***
Говорить с сестрой по началу желания не было. И не из-за того, что обсудить было действительно нечего — просто окружающая обстановка и опустившаяся темнота за окном навевали ощущение высказанности всех возможных слов друг другу. Сив, хитро улыбаясь чему-то своему, с помощью магии восстанавливала и вновь сплетала в единое полотно ниточки поистрепавшегося в схватке наряда, хотя добрая треть когда-то красивого платья была изодрана в лоскуты и ещё недавно залита кровью. Так ли дорого магине было её одеяние, или же починка платья просто помогала ей успокоиться, сказать было сложно, но одно Карачун на сейчас мог утверждать совершенно точно: колдунья беспрепятственно сновала в его подсознании, игривой лисичкой перепрыгивая с одного шуршашего листочка дня на другой. — Не принуждай меры принимать и в этот раз, плутовка, — посоветовал сестрице, наблюдая, как та склоняет голову и застуканно пытается не рассмеяться в ответ. — А почему бы и нет? — спустя мгновение возразила колдунья, — Ты очень… интригующе злишься. — Угу, доводить меня до белого каления и давать возможность убить себя невероятно интригующе! — Невероятно, — со смехом согласилась Сив, откладывая платье на стоящий рядом стул, — Но, сам понимаешь, всё бы произошло с точностью, да наоборот: «двух смертей не бывать, но одной не миновать», и речь тут совсем не обо мне. — Да что ты говоришь! — начинать спорить с сестрицей было абсолютно бессмысленно, однако не спорить с ней не представлялось возможным. — Спокойствие, только спокойствие, иначе свою нежную принцессу разбудишь, — предостерегающе посоветовала Сив, глянув на ведущую из кухни в комнату дверь. — Так в этом всё дело, — усмехнулся чародей, — Мышке, оказывается, внимания со стороны не хватает. — А ты как думаешь, — не стала скрывать колдунья, сложив руки на груди и поплотнее укутавшись в свою мягкую серую мантию с широкими рукавами, — Вечно ты в мыслях об этой «солнечной» — огненной-то назвать язык не поднимается. А ведь до встречи с тобой она, поди-ж ты, была самой настоящей неукротимой огненной, зачем было ломать характер девчонки, ума не приложу… — Десять тысяч зим с тобой не виделись, с реальным тобой, а не с посланцами из внешнего мира, и тут… Карачун, отодвинув стул от стола и шагнув к волшебнице, посмотрел в её спокойные и немного грустные глаза, находя во взгляде Сив что-то, неуловимо похожее на свойство его самого — быть может, невероятную старость и нестираемую память, похожую на проклятие скорее, чем на дар, а, быть может, редкое умение скрывать свою истинную природу за маской настоящих, пусть и поистёршихся от времени эмоций и переживаний. — Я тоже… скучал, — произнёс маг, мгновением позже обнимая повисшую на нём расчувствовавшуюся, даже, вернее сказать, позволившую себе расчувствоваться впервые за долгое время сестричку. Приобретая нечеловеческую силу, хозяин бонусом получает и нечеловеческое одиночество к тому же, эдакую беспристанность, присущую абсолютно каждому бессмертному. Некоторые пытаются найти свой дом в других людях, отдавая частичку себя близким и дорогим существам, но, чаще всего, таким же бессмертным божествам, как и они сами; это сложнее, но всё же гораздо проще, чем раз за разом разбивать себе сердце многочисленными потерями. Во время заточения в Ледяных Горах маг с некоторым сожалением понял, что не удалось ему связать с кем-то жизнь настолько тесно, чтобы даже будучи отделённым невидимой преградой с внешним миром чувствовать себя нужным кому-то, ощущать, что этот абстрактный "кто-то" волнуется, или пусть даже просто интересуется, как ты... Чародей и сам не знал, что сподвигло его тогда, будучи юношей, впервые пригласить химер в дружелюбную земную атмосферу с местными жителями познакомиться — тёмная ли сторона не дающей жить спокойно детскости, пылкость и "лёгкое" сумасшествие прекрасной переходной поры, или же нечто иное, чему он тогда, возможно, не придавал значения, и о чём задумался всерьёз, лишь только оставшись наедине с самим собой. Тем не менее, возникшее в начале сожаление достаточно быстро уступило место иному, более сильному чувству, подпитанному непонимаем сложившейся ситуации: "А за огнедышек ли наказали? Не за то ли, что я не такой, как они, что становиться подобным им не хочу? Не за то вдруг, что не боюсь нарушать запреты, негласно принятые обществом, чтобы без домыслов увидеть то, что при этом происходит?" Вопросы не давали покоя белыми днями и снежными ночами, а спросить было не у кого, как не стучись в тончайший, но прочный магический барьер. Дни шли, а преграда не пропадала. Более того, она решительно переместилась в саму сущность чародея, отгородив разум и холодный рассчёт от чего-то живого, но теперь уже безголосого, такого слабого, что теперь и попытки этого маленького желания... остаться хотя бы на чуточку человеком... что пыталось достучаться из-под заснеженного купола до сознания, не воспринимались Карачуном всерьёз. Характер постепенно, понемножку отшлифовывался до неузнаваемости бесконечным треклятым снегом, холодом, неимением каких-либо занятий и вынуженным отторжением укрытия, воды, еды и общества. Ох уж это невероятное чувство неимения ничего материального, кроме, разве что, собственного тела и кое-какой одежды, десять тысячелетий протянущей очень навряд ли! Зато с чародеем всегда оставались картинки воспоминаний, от которых невозможно было избавиться никакими средствами. - Расскажем ей завтра. Зареница должна знать, с кем ей придётся иметь дело с ближайшем будущем, - покачиваясь в объятиях брата, сказала Сив. Дыхание чародейки влажным пятачком оседало на шее мужчины, стирая границы между людьми и божествами, как между взрослыми и детьми в человеческом мире. - Как будто нас с тобой ей не хватает, - усмехнувшись, ответил маг. Погладил сестру по голове и освободился от обнимающих его рук, из-за чего сестрица с мимолётной грустью глянула на Карачуна. - Преспокойной ночи, бестия, - улыбнулся женщине белозубо, выбрал взглядом наугад понравившуюся более других дверь, и, на ходу услышав подтверждение своей догадке («Ды иди ты… да, туда), потянул за ручку. Полоска света из кухни (одновременно гостиной) упала на изголовье кровати, такое подозрительно пустое, что Карачун даже не удивился этому. Закрыл дверь и, вглядевшись в темноту комнаты, заметил некое бесформенное нагромождение возле противоположной стены. Стараясь ничего не задеть по пути, подошёл к предмету интерьера, разглядел высокое кресло и облака одеяла на нём. Принцесса сопела под этим самым одеялом прерывисто и беспокойно – очевидно, события прошедшего дня раз за разом переживались ею даже во сне. Наверняка лишать её недолгой возможности расслабиться было варварством, однако почему-то не хотелось оставлять девчонку спать на этом неудобном кресле. Тем более, когда рядом есть кровать. - Зареница, - позвал отчётливо, наблюдая, как спустя мгновение девушка открыла глаза, отодвинув одеяло с личика. - Я не пойду, - не дождавшись вопроса, ответила принцесса, усаживаясь в кресле и не сводя настороженного взгляда с Карачуна, - Если хочешь, возьми одеяло, но я не пойду. - Не ходи, - легко согласился маг, будто бы внезапно поймав себя чём-то и отсекая тонкие струны непонятного порыва без малейшего сожаления. Развернулся, попутно скидывая с себя пальто и с ухмылкой понимая, что говорить сейчас с принцессой о чём бы то ни было - не лучшая затея. Твёрдая уверенность в том, что после отворения загадочных дверок нового мира он не захлопнет их перед умирающей от его же рук волшебницей... была. Но, скажи Карачун это вслух, он бы и сам себе не поверил. Не в его привычках было вести социальный образ жизни - в существовании людей подле себя особой ценности маг не видел, если только эти люди не были частью какого-то действа, затеянного самим чародеем. Тогда, в определённых случаях, иметь с ними дело было даже весело, но чаще всё таки безразлично - с такими одинаковыми между собой и давно изученными. - Что будем делать завтра? - робко прозвучало со стороны кресла, то ли с надеждой продолжить разговор, то ли с желанием просчитать своё будущее на парочку шагов вперёд. "Второе более вероятно," - решил Карачун, разлёгшийся на кровати и заложивший руки за голову. - Лезть не в своё дело... опять. Всплеск негодования, зародившийся в головушке Зареницы, можно было почувствовать на расстоянии. - Вы бы убили друг друга. Вам-то забавно, а вот мне - не очень. - О да, гораздо забавнее быть участником развивающихся событий, а не сторонним наблюдателем. Без дела в башне сидеть так скучно приходилось... - Хотя погоди, - намеренно сделал паузу, будто бы задумавшись на пару мгновений, - Совсем не без дела. Приходили - десятки, уходили - единицы, искалеченные твоим вниманием и отзывчивостью. Ведь для тебя убийство - такое же развлечение, как и для нас с Сив. Так зачем же искажать действительность? Не забавно ей... - закончил с недоброй улыбкой, прикрыв глаза и выдохнув в темноту. - Увы... Что-то помешало мне поступить разумно и оставить всё как есть, - голос принцессы был холоден, в то время как в центре груди кипятком разливалась горечь. "А ведь он прав. Я - такая же убийца, как и они с сестрой. Так зачем мне было вмешиваться? Нечаянно перепутала маски, став "доброй и отзывчивой"? Да нет, просто сохранила жизни двум злодеям, не позволив им раствориться в безвременье и сделать мир своими смертями чуточку лучше. Идеальное и логичное объяснение. Мориарти аплодирует, Зареница идёт спать." - А с чего ты взяла, что мы - злодеи? - "донёсся голос от кровати...", мысленно добавила Зареница. - По себе сужу, я же тут - корень зла, - огрызнулась принцесса, припоминая своё недавнее желание побиться как следует головой об стену. "Возможно, даже неплохо было бы, если рассуждать философски, прикончи он меня в самом начале. На холодном ветру, возле родной Айсбургской сосны, моим же кинжалом. Даже немного романтично, пожалуй. Одним монстром на свете было бы меньше, причём значительно раньше, чем это случится при нынешнем течении событий." - Так суждение о том, что в каждом без исключения есть толика добра, потеряло основания быть? - наигранно-удивлённо спросил Карачун, вставая с кровати и через доли секунды оказываясь возле принцессы. Перед глазами, словно бы кадры из киноленты, пролетели их недавний ужин в коломенских стенах, прикосновения к шее его пальцев, неудавшаяся попытка спрыгнуть вниз и неожиданная развязка в виде подаренного кулончика. Маг щёлкнул пальцами, заставив напрягшиеся мышцы Зареницы онеметь и расслабиться, а зыбкую уверенность в завтрашнем дне - развеяться в пыль. Взял на руки безвольное тело принцессы, что пыталась вернуть своим конечностям былую подвижность и с ужасом понимала, что все её попытки бесплодны. Положил девчонку на кровать и уселся, расположив колени по бокам от её бёдер. Своевременно успел прижать палец к губам колдуньи в выразительном намёке на необходимость молчания. "Если ты сейчас же с меня не слезешь, " - подумала принцесса на столько громко, насколько это возможно, - "То я сожгу к чертям и тебя, и Айсбург, и Сив, и кудесников, и сама сгорю во что бы то ни стало, слышишь? Ты слышишь меня, Карачун, наказание рода людского? Обесчестишь меня сейчас - и отправишься к праотцам при ближайшей удобной возможности, я самолично позабочусь об этом. Клянусь Солнцем." - О прихотях тела и расстройстве нервов поговорим попозже, сейчас заниматься этим нет ни сил, ни настроения, - ответил маг, встречаясь взглядом с блестящими от ненависти и сдерживаемых слёз глазами Зареницы. Неяркий свет, колышущимися волнами исходивший от фигурки принцессы, был не замечен ею, всё внимание девушки было состредоточено на том, чтобы сломать печать этого вынужденного онемения и избавиться от мага точно так же, как и от прочих посетителей своей башни - безжалостно и без каких-либо объяснений. - Сейчас ты внимательно выслушаешь меня, а потом сделаешь выбор, который определит твою дальнейшую судьбу. Увидев, что взгляд Зареницы стал сосредоточенным и осмысленным, маг удовлетворительно кивнул, раскрывая левую ладонь и показывая девушке языки чёрного, неживого пламени, трепещущие на ней. - Что это? - спросила принцесса, изучающе поглядывая на странное колдовство ненавистного ей волшебника. - Это тьма, - просто ответил тот, слегка прикрыв такие же чёрные, как и пламя, глаза, - Моя тьма. Моя сила. А твоя сила в жгучем свете солнца, не так ли? - Да, - неуверенно ответила сбитая с толку принцесса, не понимая, к чему клонит чародей. - А на данный момент? - продолжал допытываться Карачун, в то время как язычки пламени на его ладони становились выше, сплетаясь в единый сгусток чего-то эфемерного, но в то же время пугающе реального. - А на данный момент я хочу убить тебя, - честно-откровенно призналась Зареница, - Хоть твоя сила и кажется интересной. - Ну и как ты думаешь, что тобой движет сейчас? - усмехаясь краешком губы, осведомился маг, - Неужели тёплый свет, основа твоей сущности? Не-ет, принцесса, ведь ты прекрасно знаешь, что это не так. Эта самая тьма, верхушка которой пляшет на моей ладони, сподвигает нас на кровавые бойни, на яркую ненависть, на тусклую слабость, на желание покарать неугодных... - Звучит, как начало сказки, - саркастично заметила девушка, - Но если тьма поможет мне добиться цели, то... почему бы и нет? - Да всего лишь потому, что это она тобой движет, а не наоборот, непонятливая Зареница, - терпеливо пояснил чародей, сжав пальцы и тем самым потушив любопытный чёрный пламень, - Овладев тобой, тьма питается твоими жизненными силами, как болезнь или проклятие. Так случается с каждым человеком или же с каждым волшебником, не сумевшим усмирить собственную тьму. И именно поэтому, девчонка, именно поэтому, - обратился Карачун к притихшей Заренице, - Будь осторожнее. Моя-то темнота голодна, как лютый зверь в ночи, и ей ничего не стоит поживиться твоей, такой обворожительной, как хрустящее жаркое. Да и мне что толку от собственной бессильной тьмы, с которой ни возьмёшь ни капли магии? - Страшно... и классно одновременно, - через несколько долгих мгновений решила девчонка, наконец почувствовав, что двигать руками и ногами снова в её власти. "Он не только взял верх над собственной темнотой, но и научился черпать силы из неё... Невероятно!" - А что бывало с теми, кем успела поживиться твоя темнота? И сложно ли было её приручать? - Достаточно, - уклончиво ответил Карачун, ложась рядом с Зареницей, - Но чем чёрт не шутит, когда делать нечего. - Так что с ними стало? - не отставала волшебница, предчувствуя недоброе и посоветовав своей темноте убраться в самый дальний уголок подсознания. Ощущение скрытой опасности, исходившее от беловласого колдуна и недавно заимевшее ещё одно логическое объяснение... заставляло рискнуть. Кинуть зажжённые спички в холодное море и с победной улыбкой запечатлеть в памяти, как жарко оно полыхает. - Никто не может прожить долгое время без тьмы, как без естественной составляющей личности. Свет их приобщился к магии, опутывающей Землю, а тела стали частью круговорота веществ, неизменного и вечного. Вот и сказочке конец, - чародей перевёл взгляд на принцессу, наблюдая, как её пьянящая улыбка постепенно исчезает - сначала дотлевает в зрачках, делая их непрозрачнее и отрешённее, а потом покидает и губы, разглаживая ямочки и будто бы заставляя осыпаться с лица хозяйки лёгкие золотистые блёстки, свойственные ей как никому другому. Так чудн`о было видеть в ней невинного и радостного, как сама весна, как синий майский ветер ребёнка и грешного, но до одури искреннего взрослого, идущих рука об руку уже так долго... Минуты шли. Карачун знал, что повернувшаяся на бочок и обхватившая руками колени Зареница сейчас пересказывает в голове каждое слово их недолгого разговора, вспоминает каждый момент их трёхдневного сосуществования, словно бы нанизывая бусины на тонкую красную нить. Маг чувствовал, ощущал интуитивно, как горько и горячо билось сердце принцессы, понявшей, что бежать уже некуда, да и не от чего стало: ей ясно дали понять, что она - его, со всеми своими... составляющими. Со светом Солнца - жёлтой сферой в руке, с полевыми цветами, пахнущими летом и счастьем, с тихим одиночеством и прохладными туманными рассветами, с тайным замком, чьи стены запомнили боль и щетинились стеной крови, с яростной темнотой, скалящей зубы на его собственную тьму. Даже с этой страшной темнотой, кто бы мог подумать! Ни кусочка её самой - ей же, ни единого кусочка... Зареница не могла понять, как столькие события смогли уместиться в отрезке времени, чуть перевалившим за трое суток, как это время смогло стать таким насыщенным, таким... волшебным? Похожим на яркую вспышку, затуманившую рассудок и выбившую из колеи, похожим на отдельную маленькую жизнь, с которой, как ни странно, не хотелось расставаться. Но было страшно. Непредсказуемо-страшно и нелогично доверяться кому-то кроме себя, доверяться добровольно, ничего не скрывая и ни на что не рассчитывая. "Он ведь этого хотел?" - спрашивала магиня саму себя, зная, что ответом на её вопрос будет пустота - неизменный знак согласия, шепчущий зыбким эхом: "А только ли этого?.." ..."Моя темнота голодна, как лютый зверь в ночи"... "Ну а моя пустая решимость в стократ сумасшественнее и страшней". Не отрывая взгляд от собственной руки, Зареница переплела пальцы чародея со своими, подумав, что жалеть ей об этом придётся всю оставшуюся жизнь... Однако, это роковое "всю оставшуюся жизнь" как-то не вязалось с теплотой его ладони, в который раз неожиданно не ледяной, и понемногу успокаивающимся сердцебиением. "По крайней мере, выскочить из груди оно больше не намерено," - выдохнула Зареница, устало закрыв глаза и не решаясь что-либо говорить чародею. Чувства ненависти к лежащему рядом мужчине отнюдь не поугасли, просто всплеск дикой, стремительной, нечеловеческой злобы постепенно сполз с отметки своего аппогея, уступив место разочарованию и тому самому немому презрению к самой себе, испытываемому Зареницей перед тем, как заснуть в кресле. Она лежала, подобно жалкой разломанной пастели, перед тем, кому и взбрело в голову раскрошить её в пыль - сумасшедшим художником, бессильным гением или же просто одним "очень хорошим человеком". "Что ж, я и в правду сделала свой выбор. И теперь... как я была бы рада, сниспошли мне хоть кто-нибудь немного сил, чтобы самой прекратить свою никчёмную, но желанную жизнь. Большего мне и не нужно." - Вырвешься из клетки во что бы то ни стало? - подслушав её мысли, заключил чародей, почувствовав, как пальцы в его руке дрогнули, но не отпустили чужую кисть. - Я тоже собственница... в какой-то степени, - ответила девушка, поднимая на него взгляд и потягиваясь на кровати, - Поэтому право уйти из этой жизни я хотела бы сохранить за собой, а не за твоей тьмой. Хотя бы это мне будет дозволено сделать? - с полу-вызовом поинтересовалась Зареница, не находя отклика на свои слова в глазах колдуна. "Кажется, я пробудила древнее зло", - подумала девушка, ощущая, как густеет и тяжелеет воздух вокруг них. Как будто бы перед грозой или иным природным катаклизмом. - Ещё раз, моя дивная принцесса, ты задумаешься о смерти, - "Угу, уже "моя", прекрасно", - внутренне пробурчала Зареница, - И твои желания исполнятся. Но, боюсь, не так, как ты это себе представляешь. "- Хватит". Это слово, разбиваясь на мелкие осколки перед внутренним взором Зареницы, повлекло за собой абсолютную, звенящую тишину. Девушка приподнялась на кровати, спиной упираясь в стену и не пытаясь даже понять, что с ней происходит. Во внезапно накрывшем принцессу плотном вакууме казалось, что время для её тела и разума начали течь по-разному: каждый вдох, каждое биение сердца длились так долго, как будто бы кто-то в несколько раз замедлил проигрывание её жизни, позволяя сознанию понаблюдать за этим. На середине третьего вдоха, произошедшего, как показалось волшебнице, минут через десять после начала странного состояния, от её тела тончайшими обрывками паутинки начали отделяться волоконца света, подобные микроскопическим звёздным галактикам и туманностям. Они не спеша концентрировались вокруг Зареницы, загораясь бесшумно и не очень ярко, но вскоре их стало так много, так чертовски много, что свет бесчисленных микро-созвездий начал обжигать кожу, показавшуюся магине тонкой, как пергамент. Но, спустя несколько долгих мгновений реальности, которые понадобились девушке для того, чтобы взглянуть на свои обожжённые руки, она убедилась, что дела обстоят гораздо хуже, чем можно было предположить. Сквозь распадающиеся на волоконца света ткани рук чёрно-пепельными язычками плясала темнота, извиваясь по венкам и капилярам. Так же невыносимо медленно, как и в первые минуты "раздвоения времени", нарастала яркая боль, распространяющаяся по всему телу подобно сеточке льда на замёрзшем камне, готовом вот-вот треснуть изнутри. По крупице вспомнилась теория Карачуна о том, что случается с людьми после их гибели, после отделения тьмы от света. Она на яву порождала ужас, обуревающий человека только в самых страшных кошмарах. Изображение собственных рук на фоне чудовищного света и всепоглощающей боли доводили до сумасшествия, заставляли зажмуриться и орать не своим голосом, как тогда, во сне, возле костра нимф. Орать и не слышать своего крика, не чувствовать, как сердце заходится в бешеном ритме и время возобновляет свой обыкновенный ход.***
Очнулась, дрожа всем телом, прижатая к чему-то, непохожему на стену за кроватью. Крепко так прижатая, словно бы её ловили, как дым руками, и, споймав, отпускать не пожелали ни за что на свете. Смотреть, не превратилась ли она в бесплотного призрака вопреки ощущению щекочущей пряди чужих волос возле щеки... было страшно. Совсем рядом, под слоем одежды, ощутимо билось сердце колдуна, вторя ударам её собственного испуганного сердца. Хотелось просидеть так ещё вечность, прижавшись к нему, уютно положив подбородок на его плечо и не думая ни о чём, совершенно ни о чём в этом мире. Однако один вопрос не желал так просто исчезать, оставляя принцессу в покое. - Что со мной было? - Ты решила уйти от меня по частям, судя по всему, - ответил чародей, аккуратно поглаживая Зареницу по голове и даже не думая выпускать её из объятий. - И у меня не вышло, - задумчиво вздохнула девушка, прикрывая глаза и нежась от приятных ощущений. - Как ты тоскуешь по прежней жизни, так и я тосковал бы по тебе, понимаешь? Отстранившись от мага, принцесса с удивлением взглянула тому в глаза, желая удостовериться, не вселился ли кто в него. Карачун спокойно наблюдал за её действиями светло-серыми глазами обыкновенного человека, похожими на неспешно волнующееся море. "Я так хотела бы тебе верить..."