***
Каюта медленно наполнялась золотистым светом закатных лучей, придавая небольшому помещению странное сходство с временной капсулой. Словно только в ней можно было путешествовать сквозь пространство, возвращаясь в прошлое, в самые приятные мгновения жизни. Мерные покачивания судна, тихий плеск воды о борт, да крики чаек где-то снаружи, заставляли забывать о реальности и окунаться в убаюкивающие звуки. Эта комнатка символизировала одновременно и тоску, и радость, и небывалое вдохновение, и острую нехватку внимания. Нажать бы на иллюзорный рычаг и остановить время, чтобы оно застыло, и они бы могли застыть здесь, словно мотыльки в янтаре. — Ты сказал правду? Голос Мартена прозвучал оглушающе в этой тишине, разбивая хрупкую иллюзию покоя и умиротворения. Антон, до этого созерцающий белоснежный потолок, слегка вздрогнул и вернулся в реальность из мира грез. Повернув голову вправо, встретился со взглядом карих глаз и слегка улыбнулся, вновь окунаясь в воспоминания. Когда-то давно, очень давно, когда по земле еще ходили динозавры, Марти точно так же лежал рядом с ним и просто смотрел… В груди до сих пор сердце отбивало барабанную дробь, но дыхание успело восстановиться, чтобы можно было без дрожи в голосе говорить. — Ты о чем? Сейчас, лежа в кровати и крепко обнявшись, они снова переживали те самые мгновения, что и год назад. За некоторым исключением, о котором не хотелось сейчас вспоминать. Просто отбросить все события этих месяцев, и остаться именно здесь, с ним. Но все когда-нибудь кончается, и та сказка, в которую они оба окунулись этим вечером — тоже закончится. Прикрыв глаза, Антон глубоко вздохнул и мягко провел ладонью по плечу Мартена, ощущая, как тот дрожит. Вновь легкая улыбка тронула губы. Слишком все знакомо, что аж не верится! — О том, что ты говорил несколько минут назад, — вздохнул француз, утыкаясь носом в шею Антона, и щекоча своим дыханием. — Просто скажи мне. Ты действительно не можешь без меня? — Какой ты, все-таки, несносный! — фыркнул Шипулин, ёжась от прохладного прикосновения к своей шее. Но сейчас совсем не хотелось врать. Ни ему, ни себе. — Да, это правда. Я до сих пор тебя люблю. Фуркад еще крепче обнял его, прижимая к груди, словно боялся отпустить даже на секунду. Мягко поглаживая пальцами плечо россиянина, он тихо, но отчетливо произнес: — И я люблю. Зажмурившись, Антон задержал дыхание, стараясь привести себя в чувство, отгородиться от назойливой надежды, что своими острыми коготками царапает все внутри. Хочется и колется, так, вроде говорится? — Пойду кофе нам сварю, — произнес Шипулин, осторожно высвобождаясь из объятий француза, стараясь игнорировать его полный разочарования взгляд. — В горле пересохло. — Постой! — Мартен не дал подняться ему, перехватив за запястье. — Послушай… — Ой, нет, — в отчаянии простонал Антон, стараясь вырвать свою руку из крепкой фуркадовской хватки. — Только не порти момент, я тебя умоляю! — Но я поговорить хочу о нас! — слегка обиженно пробормотал Мартен, совершенно не понимая такого поведения россиянина. — Я ведь уже простил тебя… — Ну вот, — закатил глаза Шипулин, — испортил! — А что не так? — все еще не понимал, к чему ведет его собеседник. — Я уже сказал, что не злюсь, что готов забыть о том, что ты сделал. — Я сделал?! — разозлился Антон, вскакивая с кровати и вырывая руку из пальцев Мартена. Повернувшись, одарил разгневанным взглядом француза, от которого тот поежился, но не отвел глаза. — Да ты совсем с ума сошел?! — Ты просто извинись, — продолжал гнуть свою линию мужчина, не замечая, как от каждого слова тот становится все мрачнее. — Попроси прощения, и я забуду! — Не собираюсь этого делать, — медленно и тихо отчеканил Шипулин, надевая штаны и накидывая рубашку. — Потому что не за что! — К чему сейчас отрицать очевидное? — нахмурился Фуркад, усаживаясь в кровати и наблюдая за сборами россиянина. — Ты не можешь без меня, и я точно знаю, что все это время у тебя никого не было! — Какая избирательная наблюдательность! Но ты ошибаешься! — фыркнул Антон, поворачиваясь к тому спиной. Он тщетно пытался застегнуть рубашку дрожащими пальцами. — Чёрт! Да что ж такое-то, а? Я вокруг тебя тоже не замечаю толпы любовников, так что не стоит меня этим упрекать! — Ты просто половины не видишь, как и всегда! — пошел в наступление Мартен, возвращая правила на свои места, и открывая военные действия. — Да у меня куча любовников! Сто! Нет, тысяча! — И как ты до сих пор ничего не подцепил, а? — съехидничал россиянин, повернувшись к мужчине, оставив бесполезные попытки что-то придумать со своей рубашкой. Но уже через секунду на его лице отразился такой ужас, словно он проспал самую главную гонку своей жизни. — О Боже! Мне следует немедленно провериться! А с тебя справка от венеролога! — Да пошел ты, Шипулин! — заскрежетал зубами Фуркад, когда понял, что самодовольство сыграло против него. — Катись к чёрту! — С огромным удовольствием! — отвесил шуточный поклон россиянин и быстро вышел из каюты, оставляя растерянного и разозленного мужчину в одиночестве. Хотелось отгородиться, не обращать внимания на странные слова. Над головой плотная тишина, проходящая сквозь тело, сжигающая последние мосты, и привносящая с собой свободу от иллюзий, а душа вновь оказывается на лезвии ножа. Он мог бы с ним остаться, он мог бы его любить, мог бы стать ветром, сопровождающим его повсюду… Только, есть ли место в сердце доверию? Он сейчас свободен — от земных оков, от обреченного согласия, от страха быть преданным самым близким человеком. Нет, одно дело забыться на мгновение, отдаться во власть чувств и эмоций, но совсем другое опять ощутить в себе боль, которая разрывала на части столько времени и почти утихла в последние недели. Чашка горячего кофе и легкий бриз взбодрили и заставили более трезво оценить всю сложившуюся ситуацию. Они опять начали войну. Забывшись на час, позволили себе надежду, которая не оправдала ожиданий. Да и чего он сам хотел? Что Мартен с легкостью примет его обратно? А такое возможно, если тот сам ушел? Выдумал себе какую-то странную причину, бросил его, а теперь требует извинений? Да что за бред? За какой проступок просить прощения, если ничего не сделал? Любовь — жестокая вещь. Если один говорит, что она такая лишь изредка, то Антон с легкостью ответит, что для него она такая всегда. Везёт ли ему с ней? Пожалуй, не особо. Слишком доверчив, слишком наивен и неопытен в этих делах. Всегда открыт — душа нараспашку, — и все стараются этим воспользоваться. Прощал то, что простить нельзя; понимал и оправдывал тех, кто этого не заслуживал; улыбался и смеялся с теми, кого должен ненавидеть. Почему? Наверное, есть ответ на этот вопрос. И он слишком очевиден. — Ладно, я все понял, — раздалось позади, и уже в следующую секунду Мартен подошел к нему и обнял, прижимаясь грудью к его спине. — Прости, что наговорил всякой ерунды. — Нет, ты прав, — повел плечами Антон, отходя в сторону и поворачиваясь к удивленному французу. — Давай уже, наконец, поговорим и все выясним. Иначе так и будем ходить вокруг да около, совершенно не понимая друг друга. — Может, не сейчас? — с надеждой посмотрел на него собеседник, опуская руки. — Завтра, а лучше через неделю… — Или вообще никогда! — раздраженно бросил мужчина, качая головой. — Нет. Именно сейчас, здесь, больше не будет такой возможности. Ты ведь понимаешь! — И к чему этот разговор, если он ничего между нами не изменит? — теперь Мартен разозлился. — Провели бы спокойно этот вечер, а потом разъехались бы по своим странам! — И тебе этого достаточно? — поразился Антон. — Мне — нет! Знаешь, Марти, я столько всего хотел сказать тебе, столько раз представлял себе нашу встречу, этот разговор… — Он замолчал, на несколько секунд задумавшись. — А теперь все слова куда-то исчезли. Фуркад развернулся и, ни слова не говоря, направился в сторону небольшой кухни, откуда до сих пор доносился аромат сваренного в турке кофе. На столике стояла еще одна чашка, наполненная до краев темным напитком. Антон и для него приготовил. Глубоко вздохнув, он уселся на высокий стул без спинки, пододвинул к себе кружку и жестом указал россиянину на место напротив. Тот без лишних слов подчинился. — Хорошо, — после минутной паузы произнес мужчина, делая глоток горячего кофе. — Ты прав, возможно нам давно пора поговорить о том, что произошло. Шипулин ничего не сказал, погрузившись в свои мысли. Сложно подобрать верные слова, особенно сейчас, когда от каждого вздоха зависела его жизнь. Жизнь с человеком, которого он любит, или жизнь в одиночестве и бесконечных сомнениях. Когда-то давно ему было достаточно надежды. Простой и легкой, которую он мог бы увидеть в карих глазах француза, услышать в его голосе, и почувствовать в прикосновениях. Он готов был ждать его сколько угодно, хоть до конца света, лишь бы знать, что они все равно, рано или поздно, будут вместе. Пусть маленькая, крохотная, совсем незаметная, но надежда бы придавала сил двигаться дальше, идти по дороге, что ему уготовила судьба и не жаловаться. Антон никогда и ничего не боялся. Почти. Именно в те дни, когда его на различных этапах селили в гостиничные номера одного, он мог признать, что прощал и сближался с людьми, лишь по одной причине — страх одиночества. Все что угодно, только бы не оставаться одному в пустом номере, не слушать звенящую тишину, не смотреть невидящими глазами на белую стену и не чувствовать себя таким пустым. Самый большой его страх, который всеми силами старался подавить Антон, накатывал все чаще и бил все больнее. До тех пор, пока не встретил его — Мартена. Только этот человек смог заполнить его внутреннюю пустоту, поддерживая в нем стремление к жизни. — Я хотел тебя вернуть, — признался россиянин, глядя в свою чашку с давно остывшим кофе. Голос его слегка дрожал, но звучал уверенно и твердо, словно его обладатель уже все решил для себя. — Знаешь, это было очень странно, когда ты ушел. Я первое время даже и не знал, что делать, куда идти, что говорить. Ждал, что ты придешь и все объяснишь. Мартен молчал, позволяя выговориться Антону, не перебивая и внимательно слушая. Лишь в темных глазах яркими огоньками вспыхивали искорки любопытства и чего-то еще, но россиянин не смог бы с точностью сказать, что там — вина, осуждение, злость? Закрыв глаза, крепко сжал чашку и продолжил: — Я каждый день твердил себе, что ненавижу тебя, что только ты причина всех бед, всех поражений, что происходили в моей жизни. Я не мог даже ни с кем встречаться… — Он осекся, не в силах продолжать. Нет, конечно, он встречался и с другими мужчинами, но каждый раз такие отношения заканчивались одинаково — его бросали. Почему? Возможно из-за того, что Антон все чаще начинал называть их одним и тем же именем — ЕГО именем. В конце концов, все они уходили, оставляя его одного. В душе была пустота, а сердце замирало до следующего знакомства, до новых отношений, пустых слов и ничего не значащих поступков. И всегда его желание вернуться туда, где он оставил своё счастье, мешало ему двигаться дальше. Он просто не мог заставить себя не думать о нем. — И ненавидел тебя за это, — тихо произнес Антон, переводя взгляд на Мартена. Тот сидел и смотрел на него, молча слушая каждое произнесенное слово. По лицу невозможно было сказать, о чем тот сейчас думал. Непроницаемая, словно восковая маска. — И все равно продолжал надеяться, что ты вернешься. Ждал. А потом, когда понял, что прошло слишком много времени для примирения… наверное, просто смирился с неизбежным статусом врага, который ты навесил на меня. — Я, наверное, мог бы тебя отпустить, — продолжил россиянин, отвернувшись, — мог бы навсегда забыть обо всем, но не настолько смел. Для начала хочу узнать причину, по которой ты тогда так изменился. Скажи мне. Взгляд стал колючим, словно шипы роз. Они пронзили француза, не позволяя тому отвернуться, не давая даже малейшей возможности соврать. Здесь и сейчас — только правда. Пришла пора раскрыть все карты. — В тот вечер я шел к тебе в номер. Хотел увидеть…***
Мартен почти вприпрыжку преодолевал ступеньки, отсчитывая одну за другой, взлетая с пятого на десятый этаж так быстро, как только мог. Ему не терпелось поскорее увидеть Антона, рассказать о том, что придумал. План, с одной стороны, был до одури простым — выманить россиянина из его номера, всякими небылицами заставить пойти в город, а там уже довести до назначенного места. Ресторан, заказанный столик для двоих, прогулка по ночному городу, тихие беседы ни о чем. Мартену очень нравилось разговаривать с Антоном. Их голоса словно шепот ветра, который могли почувствовать только двое, понять смысл и уловить в нем те чувства, что ощущались всей кожей. Это было непередаваемое наслаждение — просто быть рядом, держать за руку, и понимать, что они, наконец-то, вместе и больше не надо скрывать друг от друга то, что переворачивало душу. Слишком долго они шли к этим отношениям, прятались от правды под слоем пыли из дружбы и мнимой приятельской привязанности. И та легкость, что сейчас царила во всем теле, позволяла дышать свободно, а губам растягиваться в счастливой улыбке. Хотелось проводить каждую минуту с этим человеком, не покидать его даже во время тренировок, и все делать только вместе. Жаль, что это невозможно воплотить в реальность, но вот насчет совместного проживания он точно поговорит с Антоном! Пора бы им уже и ночевать в одном номере, а то спать становилось все холоднее — все-таки не лето за окном. Глупая улыбка опять появилась на лице француза, стоило ему лишь подумать о том, как будет излагать очередной план своему парню. — О да, — пропел Мартен, дергая ручку двери и влетая в коридор десятого этажа. — Только мой и больше ничей! Мой! «Твой!» — так бы ему ответил Антон, если бы был сейчас рядом. Эти слова француз повторял каждый раз, когда они оказывались наедине, словно заклинание, которое бы точно связало его с этим человеком, не позволяя тому даже дышать без него! И Шипулин понимал его. Тихий смех, поцелуй и короткое слово — все это заставляло верить в реальность происходящего, в то, что они теперь на самом деле встречались, были вместе, и это уже не очередной сон. Конечно, страх в Мартене еще присутствовал, но он упорно отгонял его, повторяя себе, что теперь эти сомнения остались в прошлом. Они сделали тот самый шаг, они вместе и их уже никто не разлучит. Антон только его. Осознание этой простой истины сносило крышу, а сердце билось так сильно, что дышать становилось тяжело. Оно словно увеличивалось в размерах, становилось огромным, трепещущим, живым организмом, оно было наполнено счастьем и любовью, копившимися столько лет. И все это Мартен хотел отдать только одному человеку, ради которого дышал. Только Антон смог принять его со всеми недостатками, неведомым образом превратив их в достоинства. Только этот удивительный мужчина одним взглядом мог успокоить или завести, наполнить душу безграничным счастьем или острой тоской, когда приходилось расставаться на несколько дней. Но теперь им не нужно выдумывать предлоги для того, чтобы остаться наедине. Теперь достаточно короткого кивка головы. Фуркад свернул в левый коридор, в конце которого, он знал, находился номер россиянина. Длинный, с нелепым цветастым ковром под ногами, коридор змеей извивался по всему этажу, больше напоминая лабиринт. Два поворота, шесть дверей, четыре картины на стене — и путь будет пройден, а сердце замедлит свой бег, когда он увидит его. Но только Мартен сделал шаг к своей цели, как дверь номера Антона отворилась и оттуда медленно вышла девушка. На ней был одет фирменный гостиничный халат, который она не потрудилась даже запахнуть. И все бы ничего, да только под ним не было одежды… совсем никакой. На пороге она остановилась, обернулась к мужчине, стоявшему в проеме, но которого француз не мог рассмотреть из-за открытой двери, и громко рассмеялась, когда рука любовника ущипнула ее за упругую грудь. — Милый, все было просто великолепно! Завтра, в это же время. — Наклонившись, громко поцеловала и быстро скрылась в противоположном конце коридора.***
— Моих скудных познаний русского языка хватило, чтобы понять, что именно она сказала! — глаза француза затуманились, а уголки губ слегка подрагивали. Он вновь должен был переживать болезненные мгновения предательства, хоть весь год старательно закапывал их в своей памяти, пытаясь похоронить так глубоко, как только мог. — Я не знал, что и думать. Ты не просто изменил мне, а еще и с какой-то шлюхой! Антон ничего не ответил, он только и мог, что во все глаза смотреть на француза. Его рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег, а в глазах плескалось столько различных эмоций, что хватило бы на каждого человека в этом небольшом городке. Легкое покачивание яхты сменилось на более резкое, когда волны усилились из-за порывов ветра. Мужчины схватились за края стола, когда яхта особенно сильно наклонилась вбок. — Ты увидел ту девчонку и сразу сделал выводы? — прошипел россиянин, поднимаясь со своего места и стискивая руки в кулаки. — А у меня ты не хотел узнать, кто она и что делала в моем номере? — А что там спрашивать? — зло бросил Мартен, тоже поднимаясь и становясь рядом со своим собеседником. — Почему ты переспал именно с девушкой? Или, зачем тебе я, если есть такая грудастая нимфа, которую можно трахать без опасений огласки? — Ты просто редкостный дебил! — воскликнул парень, делая шаг назад, ошарашенно разглядывая мужчину, что стоял сейчас перед ним. — Так убеди меня в обратном! — в тон ему ответил француз, сузив темные глаза. — Скажи, что там произошло на самом деле, и кто она такая? — Ты слишком поздно пришел за ответами, — покачал головой Шипулин, горько усмехнувшись. — Подумать только! Ты разрушил все только из-за своей дурацкой ревности. — Кстати, а у тебя особый фетиш на большие ноги? — ухмыльнулся Фуркад, обходя вокруг Антона, словно зверь, загнавший свою жертву и теперь пытающийся лишить ее последних сил для борьбы. — Как я заметил, у твоей любовницы был размер… ну, сорок пятый, наверное. — Сорок второй, — автоматом вырвалось у россиянина. — Кто она такая, Шипулин? — крикнул Мартен, становясь прямо напротив мужчины. Опять вернулось забытое чувство всепоглощающей ревности, она снова сводила с ума, убивала остатки разума, заставляла окунаться в темный и грязный омут подозрений. — Кто она для тебя? Почему ты выбрал ее, а не меня?! — И что тебе даст мой ответ? Может, ты сразу мне поверишь, и дальше как в сказке: «Они жили долго и счастливо»? — Я поверю тебе, — уже тише ответил француз, стараясь взять себя в руки и не дрожать от одной только мысли, что его Антон мог быть с той шлюхой. — Я во что угодно готов сейчас поверить! Скажи, что между вами ничего не было, что я допустил ужасную ошибку, что я все не правильно понял… — Да пошел ты к дьяволу, Фуркад! — закричал Шипулин, которого изрядно трясло. От обиды, от злости, от чудовищной правды, что открылась только что. — Тогда, значит, не поверил, а сейчас готов?! — Именно так! — он ждал, вглядываясь в глаза, что потемнели от ярости, превратившись в серый пепел. — Но почему не отвечаешь? Не опровергаешь! Значит, я все верно тогда понял? Они стояли и смотрели друг на друга, озлобленные, дышащие ненавистью, тонущие в своих обидах и страхах. Тяжесть принятых решений давила, прибивала к земле, заставляла допускать ошибку за ошибкой, говорить то, что говорить не следовало. — Молчишь, — мрачно заметил Мартен. — Мне нечего тебе сказать! — громко отчеканил каждое слово Антон. — Ты еще тогда все решил за нас двоих. Сейчас уже поздно оправдываться! — И как я раньше не разглядел в тебе эту черту? — приподнял левую бровь француз, презрительно окидывая собеседника с головы до ног. — Ты словно шлюха… Антон резко выбросил руку вперед. От неожиданности Мартен не успел среагировать, и кулак россиянина с силой прошелся по его скуле. Резкая качка судна, сильный крен влево, и француз падает на пол каюты, беспомощно размахивая в воздухе руками. — Пора возвращаться, — холодно изрек Шипулин, глядя на поверженного соперника, затем отвернулся и вышел из каюты. Фуркад быстро пришел в себя, вскочив на ноги догнал Шипулина и, схватив за плечо, резко развернул к себе. Темный взгляд прожигал насквозь, заставлял каменеть перед ним, забывать все слова, и погружаться в эту бездну. — Скажи, она целуется лучше меня? — прошипел француз, наклонившись к его лицу так близко, что их губы почти соприкасались. И уже через мгновение целовал — жестко, даже зло, впиваясь все сильнее в мягкие и податливые губы Антона. Тот не сопротивлялся, наоборот, отвечал с не меньшим пылом, чем окончательно разозлил Мартена. — Ты с ней так же целовался? Отвечал ей? — Отвали, Фуркад! — зарычал парень, вырываясь из жестких тисков, сбрасывая его руки со своих плеч, но это не помогло, потому что в следующий момент Мартен с силой толкнул его к стене каюты и прижал всем своим телом, не давая даже пошевелиться. — Ответь мне! — голос звучал грубо, по-змеиному шипяще, словно принадлежал другому человеку. В нем сквозило отчаяние, но еще больше там чувствовалась ненависть. В который уже раз они начинают этот путь, с которого сойти не получается? — Она в сексе давала тебе столько же ощущений, сколько давал я?! А? Она достаточно хорошо тебя ублажала, что ты променял меня на нее?! — он уже кричал, не сдерживая свою ярость, вжимая все крепче в стену Антона. Глаза метали молнии и становилось страшно от того, что в них можно было увидеть. — Ты сейчас так близко, и в то же время так далеко, — покачал головой Шипулин, перестав бороться с натиском француза. Он опустил руки и поднял голову, прямо посмотрев в его темные глаза. — Я так скучал! Ты даже не представляешь насколько. Но я был дураком, когда согласился играть по твоим правилам, а ведь стоило самому все выяснить, и не ждать шагов от тебя. — Что? — Мартен немного ослабил хватку, что дало Антону такую необходимую свободу. Не мешкая, он резко оттолкнул от себя француза и дернулся влево, к бортику судна. — Хей?! Антон?! Слишком быстро все произошло, слишком резко Шипулин развернулся, и не рассчитал расстояния. Нога зацепилась за толстые канаты, свернутые клубком, а тело мотануло в сторону от особенно сильного крена яхты. Он попытался зацепиться за что-нибудь, но пальцы лишь скользнули по гладкой стене яхты, прошлись по округлым мокрым перилам и хватанули воздух. Протянутая к нему рука Мартена, его испуганный взгляд и громкий свист ветра в ушах — последнее, что запомнил россиянин перед тем, как упасть в неспокойные воды залива.