"Ледяной цветок"

Казалось, что вся жизнь пролетела перед глазами, раскрывая в подсознании самые потаенные мысли, выплескивая их наружу вместе со страхом и ужасом. Антон даже не сразу сообразил, что не падает за борт яхты, а замер на месте, зависнув в «полусогнутом» состоянии, вытянув руки перед собой и уткнувшись поясницей в перила. Открыв глаза, он увидел, что его крепко держит за рубашку Мартен. В первые несколько секунд в его темных глазах плескался точно такой же ужас, как, видимо, и в его собственных. Но уже через мгновение все пропало, уступив место злости. Резко дернув россиянина на себя, Фуркад отступил на шаг, оглядывая спасенного с головы до ног. — Ты совсем уже?! — громко зашипел на Антона мужчина. — В самоубийцы решил записаться? Или поплавать вдруг захотел? — А разве тебя это касается? — огрызнулся Шипулин, которого изрядно трясло от пережитого страха. Все чувство благодарности, что его переполняло, готово было испариться так же быстро, как и появилось. — Конечно нет! — всплеснул руками Мартен, все еще пристально вглядываясь в серые глаза напротив и переводя дыхание. — Напугал меня, придурок! И почему ты постоянно попадаешь в какие-то неприятности?! — А со мной что-то случается только когда ты рядом! — парировал Антон, постепенно возвращая себе самообладание. — Ты приносишь мне неудачу! — Вот как? — прищурился француз, злясь все сильнее. — И это твоя благодарность за спасение жизни? — Я тебя не просил! — бросил Антон. — Все, поболтали и хватит. Пора возвращаться. — И, пройдя мимо удивленного Фуркада, он направился к мостику. Хотелось закрыть глаза, остановиться, дать себе передышку и просто улыбнуться ему. Сказать такое нужное сейчас «спасибо», и кричать… кричать, пока не достучится до него, не докажет правду, что бьет в самое сердце и душит на корню гордость. Вот и получается, что молчать гораздо больнее. Но что-то внутри уже сломалось, и восстановлению не подлежит, а что это такое еще предстояло выяснить. Но не сейчас, не сегодня. — Антон? Тихий голос за спиной заставил вздрогнуть и отвлечься от своих мыслей. Повернувшись, встречается со взглядом темных глаз, и опять жгучее желание забыть все, отбросить в сторону обиды и просто быть с этим человеком. К чёрту гордость! К чёрту все! Просто вернуть все, что с таким остервенением забывалось все эти месяцы. Возможно ли? — Почему ты не рассказал мне о ней? — завел свою старую песню Фуркад, вновь отбрасывая их за километры друг от друга, разводя по разные стороны. — Я бы смог все понять, простить. Тебе просто надо было сказать… — Хватит! — оборвал его Антон, не в силах больше слушать эти слова, что ядом проникали в каждую клеточку его тела, отравляя сознание и заволакивая облаком из злости и обиды. — Сейчас уже поздно спрашивать, а мне нечего тебе ответить. Слишком много воды утекло. Подумать только, а ведь еще десять минут назад он был уверен, что между ними что-то изменилось, поменялось в лучшую сторону. Они словно оказались в другом мире, где нет войны, нет недопонимания и ненависти, где все предельно четко и ясно — они вместе, их чувства ощутимы и живы. И могли бы все забыть, оставить прошлое там, где ему и положено быть, да только не выдать мечту за реальность, не собрать пыль дрожащими руками. Война не закончена, все основные сражения еще впереди.

***

Женя медленно вышагивал рядом со своим спутником, тихо наслаждаясь его обществом. Непринужденные разговоры ни о чем, легкий бриз, красивый закат — все казалось чудесным завершением этого удивительного дня. Он ведь раньше даже мечтать не мог о том, что столько времени проведет с Беатриксом, что они будут рассказывать друг другу о своей жизни и о своих мечтах, что они просто, вот, как сейчас, будут смеяться над неуклюжей собакой, что пыталась схватить кусок сосиски у продавца, отчаянно подпрыгивая у самых его ног и виляя хвостом. — Люблю животных, — тихо заметил Жан, останавливаясь и наблюдая за тем, как волны нежно накатывают на берег, — всегда хотел собаку, но из-за плотного графика не мог себе позволить. — У меня в детстве была овчарка, — произнес Женя, обходя своего спутника и становясь рядом с ним. — Очень умная и красивая была, всегда будила по утрам в школу, встречала, когда я возвращался. — И что с ней случилось? — полюбопытствовал француз, поворачиваясь к другу. — Умерла от старости, — вздохнул Гараничев, печально улыбнувшись. — Ей было почти тринадцать лет. А после нее мама уже не захотела никого заводить, сколько бы я ни упрашивал. — У тебя хотя бы была собака, — улыбнулся мужчина, возобновляя путь. — Я вот думаю, что после того, как завершу свою карьеру, то обязательно куплю ретривера. Обожаю эту породу! — О да, они очень умные и добрые! — Угу, за что и люблю. Научишь тапочки приносить, и отпадет проблема с поиском, — засмеялся француз. — Действительно! Или пульт от телевизора, — кивнул Женя, сквозь смех разглядывая своего собеседника. Он счастлив, смеется рядом с ним, и это чудесно. Но, как всегда и бывает, даже в самые лучшие моменты прокрадывается то, что может заглушить их, притупить радость. И этим чем-то был его лучший друг, беспокойство за которого вновь вернулось. — Что случилось? — заметил изменившееся настроение друга Беатрикс. — Все нормально! — заверил его россиянин, не желающий портить идиллию своим нытьем про Антона. Разве не ради этого тот строил такие планы по нейтрализации Фуркада? Даже несмотря на то, что с Мартеном другу совсем не хотелось пересекаться, он все равно продолжал настойчиво следовать своим расчетам. Устроил этот день, когда Женя смог побыть наедине с Беатриксом, пообщаться, узнать много нового о человеке, в которого столько времени влюблен. И все благодаря Антону! — За них переживаешь? — и снова он все понял. Вот, как у него это получается? — Мысли читаешь? — усмехнулся Гараничев, останавливаясь и показывая рукой на скамейку. — Давай присядем? Вид отсюда великолепный! — Не волнуйся за них, — спустя несколько минут молчания продолжил Жан. Они смотрели на пляж, на то, как солнце медленно садится за горизонт, окрашивая небо в бордовые и желтые краски. Где-то впереди виднелись многочисленные яхты, лодки, баржи, и среди них точно должны быть друзья. — Не поубивают же они друг друга! — Я даже не об этом переживаю, — вздохнул россиянин, переводя взгляд на своего собеседника. — Антону тяжело, и я думаю, что стоит попытаться помирить их с Мартеном. — Хм… — задумался Жан, — а что, это мысль! Пора положить конец их затянувшейся вражде. Ты просто гений, Жень! — Есть немного, — лукаво улыбнулся парень, в душе ликуя, что его идея пришлась по вкусу французу. «Тебе нужно что-то сделать с ним вместе! Ну, я не знаю, найти какое-то совместное занятие. Может, игра в шахматы. Это просто пример, Женек, не смотри так на меня. Когда будешь общаться с Жаном выясни его предпочтения, что он любит и что не любит, а потом вытащи нужную информацию и используй ее! — Антон нравоучительно поднял палец, призывая к вниманию своего слушателя. — Это очень сближает, поверь мне. Те же тренировки, или катание на лыжах, или просто поход в магазин… — У тебя с Мартеном тоже были совместные прогулки? — как бы невзначай упомянул про „врага народа“ Женя. — И почему надо вспоминать о нем? — тяжело вздохнул Шипулин, однако кивнул и продолжил: — Были. А еще мы вместе частенько наворачивали круги на стадионе. Сближает именно единомыслие, если ты найдешь ту ниточку, что вас свяжет, то дальше будет проще дергать за нее.» — Прости, Антон, что снова приходится использовать тебя, — прошептал Женя, украдкой поглядывая на своего спутника. — Но ты сам сказал, что мне нужен повод почаще проводить с ним время, вот он и нашелся. — Ты что-то сказал? — повернулся к нему Беатрикс, мягко улыбаясь. — Я не расслышал. — Да, сказал, что нам бы для начала выяснить причину их вражды, — быстро сориентировался россиянин, — уверен, что дело не только в том, что они расстались. — Вот и займемся этим! — охотно закивал головой Жан, хлопнув друга по плечу и поднимаясь со скамейки. — Думаю, что завтра и начнем. Я еще раз поговорю с Марти, и на этот раз он не отвертится от серьезного разговора. — А я с Антоном, — воодушевился Женька, вышагивая рядом и уже предвкушая, как он и Жан будут строить планы по примирению друзей. А там, за беседами, незаметно и привязать к себе можно будет. Благо, что уловок Тоха подсказал ему немало. — Тогда нужно будет обязательно согласовать наши действия и придумать отличный план, — подмигнул ему француз и улыбнулся. — Мой телефон у тебя есть, если что — звони. — Женя пожал протянутую ему руку, с некоторым сожалением отметив про себя, что прикосновение было слишком мимолетным. — Спасибо, что не дал заблудиться и проводил до гостиницы. — А как же! — хитро прищурился Беатрикс, кивая в сторону здания, где поселились россияне. — Так обычно и заканчиваются свидания. От этих слов Женька отчаянно начал краснеть, всеми силами стараясь скрыть радость, ведь, для него это и было свиданием. Пусть его второй участник даже и не догадывался об этом. — Ты такой милый, когда стесняешься! — наклонившись к нему, прошептал Жан, легонько толкнув плечом. — Ладно, увидимся! — Ага. Сделав несколько шагов ко входу, Гараничев обернулся и махнул рукой: — Отличный день, спасибо. — Это тебе спасибо, — совершенно искренне поблагодарил его француз. — Я рад, что мы, наконец, смогли нормально пообщаться и узнать друг друга получше. Вернувшись в номер, россиянин еще долго воспроизводил в своей памяти этот день, вновь и вновь проживая его. Сердце билось настолько сильно, что дышать подчас становилось невозможно, и приходилось переключать свое внимание на что-то другое. Слишком хорошо ему было сейчас, слишком счастлив, чтобы даже на секунду начать думать о чем-то еще. Даже о друге он почти не вспоминал, пока входная дверь с грохотом не открылась, впуская злющего россиянина внутрь. Он словно ураган влетел в номер, при этом нещадно матерясь и осыпая кого-то — не стоит гадать кого — отборными ругательствами. — Мудак! Какой же мудак! — плевался ядовитой слюной Антон, шествуя мимо друга, расположившегося в кресле, в свою комнату. — Это ж надо так попасть?! — Опять поругались? — участливо спросил Женя, надеясь, что сейчас подходящий момент для вопросов. Ведь, когда тот был зол, то совершенно не следил за тем, что говорил. — Что случилось-то, Тош? — Этот козел, по-другому и не назовешь, решил, что он тут главный страдалец! — сказал, словно плюнул Антон. Вытаскивая из шкафа свою сумку и принимаясь бросать в нее вещи. — Тварь, ненавижу! — Куда собираешься? — в животе неприятно закололо, при виде сборов друга. — Прости, Жень, — мужчина замер, крепко сжимая в руке футболку. Напряженный, словно струна, дышащий негодованием и обидой. Что же у них произошло? — Прости, пожалуйста, но это выше моих сил. Я думал, что справлюсь, что смогу пересилить себя и постараться нормально общаться с этим человеком, но ошибся… Непозволительно ошибся! — Рассказывай, — твердо произнес друг, усаживаясь на кровать и сверля взглядом Антона. Тот покачал головой и бросил футболку в сумку. — На какой-то момент я позволил себе надеяться, — зашептал он так тихо, что Жене пришлось напрячь весь свой слух, чтобы уловить хотя бы слово. — Я захотел забыть обо всем, что произошло в прошлом году, дать нам еще один шанс, но слишком поздно понял, что все делаю неправильно. — Да что случилось-то?! — совсем ничего не понял из его рассказа Женя. — Вы подрались? Мартен что-то сказал? — Да, сказал, — вздохнул Шипулин и печально усмехнулся, — теперь я знаю причину. И от этого хочется сойти с ума. — Он резко повернулся к другу, отчего тот чуть не подпрыгнул. — Прости, но я сегодня улетаю обратно. — Что?! — Хоть сто пересадок сделаю, но улечу отсюда, — решительно произнес Антон, — не могу больше видеть его. Не осталось сил. Я не прошу тебя все бросить и лететь со мной, решать только тебе. — Но только все начало складываться, как мы и планировали… — тяжело задышал Гараничев, которому совершенно не хотелось бросать все сейчас, когда он стал так близок к своей мечте. — Ты же говорил, что сможешь… — Я ошибался. Антон развернулся и вышел в гостиную, осматривая помещение и выискивая свои вещи, которые мог забыть. Да, было неосмотрительно с его стороны настолько расслабиться и вновь подпустить к себе француза сегодня. Как он мог вновь поверить ему? Мимолетное счастье застилало глаза? Одна только мысль, что есть шанс вернуть Мартена придавала уверенности в себе, в своих выводах и в неоспоримости той правды, что знал. Но все перевернуло признание этого человека. О каком доверии может идти речь? Сколько яда в его словах, сколько ненависти и обиды. Задетое самолюбие — и больше ничего. Мартен не мог испытывать к нему никаких чувств, кроме похоти и симпатии, иначе не допустил бы подобного. Он бы поверил… Но вместо того, чтобы задать вопросы, чтобы выяснить все, Мартен решил сделать свои выводы и следовать им. Он методично втаптывал его в грязь, а глупое сердце так отчаянно тянулось к нему, несмотря ни на что верило и надеялось, что порой становилось невыносимо тяжело от той пустоты, образовавшейся после ухода француза. Да, теперь пазл сложился, и каждый кусочек на своем месте. Почему так резко оборвал их отношения? Из-за долбанной ревности! Почему любовь переросла в ненависть? Из-за измены. Фуркад разорвал все, что их связывало, не потрудившись выяснить все до конца. А что это значит? Человек, который любит никогда не опустится до подобных выводов, не станет терять то, к чему так долго стремился из-за подозрений. Просто все было ошибкой. И Антон ошибался, когда думал, что его любят. — Впрочем, пошло оно все к такой-то матери! — махнул рукой Шипулин и упал в кресло, прикрывая глаза. — Не хочу ни о чем думать. — Антон? — рядом опять возник Гараничев. — Давай ты немного отдохнешь, придешь в себя, а позже мы поговорим об отлете… — Нет, хватит с меня разговоров! — посмотрев на друга, мужчина ободряюще улыбнулся. — Так будет даже лучше, поверь мне. И ты, и Жан успеете соскучиться, а через два месяца уже и сборы, а там до сезона рукой подать. — Сегодня улететь? — с сомнением покачал головой Гараничев, у которого от разочарования даже слов не находилось. — Я хочу на тренировки, — со вздохом произнес Антон, — хочу снег и холод. Мне нужно вернуться. Если хочешь, то оставайся здесь, а потом вернешься… — С ума сошел? — возмутился Гараничев. — Куда я тебя брошу? Да и вообще, что мне тут одному делать? Ведь это ты у нас мастерски планы сочиняешь. — Спасибо за поддержку. Я это ценю. А с Жаном ты еще успеешь пообщаться. У французов ведь тоже плотный график. Всего час на сборы, дорога в аэропорт и ожидание рейса. С каждой минутой Антон чувствовал себя все лучше, спокойнее и немного счастливее. Для него это шанс забыть о том, что произошло сегодня, забыть Мартена, хоть ненадолго, и то, что он говорил. Больше не возвращаться даже мысленно к сегодняшнему дню, к их отношениям и той обиде, что плескалась в глазах. — Антон? Женя? С огромным трудом Шипулин подавил крик отчаяния, когда обернувшись, увидел двух французов, спешащих к ним. Бросив злой взгляд на своего друга, отвернулся и махнул рукой: — Привет! А что вы здесь делаете? — изо всех сил он старался подавить в своем голосе отчаяние, и, вроде бы, даже ему это удалось. — Женя написал, что вас внезапно вызвали обратно, — пояснил Жан, переводя взгляд с Антона на Женю, — срочные сборы. Вот, приехали попрощаться. — Как же обидно, — не остался в стороне Фуркад, ехидно усмехаясь, — только прилетели, а уже обратно надо. Я буду очень скучать! — Скоро увидимся, — вступил в разговор Гараничев, решивший разрядить напряжение, что с первых секунд повисло в воздухе между двумя непримиримыми соперниками. — До начала сезона осталось совсем немного. И нам жаль так рано уезжать, но против тренеров не пойдешь. — Понимаю, — кивнул Беатрикс, подаваясь вперед и заключая Женю в объятия, — хорошо вам долететь. Будем на связи, ок? — Ладно, я пока багаж сдам, — пожав руку Жану, и полностью проигнорировав Мартена, Шипулин быстро направился в сторону регистрации. На самом деле сумки они сразу сдали, и сейчас были налегке, но стоять там и ощущать на себе тяжелый взгляд Фуркада было невыносимо. Поскорее бы уже объявили посадку! Нет никаких сил оставаться в этом месте. И зачем только Женя написал об их отлете? Почему они приехали сюда, могли и по телефону попрощаться. — Решил сбежать? За спиной раздается громкий голос того, кого меньше всего хотелось сейчас видеть и слышать. Но делать нечего, нужно стойко вынести очередной удар судьбы и не дать себе слабину. — Ты же слышал… — начал Антон, поворачиваясь и встречаясь взглядами с французом. — Да-да, сборы, — согласно закивал тот, — но мне слабо верится в эту отговорку. — Мне вообще плевать во что ты веришь! — завелся Шипулин. — У тебя очень странное понятие для этого определения, так что вали отсюда, и дай мне спокойно улететь! Чего притащился? — Хотел в последний раз убедиться в том, что ты уезжаешь, — хмыкнул француз, — а то вдруг передумаешь. — На этот раз нет! На мгновение повисла пауза, а ребята стояли и просто смотрели друг на друга. Каждый решал для себя, что сказать и как поступить. Словно последний рубеж, который осталось преодолеть перед неизвестностью. Что за ним? Полное забвение? Конец? Или новое начало с очередными надеждами? — Я никогда не испытывал к тебе ненависти, — решился на откровение Мартен, делая шаг навстречу к Антону, останавливаясь так близко, чтобы можно было услышать его взволнованное дыхание. — Просто хотел, чтобы и ты понял как мне было больно. Прочувствовал все на себе. Знаю, что слишком глупо вел себя и допустил промах, но сейчас я готов все исправить. Штрафной круг пройден, и есть шанс начать нашу гонку с начала. — Невозможное возможно? — горькая усмешка исказила лицо россиянина, тот сделал шаг назад, символично и до ужаса наиграно. Но только решение уже принято и менять его нет смысла. — И почему у тебя все так просто? Ты действительно, словно в гонке участвуешь, а не живешь. — Просто провел аналогию, не придирайся к словам! — нахмурился Мартен, замечая, как тот отступает еще на шаг. — Антон? — Ты добился своего, Фуркад, — очень тихо произнес россиянин, качая головой. — Мне больно. И я не хочу до конца своей жизни выяснять кто прав, а кто виноват. Увидимся на стартах! Развернувшись, Шипулин быстро пошел вперед, не оглядываясь и не слушая того, что еще крикнул ему вслед француз. Это больше не имело значения. ОН не имел значения. Вот теперь он готов отпустить.