Когда нас не стало

2 ноября 2016 У Геночки на хате тот же запах, что год назад, теплый воздух лицо накрывает, ты его не забывал, оказывается, ты размяк, как земля по весне, Багира на встречу выходит: - Ну, красавица, кто здесь красавица, королева, сладкая, кто у нас тут ласковый – Нюхает кончики пальцев, носик влажный, давай поцелуемся, милая, никто кроме нее тебя видеть не рад, разложен диван, бегом-бегом Геночка уезжал, вещи из шкафа на полу валяются, Геночка, твои тоже валяются где-то, Дэнчик сказал: - Короче так. Звони хозяйке квартирной сейчас, мол, ты на работе, никак не съебать, но соседка видела, вроде дверь взломали. Хозяйка пусть вызывает ментов и решает. Дальше. Ja wohl, мой генерал. - Здравая идея внезапно, будет от Рики Эфа польза кроме вреда. В кой то веки. Вы договорились с ним? - Ну он сказал типа, ключ от хаты могу забрать. Сам он в туре как бы. - Ну и замечательно. Нет. - Дэн – - Дим, я беру вам билеты – прилетел с ним, поселил на адрес. Это важно. - Дэнчик – - Не вопрос. Я тогда третьего с утра пригоню обратно. У меня в Москве просто варик есть, раз уж такая хуйня. - Ну я естественно с тобой не буду спорить – да? - Денисочка! - …но ты там не особенно трэшач тогда, потому что мне с одиннадцати утра в Моде пидораситься, и помощь-то не помешала бы. - Заметано. - …вообще-то - как бы - вроде - тоже бы попидораситься хотелось. Ну так, чуточек. Если бы знала Багирочка, как он посмотрел на тебя. Заткнуть еблишко надо было Славочке, Славочеке вообще это часто не лишнее, но куда там, Славочка ж если увидел яму с говном – Славочку ж рыбкой в него прыгнуть тянет. - Не, как бы, я ничо не хочу сказать, да? Но я тоже немножко в переговорочке сидел, с дядями взрослыми пиздел, тексточек накидал вот – - Слава – - Завали-ка нахуй, Димочка, мы общаемся. - Общаемся, да? - Дэнчик злой какой-то, вот с хуя ли Дэнчик злой, если не он мимо съемочки пролетает? Пилот для ТНТ, Багирочка, и маме показать не стыдно, и на кармашке больше не будет пусто. Жирные, Багира, сливочки, вместо рыбьих голов. И все в чужой рот. - Охуительная тема, дай-ка уточню. Ты сюда прискакал в соплях, мол, Дэнчик-Дэнчик, меня убьют сейчас. Мы тут все сидим, думаем, как бы это разрулить для тебя. И ты мне между делом заявляешь, что я тебя коварно сливаю и ты в претензии, правильно, да? - Ну звучит, как хуета последняя, но на съемки я не попадаю, как я понял… - У тебя секунд пять, чтоб сказать, что это не ты спизданул, а Сонечка Мармеладова. Серьезно, Слав, мне этого говна хватает за глаза и за уши как бы. Остаешься? Оставайся. Бегают чеченцы за тобой с томагавками? Бегай от них сам. Или не бегай. Или какой-нибудь другой план предложи, пиздатый, раз этот не катит. Или не предлагай. Знаешь – ну его нахуй все. - Это был не я?.. - Охуительно. - Не сердись на меня, пожалуйста. - Ебанат тупой. - Просто ебать обидно как бы. С тринадцатого года – сука – на брюшке заползать и вот так спрыгнуть тупо. - Не спрыгнешь. По-любому. - Ага. - Я тебе обещаю. И ты очень хотел поверить ему, но как-то не вышло. У Дэнчика плечи совсем опустились, и глаза стали грустные-грустные. Двадцать три года, скоро выглядеть будет на сорок. Юля хотела руку на плечо ему положить, ладошка застыла в воздухе. А все, что ты, Славочка, трогаешь, гниет и рушится. Забрал бутылку, пошел спать в ванну. Отвернуть бы кран и утопиться нахуй. Писали хачики: «Если ты извинишься нормально…» - а если ты мне очко нормально полижешь, вообще будешь в шоколаде, гарантирую лично. Спиздел, мол, обязательно. Только из города съебусь, а там как скоро, так сразу. Писали на мобильник, в вотсап. Хули – достали адрес, телефон достать не проблема. Геночка спрашивал – - Ты цел? Ты как? Они тебе не сделали ничего? Геночка. - Пиздец, ну можно же это пресечь как-то… Общественный резонанс, реакция в СМИ, заявление в полицию, - ты думал, он как подрос, и слова-то эти забыл все, смешная хуйня, глупый, глупый, глупый Геночка, а потом: - Хочешь, живи у меня? Ну – в смысле, если как-то выкупили адрес, завтра они так Ване или Чейни дверь сломают, они же ебнутые наглухо… беспредел ебаный… какая сука слить могла? Любая, более ли менее. От случайных вписочников до Андрюши Прайма. Не думать, не надо. - Никто же не знает, что ты у меня зависнуть можешь. Даже из твоих. Конечно, никто. Как-никак, а год напролет ты его зря что ли в каждые уши хуями крыл? Все, что ты трогаешь, гниет и рушится. Одинаково смотрят все, все они, прежде, чем уйти. Кто бы знал, что и с Дэнчиком выйдет – вот так. Кто бы знал, что однажды выйдет с Геной. Ты знал. Конечно, знал. В свой первый приезд, в Питере. В большой комнате, где вы с Дэном спали. Гена снял с тебя футболку. Золото текло по дешевым шторам, и у тебя под кожей, и внутри вас обоих, неостановимым потоком, и трех часов не прошло, как он уехал от тебя. А ты писал стишки и ночевал в вк. Пил водку и заливал остывшим чаем, чтобы не скучно было ждать. Еще помаленьку сидел на дваче и в меру срался. Ночь как ночь, каждая – как одна. К двум часам собрался ему написать. Где-то ехал поезд – может, уже пересек Бологое. «Прости, что на вокзал не проводил» А Геночка прочел через секунду. Качало вагон. Колеса стучали. Он лежал в темноте, на шершавой простыне, на узкой полке, вокруг спали люди, и он ответил тебе: «Я будить не хотел. Ты как?» Отошел там? – вот что он спрашивал. Его губы, его руки. Свежий ясный день – и его влажная челка качалась прямо у твоего лица. Ночью, опухшие губы саднили. А когда ты ерзал на стуле, чувствовал его у себя внутри. «Не сплю» «Я тоже» Когда он оставил тебя – схлынуло тепло с покинутого тела, тихая легкость, мертвый эфир в твоей голове. Ты сделал вид, что срубился, чтоб ничего не объяснять, не говорить, чтоб лишний раз не смотреть на него, не провожать в Москву, не надеяться, что вернется. Когда сжимал коленями его бока, было страшно, и остро, и весело, как на американских горках. Твое тело проснулось, под его рукой, под летним сиянием его влажной кожи. Проснулось от мозоли на большом пальце правой ноги до корешков волос на затылке. Как будто до этого дня ты не подозревал, не чувствовал – что вот оно есть у тебя. Что это и есть – ты. Жил внутри, брезгливо не касаясь стенок. Таскал тело с собой, сквозь застарелую боль, сквозь пасмурную дрему. Онемение в мышцах. Неподвижный вялый язык во рту. Ты тянул и тянул вперед мертвый груз, мерзлый труп. Он пришел и вынул из-под корки – невнятное, живое, скользкое, ручейки побежали под лед с песком, и как было в этом признаться ему, когда даже тень его дыхания нарушала, царапала новую мокрую кожу. Как было показать ему - воспаленное, розовое. Ты не открывал глаз, пока входная дверь не захлопнулась. «Мужик в купе храпит просто как сука» «Я напиваюсь обычно как сука когда в поезде еду» «Меня укачивает и тошнит потом» «Наушники надень и тяжеляк включи тогда» «?» «Что ты мне вопросы шлешь, Гена, у меня ни один мужик не храпит тут. Я так из Питера в Москву в плацкарте ездил. Нормально все. Как младенец Иисус я спал. Больше никто не спал» «Я тебе наушники, из которых не слышно, подарю» «Какой ты милый, между прочим, какой ты славный» «Ты же русский рэп слушаешь. Так и отпиздить на улице могут» «Глупости говоришь, какой такой русский реп, Гена? Ничего не знаю» «Ментам в метро расскажешь» «Я так и рассказываю» «Я мужика разбудил» «Я тебя снова увидеть хочу» Пять минут. Десять. Успел поссать и накатить. Пора в кровать. Посмотрел на часы – давно понедельник. «Приезжай в Москву?» «Я работаю пока» «На выходные?» «В конце месяца бабки будут тогда, жди меня» «А на эти?» И сразу: «Я за билет заплачу» Так долго спорил, что сам себя заебал. Коха в темноте пришла на пустой стул. Смотрела на тебя, блестели глаза. Шерсть под рукой была прохладная, пол под ногами – шершавый, ты давно не мыл, грязь нанес с кроссовок, Дэн ел чипсы, насыпал крошек. Затекла жопа. У тебя на бедре, в двух поцелуях от мошонки, тлел короткий росчерк его нижних резцов, и ты написал: «Ладненько» Дэн в комнате спал, спиной к тебе, футболка задралась до лопаток, он не шевельнулся, когда ты поправил, ты сам повернулся к стене и дважды глянул из-за плеча – что он не смотрит и спит, и ты кончил быстро, задержал дыхание, чтоб он не слышал, как ты сопишь, кусал край одеяла, не проснулся на будильник, Дэн растолкал тебя, уже в куртке, спешащий, нервный, а в метро ты прочел с мобильника – «Тут полное купе, а я пиздец, как хочу тебя» Геночка. Каждый день – оттуда – по-прежнему реальнее четче, чем твой сегодняшний, чем твой вчерашний. Какие маленькие проблемы были в ту зиму. Блогер Хованский сказал, что Гена не умеет шутить и вообще жирный (обоссанный пидор). Тот Самый Коля прошел в отбор Фрешблада, и они с Оксидом давали интервью в ночном выпуске на интернет-портале Блядкино-Хуйкино, а его не позвали (обоссанные пидоры два раза). Рома Сван, оказалось, тебя за противника не считает и меньше, чем за зеленый косарь, на мейн не выйдет. Горькое горе. Гена встретил тебя на вокзале, снег летел, Москва сияла: - Водки надо купить и вафелек. Бесконечно целовал холодные губы, а потом трогал влажный нежный рот, нажав в лифте на «стоп», висели между этажами, его прохладные щеки – в прозрачном леденцовом румянце, он с порога двинул в душ, позвал из-за открытой двери: - Идешь? Мыльная пена на распаренной коже, у тебя плыло перед глазами, он вымыл тебе голову, его пальцы за ушами, обнимались под струей, вода текла, грудь по груди скользила с каждым вдохом, и никто никогда не ласкал тебя так, не было в русском языке такого слова, был полый мусор из любовных романчиков, эвфемизм под еблю, отечественный аналог под петтинг, а Гена взял и подарил тебе это слово, Гена любил тебя каждым движением своим, всего, везде, жаль, сердечком пустым не любил – Нет, конечно, любил, конечно, продержался почти год, прежде чем сердечко вычерпали. Ты стоял на коленях в мокром и теплом, обнимал его бедра, обсасывал пунцовую крупную головку, так хотелось тоже сделать приятное, синяки от пальцев у тебя на шее, вытирались потом одним полотенцем – вот этим, Геночка, господи, с ног до головы по нему прошлось, все полно его запахом. Ну вот ты стоишь здесь, хорошо. Ключ забрал у Вовы Оксида, под конвоем дошел до квартиры. Геночкина футболка на полу, красная. Геночкин носок под диваном, белый, когда он еще пил – в май месяц, ты его разувал, он лежал на спине, плотная лодыжка у тебя в руках, целовал коленку, сжимал покрепче, «Слава» - Геночка забыл от мобильника зарядку, покупать будет в туре, каждый раз одно и то же, а ты уже год, как прожил без глухой паники, без трагедий выключенного телефона. Все иначе должно было быть, между прочим. У тебя с ним баттл через неделю (в силе же? Точно?). У тебя текст готов. На часах – без пяти минут, как время хоронить членососа. «Хочешь, живи у меня?». Геночкин волос на наволочке. А ты все еще помнишь, где у него лежит корм кошачий. Такая это детская хуйня. Глупый, глупый, глупый, глупый Славик. Ну хорошо, а чего они еще хотят от тебя? В твой приезд первый, вот обратите внимание. Он сбегал в магазин, ты приготовил ужин. Поворачивался от плиты, чтобы поцеловать его. Ты пил пиво, он глотнул из твоей бутылки, ему не понравилось. Его руки у тебя на бедрах и задернутые шторы. Багира терлась о твои ноги, ты угощал ее со сковородки. - Слав – ну Слав, ну она ж потом корм есть не будет. - Все она будет. И корм будет, и вкусняшки, такая Багира царевна, такая охотница. Хочешь курочки? Ну что – ну она сама просит! - Между прочим, она так вообще больше не лезет ни к кому. - Она толк знает потому что, она мудрая у нас премудрая… Генина кошка за штуку баксов. - Отец купил, за академические успехи. Он раньше жил в квартире, где кошку было нельзя. В новой было можно, но не разрешали родители: ты не платишь за хату – за ремонт после кошки не платишь – значит, не тебе решать. - После выпуска трудно было. Мы в интернате комнату делили с одним чуваком. Там, хороший он был, хуевый – не важно. Он всегда был. Здесь не было никого. На съемной хате, в шестнадцать, один, совсем, он в три часа ночи почувствовал, что задыхается, вдохнуть не получалось, разодрал на горле кожу, летняя духота, комариный писк, очень страшно было умирать, некому было позвонить, непонятно было, к какому врачу бежать. - Самое смешное, что я же поступил. Ну, то есть, я сделал вообще все, чего от меня хотели. Я прошел в МФТИ, с хорошим баллом – между прочим – я не вернулся домой, очень боялся на вступительных, что вернусь ни с чем в итоге. Все, я победил, дальше все по плану. В ресторане посидели, даже слова сказали. Напутственные. Я в Москву вернулся. И вот не передать словами, как мне стало ебано. Терапевт сказал, что на приступ астмы не тянет, направил к психиатру. Гена позвонил маме. Гена позвонил маме зря, но Гена был несовершеннолетний, и это вроде как было важно, и, конечно, по такой хуйне никто из Ебурга не приехал, но речь была о другом, речь была о том, что психиатр ни к чему, во-первых – не отмоешься, во-вторых – позор позорович, и что, Они хотят сказать, что у таких родителей сын шизофреник? Да он в МФТИ прошел, между прочим, да он с шести лет в математическом лицее, да он олимпиаду выиграл городскую и в Москве числился в интернате при МГУ – так уж, между прочим. А как это отразится, интересно, на его работе дальнейшей? А на учебе? Даже думать не смей, Гена. Между прочим, мог бы для начала посетить церковь, до всяких психиатров и прочей американщины новомодной как-то справлялись люди с душевным тяготами, целая книга на этот случай написана. В общем, дома был скандал. В общем, когда ты в сотнях и сотнях километров от дома, бонус в том, что ты можешь просто выключить звук у скайпа. Мама сказала: можешь вернуться (если совсем плохо). Нет, спасибо. Папа сказал: если хочешь кота, покажи, что на самом деле хочешь, и так и говори прямо, без всей этой галиматьи и вранья безобразного непонятно про что, посмотри, ты до слез мать довел, хоть какая-то совесть должна же быть. После первого курса сказали – допустим. Сказали – выбирай любого. - Пиздец ты рублем наказал. Твоя кошка стоит, как Сван. Только Багира лучше, чем Сван. Да, красавица? Да, царевна? Она спала у тебя на груди по ночам, если ты не прижимался к Гене. В темноте, на одной подушке, обнимая его поперек груди, ты рассказывал ему, как: - Папа умер зимой. Ни за что не решился б уехать при нем. Не знаю, как объяснить словами. Как будто вся твоя жизнь, от колыбели до могилы, принадлежит кому-то другому, и ты вор, и крадешь по часу у каждого чужого дня, дни у каждого года, когда делаешь по-своему, и вот тебе надо пойти и сознаться, и хуже того, гордо сказать, что дальше намерен красть, что заберешь все, целиком, и ни единого семени, что они сажали, не прорастет, и все их надежды разлетятся пеплом, и ты швырнешь им в лицо каждый день – когда они жили не так, как хотели, не так, как мечтали, а так, чтобы позаботиться о тебе (уебке). Ты рассказал об этом Гене, а больше никому, потому что один на всем свете Гена мог подсказать слова, которых тебе не хватало, Гена знал, что ты скажешь, еще до того, как тебе пришлось сражаться с неповоротливым языком и нестройными мыслями. - Тебе не казалось тогда… что проще закончить просто? И точно никому не будешь должен. Когда он в первый раз сказал об этом, ты только кивнул и поудобней сложил руки у него на сердце, и кто мог знать тогда, насколько он серьезно, кто мог знать, насколько он храбрей, чем ты. Бедный, нахуй, Геночка, с кошкой за штуку баксов. Как же ты за него боялся. Весь год, когда перестал звонить – потому, что он не брал трубку. Он делал зарядку, прежде чем разбудить тебя. Ты подглядывал – и притворялся, что спишь. Футболка застиранная, велосипедки в обтяжку, Генина попа мягкая, искусал бы всю, сколько есть, молочный поросеночек, круглый животик под майкой, Геночка из сахара, не выпускал бы из рук – но как быстро он уворачивался. - Слав, мне не нравится. Это в смысле «Нечего меня за жопу щипать, Вячеслав, где манеры Ваши?». Было в конце января, он купил тебе второй билет и третий. Ты ездил сидячкой и автобусом, но даже на них не хватало, жрал дошик и с жопой в мыле носился по Питеру, переезжал, между прочим, Дэнчик сказал – катись, Славушка, нахуй с хаты, а Ваня звал к себе опять, дружочек-Ваня, но ты искал двушку, искал надолго и чтобы пока снимать одному, Ваня смотрел на тебя круглыми глазами, а дело все было в том, что пидорок Славочка тихо надеялся: однажды – скоро совсем – к нему, может быть, переедет его ебарь Геночка. Надеялся, пока Геночка мудохался с ВУЗом, и не спал ночами, и писал, что вылетит. Кто здесь червь-пидор? Славочка, толку отрицать, вы без толпы, и не смотрит пока товарищ Ресторатор. Но он был несчастлив очень, вот в чем дело, - так бы ты сказал, если б Сашок Ресторатор смотрел, - он был несчастлив очень, и в мыле бегал похлеще тебя, и все это ради хуйни, которой он никогда не хотел. В трудовые будни толком времени не было, пары кончались в восемь, да текста, да Слово, да драмкружок, кружок по фото, да ебаный Тот Самый Коля. С утра субботы по ночь воскресенья – он с тобой был, но времени все равно не хватало, и вечером он вжаривал тебя в диван, он покупал тебе вискарик и ждал, когда заснешь, а потом сидел по ночам, и как-то раз толкнул тебя в плечо. - Слав. Вот он стоял над тобой, вот тут, а ты срубился, не натянув штаны, после того, как вы ебались, и сперма сохла у тебя на животе, замызгала рубашку. - Какая дозировка у мета на первый прием? Не знаешь? Нет. Не знал. Знал Ваня. Ты брал дорожку от силы два раза. Толку было мало. И – об этом ты особо не пиздел – тебя эта хуйня пугала. Трава – не наркотик, трава – добрый друг и надежный локоть, не еблань особо, и там, за сизым горизонтом, никто не причинит тебе вреда. Ну кто к траве относится серьезно? Бля, бога ради. Она нужна – чтоб ни к чему и никогда серьезно ты не относился. Тут было другое. - Ген… Зип на кухонном столе, кругом крошки от печенья. - Тебе не надо, может быть? - Может быть, ты мне не мама? Ну, так, по зрелым размышленьям? Он нервничал. И он устал. И он сказал тебе: - Мне въебывать всю ночь сейчас, потом с тобой валандаться до поезда, и еще ночь хуячить, чтобы успеть хоть что-то, так что заткни ебало – будь так добр – если не знаешь, сколько брать. Моралист-трезвенник, блядь. У моралиста-трезвенника очко взбомбило, тут нечего скрывать, и Геночка в ответ получил более ли менее вот что: - Конечно, я не твоя мама. Ей на тебя насрать, а я еще переживаю. Генино дыхание сбившееся, его взгляд охуевший, тебя эйфорией окатило, как на баттле, он шагнул вперед: - Повтори? Тихо-тихо у него это получилось, защимило Геночке голос. - Бля, а ты чо, что-то не расслышал в первый раз? Ебать ты грозный дохуя… И он ударил тебя. Удар, кстати, у Геночки был хуевый, кулачки мягонькие, он об тебя ушибся. - Хочешь, подую? - Уйди сейчас отсюда. - Тю. Обидели мышку. Его влажные глаза. Ты молча кивнул и молча пошел смыть кровищу из носа и кончу с пуза, оделся, даже шнурки завязал – - Гена – Ножницы взял кухонные. Язык между ними зажал – вытянул, насколько смог. Он посмотрел на тебя и не поверил, конечно, что ты серьезно, но стоило нажать на кольца, и он рванул к тебе, ты все-таки порезался немножко, а у него руки тряслись, когда ножницы забирал. - Не обижаешься на меня больше? - Ебанат, блядь – - Скажи, что не обижаешься, а то не верю. Целовал его веки. Геночка звонит полседьмого, ты в говнину оббуханный, он тебе по старой памяти «конины» оставил, две бутылки вместо одной, личная Славочкина алкоголическая инфляция: - Как добрался? - Вообще как царь. С этим – бля – истребителем сопровождения, вся хуйня. Его лицо в скайпе. Щеки нежные и седая прядка. - Гена. Чтобы он с тобой заговорил опять, пришлось вызвать на баттл, и тоже не как-нибудь: в первый раз не вышел, со Слова-Версус слился, кому ты нужен, Славочка, без хайпа в парусах. А он слезы тебе вытирал, когда ты кончал под ним, и у него со стола ты взял свой лучший первый, нихуя себе поставка у математиков в столице. Ты говорил ему, пошмыгав носом: - Мы ж вроде по одной специальности. Ну так, примерно. Давай сюда свои задачки. Тогда так нарешал, что больше он тебя не подпускал, вообще, зато к концу месяца ты вырубил контакт его диллера, а к концу марта Ванечка рассказал тебе, что винт дешевле, и эффект – богаче, и вы зажили счастливо, как никогда прежде, жаль контакты московские теперь проебаны, и нечем у Геночки поставиться. - У нас концерт сегодня. - Заебись. - Ты после него спать уже будешь ведь? - Хуй знает. - Покормишь Багиру? - Покормил уже. Вон валяется, короче, мурчит себе. И Гена-сегондяшний, может, что-то хочет сказать еще, а может и нет, ты устал ждать, пока он протупит, и звонок скидываешь, лежишь в его постели, давишься его запахом, думал, никогда больше здесь не окажешься, ты не мягкотелый, но нахуй звать – если больше никогда не позовешь, блядь, лучше б он тебя живьем зажарил и схавал. В конфе сорок семь новых сообщений. И видос от Дэна. - Ребят – нормально, нормально, нормально все. Завтра все, как планировали, ничего не откладывается, ничего не меняется. Вот он я, не хуевей, чем обычно, выгляжу, да? Все пишем, замена не нужна завтра вести, спасибо. Потом он изо рта кровь сплевывает, и Умнов сует ему стакан со льдом, и он прижимает куда-то к животу, куртка расстегнута, от боли морщится, улыбаться старается, стоп мотор. Они возле Семнашки, рядом Ресторатор, какие-то ребята, и пятнадцать минут назад веселые хачики, которые тебе писали – может, извинишься по-нормальному, как пацан? – Дэна валяли ногами.