой Джейд заверяет: — Я поняла, Ниган. И мне тебя жаль. Его лицо выражает не то, что недоумение, а полноценное офигевание в самом красочном его проявлении: глаза — обжигающие карие, но какие-то неестественно холодные прямо сейчас — неотрывно следят за ней, но уже без былого энтузиазма, веселости; наклон головы наталкивает на мысли о потаённой, лишь разгорающейся агрессии, а губы чувственно изгибаются в каком-то слишком уж очевидно натянутом оскале. Джейд бы сорваться с места и броситься прочь, поскольку ситуация постепенно переходит к части «ахтунг и аларм», но она слишком устала убегать. Перехватывая сигарету, хотя та вовсе не планирует вываливаться из пальцев, она оставляет в воздухе своё отрывистое мнение-клеймо: — Ты забрал меня только из-за Рика. Видел, что между нами происходит что-то, и хотел насолить. Без нашей с ним дружбы я бы не представляла для тебя никакого интереса. Этот факт горчит чисто в личностном аспекте: он приводит к выводу, что Джейд в самом деле влипла в это из-за Рика. Будь она статистом, человеком второго плана, коим и являлась на самом деле, Ниган не за что бы не вытащил её из толпы, не спровоцировал на необдуманные замахи битой, не забрал себе под обожжённое крыло, и этот снежный ком, что по сей день рос в геометрической прогрессии, был бы всего лишь маленьким снежком, тонущим в ладони. Они же с Риком просчитались в тот день, таскаясь друг за другом и пытаясь сглаживать острые углы, чем сами сдались врагу с потрохами. От рефлексии отвлекает гогот Нигана — он, похоже, полностью расслабился, не увидев в её выводах ни грамма опасности. — Я уж испугался, что ты чё-то умное бахнешь! — тупая насмешка могла бы выбить из колеи, не будь Джейд к ней готова. — До тебя правда так долго доходит очевидное? Укол совсем не болезненный, или это просто Джейд лишилась всякой чувствительности. Прикусывая губу, она вроде бы пытается спрятать улыбку, когда неуклюже слезает со своего насеста и, уже облокачиваясь пятой точкой о перила, на которых недавно сидела, делает скорее всего последнюю затяжку — инструмент медленной смерти прогорел почти до фильтра. Сильнее, чем найти ещё одну сигарету, хочется по-киношному выпустить дым Нигану прямо в лицо, благо стоит он совсем рядом, но у неё не настолько атрофировалось чувство самосохранения. Джейд выдыхает никотиновые смолы в сторону и с готовностью опровергает: — Тут нет ничего очевидного. Речь не о том, как ты играешь в эту игру, а ради чего, — она умолкает, предчувствуя хлёсткость дальнейших слов и пытаясь предугадать реакцию на них. — Ты не молод. К этому возрасту у людей уже есть фундамент. Что-то такое, ради чего они могут двигаться дальше. Ты же не обзавёлся ничем, у тебя нет семьи, друзей, на худой конец постоянной подружки. Вообще ничего нет. У Рика же есть всё. Стоит обозначить: Джейд всего лишь делится фактами. В ней говорит не та обиженная мразь, что пару дней назад пережила острейший кризис, и не тот человек, что в мгновение ока получил от судьбы подсечку, после которой так и не смог встать. Таблетки, смешанные с остатками алкоголя, что по-прежнему циркулируют в её крови, мешают фокусироваться на тех страданиях, мешают воспринимать их как нечто действительно произошедшее, неизменное. Возможно, они же помогают смотреть обширнее, поднимаясь над проблемой и впервые замечая очевидное. — Ты просто хочешь жить его жизнью, — наблюдательно подчёркивает она, чересчур сосредоточенно вдавливая окурок в перила и этим выигрывая несколько секунд на упивание своим чуть ли не первым в жизни аналитическим успехом такого масштаба. — Быть лидером, отцом, другом. И не в рамках… себя. Ты мечтаешь занять именно его место, отобрать всё, что нравится, и попытаться сложить идиллию из этих раздробленных пазлов. — Если бы ты не была больной на голову, я бы обиделся, — предупреждает Ниган. Голос его вроде спокойный, но местами какой-то устрашающий, такой, что мороз по коже. Заставляет подобраться, вытянуться в струнку, ожидая худшего. — А с бездарным психологом лучше согласиться, чтобы он не проел тебе плешь. — Не ври, тебя задело! — специалист из Джейд и правда никудышный, ведь спокойствие сменяется негодованием в считанные доли секунды. Она банально не в силах оставить такое обидное, скорее всего напускное равнодушие, ведь открывшиеся истины слишком сардонические, чтобы откреститься от них так просто. — Всё это время ты отвергал мои попытки анализа потому что боялся, что я вытащу вот ЭТО! Подсознательно сам понимал, что я не просто какая-то дурочка из Александрии, не чёртов трофей, а орудие для формирования твоего окружения. Всё, что я делала раньше, я делала для Рика. Ты тоже хотел этого. Чтобы за тебя рвали глотку, впрягались в мелочах и отстаивали до последнего. Только вместо того, чтобы начать работать над этим, ты просто притащил меня сюда, мол, вот он я, люби меня и обожай, я видел, ты это умеешь. Джейд громко, но совсем невесело усмехается: — Это же пиздец, Ниган. Ты жалок. Она догадывается, что это, возможно, последнее, что удастся сказать, и как бы на всякий случай делает крошечный шаг в сторону, рассчитывая этим перемещением избежать чужого гнева. Но Ниган не злится. Он раздосадовано качает головой, и выражает лишь чистое пренебрежение: — Не понимаю, почему до сих пор трачу на тебя время. Если это всё, чего она заслужила, то это… досадно. Взгляд Нигана говорит, что Джейд хуже какого-то торчка с помешательством, хуже буйного пациента отделения психиатрии, кто-то совсем невменяемый, безмозглый. Она вызывает у него отвращение и своим неумением слушать — холодное, пассивное бешенство. Он разворачивается и уходит. Джейд глядит ему вслед, и кровь закипает в её жилах, бьёт по вискам слепой токсичной эмоциональностью. Почему люди всегда просто уходят, стоит ей чуть осмелеть и открыть рот? Почему окружающие не ставят её ни во что и могут развернуться, и пойти прочь, когда разговор только начал достигать пика, и много важных слов ещё не сказано? Экстраполируя на Нигана образы всех людей, пренебрегающих её обществом, в то же время Джейд в своей непоследовательной системе взглядов держит его особняком. Он вытаскивает из неё дерьмо лопатами, тянет за нитки и достаёт на свет божий столько гадких, непозволительных эмоций, что она в целях самозащиты вынуждена делать тоже самое. Это возмездие. Слепая попытка уровнять чаши весов. Почему она должна принимать все удары кротко, глотать, а не сплёвывать, а Ниган будет убираться с поля брани целёхоньким, лишь с немного подпорченным настроением, о чём благополучно забудет через пять минут в тесной женской компании? Джейд не может отпустить его. Не может, пока он цел. — Что же ты убегаешь, дорогой? Правда глаза колит, да?! — взвивается она, бросаясь следом. От непривычной громкости голоса приятно саднит горло и звенит в ушах, что придаёт этому запалу сладкий привкус ирреальности. — О, или ты боишься, что я наделаю много шума, и все твои люди узнают, что за большим и страшным серым волком скрывается сентиментальный тюфяк, который хочет чтобы его любили и успокаивали, гладя по головке каждый раз, когда сопли в носу не держатся? Запомните: перед вами достоверная картина того, чего психолог не должен делать ни при каких обстоятельствах. Никогда, вот прямо ни разу в жизни, даже в обыденной и внерабочей, он не должен насмехаться над чужими чувствами и потребностями, какими бы они не были — первый курс, первый семестр, первая же лекция по специальному предмету. Миссис Чамберс, что учила весь поток Джейд этим основам, сейчас наверняка крутится в гробу, ведь её ученица просто, блять, очень тупая выскочка, возомнившая себя хрен пойми кем. Орёт на всю улицу, привлекая всеобщее внимание. Если играть, мол, то по-крупному. Если резать, то чрез всё тело. Ниган шагает впереди, и спина его совершенно бескомпромиссно покачивается в такт шагам. Раз-два, раз-два. И, может со стороны он и выглядит толстокожим, может, со стороны это всё выглядит так, будто Ниган всего лишь пытается уйти от заебавшей его мухи, жужжащей над ухом, но Джейд чувствует. Чувствует, что её слова как сверло ввинчиваются в нужное место его плоти. — Будут ли они слушаться такую размазню? — не успокаивается она, словно её питает не какая-то конкретная эмоция, а дирижируемый оркестр безумия. — Человека, готового заложить головы других ради собственного счастья с детишками и тёлкой под боком? Стоило догадаться о масштабе проблемы, когда выяснилось что у тебя бита названа в честь бывшей. Нормальные мужики так не делают. Всеобщее внимание приковано к ним — краем глаза Джейд отмечает, что рабочие внизу, которые до сих пор разгребают беспорядок со времен налёта Рика, задирают головы и чуть ли не раскрыв рты пялятся наверх, где происходит весьма необычное для Святилища выяснение отношений. Это окрыляет, позволяет ощутить себя преступником, которого не может поймать полиция и он волен творить всё, что вздумается. Эйфория ударяется о вены изнутри. В это время Ниган тормозит и разворачивается гораздо быстрее, чем можно было бы подумать, к тому же на порядок злее, чем Джейд рассчитывала — она лишь с божьей помощью умудряется не влететь по инерции в его тело, пышущее невидимыми, но прекрасно ощущаемыми пульсирующими квантами гнева. Руки мгновенно оказываются в его руках — в стальной хватке, намеревающейся раздробить кости; а незамысловатый толчок всем телом заставляет мало того, что запнуться, так ещё и больно впаяться спиной в одну из многочисленных стен Святилища. Из лёгких капитулирует кислород, из взгляда — фокус. Мир ощутимо теряет в контрастности и резкости, но Джейд не допускает мыслей о том, что не стоило устраивать скандал в таком состоянии. Ей всё нравится. Она в восторге. — Умерь важность, и свой трёп, раз считаешь его таким важным, запиши на листочек, сверни трубочкой и засунь к себе в зад, да поглубже, чтобы тот, кто будет тебя в следующий раз ебать, знатно охуел. Ниган режет воздух словами, а такое ощущение, что ножом. В какой-то момент лезвие даже пролетает в миллиметре от воинственно вздёрнутого носа Джейд, которая даже не думает отпрянуть. Она как умалишенная фанатичка не сводит взгляда с лица мужа, с упоением и злобой разглядывая каждое изменение. Физиономия перекошена гневом. Кожа раскрасневшаяся, почти уравнивающая в ноль пятна свежих кровоподтёков. Ноздри раздуваются как у быка на корриде. Чьи-то нервишки явно на пределе. — Так меня же вроде ты и ебёшь, — в контрасте с его бешенством её прагматичная логичность что струя ледяной воды, текущая из горячего крана. — Или уже нет? Думаешь, Ниган-младший больше не встанет? Почему-то только сейчас до отупевшего в край мозга начинает доходить, что она грязно провоцирует того, кто совсем недавно голыми руками в равном бою убил человека. Это осознание бы заставило Джейд сбавить обороты, будь она чуть дальновиднее и умнее. — Хотя знаешь, думаю, я смогу это пережить, ведь секс с тобой отпечатался в моей памяти очередной пыткой в твоём исполнении. Прежде чем пытаться украсть жизнь Рика, мог бы поучиться у него тому, как обращаться с женщиной в постели и как… На рот ей опускается огромная лапища, превращающая слова в монотонный гул, а большой и указательный пальцы прижимаются к носу, окончательно перекрывая доступ кислорода — потребность в нём пока не настолько остра, но Джейд пугается. Пугается такого обращения с собой и того, что Ниган с лёгкостью может придушить её здесь и сейчас, и его ничего не сдержит. Страх вперемешку с адреналином завладевает телом, заставляет её бороться — выкручиваться и пытаться кусаться, царапаться, брыкаться, дёргаться, как уж на сковородке, и всё это с подачи инстинкта самосохранения, когда ты вообще не отдаёшь себе отчёта, яростно вклиниваясь в битву за собственную жизнь. Но эти старания — без толку. Ниган держит добротно, крепко. Вторая его рука хватает сзади то ли за шею, то ли за волосы — разобрать Джейд не успевает, поскольку её тут же дёргают на себя, потом, чуть развернувшись, толкают от себя и настойчиво тянут куда-то. Хотя правильнее — волокут. В тисках Нигана, где с одной стороны он не даёт дышать, а с другой, кажется, и вовсе пытается снять с неё скальп без единого инструмента, удушливо, как бы каламбурно это не звучало. Ещё чуть-чуть и начнут от перенапряжения лопаться кости. И, пока её ноги запинаются, цепляются друг за друга, упираются в пол и пытаются намеренно и ненамеренно остановить это движение, Ниган успевает даже беззаботно с кем-то поздороваться, будто волоком не тащит за собой до смерти перепуганную, наполовину придушенную пташку. Ненависть к нему в этот момент утихает — не потому, что Джейд прекращает его ненавидеть, а потому, что все эмоции вытесняет паническое биение сердца на уровне глотки. Из-за быстроты движения или отсутствия в лёгких необходимого запаса воздуха окружающий мир расплывается до нечётких пятен, но это всё-таки не мешает разобрать очертания лестницы, резко уходящей вниз. И вот тут паника просто превосходит сама себя. Джейд протестующе мычит в шершавую ладонь, трясёт головой как ненормальная и отчаянно цепляется за руки Нигана своими плохо поддающимися контролю пальцами. Этот говнюк решил спустить её с лестницы! А тут метра три, не меньше, с её везением она же переломается вдоль и поперёк! Наказанием за истерику служит рывок за волосы. Такой, что слёзы брызжут из глаз, а шейные позвонки хрустят озлобленно и измождённо, будто от них отломилась какая-нибудь часть. Вспышка головной боли приводит к мгновению сильнейшей дезориентации, а после наступает прилив жара, и всё тело, словно разомлённое, вытянутое из крепкого сна, отказывается внятно исполнять приказы мозга. Джейд слабеет и теряет координацию, что существенно гасит и без того невнятное сопротивление. Ниган волокет её по лестнице, благо даже не попытавшись скинуть, и в какой-то момент это ему надоедает: руки-тиски разжимаются, даруя свободу, но с горчинкой. В случае с Ниганом всегда есть какое-нибудь злачное «но», масштабы которого крайне вариативны. Из-за того, как быстро они шли, ему даже не приходится её толкать — Джейд, глотая воздух, которого ещё секунду назад было так мало, сама летит вперёд, фактически колесом скатывается по оставшимся пяти ступенькам. А лестница, на минуточку, полностью металлическая, подбадривающе гудит и откликается звоном в ушах. Ещё до того, как оказывается на земле, Джейд догадывается, в каких местах у неё скоро появятся синяки. На коленях — там они, собственно, и не проходили; на руках, поскольку ими планировалось тормозить; на правом бедре — им Джейд чувствительно черканулась о ступеньку; плюсом пару мелких незаурядных пятен хаотично по телу. Так и выходит. Только вдобавок она падает лицом в засохшую грязь, которая тактильно что камень, и чувствует, как в колене — том самом, что когда-то было нещадно вывихнуто бугаем Нигана — что-то с хлопком лопается. Пиздец. Джейд до хруста стискивает зубы. Ей не больно, ей хочется орать от злобы и обиды. Желательно до тех пор, пока она не задохнётся, выплюнув лёгкие, или на худой конец потеряет сознание. Проораться и сдохнуть становится самой желанной перспективой. — Так что ты там говорила? Пардон, кажется я не слушал. Хлёсткость этой железобетонной невозмутимости добивает. Джейд шмыгает носом, пытаясь сесть и затем встать, но всё ограничивается тем, что она садится и оказывается парализованной при одном взгляде на своего мужа. Ниган по-прежнему стоит на той ступеньке, с которой отпустил её в свободный полёт. Возвышается он устрашающе, загораживая собой непозволительно большую часть солнечного света, и выражение его лица не сулит ничего хорошего. Оно пустое и ничего не выражающее, как у серийного маньяка, которому глубоко в душе всё осточертело. Его тяжёлый шаг вниз отзывается металлическим стоном лестницы. — Повтори ради меня, Джейд, — с нажимом произносит Ниган. Играется в устрашение, и ему это полностью удаётся. — Ты, кажется, хотела поделиться со мной чем-то важным? Ещё два шага вниз. Остаётся лишь одна ступенька, прежде чем Ниган окажется совсем рядом, и Джейд ловит себя на том, что сжимается всё сильнее по мере уменьшения расстояния между ними. — Я серьёзно, говори, — усмехается он. — Ты проглотила язык? Последний необходимый шаг вниз ознаменовывается для Джейд её собственной внутренней истерикой. Она зажмуривается до боли век, до состояния, когда кажется, что веками ты вот-вот выдавишь себе глаза. Может, если ничего не видеть и впрямь будет менее страшно. Может, от этого ещё возможно отгородиться. Шорох одежды и приглушенный хруст чего-то под тяжёлым ботинком заставляют вздрогнуть. Джейд уже совсем не рада, что на них смотрит так много людей, и морально готовится к худшему сценарию, где Ниган захочет продолжить демонстрацию права доминировать. Он, правда, делать этого не спешит — со вздохом наклоняется, берёт её за локоть и ставит на ноги нетерпеливым рывком. — Не смей прикасаться ко мне, — хрипит Джейд первое, что приходит в голову. Отшатывается, как от прокажённого, брезгливо выдёргивает локоть из пальцев и делает несколько шагов назад, глядя на Нигана с эмоцией, что ровно посередине между воинственностью и тотальным угнетением. Кожу припекает в местах ушибов, но наверное, она легко отделалась. Это типичный способ жертв домашнего насилия оправдать произошедшее — рассудить, что всё могло быть намного хуже, да и вообще «я сама виновата». Джейд объективно виновата сама, а так же и впрямь могла улететь с лестницы посерьёзнее, и ей тошно осознавать, что эти два умозаключения равняют её с женщинами, которых она всегда считала бесхребетными. — Или что? — лицо Нигана прорезает улыбка, дающая понять, что ничего хорошего далее сказано не будет. Он наклоняет голову и лукаво глядит на Джейд, предполагая: — Пожалуешься своему другу-инвалиду, который без тебя — КАК БЕЗ РУК? Она вдыхает через нос, но не помогает — слова по-прежнему жалят сильнее, чем поведение сраного мужа и его садистские замашки вместе взятые. — О, имеешь в виду моего друга-инвалида, чьей жизнью ты хочешь жить? Ничего страшного не произойдёт, если называть его по имени, кстати. Первый шаг к решению проблемы — её признание. Казалось бы, заткнись и не отсвечивай, но нет, нужно продолжать гнуть свою линию как тупой, но очень упёртый баран. Если кошку сгубило любопытство, то Джейд в один прекрасный момент погубит именно это. Она не контролирует себя, и никогда, похоже, этому не научится. Можно быть угнетённой паинькой и девой в хронической депрессии, но рано или поздно Кракен, что сидит в тебе уже вечность, захочет выйти на прогулку и показать зубы. Джейд говорит быстрее, чем думает. Она действует быстрее, чем думает. И либо тут дело в том, что у неё отсутствует сдержанность как таковая, либо мозги соображают патологически медленно. — Ты всё-таки осмелилась это повторить! — Восклицает Ниган. Не смотря на подчёркнутый энтузиазм в голосе, он сейчас в бешенстве, на стадии «уноси ноги, если жизнь дорога». — Это было смело. Смело и феерически тупо. Животным рывком, как когда лев настигает зебру, он оказывается рядом, почти снося Джейд волнами своей агрессии. Она непроизвольно опускает глаза в пол, демонстрируя подчинение, а потом усилием воли заставляет себя взглянуть на Нигана, но не для того, чтобы оценить его состояние или настроение. — Прожжёшь второе плечо? — с вызовом уточняет она, говоря об этом как о любом устоявшемся факте. Смиренно и равнодушно. — За правду, на этот раз? Прямолинейность и готовность к повторению одного из худших моментов, похоже, немного сбивает с Нигана спесь. Совсем чуть-чуть, граммулечку. Его брови грозно сползаются к переносице, но это скорее маячок секундного замешательства, а не злости. И именно это вселяет в Джейд странную веселость, вынуждающую припомнить схему, согласно которой ссоры в семейных парах происходили раньше: — Или скажешь, что мне нужно пожить у мамы, и вообще нам стоит взять перерыв? Контраст между тепло-холодно, тогда и сейчас, нормальными отношениями и отношениями с Ниганом получается таким качественным, что Джейд становится грустно. Вот, на что она подписалась. На то, что любой срач, как сейчас, может обернуться очередным ожогом на теле, полётом с лестницы или сломанной шеей. Любое слово поперёк, и она заново собирает себя по кусочкам, тусуясь в строгой изоляции на больничной койке. «Романтика», которой не пожелаешь и врагу. Отношения, от которых нужно бежать, сверкая пятками. Ниган хмыкает и на удивление кивает. — Ты права. Отличная идея. Она не может понять, серьёзно он или нет. Интонация обманчиво спокойна — ни один человек не может так быстро взять под контроль собственный гнев, к тому же в глазах ещё теплятся отголоски недавнего пожара. Но в целом Ниган как-то подкупающе меняется, и Джейд теряет бдительность, позволяя его рукам по-наставничьи сжать плечи. — Ты молодец, — заявляет он, и почему-то вновь кажется, что такой тон потаённо твердит, что она совсем НЕ молодец. Джейд ёжится, когда холодок напряжения ползёт вниз по позвоночнику. Увлёкшись плохой формой азарта, проявлением внутренней истеричности, зацикленной на непреодолимом желании быть то ли в который раз наказанной, то ли впервые — правой, она упускает факт, что ни в одном противостоянии с собственным мужем ей не выиграть. Вот так просто, по умолчанию. Шансы изначально равны нулю. В этот раз всё закономерно, как и в предыдущие: мягкость как по щелчку сменяется обжигающим холодом. Джейд с трудом улавливает момент, когда грубая мужская небрежность, приправленная щепоткой силы, в одно движение рвёт платье. Под пальцами Нигана ткань трещит по швам, расходится вплоть до кожаного пояса на талии. В обнажившуюся кожу груди тут же ударяет ледяной ветер, который отрезвляет похлеще, чем таблетка аспирина наутро после пьянки. — Что ты творишь?! — визжит Джейд почти сопрано. Она со злостью толкает Нигана и тот вроде бы даже отступает на шаг, показывая, что её эмоции имеют достаточную силу, чтобы физически воздействовать на ситуацию; но его лицо — сложившееся не в оскале, нет — в гримасе до боли обидного безразличия быстро напоминает, кто здесь король положения. — Раз уж тебя понесло по следам давно проёбанного мира, то считай это моим заявлением на развод, — объясняет он. И слова эти, похоже, даются ему так легко, что это однозначно вне границ всякой допустимости. Она хлопает глазами, чем явно добавляет недоумению солидную порцию легкомысленности. Услышанное не укладывается в голове, буксует где-то в ушах пульсирующими раскатами звуков. — И что это должно значить? Быть многословным Ниган не торопится. Взмахом ладони указывая туда, где владения Спасителей обрываются воротами, он поражает своей лаконичностью, когда говорит: — Уёбывай. Вот, что это значит.