***
Прихрамывая, мужчина вышел из дома и направился вниз по улице. Ноги страшно болели, словно их зажали в огненные тиски, но делать нечего — проиграл, значит, отдувайся теперь. На улице как назло было многолюдно. Ничего удивительного — выходной, да еще и июнь. Отпуска, гулянки, посиделки. Антон немного завидовал этим людям, неспешно прогуливающимся по улочкам города, наслаждающихся теплой погодой и ярким летним солнцем. Он и сам был не прочь хоть ненадолго забыть о том, что у него тренировки, что надо готовиться к предстоящему сезону, особенно к Олимпиаде. Каждый день ему на мозги капали физподготовкой, стрельбой, скоростью, словно и тем других не было, словно вся жизнь вокруг одного биатлона крутится! Нет, он любил этот спорт. Готов был отдать ему всего себя, если понадобится, да только устал, вымотался за этот год. Давление оказалось слишком велико, и в какой-то момент он захотел уйти. Слабость, непозволительная для лидера сборной. Он знал, но ничего не мог с собой поделать. А все из-за этого французского урода, который постоянно подначивал его, выводил из себя, специально дразнил. Вот и добился ответной реакции. Если бы не тренерский штаб, то хрен бы он стал мириться с этим уродом! Тот специально старался задеть при каждом удобном случае, но никто не знал истинных причин такого поведения. Кроме, разумеется, самих ребят. Пожалуй, если измерять степень любви Антона к Мартену Фуркаду, то со всей смелостью можно сказать, что процент получался что-то около одного. Наверное, даже со знаком минус. Может, даже два… или три… Короче, все слишком сильно изменилось за прошедший год. Только самые близкие друзья знали, каких усилий стоили образцово-показательные отношения этих двоих. Нечисть. Верно подметил Дима, это не человек, а грязное пятно на белоснежной рубашке, и его необходимо стереть. И за что его любить? За что уважать? Мартен ведь сам отталкивает всех от себя! Да пошел он к такой-то матери! Много чести еще и думать о нем. Не заслужил. Их отношения… Они какие-то неловкие, неправильные, изматывающие, и Антон все сильнее убеждался, что допустил огромную ошибку тогда. К чему было что-то менять? На что они оба надеялись? Три года… Целых три года они шли друг к другу, к своим отношениям, которые, в итоге разбились об острые скалы слов и поступков. Наивно было полагать, что соперников примирит секс — и что это вообще было? — да только вышло все с точностью, да наоборот! Ведь, до этого была хотя бы видимость хрупкого мира, иллюзия, их личный театр абсурда, и они могли себе позволить спокойное отношение друг к другу… И все же, как выбросить из головы воспоминания? А как забыть весь тот путь, что они уже успели пройти, через какие моменты проскользнули, выискивая лишний повод, чтобы не быть друзьями. Да, их дружба могла бы стать крепкой, честной, нормальной посреди прочего хлама из зависти и ядовитых льстивых взглядов. Когда-то все было так легко, так просто, так логично. Между ними не было ненависти…***
Войдя в номер, который делил с Димой, мужчина направился в свою комнату и, быстро раздевшись, шмыгнул в душевую. Блаженный вздох прокатился по маленькой комнатушке, отдаваясь эхом от стен, покрытых кафелем. — Черт! Знал бы, что тебе так нравится водичка, то только сюда тебя и водил бы! Знакомый голос, раздавшийся от двери, заставил вздрогнуть от неожиданности Антона. Чуть приоткрыв рукой занавеску, он выглянул за нее, встречаясь с насмешливым взглядом карих глаз француза. Тот стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, спрятав руки в карманах и смотрел на ошарашенного русского, явно наслаждаясь моментом и замешательством последнего. — Какого черта ты тут делаешь? — обрел дар речи Антон, старательно соображая, что же понадобилось здесь этому человеку. — Как это — что? — изумился Мартен, делая вид, что глубоко оскорблен таким вопросом. — Ты же сам захотел со мной поговорить! — Я?! С тобой?! — Если очень постараться, то можно было разглядеть на лице Шипулина следы его мозговой активности, а именно то, как он пытался вспомнить этот эпичный момент. — И когда такое было? — Ну, как же, — вот теперь, по ходу, был озадачен и Фуркад. — Дима мне передал, что ты хочешь о чем-то со мной побеседовать. Причем, как можно скорее! — Вот гад ползучий! — тихо ругнулся на друга Антон, затем уже более мягко обратился к французу. — Это он поторопился. Я действительно хотел… Твою мать! — очень вовремя он вспомнил, что стоит голый за полупрозрачной занавеской, в душе, а полотенце далековато. — Не мог бы ты… кхм… подать мне полотенце? Я выйду, и мы поговорим. — А почему ты его сам не возьмешь? — приподнял левую бровь Мартен, теперь уже откровенно издеваясь над несчастным голым соперником. — Выйди и возьми сам. — Я не могу! — возмутился Шипулин, нещадно краснея при одной только мысли, что он может предстать перед французом в таком виде. — Стесняешься? — усмехнулся Мартен. — Меня? — Дай мне гребаное полотенце и вали из ванной! — гаркнул Антон, не выдержав издевок Фуркада и мечтая только об одном, чтобы тот провалился сквозь землю. — Ладно-ладно! — рассмеялся француз и, протянув руку, снял полотенце с полки. — Что ты так нервничаешь? — и протянул его мужчине. — А теперь греби отсюда! — рыкнул на него Антон, быстро прячась обратно за занавеску. — Чего? — незваный гость озадаченно уставился на силуэт мужчины. Судорожные движения, имитирующие растирание тела досуха, длились всего несколько секунд, после чего Антон повязал полотенце вокруг бедер и отдернул шторку. — Да что ты все стоишь-то тут? — опять возмутился россиянин, ступая босыми ступнями на коврик. — Тебе нравится глазеть на голого мужика? — Возможно, — опять рассмеялся Фуркад, который тут же заткнулся, получив свою порцию радиоактивного уничтожающего взгляда от Антона. — Шучу! Уже ухожу!***
Антон настолько погрузился в свои воспоминания, что и не заметил, как дошел до конца улицы и теперь просто стоял возле светофора, глядя куда-то за горизонт. Возможно, он простоял бы так еще фиг знает сколько времени, если бы его не окликнули: — Хей? Тоха? — А? Кто здесь? — проморгался Шипулин, испуганно озираясь. Рядом с ним возник Гараничев, его товарищ по команде и хороший друг, с которым он успел порядком сблизиться за время соревнований. Дима и Женя — пожалуй, единственные верные друзья, которым Антон мог по-настоящему доверять, и для которых сам бы сделал что угодно. В пределах разумного, естественно. — Ты чего это? — удивленно прищурился тот, оглядывая друга с головы до ног, задержавшись на самом интересном предмете его одежды. — Решил сменить пол и теперь пытаешься научиться ходить на каблуках? — Очень смешно, — поморщился Шипулин, оглядываясь и улавливая едва заметное движение на углу дома. — Вот уроды! — беззлобно бросил он, сообразив, что рука с зажатым в ней мобильником, торчавшая из-за дома, могла принадлежать только одному человеку. — Убью. — Так за каким фигом ты напялил красные сапоги, гений земли русской? — продолжал свой допрос парень, заставив улыбнуться Антона на такое знакомое прозвище. — Проиграл в карты, — отмахнулся Шипулин, который уже отошел от своих невеселых мыслей и теперь мечтал лишь об одном — поскорее вернуться в номер, снять эти «испанские сапожки» и просто вытянуть ноги на диване. Многочисленные прохожие уже открыто потешались над незадачливым парнем, решившим прогуляться в тридцатиградусную жару в зимних женских сапогах. — Мне нужно обратно возвращаться, не то эти чудики еще и штраф придумают за неисполнение карточного долга. — Я провожу тебя, — улыбнулся Гараничев, не особо, впрочем, удивленный видом друга. — А то тебе совсем тяжко одному рассекать по улице в таком виде. Заодно поведаешь интереснейшую историю развода в карты! — Да, спасибо, — кивнул Шипулин, разворачиваясь и направляясь в сторону квартиры Малышко, где, собственно, и проходили дружеские посиделки в свободное после тренировок время. — А что ты здесь делаешь? Ты же хотел улететь в Норвегию тренироваться? — после непродолжительного рассказа о своей невезучести в настольные игры, нескольких подколов и явной издевки, парень почти смирился с тем, что ему сегодня не удастся отвертеться от своего унижения. Но вот тему сменить он мог попробовать. — Да передумал, — неоднозначно пожал плечами парень, медленно вышагивая рядом. — Слушай, хотел попросить тебя об одном одолжении. — Без проблем, Горын! Все, что в моих силах, ты ведь знаешь. — Не зови меня так, — скривился его собеседник, — уж лучше по имени, или мое любимое… — Не буду! — принялся отнекиваться Шипулин. — Это бред какой-то! И звучит некрасиво. Я серьезно. — Ну хорошо, — неожиданно согласился парень, расплываясь в широкой улыбке. — Но за то, чтобы я отстал от тебя придется угостить меня кофе. — Договорились! Антон почти забыл о своих больных ногах, о чувстве неловкости, сопровождающее его всю дорогу, о косых насмешливых взглядах со стороны прохожих. На все плевать! Друг рядом, помогает ему пережить этот жуткий момент позора, и очень даже неплохо отвлекает от непрошенных воспоминаний, которые огнем жгут внутренности, снова и снова превращая в пепел, заставляя морщиться от бессилия что-либо изменить.***
Совсем скоро в комнате показался хозяин номера. Правда, по-прежнему в одном полотенце, чем здорово смутил француза. — Интересное дело! — поразился в свою очередь Антон, чуть присвистнув от увиденного. — Теперь ты стоишь красный, как омар! — И ничего не красный! — попытался возразить Мартен, но при этом сделался совсем пунцовым. — Эй, друг! У тебя случаем не инфаркт? А то я переживаю! — засуетился Шипулин, подбегая к французу, который уже натурально стоял, согнувшись в три погибели и хватаясь за сердце. — Ох, не знаю, Антон. Не знаю, — простонал Мартен, косясь на россиянина, — ты меня в могилу сведешь своим видом! — А что не так-то? — совсем огорчился Шипулин, окидывая взглядом свой прикид. — Вроде полоска ткани на мне… — В том-то и дело, что — полоска! — совсем скис француз. — Да что ты в самом деле! — разобиделся Антон, до которого дошло, что друг просто прикалывался над ним. — Ну тебя к такой-то бабушке! — К какой? — словно по мановению волшебной палочки Мартену стало лучше, и тот выпрямился, вышагивая по комнате россиянина и разглядывая обстановочку. — Вали! — процедил Антон и стал выталкивать, отчаянно сопротивляющегося Мартена, за дверь. — Давай-давай! Гуляй пока! Мне одеться надо! — Эй! Да что за дискриминация такая? — возмущался Фуркад, однако был выставлен в гостиную и за его спиной с шумом захлопнулась дверь. — Вот и приходи после этого к русским в гости! — всплеснул тот руками, глядя на стену. — Мне же по делу ты нужен! — Вот оденусь, и я весь твой! — раздалось из-за деревянной перегородки. — Да неужели? — злорадно потер руки француз, уже представляя, что может сделать. — Я ловлю тебя на слове! — Не придирайся, я это образно, — чуть испуганный голос Антона стал громче. Видимо, подошел к двери. — Ну да, как же! Поздно пить Боржоми, друг мой, когда почки отвалились! — рассмеялся Фуркад и плюхнулся в кресло, вытягивая ноги вперед. — Какие такие почки? — Антон вышел при полном параде, поймав на себе, полный сожаления взгляд гостя. — Ну вот, не успел я в полной мере насладиться варварским телом, — протянул Мартен, поднимаясь. — Сам ты варвар! — обиделся Шипулин, застегивая последнюю пуговицу на рубашке. — Мы, русские, народ интеллигентный и мирный. — Так кто ж спорит, родной? — округлил глаза Мартен и еще шире улыбнулся. — Так о чем ты хотел со мной поговорить? Шипулин чуть не икнул от неожиданности. У него совсем выскочило из головы, что он собирался сделать. И весь словарный запас теперь остался где-то на задворках мозга, причем на таких дальних, что добежать до них своими сознательными «ножками» не представлялось возможным. А ведь и правда, что он хотел? — Так что? — Казалось, что невозможно настолько широко улыбаться без риска, что челюсть просто выскочит и упадет на пол. Хотя… если бы это была вставная… и о чем он только думает?! Антон быстро одернул себя и вновь перевел взгляд на Мартена, который ждал ответа на свой вопрос. — Забыл, — с самым что ни на есть разнесчастным видом произнес Антон, тяжело так вздыхая. — Память моя, старческая! — Скорее уж — девичья! — хмыкнул француз и, подойдя к россиянину, взял того за локоть. — Ладно, пойдем в бар. Там сегодня наши угощают в честь окончания сезона. Может, после и вспомнишь. — Так ты сюда за этим пришел? — удивился Шипулин, следуя за мужчиной. — Ну да! Дима сказал, что ты в номере, и я пошел тебя поторопить! — объяснил Фуркад. — Кто ж знал, что мне так несказанно повезет! — и он загадочно улыбнулся, чуть скосив взгляд на пояс Антона. — Да ну тебя! — снова густо покраснел россиянин, запирая дверь в номер. — Твои шуточки до добра не доведут! Ребята быстро направлялись к лифту, громко смеясь. Вечер обещал быть приятным и веселым. И только Антон уже расслабился, как… — А кто сказал, что я шучу? — Мартен!***
Просьба, о которой говорил Женя заключалась в следующем: позволить ему пожить в квартире Шипулина весь месяц, что ему предстояло провести в этом городе. — Ты все равно живешь один, — рассуждал друг, — тебе скучно, я знаю. Составлю компанию, да и на тренировки будем ходить вместе. Весело, правда? Впрочем, уговаривать долго не пришлось. Шипулин сразу согласился. Оставалась всего одна проблема — доковылять на больных ногах до квартиры Димы, переобуться и заехать в гостинцу, забрать вещи будущего гостя. Сделать это сразу не вышло, ведь друзья плелись где-то позади и совершенно не торопились впускать несчастного проигравшего обратно в дом. Только благодаря сумасшедшей выдержки Антона, его красноречивого трехэтажного мата и нескольких увесистых оплеух, ему удалось вернуть свою обувь и отправиться в задуманное путешествие на другой конец города. — Мне кажется, или они снимали на видео мое путешествие по улице? — подозрительно прищурился мужчина, сделав вид, что задумался. — Честное слово, удавлю! Они до Олимпиады не доживут! Но самое обидное тут знаешь что? Что я каждый раз ведусь на их: «Антон! Ну давай играть! Тебе сегодня повезет, и я точно побреюсь налысо.» И я ведь верю, наивно полагая, что мне удастся хотя бы раз выиграть и увидеть лысую башку этого гада! Нет, ну ты подумай… Шипулин замолчал, заметив, что ведет монолог. Гараничев уткнулся в экран своего мобильника и что-то увлеченно там созерцал. Если бы Антон сейчас не вел машину, то точно вырвал бы аппарат из его рук и посмотрел, что за причина не слушать друга. Ну, а пока ему оставалось лишь надеяться, что его любопытство будет удовлетворено… И оно действительно было удовлетворено — причем, по полной! Новость, которой поделился с ним Женька, оказалась очень даже впечатляющей! …Странно было даже не то, что его лучший друг оказался любителем «голубых далей», и не то, что его избранником оказался французский биатлонист, Жан-Гийом. Больше всего Антона поразило то, с каким пессимизмом Гараничев рассказывал ему эту историю. — Да разве можно опускать руки еще до того, как тебе ответят? — бушевал парень, расхаживая по квартире и постоянно бросая злые взгляды на друга, скукожившегося в кресле у окна. — Ты почему не борешься? Пошел бы к нему и признался! А там уж будь, что будет, но ты хотя бы точно будешь знать, на что надеяться. — А я не настолько смелый, чтобы сделать как ты говоришь! — мрачно изрек парень, отворачиваясь от него. — А сам-то? Неужели смог бы просто подойти и сказать, что любишь? Не неси чушь, Тох. Это на словах все легко и просто. «Я не просто подошел, — печально подумал Шипулин, вспоминая ночь, что год назад разрушила его жизнь. — Я совершил самую большую ошибку, и теперь за нее расплачиваюсь. Но ведь, это другая история, другой сюжет, и другие люди. Все не может быть точно так же, как у меня с Мартеном.» — Да, тяжело, но если стоять в сторонке в надежде, что Беатрикс соизволит обратить на тебя внимание, то так и простоишь до окончания своей карьеры! — хмыкнул Антон, в голове которого уже понемногу зрел план дальнейших действий. — И что же ты предлагаешь? — покосился на него парень, в глазах которого впервые с начала разговора мелькнула надежда. — Пока точно не знаю, — неопределенно пожал плечами Шипулин, — для начала я должен кое-что выяснить. Надо позвонить Симону… — Шемппу? — встрепенулся Женька. — А он здесь с какого боку? — Дурак, что ли? — беззлобно выругался друг, беря в руки свой мобильный и выискивая номер телефона нужного контакта. — Как нам немец поможет найти француза? Я позвоню старшему Фуркаду. Уж он точно сможет поработать Яндексом и подсказать мне местоположение своего товарища. Они ж там все кучками тусуются, а значит не теряют друг друга из вида. С этими словами Шипулин бодро выскочил из комнаты, подмигнув Жене, и затерялся в просторах гостиной на целых двадцать минут. За это время нежданный гость успел пожалеть о том, что все рассказал другу, а потом еще раз, но уже о своем жалком и слабом характере. А ведь действительно, если бы он был чуточку посмелее, то еще в этом сезоне подошел бы к Жану и… Ну, хотя бы в бар пригласил, что ли! Надо было действовать, а не сопли жевать, как первоклассник на линейке. Да, у них был один интересный момент… Правда, единственный за всю историю их знакомства, и который, как был уверен Гараничев, не оставил никакого следа в памяти французского биатлета. Приступ легкого самобичевания прервал вернувшийся Антон. Только взглянув на него, Женя понял — случилось что-то настолько ужасное, что пора искать черный костюм. — Твой ненаглядный укатил в отпуск, — мрачным голосом изрек парень, плюхаясь на кровать с самым разнесчастным видом. — А что тут такого страшного? — не понял Гараничев подобного настроения друга. — Ну укатил, да и пусть отдыхает… — Мы едем за ним! — выпалил Антон, поворачиваясь к Жене. Вид у него был решительный, не терпящий возражений. — Собираем вещички, я заказываю билеты, и мы завтра вылетаем туда же. Свой план расскажу по дороге, мне надо еще довести его до ума. — Тох… — Никаких вопросов! Иначе передумаю! — резко отмахнулся Шипулин, закрывая глаза и глубоко вздыхая. — Появилась одна проблема, с которой будет очень сложно справиться и отодвинуть ее на второй план. Но я ради тебя постараюсь, уж будь уверен! Счастье друга — для меня превыше всего. — Мило, — усмехнулся Гараничев, — но что за проблема? — Если бы ты только знал… — «И представлял масштабы разрушений, которые совершенно точно неизбежны!»