Тропа в небо

Глава 9

♬ Стары Ольса — Руевiт remix ♬ Зимой Чанёль определился альфой, а Чондэ — омегой. Чондэ больше не смотрел на Чонина свысока — в росте Чонин его перегнал. Они с Тао оба вытянулись в шесть футов — достаточно, чтобы часть волчат перестала донимать их, опасаясь получить на орехи. Да и дрались "без шкуры" они точно лучше прочих, хотя постоянно огребали за драки и ходили порой с пылающими ушами, оттасканные за эти самые уши Матриархом. Многие волчата откровенно считали их двоих неправильными, потому что гнева Матриарха боялись все. Чонину и Тао же — как об стенку горох. Знали, что накажут, но их никогда угроза наказанием не останавливала. Чонин был достаточно умным и сообразительным, чтобы наблюдать и делать выводы. Он прекрасно понимал, что законы Рода ограждали волчат от любой опасности, включая наказания. Наказания оставались наказаниями, но их характер исключал физическое насилие по отношению к волчатам. Волчат не били никогда. Поэтому Чонин плевать хотел на наказания — его всё равно наказывали даже за ерунду, которая могла сойти другим с рук. Так какая разница? Наказанием больше, наказанием меньше... К тому же, наказания от Советника так или иначе, но шли ему на пользу. Эти наказания заставляли голову Чонина работать на полную мощность и находить в себе нечто новое. Если уж его лишили школы и того, чего он хотел сам для себя, то хотя бы эти наказания не позволяли ему остановиться и забыть, не позволяли сдаться. В случае Тао Чонин не знал, что думать. Матриарх подавлял Тао так же, как всех прочих. Тао боялся, стоял побитым псом, поджимая хвост, но ни разу не попытался избежать грядущей кары. Что бы Чонин ни предлагал, Тао соглашался, даже зная, что оба потом будут наказаны — если попадутся. — Но ты же боишься. — Боюсь. Это нормально. Он же не зря Матриарх. И что? — Тогда почему? — Отстань, а? Так что ты там придумал? Тао совладал с ложным запахом и научился им управлять. Когда хотел нагадить или отомстить, давал Чонину условный знак. Чонин незаметно вставлял в нос два свёрнутых кусочка ткани, и Тао начинал представление. Запах скошенной травы получался лучше всего. Иногда Тао пытался экспериментировать, но результаты выходили не очень. Проще было при желании сделать запах очень мощным и густым, чтобы всем вокруг становилось дурно. Люди, наверное, реагировали бы проще, но у волков обоняние отличалось куда большей чувствительностью, поэтому запах превращался для них в невыносимую вонь. Определившиеся волчата больше волчатами не считались. Теперь это были молодые волки. Чанёль из-за этого грустил, потому что не мог больше крутиться рядом с Кёнсу без веской причины. Тао полагал, что тут не всё чисто, и у Чанёля виды на Кёнсу. Это несколько сбивало с толка, потому что парой Кёнсу оставался Чонин, ну и если бы Кёнсу определился альфой, то все планы Чанёля порушились бы. А в планах у Чанёля наверняка было место Патриарха Рода, и с помощью Кёнсу Чанёль мог заполучить это место самым лёгким путём. — Либо Чанёль надеется, что Кёнсу определится омегой, и ты пошлёшь его к псам, либо я чего-то не понимаю, — подытожил Тао. — Это неважно. До дня Определения, — пожал плечами Чонин. А весной часть волчат взяли на ярмарку в ближайшем городке. Взяли только достигших статуса учеников и повели под присмотром старших. Они бежали по талому снегу и дурачились под строгими взглядами охотников. Чонин не очень-то понимал, какой вообще в этом смысл, если в Роду большинство вещей мастерили сами волки, а с металлом работал их кузнец. Машины и прочие механизмы, работавшие на пару, волки не очень-то и жаловали, так что они точно были без надобности. Тем не менее, волки прибыли к городку, на окраине леса "сняли шкуры" и степенно двинулись к пустоши, застроенной лёгкими деревянными прилавками и навесами. Чонин ощутимо отвык от города. Он впервые заметил, что воздух в городе неуловимо отличается от лесного. Запахи угля, дерева, масла и металла ощущались неожиданно остро и поначалу даже неприятно. Потом выяснилось, что у волков водились-таки деньги, потому что один из охотников купил волчатам кулёк мелких леденцов. Чонин и Тао в этом случае почувствовали себя бывалыми — уж они знали, что делать с угощением, пока прочие волчата опасливо разглядывали леденцы и пытались понять, что это за диво такое. Прокативший по рельсам мимо пустоши грузовой вагончик здорово волчат перепугал, а Чонин и Тао повалились на каменную скамью, умирая от смеха. И когда через полчаса подкатил другой вагончик, они догнали его, зацепились за перила и прокатились немного на уступке под восторженными взглядами волчат. После, правда, огребли подзатыльники от Чанёля — "нечего мелких учить плохому, глупые волчишки". Патриарх в это время ходил к торговцу, чтобы обменять шкурки на деньги. Полученные деньги потратили на семена, зёрна, нитки и кое-какие лекарства, а вечером отправились обратно. Волчата на бегу искрили новыми впечатлениями, а вот Чонин и Тао бежали молча. Чонин не знал, что там себе вспоминал Тао, зато сам вспомнил о доме, и что учился бы уже в старшей школе у наставника Мина. Наставник Мин обучал физике, которая требовалась для поступления в академию в Тончжи. При мысли, что он сейчас просто теряет драгоценное время, Чонину стало так тоскливо, что он едва не завыл от отчаяния. Ночью они с Тао привычно устроили военный совет, обсуждая зимнюю церемонию. День Определения оба тогда увидели впервые и решили обдумать всё, а после изложить соображения, потому что на церемонии никто и ничего им не объяснял. Сам день Определения на деле занимал три дня. Волки собрали самых старших учеников, загнали в общую баню и заперли на день. Второй день старшие волчата провели уже в холодной бане. В полдень их выгнали и отвели к пещере Советника, заставили выстроиться в ряд. Все дружно топтались на снегу до позднего вечера, пока не соизволил выйти Советник с прозрачной чашей в руках. Чаша была большая и искрилась. Чонин приглядывался, но так и не понял, стекло это или хрусталь. Внутри плескалась какая-то дрянь, тёмная и густая. Всем волчатам, отобранным для церемонии, пришлось сделать по глотку из чаши, после чего зрителей прогнали в селение и запретили покидать его. Утром в селение волчата, что прошли Определение, возвращались двумя разными путями и непременно в шкурах. Молодыми волками. Взрослыми. Южной тропой прибывали омеги и садились у владений Матриарха. Северной тропой приходили альфы и усаживались у крыльца главного дома, где правил Патриарх. Матриарх первым выходил к волкам и приветствовал молодых омег. Каждый, к кому он подходил, обращался и принимал воду и кусок отварного мяса, после чего им дозволялось идти в тепло и отдыхать. Патриарх вышел, когда последний омега убрёл в дом. Альф он приветствовал почти так же, но вместо отварного мяса молодые волки получали кусочек вяленого и тоже шли отдыхать. Из Рода ушли два молодых альфы. Хотели уйти три омеги, но им не позволили. Чонин и Тао этого не видели и не знали, как омегам запретили, но наставник Ун объяснил, что в последних поколениях много альф, а омег не хватает. Он даже упомянул об общих омегах, но вдаваться в детали не стал. У Чонина назрел важный вопрос. — Они одногодки, конечно, но все родились в разное время. Почему же определились в один день? — Ответ очевиден — церемония вызывает изменения, — фыркнул Тао. — Или та дрянь в чаше? — предположил Чонин. — Мне кажется сомнительным, будто денёк в парилке и денёк в холоде способны определить, кто и кем станет. Это больше похоже на пост и очищение. Наверное, специально для того, чтобы зелье подействовало наверняка. Они оба пытались расспросить Чанёля и Чондэ, но те ничего не рассказывали о том, что с ними было в ту ночь. Да и другие молодые волки отказывались рассказывать. Дескать, запрещено. Сами узнаете в своё время. Так они пришли к выводу, что дело всё-таки в зелье. На следующий день Чонина приставили к младшим волчатам. Он не считал это обременительным и просто носился по молодой траве с детьми за мячиком из сена. Троица ребят потом сгрудилась вокруг мальчонки, утащившего из зала лист бумаги. Он старательно складывал бумажную птицу, чтобы запустить её с холма. Птица, разумеется, далеко не улетела, зато Чонин заметил, чем именно заняты волчата, и направился к ним, чтобы отругать за порчу бумаги, которую запрещалось выносить из учебных залов. Конечно, он забыл об этом тут же, едва понял, чем именно заняты волчата. Это давало Чонину надежду на что-нибудь. Многие волки относились к высоте с предубеждением и не рвались лезть на деревья или ещё куда, так что Чонин впервые видел волчат, занятых запуском воздушной игрушки. Первым делом он отобрал бумажную птицу, осмотрел и показал, как надо складывать её правильно. Волчата заинтересованно сопели, внимательно наблюдая за движениями Чонина. Он показал им сложенную птицу, подошёл к краю обрыва и медленно провёл кончиками пальцев по бумажным крыльям и хвосту. Некогда привычные слова казались неловкими и чужими, но Чонин их вспомнил, тихо нашептал и запустил птицу в полёт. Игрушка взмыла над обрывом и неспешно заскользила в воздушных потоках над речным полотном. Волчата немедленно кинулись вниз по склону, чтобы после бежать вдоль берега, восторженно тыча пальцами в сторону бумажной птицы, что летела и летела над волнами. Чонин последовал за ними, веселясь от души. Счастье закончилось быстро — их заметил Матриарх. Все получили по подзатыльнику, а Чонину досталось аж два: один — за недостойное поведение, а второй — за то, что не справился с заданием и плохо присматривал за волчатами. Но хуже было то, что Матриарх велел поймать бумажную птицу и отнести Советнику. Вечером Чонин с тоской разглядывал полог у входа в пещеру. Советник вышел к ночи и принялся выяснять, кто научил Чонина заклинать духов ветра. Чонин отпирался и говорил, что не понимает, о чём речь вообще. Вряд ли это убедило Советника, но переупрямить Чонина он не смог и, так ничего не добившись, отправил на болота на три дня, запретив спать, есть и обращаться. Пост этот считался самым паршивым, а из-за запрета Чонин даже обернуться не мог, чтобы спастись густой шерстью от комаров и мошек. Искусали его знатно. Оттарабанив на посту три дня, Чонин доплёлся до селения, вполз в домик, ничего не ответил на вопросы Тао и просто вырубился. А в начале лета случилось событие: защитник Кан вознамерился рожать. Подобное всякий раз становилось событием, но раньше Тао и Чонин вместе с младшими волчатами пережидали событие, а тут впервые оказались в центре суматохи. Почти всю весну омега провёл отдельно от Рода, волчата его и не видели толком. А потом средь ночи в селении поднялся шум, и патрульные дали общий сигнал воем. Во владениях Матриарха царило оживление. Всех младших волчат отправили в общий зал, как и полагалось, а ученикам наказали помогать Матриарху и защитникам. Чонина и Тао затолкали в ярко освещённую комнату, нагрузив вёдрами с тёплой водой. Чонин поставил вёдра у двери и вскинул голову. Увидел Матриарха со скальпелем в руке. Матриарх держался за металлическую ручку так, словно скальпель замыслил недоброе. А потом Чонин уставился на круглый обнажённый живот защитника Кана. Успел увидеть набухающую кровью полосу — и мир тут же пошатнулся и закачался перед глазами. Чонин привалился спиной к стене, медленно стёк по ней на пол и благополучно потерял сознание. Тао потом сказал — к лучшему. Потому что Чонин не слышал уже воплей Матриарха. — Слабак! Кто его вообще сюда пустил?! Уберите его отсюда! Старый омега, исполнявший роль повитухи, сухонько посмеялся. — Обычное дело для альфы. Тут они все слабаки. Эй, Вонючка, да брось ты его там, где свалился. Пёс с ним — пущай себе валяется. Главное, что под лапами дурнем не путается. Ты вроде покрепче будешь, иди сюда... Тао вознамерился после рассказать Чонину, что было дальше, но Чонин тут же ощутил предательскую слабость в ногах и вскинул руку. — Знать не хочу! — Но это же здорово! Представляешь, вот... — Замолчи! — Чонин с отчаянием прижал ладони к ушам. — Мне плохо станет. Госпожа Ора после кормила их ягодным пирогом и тихо возмущалась — где это видано, чтобы детям разрешали при родах присутствовать. — Но ведь интересно! — не соглашался Тао. — Заткнись! — зарычал Чонин, врезав Тао по ноге под столом. — Слушай, ты своих детей планируешь когда-нибудь? — Вот когда-нибудь я об этом подумаю. Наверное. До того самого мига даже напоминать не смей. Напоминать при Оре в самом деле не стоило. Чонин и Тао не лезли туда, куда не просили, но Тао как-то задался вопросом, почему это у Оры нет детишек. Ору побаивались не только защитники, но и охотники — она на их взгляд была вспыльчивой и крикливой, старались лишний раз её не упоминать, но порой защитники сплетничали всё-таки и с жалостью говорили, что Ора не способна подарить мужу ребёнка. Ещё и удивлялись, почему это Мун не поищет согласную на короткую связь женщину, чтобы после забрать ребёнка. Ну и у волков в голове не укладывалось, как женщина с таким изъяном позволяла себе отчитывать мужа при посторонних, ещё и на охотников орать. Ни один воспитанный защитник никогда не позволил бы себе такого — если уж отчитывать охотника, то так, чтоб никто не видел и не слышал. Оре списывали недостойное поведение на пёсью сущность, скрытно её жалели и о детях при ней старались не говорить. Чонину же просто становилось дурно от одного только воспоминания о родах. Не то чтобы он бесконечно жалел защитника, хотя тоже было. И вроде бы понимал, что иначе ребёнка не достали бы... Но стоило подумать, что у него когда-нибудь будет пара, может быть, омега — и вот так, скальпелем и больно, до крови. И защитить никак. И не помочь. И рвать в клочья некого и не за что. И всё. Сознание стремительно отчаливало под всеми парусами и даже на вёслах. Потому что орать и бить кого-нибудь бесполезно, и ничего не поделаешь, потому что надо, но своё под нож отдавать и позволять родной крови литься... Противоречие выглядело неразрешимым, поэтому Чонин нашёл наилучший выход — глухая отключка. Вырубился, очнулся — и всё как-то без него само собой образовалось, и защитник поделился на два — на себя и новорожденного волчонка. Чондэ потом рассказал, что многие альфы так и поступают, дескать, это вообще обычное явление — сплошь и рядом. Толку от альф всё равно никакого, а так хоть спокойно валяются в углу в отключке и не мешают, да и тихо. А то некоторые как-то держатся, под руки лезут, митусятся почём зря, орут ещё, всех вокруг выбешивают — хоть нарочно дубиной по голове прикладывай. — У меня отец так носился всё, вопил, не позволял разрез сделать, чуть ли не бросался на Матриарха с зубами при каждом стоне или крике. Не унимался никак, пока Матриарх по голове не приложил. Я сам видел, подглядывал тайком. Зато потом братика сразу и достали без суеты. Тихо и спокойно. Чонин долго не выдержал и сбежал от таких историй подальше. Бродил по берегу реки и едва удерживался от желания передёрнуть плечами, чтобы стряхнуть с себя чужие взгляды. Даже если бы он не знал, что за ним наблюдают, всё равно бы почуял. Он допустил промах — далеко не первый, поэтому за ним продолжали наблюдать. Это не менялось, сколько бы дней и месяцев ни прошло. Род следил за ним так, словно он в любой миг мог попытаться проглотить солнце. А после, перед праздником лета, приключилась мерзкая история. Волчатам дозволили собирать хворост для праздничных костров без присмотра старших в первом круге. Никто далеко не отходил, все держались на разрешённой территории, собирали ветки и сучья, а после относили вязанки к метным столбикам. Защитники стояли на постах за пределами селения, а охотники с Патриархом ушли на ловы — праздничный ужин просил свежей добычи. Сбор сухого дерева не требовал умственных усилий и разнообразием действий не отличался. Чонин с тоской поглядывал на деревья, но если бы полез на высоту, кто-нибудь непременно бы увидел. В законах о лазанье по деревьям ничего не говорилось, но волки не одобряли это занятие. И Чонин хорошо помнил грандиозную выволочку, которую ему устроили, когда он танцевал на высоте, балансируя на ветках. — Ты волк или белка? — гремел тогда Матриарх. — А если б свалился и головой хряпнулся, дурной волчишка? Чонину так и хотелось брякнуть, что он не матёрый Матриарх, а лёгкий и шустрый, и танцевать умеет. Насилу в последний миг смолчал, прикусив язык. — Пичуга, не надорвись там! — крикнули со склона, когда Чонин подтащил к столбику внушительную вязанку. Волчата вокруг Кёнсу задорно смеялись, обзывали пичугой и жаворонком, а после дружно освистали Чонина, когда он подобрал скреплённые верёвками ручки и побрёл вновь собирать хворост. Тао не хватало — он устроил бы им вонючую атаку. Чонин без спешки собрал новую вязанку и понёс её опять к столбику. На подходе к месту вскинул голову и увидел впереди на тропе Кёнсу. Тот волок здоровенную кучу абы как сложенных коряг и веток. На повороте зацепился за старый пенёк, и изношенная верёвка лопнула. Кёнсу от неожиданного рывка пошатнулся, неуклюже плюхнулся задницей на тропу и рассыпал хворост. Чонин не собирался ничего делать, вообще ничего. Он просто увидел всё это, ничего и подумать не успел, а потом неведомым образом оказался рядом, чтобы протянуть Кёнсу руку и помочь встать. Без единой мысли в голове. Ноги просто сами принесли. Кёнсу смерил его ладонь презрительным взглядом и сердито оттолкнул с одной из своих недовольно-разъярённых гримас. Как раз в тот самый миг, когда на тропу принесло прихлебателей Кёнсу. Пёс его знает, что они подумали, главное, что после Чонин танцевал и уворачивался, раздавая удары во все стороны, слизывал кровь с губы, катился по траве, упрямо поднимался и кидался в драку опять. Лица неясными пятнами мелькали перед глазами, со всех сторон только и слышно было тяжёлое дыхание, сопение и низкое ворчание. Последним, что запомнил Чонин, была чужая нога, в которую он вцепился руками и зубами — намертво. И тающий в ушах вой — пока молодой, слабый и хрупкий, вой Чондэ. Глаза Чонин открыл в пещере Советника. Вместо приветствий и вопросов с ответами пришлось ощупывать языком шатающийся зуб, а через пару минут от зуба и памяти не осталось, зато рот наполнился кровью. На рёбрах холодила кожу неприятно мокрая тряпка, на левой руке два пальца назойливо ныли, саднили разбитые в кровь колени, а голова загадочно гудела. Советник без особых нежностей вправил ему пальцы, перевязал плечо и обмазал колени густой солёной дрянью, потом заставил встать. Держать спину прямо было адски больно, но возможно. Ну и пришлось плестись в селение. Прямиком в главный дом. Там уже у возвышения выстроились побитые волчата и Кёнсу. Кого-то не хватало. Советник поставил Чонина рядышком с Кёнсу и занял своё кресло. Волчата тут же опустили головы и "поджали хвосты". Чонин вскинул подбородок, стиснул зубы от боли и посмотрел прямо на Патриарха. Вины он не чувствовал. Вообще. Как ни крути, Чонин драку не начинал, он всего лишь пытался помочь Кёнсу. Патриарх неспешно поднялся, спустился с возвышения и прошёлся несколько раз вдоль ряда провинившихся волчат. Чонин привычно насторожился в ожидании подзатыльника, но его ожидания оказались обмануты. Патриарх влепил увесистую затрещину Кёнсу, потом перешёл к следующему, дальше, а вот под самый конец остановился напротив Чонина. Чонин выпрямился ещё сильнее и приподнял подбородок повыше, чтоб Патриарху удобнее было ударить. При ссадинах на лице и разбитых губах Чонина новая затрещина погоды не делала. Он мрачно смотрел в лицо Патриарху и ждал, но всё-таки не дождался. — Ещё хоть раз случится нечто подобное, вы у меня все под присмотром даже на горшок ходить будете. Чонин невольно повёл бровью — как будто он до этого ходил куда-то без присмотра. — Вы мне вот такое против чужих устраивайте! — загремел внезапно Патриарх. — Позорище! Не волки, а псы трусливые! Очертя голову на своего кидаться! Ещё и в деле не разобравшись! Да ещё и на истинного, который не способен обидеть своего! Гадёныши! Глаза б мои на вас не смотрели! А ты что уставился? Тебя тоже касается! Чонин молча продолжал смотреть на бушующего Патриарха. И думал он при этом, что Патриарх совсем не молод уже, с исчерченным морщинами лицом. И в самом деле очень зол. Близко к сердцу принял случившееся и разочаровался. Чонин не сразу, но с удивлением осознал, что испытывает нечто, похожее на жалость.