Тропа в небо

Глава 5

♬ Los Orientales de Paramonga — Lobos Al Escape ♬ Утром земля оказалась укрыта тонким белым покрывалом. Чонин ступал по нему, стиснув зубы. За ночь он себе отморозил всё, что только можно. Тао выглядел не лучше. Их наскоро покормили лёгким завтраком и загнали во владения Матриарха, куда отправили всех волчат Рода. Велели тихо сидеть в общем зале и не шуметь. Там волчата сгрудились у очага, обложенного камнями по кругу. Над очагом в крыше красовалось широкое отверстие для выхода дыма. Лучшие места на толстых шкурах заняли старшие ученики, среди которых Чонин различил того самого парнишку, которого видел на представлении. И вокруг парнишки всё так же вился Чанёль. — Это До Кёнсу, — зашептал на ухо Тао. — Сын Патриарха. Если судить по поведению, то он рассчитывает стать преемником отца. Кто знает, но рядом с отцом он кажется крошечным, не находишь? Чонин отстранённо кивнул. Кёнсу и впрямь не тянул против отца, но он ещё мог подрасти. И он был значительно красивее отца, утончённее. Чонин смотрел на него и терялся, потому что не понимал. Испытывал нечто странное, но ни на что не похожее. До Кёнсу непонятным образом его смущал. — Это Пак Чанёль. Он не так просто вертится рядом. Болтают, что метит на место повыше. Может, толк и будет. Он самый способный среди учеников, через год у него день Определения. Вздорный он временами, но добродушный. — А Чондэ? — Ну что Чондэ... Нормальный вроде, только болтает много. Матриарх пришёл чуть позднее, уселся и принялся монотонно рассказывать старые легенды. Чонин послушал бы, но монотонный голос не позволял сосредоточиться на сути. На второй легенде Чонин окончательно стряхнул с себя речи о былом и вновь устремил взгляд в сторону Кёнсу и крутившихся рядом старших волчат. Кёнсу выглядел на возраст Чонина, и Тао подтвердил, что Кёнсу тоже зимний щенок. Тем не менее, ребята постарше чуть ли не в рот Кёнсу заглядывали. Кёнсу же больше помалкивал и казался скучающим, однако аура властности вокруг него растекалась вполне ощутимая. Чонин этого не улавливал, но видел, как вели себя волчата. Матриарх покончил с легендой и велел всем идти на перекус перед другими занятиями. Чонин и Тао выходили не первыми, но и не последними, однако Чонин запнулся о чью-то ногу, подставленную явно не просто так. Равновесие сохранить смог не без труда — под отчётливые смешки. Сжав зубы, выпрямился, оглядываться не стал — кто ж признался бы в том, что подставил ногу? Твёрдым шагом Чонин продолжил путь по слегка подтаявшему снегу. Поступь Тао за спиной различал только на слух. — Нехорошо... — тихо пробормотал Тао чуть позднее. — Эдак они тебя скоро в гордыне обвинят. Как бы хуже не стало. — А что ещё делать? Падать и вопить? Не дождутся. — Чонин до боли стиснул кулаки. Было обидно. Только в обычных школах такое, как правило, работало хорошо: если задевают, делать вид, будто ничего не случилось. Когда люди не получают нужного им внимания, желание стараться и прикладывать усилия без отклика пропадает. Примерно на это Чонин и рассчитывал. Какое-то время перетерпеть, чтобы после о нём попросту забыли. Радовало уже то, что ему не пытались что-нибудь в еду подсунуть, но тут и Тао успокоил. Еда для Рода не шутки. К еде относились с почтением, поэтому Чонин хотя бы в этом мог не опасаться подвоха. После волчат разделили на группы. Тао и Чонин предсказуемо угодили в четвёрку отстающих и отошли к мелочи. С ними в этот раз занимался один из старших защитников. Отвёл через реку на другой берег, построил перед лесом и принялся объяснять, что положено делать для обращения. Он называл это "надевать шкуру". Чонин внимательно слушал наставления по поводу карты запахов и звуков. Узнал, что у волков феноменальная память на запахи. Если унюхать, то уже не забыть. Наставник позднее велел им сосредоточиться и представить себя в шкуре, а затем обратиться. Сам же прохаживался вдоль ряда, наблюдал внимательно и выбирал то одного, то другого и заставлял обращаться. Из мелких волчат обратиться не получилось у четвёрки самых младших, остальные справились. Правда, "снять шкуру" не смог ни один из них. Каждому из них наставник совал под нос склянку с тёмной жижей внутри. Чонин предположил, что это была та самая дрянь, которой потчевал его Матриарх в первый день. Наставник взялся за отстающих. Тао и ещё один худосочный мальчуган потерпели неудачу. Приземистый крепыш рядом с Чонином обратился в обе стороны сам, и наставник довольно поцокал языком, затем перевёл требовательный взгляд на Чонина. Тут вот совет отца и пригодился. Чонин не сомневался в возможности обращения, не колебался ни единого мгновения — он несколько дней шлялся в волчьей шкуре, и это не было сном. Он помнил себя в шкуре, да и только что наблюдал, как обращались волчата. Вера — уже две трети дела. Стоило всего лишь вытянуть из памяти те ощущения, что он испытывал, будучи настоящим волчонком. Дальше... дальше он вспомнил стук чужого сердца и уютную ладонь на голове, между ушами. "Волчик". Как пальцами щёлкнуть. Неповторимое чувство. Чонин услышал одно лишь это слово в голове и уставился на лапы в тёмном меху. Придавило к земле стеной звуков и запахов, ощущавшихся даже во рту. И Чонин стрелой рванул в лес, сопровождаемый тонким громким воем, придавшим ускорение. Даже различил голос Тао и отчаянное "Чонин". Но это было неважно. Чонин вспомнил кое-что. И он точно не знал, сколько времени плёлся к Роду в полубессознательном состоянии, но всё равно проходил короткое расстояние за раз, так что... Сейчас же все лапы у него уверенно отталкивались от тверди, и он мчался очень быстро — до затапливающей разум эйфории. Настолько быстро, что защитники и охотники не могли догнать. Чонин чуял их и по запахам оценивал расстояние. Достаточно далеко. Чонин пробежал по тропе, нашёл знакомую развилку и остановился. Потянул воздух носом, наклонил голову к земле и снова попытался. Есть! Поймал тонкую нить из запаха собственной крови. Тончайшую нить, потому что след истёрся. Ещё дня два — исчезнет совсем. Ухватив нить вязко, Чонин со всех лап кинулся по собственному следу. Стремительно стелился по воздуху, ничуть не волнуясь из-за отпечатков собственных лап на ажурном снежном покрывале. Даже игриво кувыркался по снегу время от времени от неудержимой радости. Чувствовал себя странно лёгким — до желания взбежать прямо в небо и нестись по облакам. Может, Чонин и обращался пока волчонком, а не волком, но всё равно бежал быстрее всех в Роду. Он и человеком бежал достаточно быстро, чтобы волкам не удалось его легко нагнать. Предположения Чонина не обманули — он добрался до места, когда солнце опустилось за горизонт, а с неба медленно посыпались крупные снежинки. Настороженно замер на обочине и принялся обнюхивать всё. Помучился с полчаса, но нашёл грязную бежевую куртку с медными пуговицами, хранившую едва уловимый свежий запах. Тот самый. Чонин покрутился возле куртки, осторожно ухватил ткань зубами и поволок вниз по насыпи. Оттащил к кустам, оставил на серой траве, побегал от дерева к дереву, нашёл удобное место и заработал лапами, разрывая холодную землю. В получившуюся ямку отволок куртку, постарался сложить — как мог, носом и лапами — ещё раз тщательно обнюхал, вдыхая запахи собственной крови, чистой кожи и зелёных яблок, сбрызнутых сверху полынью, затем старательно зарыл. Дурацкая идея, но он не мог оставить куртку валяться на дороге. Хотелось утаить, и бороться с этим желанием не получалось. Как навязчивая идея, от которой не спрятаться — только с ума сойти. Выбравшись вновь на дорогу, Чонин стоял и принюхивался, но запаха тут уже не осталось. Он помнил направление, в котором уезжал грузовичок, но человеческие дороги редко бывали прямыми, как стрела. И в этом всё равно не оставалось и капли смысла. Чонин не знал этих людей, никогда прежде их не встречал и вряд ли встретил бы когда-нибудь ещё. Просто... Глупость, конечно. Но голос того мальчика... Сэхун. Его называли Сэхун. Этот Сэхун звучал искренне, уютно и... Волк в Чонине хотел, чтобы его погладили, а потом ткнуться лбом в ладошку и вот так побыть немножко. Хоть чуточку. Непреодолимо хотел. Хотел услышать те же нотки нужности. Чтобы вот так — из леса, никто и никак, пёс знает что, беспомощное и умирающее, а тут кому-то оно нужно, кто-то ради него и живёт. Просто так. До стука сердца в груди, уютных ладоней, тёплой куртки и обеспокоенного голоса. И чтобы вот так — рукой вслед, тянущейся из окна, затихающим вдали зовом... Нужен просто так. Любой. Чонин почти завыл, но вовремя опомнился, мотнул головой и переступил лапами по пустынной холодной дороге. В южной стороне на дорогу высыпали волки. Даже на таком расстоянии Чонин почуял — чужие. Род, но другой. Многоголосый вой понял без труда. Его искали и нашли, о чём вежливо сообщали его Роду. Тао верно сказал. Любой волк отправил бы Чонина пинком обратно, если б Чонин попытался сбежать. Ну и ладно. Чонин резво развернулся и кинулся обратно. Следы мог и не искать — направление он запомнил и знал, куда бежать, чтобы вернуться. Устал после недавнего забега, но не особо ощутимо. Ему вообще нравилось бежать. Просто так. И он спокойно бежал обратно. Бежал бездумно — так усталость почти не напоминала о себе. На границе почуял охотников, ловко разминулся с ними и побежал уже по земле Рода. Нёсся вдоль речного берега — аккурат до того самого места, на которое прибыл в первый раз. Потому что там торчали Патриарх и Советник. Оттолкнувшись лапами, Чонин прыгнул на плоский валун. Приземлился на ноги вместе с "Волчик" в голове — тихим детским голосом. Правда, одежда куда-то подевалась. Наверное, осталась где-то у леса, когда он "надел шкуру". Только после обращения Чонин определённо не мёрз. Кожа сама по себе пылала жаром. — Явился, — мрачно подытожил Патриарх. — Захотелось побегать, — вскинув подбородок, высказался Чонин. — И убедиться, что никто меня не может догнать. — Ладно. Убедился? За попытку побега полагается наказание. И в ближайшее время побегать тебе не... — Я вернулся. Убегать не собираюсь, — торопливо уточнил Чонин. Сидеть на привязи или под замком ему совершенно не улыбалось. — Уверен? — подал голос Советник. — Дашь слово? Чонин стиснул зубы, перевёл взгляд на Патриарха и неохотно выплюнул: — Обещаю. — Чудно. Но волчатам запрещено выходить за границы земли Рода. Более того, запрещено покидать селение без взрослых, — тонко улыбнулся Советник. Чонин промолчал, потому что тут крыть ему было нечем. А ещё кожа и разгорячённое тело медленно остывали, и холод начинал покусывать. — Займись этим, — негромко велел Патриарх Советнику. — Только не жалей паршивца. Ему чуть осталось до ученичества. Сдюжит. — Идём, — коротко и уже знакомо сказал Советник. Чонин невольно оглянулся на лес. Стоило бы поискать одежду, но Советник тут же одёрнул его: — Идём сейчас. Как есть. Пришлось топать следом к мосту через реку. Советник вёл его через всё селение, и позднее Чонин понял, что намеренно. Нагого и замёрзшего. Чтобы все видели. Темнота не спасала, потому что у домов и на открытых пространствах горели костерки. Чонин старался не замечать чужие взгляды и едва заметно стряхивал с себя чужое презрение. Может, так и лучше. Накажут — и ладно. Вряд ли накажут как-то... Чонин сомневался, что его стали бы бить. При отношении Рода к волчатам — точно нет. Поэтому он терялся в догадках. Решил, что Советник просто проведёт его пару раз по селению, чтобы он почувствовал себя униженным, но ошибся. Советник продолжил путь вдоль реки — вниз по течению. Шёл до самого домика, явно построенного человеком. Домик прятался за внушительной оградой и высокими воротами, что оказались распахнутыми. Во дворе кузнец Мун начинал новую поленницу. Как раз положил последние дровишки, поправил и выпрямился. Советник приветливо кивнул кузнецу и осмотрел топор, небрежно вбитый в широкий сруб. В паре метров от них на земле высилась куча подготовленного дерева — на треть двора. Осталось нарубить и уложить в поленницу. Кузнец тем временем окинул замерзшего Чонина быстрым взглядом и плотно сжал губы. — Чем обязан, господин Ри? — Да так. Этот вот побегать решил. Где попало. Силу девать некуда. А у тебя тут работы полно. — Советник повернулся к Чонину и указал на кучу. — Пока не закончишь, в селении чтоб никто тебя не видел. Мне всё равно, сколько у тебя уйдёт дней на это. Всё поколешь и всё сложишь. Ровно и красиво. Мун, вода и краюха хлеба утром и вечером. И не вздумай его звать погреться. Как пришёл, так и уйдёт. Начинай, волчонок. Круто развернувшись, Советник зашагал к распахнутым воротам. Чонин неловко переступил с ноги на ногу, подошёл к топору и коснулся отполированного временем и работой дерева. — Хоть знаешь, как топор держать, мальчик? — прогудел кузнец. — Да, господин Мун. — Чонин выдернул топор и взвесил в руке. Почти такой же, как отцовский. — Дядюшка Мун, тогда уж, — добродушно фыркнул кузнец и слабо улыбнулся. — Ну сейчас начнётся... На крыльцо выскочила Ора, жена кузнеца, вытерла руки о фартук и мячиком скатилась по ступеням. Прижав ладони к щекам, покачала головой, разглядывая смутившегося Чонина. Всё-таки торчать без намёка на одежду в присутствии женщины было последним, о чём Чонин мечтал прямо сейчас. — Господи, как можно ребёнка... голого... и босиком! Иди сюда! Не слушая никого, Ора поволокла упиравшегося Чонина к дому, затащила в каморку, протопленную слабее прочих, и сунула в руки мужнину рубашку. Пришлось надевать. Рубашка доходила Чонину до колен и сползала с плеч. Ора находчиво подвязала поясом, чтобы ткань держалась и не съезжала, сунула после в руки глиняную чашку с горячим травяным настоем, здоровый кусок мягкого свежего каравая и велела сесть на лавку. — Да плевать мне, что он там сказал, — отмахнулась она от объяснений Муна. — По остальным-то видно, что уже привыкшие, а у этого вон зуб на зуб не попадает. Заболеет ещё. Да и кто так с детьми обращается? Они же маленькие, их любить надо. Ну что смотришь, волчонок? Глазищи-то какие жгучие... Ещё хочешь? Удержаться было никак, так что Чонин кивнул и получил ещё кусок каравая. Хлеб оказался нежным и очень вкусным, а от Муна и его жены пахло привычной жизнью. Потом Мун показал ему, как планировал устроить поленницу под закрытым к зиме навесом, разрешил взять топор и кивнул на плотно прикрытую дверь хлева. — Там можешь поспать, как устанешь. Там тепло. Правда, пахнет курами и прочей живностью, но тепло, и сена много. Ри велел не отогревать тебя в доме, но про это вот ничего не сказал. А работы тут дня на три. Не можешь же ты всё время на ногах торчать. Отдыхать тоже надо. Кузнец запер ворота, подкинул веток в костерок и ушёл в дом. Выглянула Ора и попыталась уговорить Чонина поспать в доме, а за дрова браться утром. Он упрямо помотал головой и придержал рукой полено. Привычно ударил топором, расколов на две почти равные части, потом ещё на две каждую и сбросил дровишки к правой ноге. Левой рукой прихватил новое полешко, правой сжал топор и снова ударил, ловко перевернул застрявший топор вместе с поленом и ударил обухом о твёрдую поверхность. Дерево от удара треснуло, расходясь по волокнам и разваливаясь на две части. Через полчаса Чонин выпутал руки из рукавов рубашки и завязал их узлом на бёдрах. По груди и спине струился пот. Он уже не чувствовал холода, разве только ступни мёрзли. И одуряюще пахло солнцем и древесиной. К утру по правую руку от Чонина выросла гора дровишек, тянувшаяся до самой поленницы. Складывать Чонин их не стал. Решил поспать немного. Только удобно улёгся в мягком сене, как в хлев заглянула Ора, всучила краюху каравая да чашку с молоком. Самым настоящим. Видимо, корову они держали в пристройке за домом. Чонин лопал всё так, что только за ушами трещало. Слизнул ароматные крошки с ладони, допил молоко и свернулся после в сене клубком, закрыл глаза — и сразу в сон провалился. Ему снилось, что он спал в чужой кровати рядом с мальчиком, у которого шея была обмотана тёплым шарфом. Мальчик иногда осторожно кашлял, и Чонин тыкался носом ему в плечо, подбирался ближе и пытался согреть горячим меховым боком. Он не видел толком лица мальчика и не помнил его, но помнил запах и узнавал голос. "Волчик..."