Тропа в небо

Глава 13

♬ Стары Ольса – Войцэх ♬ Ожидания и подсчёты ничего не значили. Неважно, кто и сколько готовился к этому дню, всё в любом случае получилось внезапно. А после время застыло на месте. Чонин прикрыл глаза и ещё раз попытался уснуть. Спиной чувствовал грудь Тао и размеренное дыхание. Тао крепче обхватил его руками и привалился к стене. Они ютились в тёмном углу — подальше от прочих волчат, запертых вместе с ними. Где-то в противоположной стороне тихо переговаривались Кёнсу и его свита. Волчата старались сидеть поближе друг к другу, чтобы греться естественным теплом — воздух в бане давно остыл, а использовать волчьи способности им запретили. — Ещё немного — и всё закончится, — шепнул Тао. — Сразу во всём разберёмся. Знаешь... спросить хотел. — О чём? — Чонин чуть повёл плечами, удобнее устраиваясь в кольце рук Тао. Тао был тёплым и мягкоупругим, и достаточно большим, чтобы без труда выдержать на себе тяжесть тела Чонина. Ну и прямо сейчас Тао ничем не вонял намеренно. А мог. При желании. Тао наловчился помимо запаха скошенной травы подделывать ещё два: яблочный и то, что иначе как мерзкой вонью не называлось. Вонью Тао разгонял всех, когда пугался или злился, запахом травы дразнил и раздражал, а яблочный запах он припасал для Чонина. — Почему яблоко? — как-то поинтересовался заинтригованный Чонин. — Ты от него слегка дуреешь, — пожал плечами Тао. — Тебе нравится, а мне нетрудно. Прямо сейчас Тао вообще ничем не пах. Как всегда — в обычном его состоянии. Запах у него так и не появился — свой. Тао отчаянно надеялся, что уж после дня Определения запах появится непременно, но Чонин в глубине души в этом сомневался. Всё-таки нормальной реакцией для Тао было повторять запахи тех, кто оказывался с ним рядом. Хамелеон. А Советник Ри говорил, что у хамелеонов не бывает собственных запахов. Они ничем не пахнут. Мерзко и противоественно, но случается. Исключение в виде дурно пахнущего Тао сбивало Советника с толка. Чонин понимал, почему волки не любили хамелеонов: это ненормально, когда живое существо пропадает с карты запахов, словно его нет вовсе. А Тао пропадал. Сливался с кем-то другим, ничем не пах вовсе или же вонял. С помощью осторожных вопросов они уяснили, что если хамелеоны на памяти волков и умели пользоваться ненастоящими запахами, как Тао, то об этом не рассказывали. Тао точно умел создавать себе прикрытие, хотя яблочный запах прятал. Вроде ничего, но Тао не мог не переключаться на запах альфы, стоящего рядом. Если он оказывался рядом со взрослым альфой, то неизменно начинал пахнуть так же. Только если был напуган, вонял. Вот рядом с омегами или волчатами он мог сколько угодно притворяться. И рядом с Советником Ри — тоже, хотя Советник был именно альфой. — Он другой, — помучившись, попытался объяснить Тао. — Когда он меня ругает или наказывает, я тоже его запах подделываю. А когда он... обычный, то я его будто и не чую. Чонин припомнил, что Советник Ри любил подкрадываться так, что его и Патриарх не чуял. Быть может, Советник лучше прочих альф владел своими настроениями и умел воздействовать на окружающих мягче. Стоило Патриарху подойти к Тао, и Тао непроизвольно поджимал хвост, чтобы тут же изменить запах. Матриарх отличался не меньшей властностью, но при Матриархе поджавший хвост Тао нестерпимо вонял — боялся. Близость отстранённого Советника на Тао никак не действовала, и Тао хвост не поджимал, расточая вокруг умеренный травяной запах. Загадка. Хотя Тао всё устраивало. Он никогда и никому не рассказывал, что вонь и запах травы ненастоящие. Догадаться было сложно, поскольку запахи намертво привязались к настроению Тао. Если он пугался или злился, то вонь становилась невыносимой. Тао сам честно признавался, что даже не задумывается об этом и почти не управляет — само собой выходит. И когда он спал, запах травы едва ощущался, но всё равно присутствовал, то есть, Тао даже во сне умудрялся как-то это контролировать. Прямо сейчас Тао ничего не контролировал и ничем не пах — другим волчатам дела до них не было. Тао крепче обнял Чонина за пояс, помедлил, но всё-таки тихо спросил: — Ты же не прогонишь, если я попрошусь уйти с тобой? — Если. Мы ведь не знаем, кем станем. Быть может, это мне придётся проситься к тебе, чтобы уйти. — Вряд ли. — Тао вздохнул. — Я уже больше года уверен, что определюсь омегой. Хамелеоны не бывают альфами. Советник Ри так мне и сказал. Ну и я здоровый и крепкий. Старик Лин мне много раз говорил, что у меня роды будут лёгкими и быстрыми. Да и с малышами я управляюсь лучше всех. Чонин промолчал. Сомневаться в предположениях Тао он не собирался — тот и впрямь был крупнее и приятнее. Отличный защитник получился бы, если не считать, что хамелеон, которых волки не любили. Чонин порой даже завидовал Тао. Будь он тоже хамелеоном, с ним не приключилась бы история с истинностью, а так... — На твоём месте я бы не волновался, — фыркнул ему на ухо Тао. — Тебе прямая дорога в альфы, поэтому я хочу сразу прояснить этот вопрос. Если ты не хочешь забирать меня с собой, так и скажи. — Перестань, я непременно заберу тебя. Если у меня будет такая возможность. Но я не так уверен, как ты. Чонин умолчал о намёках Кёнсу и поддразниваниях его свиты накануне. Не знал наверняка, уверены ли они сами в своих словах, но вели они себя и впрямь так, будто Чонин непременно определится омегой. Дескать, такой слабый волчонок в любом случае бестолковый, но уж альфой-то ему точно не быть — с голоду помрёт. Омегой хоть за счёт Рода протянет подольше. — Это ты перестань! — заворчал Тао. — Ты же стрелой носишься. Ни один волк из Рода не угонится. Даже взрослый и самый лучший из охотников. И ты никогда глаза не опускаешь. Нормально для омеги? А вот ни пса подобного. — Их послушать, так... — А ты не слушай! — Тао сердито тряхнул Чонина и снова обхватил руками за пояс. — Вообще не слушай. Какое вообще их собачье дело? Или думаешь, они всё на свете знают? — Они в Роду живут и столько волчат повидали, что... — Перестань сейчас же. Много они о тебе знают? То-то же. Ты тощий и костлявый, но егоза и быстрее всех. Ещё и твёрдый, как гвоздь. На посту тебя оставь — потом не разгребёшь неприятности, потому что ты с поста слиняешь и окажешься пёс знает где. Или спишь себе на солнышке, потому что тебе скучно. Защитники так себя не ведут. — Тао выразительно постучал костяшками по боку Чонина — до деревянного звука. — Вот. И им выгодно врать тебе в глаза. Так что собирай манатки. Завтра почешем к тебе домой. Хотелось бы верить. И Чонин не стал напоминать, что с уходом могут возникнуть сложности. Если Род не пожелает его отпустить. Пригревшись, Чонин всё-таки задремал, а проснулся, когда дверь отпер Матриарх и глухо велел всем следовать за ним. Вели их знакомой тропой по снежному ковру к пещере Советника. Ветер после полудня будто обезумел и жестоко хлестал сильными порывами, грозя распороть колючими снежинками онемевшую кожу. Чонин и Тао плелись в самом хвосте — прочие волчата-одногодки сторонились их. На Тао привычно шипели "Вонючка". На Чонина просто молча и неприветливо зыркали. Покусанный некогда волчонок щеголял шрамами от зубов Чонина, но после той драки Чонину никогда не напоминали о смертниках. И никогда с ним не связывались. Патриарх и Советник тоже на эту тему больше не говорили, но Чонин мог поклясться, что все тот случай запомнили. Отчасти и поэтому с ним не дружили. Потому что смертники тоже причислялись к мерзкому и противоестественному, как и хамелеоны. Да уж, парочка из них с Тао вышла что надо. Смертник и хамелеон. На месте Патриарха Чонин их двоих непременно отправил бы куда подальше после Определения. Но Чонин был на своём месте и беспокоился, потому что отец не стал бы зря предупреждать. И потому что Кёнсу ещё. Истинная пара. Если Чонин определится альфой... что будет тогда? Чонин уже не знал, чего желать. Стань он омегой, его бы отпустили — даже при нехватке омег, потому что он бы не выносил волчонка. Так было бы выгоднее всем. Но если омегой будет Кёнсу, Патриарх не позволит уйти, скорее всего, попытается... подчинить? Это закономерно. Вряд ли Патриарх пожелает, чтобы его сын стал ничейным омегой. Единственный сын. У пещеры их поставили в ряд и велели ждать. Погода портилась на глазах, будто по заказу. Стемнело быстро, небо набухло тучами и стало низким-низким, заслонив все звёзды и Луну. Ветер выл в голос, швыряя колючий снег в лицо щедрыми пригоршнями. Патриарх рыкнул на одного из волчат, что попытался разогнать кровь в жилах и согреться волчьим теплом. — Терпите, сосунки! Это испытание. Если не хотите пробовать через год, то терпите. Они и терпели. Чонин старался не ёжиться и держать плечи гордо расправленными. Вряд ли что-то путное выходило, потому что в ряду все волчата выглядели жалкими. Даже Кёнсу, которого поставили по правую руку от Чонина. Кёнсу сжимался всем телом от холода, подрагивал от резких порывов ветра, но на Чонина упрямо не смотрел. Советник Ри высунулся из пещеры, когда волчата основательно промёрзли. Окинул взглядом сразу всех и снова скрылся за пологом. Все ждали, что Советник выйдет с чашей, но вопреки ожиданиям Советник появился вновь с двумя деревянными кубками в руках. Стремительно подошёл к Чонину и Кёнсу и протянул кубки им. Оба непонимающе смотрели на мутную жидкость, над которой поднимался прозрачный пар. — Вы истинные, — негромко пояснил Советник. — Сегодня сущность каждого из вас проснётся, и противостоять инстинктам вы не сможете. Обычно такой период безопасен, ещё есть шанс не встретиться до рассвета, но всякое бывает. Думаю, вы оба ещё не планировали волчат. Это страховка. Пейте. Оба. Чонин не знал, как в эту минуту выглядел Кёнсу — посмотреть на него было бы слабостью. Но Чонин едва превозмог сам себя, чтобы удержать лицо невозмутимым и неподвижным. Как бы там ни было, Советник принёс одинаковое средство обоим, а не одному. Это немного утешало. По крайней мере, делило весь ком сумбурных эмоций на двоих поровну. Участь омеги Чонина не пугала. Пугали слова Советника и вероятность близости, которой Чонин не хотел. Он не хотел этого даже в шкуре альфы. Может, они и были истинными с Кёнсу, но в Кёнсу Чонин не чувствовал необходимого ему стержня и необходимой цели. Чонин хотел летать, а Кёнсу вряд ли вообще знал слово "дирижабль". Кто бы их ни соединил узами истинности, он крупно просчитался. Быть может, со временем Чонин и смирился бы с таким выбором, если бы стал альфой. Но если он станет омегой... Кёнсу не тот. Просто не для него. И никогда тем самым не будет. Может, они могли бы стать друзьями или больше, будь у них больше общего, но, судя по всему, цели их обоих находились в противоположных сторонах вселенной, и ни один не желал отказываться от цели собственной в пользу чужой. Чонин невольно подумал обо всём, что ему говорили. Ему поплохело окончательно, поскольку все поголовно считали, что в шкуре омеги его убьёт первая же беременность. Только поэтому он нашёл в себе силы взять кубок твёрдой рукой и проглотить горечь до дна. Он обещал отцу, что вернётся. Любым. А если дал слово, то надо его держать. Кёнсу помедлил, но тоже взял кубок и выпил без спешки. Советник и Патриарх обменялись короткими взглядами, после чего Советник вновь исчез за пологом, чтобы вернуться уже с большой чашей. Чонин знал, что из этой чаши каждому волчонку положено сделать по глотку. И как только глоток сделает последний, все прочие волки и младшие волчата уйдут. Уйдут в селение, чтобы не покидать его до возвращения всех определившихся молодых волков. Чонин принял чашу от соседа и крепко сжал пальцами прозрачные бока. Всё-таки хрусталь с вкраплениями кварца. Он старался не дышать, когда касался губами края. Сделал глоток, не ощутив вкуса, и передал чашу Кёнсу. Чаша прошла по ряду и вернулась к Советнику. После Советник исчез за пологом, а Патриарх увёл Род в селение по той самой тропе, по которой раньше привели волчат. Сами волчата всё так же топтались у пещеры Советника и ждали. Им не говорили, что будет дальше, и в прошлые годы не позволяли остаться, чтобы посмотреть. Чонин покосился направо, потом — налево, а в итоге уставился на низкое небо. Ветер по-прежнему свирепствовал, но холод теперь казался не таким уж убийственным. Быть может, из-за зелья, что свернулось в желудке тёплым комом. Сумрачно-серые тучи над головой кто-то словно перемешал ложкой. Те, что темнее, ползли над самыми вершинами деревьев, и сквозь рваные просветы в них иногда проглядывали далёкие звёзды. Чонин зачарованно смотрел вверх и не мог отвести глаза. Взгляд сам по себе намертво примёрз к небу. Чонин продолжал смотреть в небо, даже когда спину обожгло снежным холодом. Реальность незаметно ускользала, сосредотачиваясь лишь на взгляде и небе. Всё остальное плыло и качалось, напоминая бег по топкой трясине в конце сентября. Поставь лапу не туда или на миг задержи дольше — увязнешь, а потом неумолимо засосёт на самую глубину, если на выручку никто не успеет. Сейчас Чонин всеми четырьмя лапами угодил в трясину, тонул, но цепко держал взглядом тихое молчаливое небо, прикасавшееся к его лицу холодными невидимыми руками и плачущее невесомыми крупными снежинками. За четыре года он почти забыл, что такое день рождения, почти забыл вкус пирога с черносливом, который мать всегда пекла, почти забыл запах мастерской отца. Помнил только яблочный запах, когда вокруг дома на деревьях густо распускались белые цветы с розовой каймой, и тёплый ветерок задувал лепестки в распахнутые окна. Чонин закрыл глаза, но продолжал смотреть в небо даже сквозь сомкнутые веки, будто те стали прозрачными. Белые лепестки летели вверх по спирали. И Чонину казалось, что он мог бы с лёгкостью отталкиваться от них лапами, забираясь всё выше — в облака, где есть свой лес, не похожий на этот, где минуты тянутся в три раза дольше, где можно пробежать намного больше всего лишь за один удар сердца... Близкий вой заставил замереть в предвкушении, а после сорваться на стремительный бег, чтобы огрубевшие подушечки на лапах едва-едва касались пушистого снега. Деревья кончились, и лапы вдруг заскользили. Хлопья с неба сыпались почти отвесно в безветрии, и Чонин волчком крутился на льду реки, пытаясь зубами поймать собственный хвост. Из-за разгона его докрутило до противоположного берега, и он весело забарахтался в сугробе. Оказавшись вновь на всех лапах, радостно понёсся в обход стрелой. На холме остановился и обнюхал отпечатки собственных лап. Завыли рядом, с восточной стороны. Чонин вскинул голову и насторожился. Принюхиваться не имело смысла — выли в низине. Расстояние он прикинул по звуку и вновь сорвался с места, разгоняясь до предела и стелясь над снегом стремительной тенью. Щёлкнул зубами у самого беличьего хвоста. Насмерть перепуганная белка в один миг взобралась на верхушку ели. Чонин прокатился по снегу кубарем, взвился прыжком вверх и помчался дальше под разгневанный беличий стрёкот. Но резко остановился, увидев у тропы другого волка. Волк пристально смотрел на него и не двигался с места. Некрупный, в пушистой зимней шубе, грациозный, как лисица, и злой до чёртиков. Чонин узнал его за миг до того, как в нос ударил знакомый запах. В следующую секунду Чонин мчался обратно со всех лап, пытаясь избавиться от запаха и притяжения разом. Куда угодно. Лишь бы подальше. Чонина никто не мог догнать — он знал это наверняка. Но лапы сами по себе забирали левее. До тех пор, пока он вновь не налетел на того самого волка. Нос к носу. И кубарем в снег. До кислого привкуса смоченной слюной шерсти в пасти. До одуряющего запаха и непреклонных инстинктов. Чонин не разжимал зубы, ухватив за шерсть на загривке. Только не кусать. Не кусать! Ничего, кроме одной-единственной мысли. Не кусать ни за что. До отрезвляющего снега прямо в лицо и приглушённых волн смешанных запахов. До звенящей тишины в ушах, разбивающейся только вдохами и выдохами. До боли от каждого удара сердца в груди. И до почти неслышного: — Чонин? Тёплой ладонью по волосам — и Чонин плотнее прижался щекой к примятому снегу. — Что случилось? Конец света. Всего лишь. Чонин неловко сел на снегу, зачерпнул тающий холод и прижал ко лбу, пытаясь унять жар и смыть чужой запах хоть немного. Во рту до сих пор ощущался кислый вкус чужой шерсти. Он почти ничего не запомнил — слабое утешение, но всё же. Тао смотрел настороженно и ждал. А потом Чонин унюхал яблочный запах — стало полегче. Небрежно взъерошенные волосы и согревающая улыбка. — Ты альфа. Я же говорил! — Ещё немного — и Тао сам распустился бы цветком. — А у меня теперь такой хвостище! Вообще! Только... с запахом всё равно всё плохо. Тао понурился и вздохнул. — Знаешь, как омеге паршиво без запаха будет? — Не так уж и паршиво. Зато ничего не натворишь, и мозги останутся на месте, — с завистью пробормотал Чонин, который уже натворил столько, что мало ему не казалось. — Кёнсу? — быстро сообразил Тао, придвинулся чуть ближе и принюхался. — Ох... Ты?.. Чонин молча кивнул, набрал в ладони снега побольше и с размаху залепил себе в лицо. — Но ты же не хотел? — Не хотел. — Погоди... Ты и Кёнсу... То есть, ты его... Ты... — Тао осёкся и застыл с раскрытым ртом, потом помотал головой. — Прямо вот так? — Нет, в шкуре. — О... Вы с ним... э... В шкуре? Почему я этого не увидел, а? — Тебя только это беспокоит? — зарычал рассерженный Чонин. — Нет, но я бы посмотрел. — Тао честно пытался не выдать одолевавшее его веселье, но получалось плохо. — Собака, а? И я это пропустил... Он пытался удрать от тебя? Если бы. И больше всего Чонина сейчас волновало именно это. То, что Кёнсу не пытался удрать. Наоборот. Как будто Кёнсу этого хотел. Но зачем? Привязать? — Я не укусил его — это вот помню. — Ну и отлично. Это не помешает тебе уйти, даже если они будут все орать, что ты попробовал истинного омегу. Но даже если бы укусил, ты всё равно мог бы уйти, просто Кёнсу пришлось бы пойти с тобой. Для меня это было бы паршиво, потому что я не смог бы попроситься с тобой. Но если ты не куснул, то у меня ещё есть возможность, да? Чонин устремил взгляд на холмы, за которыми пряталось селение, и закусил губу. В груди неприятно тянуло горькой тяжестью. — Кажется, самое паршивое ждёт впереди. — Угу, но деваться всё равно некуда. Время ещё есть, но на рассвете нам придётся идти туда. Предлагаю пока обратно в шкуры, потому что ещё немного — и я отморожу себе самое ценное. — Тао выразительно похлопал ладонями по заднице. Предложение и впрямь было стоящим. По крайней мере, сейчас Чонин не хотел ни думать, ни вспоминать. Сейчас он хотел стряхнуть с себя запах Кёнсу и забыть вообще обо всём. Они вместе сделали круг, вернулись к скованной льдом реке и принялись с разбега вылетать на лёд. Плюхались на брюхо и вертелись, пока скользили по ровной поверхности, выбирались на берег, валялись в снегу и снова разгонялись, чтобы вылететь на лёд. Хвост у Тао в самом деле был роскошный. Длиннее, чем у Чонина, пушистый и красивый, с чёрной подпалиной на кончике. Правда, без запаха. Ближе к рассвету они в разгар дурачеств почуяли сладкий вереск. Кёнсу стоял у моста и смотрел на них, но тут же отвернулся и неспешно двинулся к селению по южной тропе, как и полагалось омегам. Чонин и Тао ещё немного подурачились, а после Чонин проводил Тао до селения. Ещё и нагло покрутился у самой невидимой границы на глазах у патрульных, а после и вовсе уселся в снегу и принялся вылизывать шерсть под лапой. Вволю повыделывавшись, Чонин поднялся и побрёл в обход, чтобы зайти в селение по северной тропе с другими альфами. Пробежался до главного дома и устроился в снегу у крыльца. Получив причитающееся ему угощение из рук Патриарха, Чонин сбросил шкуру, проскользнул в дом и торопливо натянул оставленную ему одежду. Вот теперь самое простое осталось позади, и наступило время для самого сложного.