Тебе только в Тамтоже и жить

Уилтон был бы самым обыкновенным парнем, если бы не один недуг, истачивавший его почти с детства: чем бы он ни занимался, его одолевала тоска. Настоящая болезнь, угнетавшая молодого человека несколько раз за месяц. Он свято верил, что расписания, однообразие и повторяемость убивают личность так же, как пистолет — самого человека. А ведь его работа как раз требовала репитативности: там кустик подстриги, тут стебельки обвяжи, в другом месте лейку опрокинь. И хотя шестнадцатилетнему пареньку нравилось возиться с цветами и растениями, иногда накатывала невыносимая, до зубовного скрежета опротивевшая скука. Уилтона часто тяготило чувство пустоты, которое портило настроение после продолжительного монотонного дела. Он будто спал, ухаживая за розами в саду госпожи Треумфы; дремал на ходу, повторяя одни и те же движения в палисаднике господина Перрота; существовал вне реального мира, занимаясь необременительной работой. Он слышал, что мечтательные натуры всегда витают в облаках, и этот тип людей был издревле прописан в книгах. Однако Уилтон нутром чувствовал: он столько мог бы сделать, если бы хоть на секунду скинул с себя дрёму. — Эта тоска присуща всем молодым людям, — восклицала его мамочка, пухлая мадам средних лет. Бывшая певичка, что до сих пор не покончила со старыми привычками. — Это пройдёт! Уилтон пожимал плечами. Возможно, она была права, и когда-нибудь он либо уснёт окончательно и перестанет грустить о том, на что он способен, но чего не делает по необъяснимым причинам, либо возьмёт себя в руки и… Тоска ничем не объяснялась, кроме молодости и разболтанности. Родители сетовали, что парень с детства слишком много думал что-то про себя, вот и раздул проблему из ничего. Труд не даёт скучать — был их девиз. Уилтон пошёл работать и потонул в ещё большей печали. Монотонность выжимала из него соки веселья. Потом он решил удариться в типичные подростковые развлечения: алкоголь, курение трубок тайком от родителей (азарт, вдруг поймают?), мелкое воровство. И вскоре понял, что это не то. Пустота не исчезала, а после буйной ночи, за которую парня ещё и ругали, дыра в груди на время становилась больше. Да и не шумных вечеринок и хулиганства просила его мечтательная натура. Любовь? Не пришла её пора. Богатства? Не для него. Спорт? Не завлёк. Игры? Уилтон пытался приучить себя к популярному в их краях гольфу, но и это развлечение оказалось той ещё скукатенью. Парень заставлял себя разнообразить жизнь самостоятельно, чтобы впечатлительность не увяла. Он со страхом подмечал, что с каждым разом его всё меньше радуют привычные мелочи, всё больше рутины и нелепых обязанностей, которые тяготят. И тогда Уилтон завёл тетрадь, в которой отчитывался перед собой и Господом Богом, какие искорки детства он сумел привнести в жизнь сегодня. Ну там, покрасил листья ромашки в клубничный цвет, перепугав религиозную старушку по соседству, решившую, что кровавая жатва близка. Или пошёл учиться готовить, о чём ранее никогда не помышлял. Неожиданно, смело и когда-нибудь да пригодится — так Уилтон твердил себе. Лишь бы не терять непосредственность, восторги, связь с прекрасной реальностью. Не засыпать окончательно. Не позволять болезни прогрессировать. Иногда становилось совсем невыносимо. Парень глядел на довольных или не очень окружающих и не мог уразуметь: чего так не хватает ему? Что он так отчаянно ищет и не может разглядеть в повседневности? Уилтон не считал себя особенным, избранным на подвиги, рождённым под счастливой звездой. Нет, он был таким же парнишкой, как и любой в его городе, стране, мире. Наверное, они тоже искали себя, но находили быстрее его. Везунчики. А потом четвёртый сын бил себя по лбу и причитал: вот ведь глупец! И чего разнылся? Чем он лучше или хуже других? Всё хорошо, просто весенняя хандра накинулась. Чуть больше таких недовольных мин, и он добровольно сошлёт себя в Тамтоже. Ни сестра, ни братья не мучились из-за того недуга, который тяготил Уилтона. Должно быть, это проклятье последнего ребёнка, на которого благословения уже не хватало. Что же будет о следующим, и как Шенгиры вообще решились завести его, будучи на пороге старости? На самом деле Уилтон уже и не помнил, как рано проявилась его болезнь. Возможно, причина того как раз и крылась в далёком детстве. Видите ли, его родители были теми ещё сторонниками монотонности, упорядоченности, повторяемости. Госпожа Шенгир могла часами играть одну и ту же композицию на фортепиано, петь одну и ту же песню, рассказывать по кругу понравившуюся ей байку. А вымуштрованные привычки бывшего вояки отражались даже в повседневных делах. Детей они, понятное дело, приучили к порядку, и это хорошо. Однако… Порядок не равняется заезженности действий. Его можно соблюдать и с вносимыми разнообразиями, а монотонность требует убийственного самокопирования до мелочей. Она сводит на нет глубину восприятия и разлагает живость мысли. Отсутствие выбора профессии для старших, непреклонность некоторых домашних правил и выпячивающая необходимость делать что-то по шаблону и без фантазии давили на юных отпрысков. Обычно в таких случаях дети перенимали прививаемые привычки, и они накрепко срастались с их образом жизни. Только с Уилтоном получилось всё ровно наоборот, и в нём быстро развилось отвращение к занудным повторениям. А со временем оно приобрело характер острого заболевания, преследовавшего его вплоть до шестнадцатилетия. Так кем же вырос Уилтон? Ярко выраженных талантов он за собой не наблюдал, да и другие на них не указывали. Парень проявлял живой интерес ко многим занятиям и не боялся пробовать новое. При этом, гоняясь за количеством, он сильно терял в качестве. А ещё Уилтон вырос на россказнях о нетипичном Тамтоже и представить не мог, что в один из самых обычных дней он попадёт в неприятность тамтоженских размахов. Получив листок с делами от матушки, четвёртый сын отправился по списку. По пути он наткнулся на мини магазин. «Лимонад за тройку» — гласила надпись на картонке. Красивый почерк, буквы большие, от них так и веет силой. На самодельном стульчике рядом с разлитым по бутылкам напитком нежился пухлый малыш Лонд, третий сын многоуважаемых Регердов. — За тройку чего? — Это же очевидно. У нас всего одна валюта. — Ладно, — кивнул Уилтон, внезапно заинтересовавшись ленью соседского сына. — Пожалуйста, будьте добры, извольте налить мне лимонада. — Это ещё что? — Три вежливых фразы. Валюта доброты. — Не придуривайся, — поморщился Лонд, утирая потный лоб. — Плати деньги, и получишь свой лимонад. — Может, тебе нужна валюта пушистых? В том дворе, — Уилтон указал направление пальцем, — кошка Марта родила четверых котят. Все чёрные, но один с белым пушком на голове, а у другого изумрудного цвета глаза. — Ты придумываешь. Нет там никаких котят. — Да, я придумал это. Надо же было объяснить тебе, что валют на самом деле куда больше. Уилтон говорил серьёзно. Ему виделось очевидным, что люди могут впасть в заблуждение из-за недописанной фразы, но Лонд подумал, что над ним подшучивают. Он отмахнулся от паренька с листом поручений, как от докучливой мошки, и повернулся другим боком к припекавшему солнцу. Уилтон так и не купил лимонад — больше из вредности, хотя деньги у него имелись. Зато сам бес дёрнул его стянуть лежавший на краю леденец. Он спрятал его в кармане брюк, пока толстяк глядел в другую сторону. Подростковая привычка, что поделать. — В другой раз! — бросил он Лонду и пошёл дальше. Одноэтажный дом госпожи Пряник с красной крышей стоял на смежной дороге. Он на пятнадцать процентов представлял собой скромное жилище рыжеволосой женщины и на оставшиеся проценты — антикварную лавку. Близко же ей было идти на работу! — Ты неправильно зашёл за калитку, — одёрнула парня госпожа Пряник. Сердитая, как и всегда. Уилтон поменял ногу, и лишь тогда ему позволили ступить на огороженную территорию. — Матушка пожелала… Эти каракули невозможно было разобрать! Певица с божественным голосом, а красиво писать так и не научилась. — Давай сюда, глупый. — Женщина нетерпеливо выхватила бумажку и прочитала сама. — О, часы! Мы обсуждали с твоей мамой их изысканную гравировку. — Конечно. Разве это могло быть что-то другое? Либо ваза, либо часы, либо монеты ацтеков или кого-то там… Всегда одно и то же, даже поспорить не с кем. Всё равно Уилтон угадает максимум за три попытки. Госпожа Пряник два раза переложила лист из одной руки в другую, прежде чем вернуть его. А ещё она считала предметы на удачу, и каждый день начинался с подобного ритуала. Уилтон сам был свидетелем проявления болезненной формы следования приметам и мог только сочувствовать женщине: в каких крепких тисках она, должно быть, жила. Ведь если она забудет провести какой-то ритуал, весь день пойдёт под откос! Если соседи неправильно переступят порог, как это сделал сам парень, — всё под откос! Если она сразу повесит платье в гардероб, а не с третьего раза — прощайте, удача и счастливая жизнь! Это было ужасно. Уилтон невольно содрогнулся, и женщина почти с теплотой сказала ему: — Замёрз что ли? На улице духота стоит. Она подумала, что у парня отходняк. Наверняка много раз наблюдала схожее состояние у мужа, пока не сделалась вдовой. Покусывая палец, женщина направилась в дом. Уилтон, маявшийся в ожидании, наклонился к кусту синих гортензий. Он приметил пожухлый вид листьев. Следовало из добрых намерений предложить свою помощь. Большим спецом в садовых делах парень себя всё ещё не чувствовал, однако опыт рос с каждой прочитанной книгой. Уж посоветовать что-нибудь он мог. — У вас красивые цветы, особенно этот куст, — издалека начал четвёртый сын, когда хозяйка вернулась. — А мне кажется, это синий цвет. — Эм… я имел в виду, что они прелестны. — Ах, это да. Я стараюсь, чтобы они были лучше, чем у Мартины. — Госпожа Пряник протянула Уилтону часы, и тот понял, что она вообще не настроена слышать об изъянах своих кустов. Ну, может, если их пожрут жуки, она сама обратится к нему? — Они ведь не ходят, — осмотрев позолоченный ободок и циферблат в центре, подметил парень. Какой толк в сломанных часах? — Они служат в качестве украшения, как кольцо или подвеска. Разве тебе это понять? — отмахнулась женщина. — То есть выполняют самую бесполезную функцию? Уилтон полагал, что кольцо только тогда становится замечательной вещью, когда помимо эстетического удовольствия приносит владельцу ещё какую-то пользу, например, является вложением крупной суммы или тайником. А в остальном… ну, мишура тоже красивая, но какой прок нацеплять её на шею, если она не согревает зимой? Госпожа Пряник, естественно, не разделяла философию парня, и в ней вновь взыграли предубеждения насчёт его характера и представления его безрадостного будущего. Она бы не попыталась его понять, даже если бы стремилась. — О, и вам привет от матушки, — вспомнил Уилтон. И понадеялся, что типичного ответа не последует. — О, и ей привет, конечно же. Ну вот, опять его сделали посыльным. Это пинание приветов, словно мячиков, порой выводит из себя. Парень некоторое время решал, спрятать часы в карман с украденным леденцом и письмом или со Смешной Штучкой. В итоге сунул в левый и порадовался, что одно поручение он выполнил. — О, нет, ты ступил в зону отдыха Матильды! Уилтон оглянулся и увидел, что каблуком ботинка случайно залез на выложенный из камней ободок вокруг керамического фламинго. Фигурка должна была украшать сад, хотя по словам женщины получалось, что фламинго тут просто нежился. — Я не хотел его беспокоить, — сказал Уилтон. — Простите. — Да что «простите»? Теперь лучше два раза повернись на этой ноге вокруг своей оси, не отходя далеко от фигурки, иначе… Парень пожал плечами и выполнил ритуальное кручение, попутно ненароком пнув фламинго мыском в клюв. Хозяйка ахнула и всплеснула руками, браня недотёпу. Вот ведь незадача! Ещё заставит его танцевать над несчастной птичкой, чего Уилтону совсем не хотелось. Ссутулив плечи, он наклонился к розовой птице и установил её в центр каменного круга. Женщина больше не кричала и не угрожала высшими силами, значит, худшее позади. — Я лучше сама открою! — Обогнав его, госпожа Пряник подскочила к калитке и два раза поднимала и опускала гвоздик в петельку. — С левой ноги! Она словно специально издевалась над ним, но на самом деле, как понял Уилтон, причина крылась в другом. Женщине и самой не хотелось выполнять все эти длительные и надуманные действия, но она верила, что если их не совершить, то случится беда. Какого-нибудь именитого гостя она бы ни за что не заставила крутиться вокруг оси, а лучше сама бы отплясала на дорожке перед домом, потому как того требовали её чудные ритуалы. Однако кто был для неё Уилтон? Младший ребёнок её знакомой, мальчишка с соседней улицы! На него можно и покричать, и упрекнуть в безалаберности, и заставить выполнять нелепую последовательность, от которой хорошо становится только душевному спокойствию самой госпожи Пряник. Чётвёртый сын слышал, что в зной симптомы усугублялись. Связи между погодой и маниакальной зацикленностью действий не прослеживались, если только женщине не напекало голову настолько, что она совсем дурела со своими ритуалами. Говорили, что однажды в период рекордной для их местности жары госпожа Пряник не могла выйти из магазина, впав в состояние сломанного механизма, повторявшего один и тот же отрезок. — Стой! Сколько времени? — Женщина вцепилась в предплечье Уилтона. — Не знаю. Ваши часы ведь просто украшение, а других у меня нет. Лицо госпожи Пряник исказила страдальческая гримасса, но она тут же отвернулась, жестом велев парню убираться. Невольная насмешка над рухлядью, которую зачем-то просила принести его матушка, показалась Уилтону неуместной, и он пожурил самого себя. Он иногда любил подшучивать над женщиной, но никогда не стремился обидеть её. Совесть боролась с безразличием, и в итоге Уилтон, без труда расцепив замочек калитки, вернулся на лужайку чудаковатой хозяйки. Она уселась перед кустом гортензий и копалась в земельке. Может, откапывала что-то? Парень вскоре различил, что это было механическое действие. — Хотите, я сбегаю к вам в дом за часами и скажу время? Госпожа Пряник поднялась на ноги и мотнула головой, и Уилтон увидел, что в глазах у неё замерли слезинки. Он ободряюще кивнул хозяйке сада, не зная, как лучше вернуть ей прежнее сердитое выражение лица. Опечаленная женщина пугала его сильнее кошмаров. Парень не мог похлопать её по плечу, как сделал бы с приятелем или братом, и подарить букет сорванных с её же куста цветов, а иные способы развеселить не приходили на ум. — Я иногда чувствую себя такой беспомощной. — Госпожа Пряник сама пришла ему на помощь. — Планирую, подстраиваю заранее, чтобы в итоге всё складывалось идеально. Но задуманное редко получается, и меня… этот мир разбивает мои надежды. — Нет ничего зазорного в том, чтобы иногда плыть по течению. Не нужно всё время сражаться с обстоятельствами, — предположил Уилтон, переминаясь с ноги на ногу. — Вы пробовали провести один день, выкинув из списка дел всё то, что вы обычно совершаете? — О, Боже, нет! — ужаснулась женщина. — А мне думается, что вас бы это порадовало. Поначалу испугало бы, но потом… Она продолжила отклонять подобную мысль, зато к ней вернулось привычное душевное состояние. Морщинки на лбу и вокруг глаз немного разгладились, и госпожа Пряник тряхнула рыжими кудряшками. — Благодарю за понимание. Иногда на меня накатывает, так что не бери на ум. Она расценила минутный срыв как нечто неправильное, болезненное и постыдное, хотя Уилтон сказал бы, что в тот момент она делала крохотный шажок к освобождению от ошейника. Выработанная система давала сбой, и что-то в мозгу женщины со скрипом поворачивалось, отодвигая в сторону воспалённые зоны. Она отчаивалась, но в этом отчаянии искала перемены и обозначала движение к новой, лучшей жизни. Только потом всё защёлкивалось обратно, и привычное возобладало над секундным мятежным порывом. Если проблема скрывалась внутри черепной коробки, то одной воли будет мало для избавления от ритуалов, и на месте госпожи Пряник Уилтон бы что-нибудь попил или принял лекарства. Однако если привычки в какой-то момент просто были запущены и не являются следствием болезни, то убедить человека отказаться от них почти невозможно, и медицина бессильна. Удаляясь вверх по улице, Уилтон обернулся и увидел, что женщина пытается запереть калитку, но какие-то внутренние барьеры мешают ей, и она то открывает, то закрывает дверь, отсчитывая про себя удачное число. Дальше шла обувная мастерская. Зайдя внутрь, Уилтон тут же получил персональное приветствие. — Пятый сын Шенгиров, — поздоровался с ним — смешно ли говорить! — попугай на жёрдочке. Кажется, только так Уилтона и называли в этом городе, словно никто не был способен заучить его имя. Вон, даже попугай нахватался вредных привычек людей — неспроста! — Вообще-то я четвёртый сын. У нас в семье ещё девочка. Уилтон недоумевал, почему люди не видели такую очевидную ошибку! Он был пятым ребёнком в семье, а не пятым сыном. Может, он чего-то не знал, и у его родителей был тайный отпрыск? И о нём, как в дешёвых романах, было непринято говорить, но каждый житель в Фогбурде хотя бы раз слышал эту тайну и перешёптывался о ней. У Уилтона даже дух захватило от подобной идеи, и он стал смаковать варианты, как незаметно вытянуть из родителей правду. Его отвлёк буравящий взгляд хозяина мастерской, господина Штопса. Праздное шатание здесь запрещалось. В конце концов, это же не питейное заведение. — Калоши, — просто сказал Уилтон. Позади хозяина располагалась длинная полка. Все туфельки на своём месте, в отведённой им нише под номером. Парень думал, как решить проблему путаницы обуви, если в мастерскую однажды забредёт злой шутник, но в голову ничего не приходило. Возможно, единственным вариантом было бы заучивание наизусть, кому какая обувь принадлежит. Только в этом не возникало необходимости, ведь мастер мог попросту закинуть ботинки на любую из полок и написать номер с буквой в свою книжечку. Зачем напрягаться? Отсутствие экстренных ситуаций и спокойный нрав местных, которые не полезли бы устраивать шалости с перемешиванием обуви, упраздняли необходимость напрягать память и сочинять более удобные методы работы. Когда господин Штопс отвернулся к полкам в поисках калош, Уилтон, не удержавшись, неслышно перевалился через перегородку, ухватил чьи-то ботинки за шнурки и потянул. Обувь со стуком обрушилась на пол, а парень уже стоял на прежнем месте, вытянувшись по струнке. Мастер несколько секунд смотрел на упавшие вещи, туго соображая, а затем до него дошло, что они лежат сразу под четырьмя пустыми полками. — Не видел, с какой упало? Уилтон замотал головой. Он беспокоился, что попугай, чистивший перья в клетке, выдаст его. Однако тот проявил чудеса незаинтересованности к бренным делам людишек и ещё глубже зарыл клюв в пух. Ходили слухи, что семья Штопсов никогда не занималась обучением попугаев, но каждая новая птица, посидев пару лет в мастерской, сама начинала выдавать членораздельные фразы. Мужчина вздохнул и уставился в свою книжицу, проверяя, какие номера на каких рядах должны быть заняты. На это у него ушло не менее трёх минут, довольно скучных для двух других посетителей в очереди (которые появились уже после выходки Уилтона, иначе он бы на неё не решился), и расслабляющих для четвёртого сына. Он наконец мог разработать план умного расспроса родителей о возможном тайном ребёнке. — Вот твои калоши. — Мастер поставил их на щербатую поверхность перегородки. — Они не мои, а отцовы. — Да-да, не задерживай других. Хотя стой! А как же оплата? — Так отец уже заплатил вам перед работой!  — А, ну да… Старый маразматик! Сам всегда требует деньги вперёд, а потом делает вид, что не помнит этого. Когда клиент и приносит обувь, и забирает её, господин Штопс отчего-то не страдает потерей памяти. Однако когда семьи посылают детей, некоторых он может и обдурить, взяв повторную плату. Да с Уилтоном это не пройдёт, дедуля, заруби на носу! — Деньги давай, деньги давай! — прокричал попугай. Четвёртого сына посетила ещё одна идейка. Что только ни сделаешь, лишь бы поддерживать хорошее настроение и не позволять хандре наступать. В кармане под Смешной Штучкой парень нащупал старый фантик. Он блестел желтоватым и тем нравился Уилтону, в котором тогда буйствовала тяга к собирательству хлама. Он просунул фантик между прутьев, и попугай не особо аккуратно выхватил его из пальцев. Поклевал, покрутил и сбросил на дно клетки к помёту и шелухе. — Не деньги, — ответил он, потеряв к подарку интерес. — Хватит страдать ерундой, — осадил Уилтона господин Штопс. — Иди себе дальше. У тебя дел больше нет? — Я проверял, есть ли у птиц воображение, — оправдывался парень. А вместо этого попугай принял его за мошенника. Сразу видна черта хозяйской компетентности. Уилтона сей факт отчего-то сильно рассмешил, и с приподнятым настроением он направился к выходу. — Зачем ты кормил попугая бумажкой? — спросила его двенадцатилетняя девочка, стоявшая последней в очереди. Льняные волосы спадали на плечи, обтянутые вязаными рукавами. В таком тёплом наряде да в такой зной… Не мудрено, что по смуглому личику девочки стекали блестящие капельки. — Это не простая бумажка, — наигранно оскорбился Уилтон. — Это чистое золото, извлечённое из горной породы старых лилипутских приисков. Оно купалось в косых лучах заходящего солнца и отражало огонь зелёных и синих светлячков. — Но… это ведь просто бумажка. Парень был на грани злости. Простить глупой птице отсутствие фантазии он ещё мог, но вот здесь… Лучше и впрямь пойти своей дорогой. И, наконец, третий пункт из списка, то есть письмо. Уилтон достал украденный леденец и снял упаковку. Лучше подсластить жизнь сейчас, ведь ему предстояло наведаться в самое непонятное место во всём Фогбурде — дом Мартины Белетони. Парень слышал много разнообразных и противоречивых слухов о госпоже Белетони и сам не был уверен, во что он верит больше. Одни утверждали, что она ангел во плоти, милейшее создание во Вселенной; что она ранима, оттого и становится постоянным объектом сплетен и клеветы. Другие сквозь стиснутые зубы шипели, что эта женщина пропитана высокомерием, наглостью и излучает чувство собственного превосходства, так что в какой-нибудь галактике карликов сошла бы за ядовитую звезду. Оттого четвёртый сын не знал, чего ему ожидать, и решил насосаться сладостей заранее. Уилтона долго не впускали, однако ему удалось склонить слугу на свою сторону, пообещав выполнить одно поручение. Оставив калоши у ворот, парень взял поднос с сервизом и невозмутимо направился на поиски хозяйки и её гостей. И вскоре нашёл их, увлечённых беседами друг с другом. Все были такими обворожительными и красивыми в платьях и смокингах, но сильнее всех блистала Мартина. Внешне она была идеальна. Уилтон не знал, куда ставить поднос. И тут его окликнули. — Иди сюда, — позвал его мужчина за столом, перебравший алкоголя. Парень послушно пробрался к мужчине через стулья, раскачивая в руках сервиз и звеня им. Чашки были миниатюрные, и на подносе даже оставалось место, чтобы они катались из стороны в сторону. — Какой-то ты неуклюжий, — пробасил мужчина. — И чего замер? Давай мне чашку. Уилтона приняли за слугу! Четвёртый сын изловчился, придерживая поднос локтём, и передал гостю посуду гномов. В этот момент Мартина, наконец, заметила его, что обрадовало парня. Она скажет, куда спихнуть сервиз, и тогда он передаст ей письмо матушки. Второй сидящий за столом тоже потребовал чашку, прежде чем хозяйка подозвала Уилтона к себе. Она всё так же стояла рядом с тройкой говоривших и вставляла реплики в их разговор. Чёрный пояс, обмотанный в несколько кругов вокруг талии, спускался до земли и волочился по ней кончиком. — Я думала, придётся ждать вечность, — обворожительно улыбнувшись парню, воскликнула Мартина. — Господа, кому чаю? Берите чашки, не стесняйтесь! Вопрос как-то сам собой застрял в горле Уилтона, тем более что вокруг него уже закрутились двое умиравших от жажды. Они взяли по чашке и направились к чайнику, приготовленному заранее. — Какой-то он нерасторопный, — проворчала дама в надушенном парике, с неохотой подходя за своей чашкой. — Мой Питти уже оббежал бы всех гостей с пятёрку раз. — В самом деле, хватит тормозить, — шепнула Мартина Уилтону и подтолкнула его в спину к следующей кучке людей, уже вперившихся в них жадными взглядами. — Но я… — пробубнил парень. Его удивило, что госпожа Белетони не признала в нём чужака. Неужели она не различает своих собственных слуг, людей, которые всё время крутятся возле неё, живут в её доме, исполняют поручения? Опасно, ведь к ней может пробраться недоброжелатель, выдав себя за одного из работников. Позже четвёртый сын узнал, что разгадка, конечно же, крылась не в забывчивости Мартины. А сейчас он повернулся к хозяйке, дабы объяснить ситуацию, и это стало ошибкой. Его заминка вызвала волну возмущения у ожидавших чашек гостей. Хозяйка нахмурилась и дёрнула рукой, веля Уилтону пошевеливаться. Парень приблизился ко второй группе людей, которые не сдвинулись со своих позиций ни на йоту, будто были приклеены к газону. — Где ты таких уродцев только берёшь? — бегло пробежавшись по лицу ненастоящего слуги, спросила одна дама. — Всем надо работать. — Мартина была тут как тут. — Не всем везёт быть успешными и красивыми. Чайник там. Проходите. Осталась ещё третья группа, которая тоже не торопилась оправдать статус прямоходящих существ и сохраняла вид истуканов. Уилтон глянул на хозяйку в поисках поддержки. Она грозно сдвинула брови и прошептала: — Давай же, иди. Не позорь меня. Воспитанность не позволяла парню всучить поднос Мартине или бросить его прямо тут, но её тон и общий настрой происходящего удручали всё больше. Может, это часть этикета, и теперь Уилтон обязан доиграть свою роль до конца? Пусть так, однако вряд ли в правилах этикета прописано, что хозяйка должна позволять своим гостям оскорблять незнакомца, который являлся таким же проходимцем на этой лужайке, как и они. Под строгими взглядами, оценивающими его осанку, походку и внешний вид, четвёртый сын занервничал. У него невольно затряслись руки, словно он вышел на сцену, где на него пялился весь зал. Звон чашек выдавал его страх, и Уилтон едва не выронил поднос. — Мартина, что за криворукий у тебя слуга? — хохотнула ещё одна дамочка. — Вообще-то я… — Что это ещё такое? — Та же женщина щёлкнула парня по носу, заставив его замолчать. — Говорить со мной без разрешения? Тебя надо гнать из дома. Первую часть фразы она выдала с оскорблённым видом, а последнюю как-то безразлично, словно только для того и произнесла её, чтобы хоть чем-то закончить гневную тираду. — Подай даме чашку в качестве извинений, — приказала Мартина. Уилтон, поникнув, протянул женщине миниатюрную посудину. — Оборванец какой-то, — пробурчала удалявшаяся дама. Двое мужчин, к счастью, взяли оставшиеся чашки сами. Последнюю сняла хозяйка и обратилась к гостям с какой-то увлекательной речью, благодаря их за приезд и душевную компанию. Про парня она позабыла в ту же секунду, и он замер в подобие транса с пустым подносом в руках. К счастью, все взгляды были вновь прикованы к зачитывавшей речь Мартине, так что Уилтон смог тихо ускользнуть с лужайки. Он положил поднос на землю и, немного подумав, бросил на него письмо. Вот только на этом его приключения на участке Мартины Белетони не закончились. Не успел он сделать и десятка шагов, как его догнала хозяйка. Вопреки ожиданиям Уилтона, не для объяснений. — Ты ведь пришёл для какого-то дела? Получалось, что она сразу узнала в нём чужака. Четвёртый сын рассказал про письмо и готов был слинять, но госпожа Белетони подтащила его к постаменту недалеко от входа в особняк. Её интересовало, что он думал о чудаковатом произведении искусства в виде закрученного Древа. Мартина позвала ещё какого-то человека не то послушать слова растерянного Уилтона, не то поучаствовать в дискуссии. Парню хотелось откусить себе язык, но деваться было некуда. — М-м… Это… безумно простая идея в сложной оболочке. Замысел создателя ясен сразу, но при этом так мало понятно, что хочется и дальше изучать изгибы и переплетения. Тут можно открыть что-то большее, я думаю. Чем больше пояснений Уилтон давал, тем бледнее становился человек напротив. Если бы парень сразу догадался, что дядечка был знатоком искусства и разделял его мнение, а госпожа Белетони нет, он ответил бы иначе. — Я же говорила. — Мартина небрежно дёрнула рукой. — Выкинь эту гадость. Она ушла, высосав остатки радости из души Уилтона. Некоторые всё же оказались правы насчёт её характера. Исчез и знаток искусства, забрав недооценённое Древо. Понёс на помойку, если точнее. Хозяйка не стала прощаться с Уилтоном и вообще, наверное, позабыла о его существовании. С этой точки людей за углом не было слышно. Тухлая у них вечеринка, ничего не скажешь. Парня внезапно посетила безумная идея, которая обязана была поднять ему настроение. Да и невольным соучастникам хуже не будет, так что попробовать стоило. Четвёртый сын нащупал в кармане Смешную Штучку, выпускавшую веселящий газ, и затрусил к углу дома. Учитывая, как долго его появление игнорировали в первый раз (и заметили разве что из-за сервиза), он пришёл к выводу, что и сейчас вряд ли кто-то посмотрит в его направлении. Главное, рассчитать силу замаха и правильный угол падения. Уилтон прицелился и, вытянув затычку, запустил округлую ёмкость в воздух. Она должна была упасть рядом с лавкой и закатиться под стол, но перелетела намеченную грань и угодила между блюдами. К счастью, за столом тогда сидел только нетрезвый дядечка, да и он витал в далёких мирах. Сначала дым списали на пожар, но заметили его слишком поздно, чтобы мигом определить источник. И многим, вдохнувшим клубившиеся завитки, было уже не до того. Паника сменилась хохотом и сдерживаемым хихиканьем. Смеявшимися все эти деловые личности уже не выглядели такими серьёзными и грозными, больше походили на молодых себя, ещё когда они не утратили детскую непосредственность. Госпожа Белетони зажимала нос и рот ладонью, но по дёргавшимся плечам было видно, что и она с трудом сдерживает рвущееся наружу веселье. Прекрасная картина! Уилтон убрался оттуда до окончания действия газа, а то, чего доброго, ещё застанут на месте шалости. Схватил калоши, выскочил на дорогу и заторопился домой. Он насвистывал под нос песню и беззаботно шагал по улице. Именно тогда господин Случай и втянул его в загадочную историю с домом, куда уже давно не ступала нога его хозяина. Прокравшись следом за фигурой в тёмно-фиолетовом плаще, парень имел удовольствие быть оскорблённым живой дверью и едва не лишиться головы. И ещё он познакомился с инициативной девушкой Шушум из Тамтоже. Она проникла в чужой дом, чтобы встретиться с котом, а затем и вором, отобравшим у неё особый предмет — Ключ, что отпирал любые двери. Уилтон скептически отнёсся к волшебным свойствам пропажи, но чем больше он узнавал, тем сильнее ему нравилась вся эта катавасия. Парень загорелся желанием помочь девушке, чтобы и самому разобраться в происходящем, и утереть ей нос, доказав, что он не бесполезен, и как следует искупаться в этом подобие приключений, от которых внутри вместо привычной пустоты горело пламя. Что он там думал о том, будто в городе ничего интересного никогда не происходит? Получите, распишитесь! Вдвоём они поднялись на второй этаж, и Шушум вскрыла замок полученной у кота отмычкой. Приметив фортепиано в центре открывшегося помещения, Уилтон тут же устремился к нему, дабы продемонстрировать девушке навыки игры. Идея рассыпалась прахом, когда парень увидел человеческие пальцы вместо клавиш. Шушум не испугалась и даже не вздрогнула, хотя и скривила милое личико. — Могу поспорить, что это сделал не хозяин дома. А вот и клавиши! — Она показала глубокую тарелку. — А к рукам неизвестных, получается, прикрутили зефирки? Девушка хихикнула и закрыла крышку. Ну их, эти секреты дома. Уилтон представил, как ужаснётся хозяин после возвращения. Что только не заведётся в тёплом и родном гнёздышке, если забывать о нём время от времени. Парень отвлёкся всего на секунду, и когда вновь повернулся к Шушум, в комнате кое-что изменилось. Волосы на затылке встали дыбом. — М-м… Ты только не волнуйся, — предупредил четвёртый сын, и Шушум тут же сделалась испуганной. — А если не шевелиться, она же примет тебя за мебель, да? Девушка обернулась и уставилась на дверь, стоявшую просто так, прямо посреди комнаты. Дверь тут же отворилась, и чёрное пространство внутри придвинулось. Она натурально заглотила уроженку Тамтоже и захлопнулась. Уилтон спрятался за фортепиано, предлагая двери поиграть с ним в догонялки, но та осталась неподвижной. А когда парень моргнул, то вообще исчезла. Он позвал Шушум, которая, само собой, не ответила, и запоздало вспомнил о выбрасываемом дверью топорике. В этот раз сюрприз был другим. Довольно тяжёлая люстрочка огрела его по голове, и у парня подкосились ноги. Голову пронзила боль, а в ушах загудело. Это разбившаяся люстра наделала столько шума, или из-за удара Уилтону кажется, что его оглушил бы и писк мыши? К звукам умиравшей люстры примешались чистые ноты фортепиано. Уилтон потёр макушку и повернулся на звук. Возле инструмента стоял мужчина в полосатом смокинге. Его лысая голова блестела на солнце, а подбородок покрывала белая щетина, как иглы кактуса. Не то прищуренные, не то просто маленькие глазки раскраснелись, и ловить на себе этот буравящий взгляд было неприятно. Одежда господина покрылась пятнами и помялась, выглядела как будто… жёванной. Парень вспомнил недавние впечатления от кресел, и подумал, что лишь такой непривлекательный и неопрятный человек и мог довести мебель до столь плачевного состояния. — Вы не Уильям Фростр. — Четвёртый сын, наконец, вспомнил полное имя хозяина дома. — Наблюдательный, — ядовито изрёк мужчина, и голос его оказался таким же неприятным, как и сам он. Другое имя Уилтон уже забыл и теперь корил свою избирательную память. Господин закашлялся, и на пальцы-клавиши полилась обильная слюна. Парень ожидал, что и она будет иметь какой-нибудь отвратительный цвет или запах, но в этот раз обошлось. Мужчина с силой ударил по клавишам, и пол под ногами зашатался. Волшебник, не иначе! Дрожь унялась, а пакостное настроение господина нет. Уилтон как раз вспомнил, что Шушум называла его «Мидгишом», когда мужчина извлёк из внутреннего кармана предмет и с силой зашвырнул его в парня. В плечо Уилтона каким-то чудом воткнулась… вилка! Боль пришла уже после изумления. — Вон из моего дома! — пророкотал Мидгиш, и Уилтон попятился. И заметил торчавший из кармана господина ключ. Вернее, Ключ. Значит, перед ним и в самом деле стоит вор. Уилтон помахал ручкой страху и поприветствовал стремление. Хотя в действительно он даже не думал, что и зачем делает. Ему захотелось вернуть Ключ Шушум, и всё тут. Четвёртый сын с шипением выдернул вилку и бросил её под ноги мужчине. Тот с презрением проследил за её движением, а затем зашёлся таким сильным кашлем, что согнулся почти пополам. Воды натекло много. Слюна попала даже на пол, образовав лужи. Тело господина при этом сотрясалось от неудержимого приступа, и Уилтон посчитал этот момент удачным. Он рванул к Мидгишу, чтобы выхватить Ключ, но поскользнулся и едва не впечатался в крышку фортепиано. Мужчина выкашлял облезлую и мокрую псину, уже рычавшую в миг своего первого вдоха. Парень выпучил глаза на волосатую тварь, а та впилась зубами в лодыжку Мидгиша. Он с ненавистью пнул её и воткнул в худощавую спину собаки вилку, лежавшую как раз возле его ступни. Это зрелище настолько приковало внимание Уилтона, что он забыл про Ключ. А затем господин выкашлял ещё одну псину и подтолкнул её к парню. Зверина была точной копией предыдущей. Наверное, их немощные тела не могли выдержать даже слабых увечий. Агрессивная тварь поскакала к жертве, и четвёртый сын в очередной раз попятился, стараясь увернуться от клыков. Тварь всё же ухватилась за штанину и неожиданно крепко приросла к ним. Стряхнуть её никак не получалось. А Мидгиш родил на свет уже третью тварь, и та тоже предпочла накинуться на Уилтона. Она подпрыгивала и пыталась вгрызться ему в руку. Отлично, его загрызёт уродливое подобие пуделей. Хотя эта дрянь скорее походила на крыс с ободранными мордами, чем на собак. Парень закрутился на месте, стряхивая псину с ноги и не давай другой достать до рукавов. Слюней стало больше. Ими пропиталась одежда Уилтона, но не это было самым страшным. Если твари бешеные, то не удивительно, что господин выглядел таким злобным и болезненным. Наверняка он уже подхватил собачье бешенство, а теперь очередь за Уилтоном. Вон, как Мидгиш стоит и смеётся. Нет, какое к чёрту бешенство? Уилтон понял, что от страха у него путаются мысли. Люди не выкашливают собак, и те не получаются тощими огрызками реальных животных. Эта метафора понравилась парню, и он ухватился за неё с той же силой, что и тварь за его штанину. Вторая как раз повисла на локте, повалив вскрикнувшую жертву на пол. Уилтон закрыл лицо и шею руками. И тут одна из псин отстала от него и погналась… за котом! Господин Реггельд был всё ещё тут! Натиск ослаб, и Уилтон сделал отчаянную попытку сбросить с себя отощавшее недоразумение. Он схватил псину по бокам (парень мог бы поклясться, что его пальцы касались друг друга — настолько худой была эта тварь!) и кинул тушку на пол. Как и в случае с вилкой, такого простого приёма было достаточно, чтобы убить её. Мидгиш оборвал смех. Он лежал в луже слюны, ослабленный приступом. Когда четвёртый сын освободился, господин встревожено заёрзал на месте. — Прекратите! — воскликнул Уилтон с укоризной. — Мы с вами не враги! Я даже не сказал вам, зачем здесь, а вы уже накинулись на меня! Парень погладил болевшее плечо. Кровь уже не текла, но приятного в четырёх дырках мало. Теперь он понимал, почему Шушум не собиралась договариваться с Мидгишом. Он был настоящим сумасшедшим и никого не слушал! Даже теперь, когда в комнате наконец-то стало спокойно. Только ненадолго. В окно влетел камень, прибавив к осколкам люстры ещё и оконные стекляшки. К камню была привязана записка, кричавшая красными буквами, что её нужно срочно прочитать. Уилтон обалдел от плотности странностей за этот день, а вот Мидгиш будто и вовсе не удивился. Привык уже к чудачествам. Пока господин беспомощно барахтался в собственной слюне и извлекал из горла застрявшую шерсть, парень подобрал камень и сорвал записку. Он надеялся, что это послание от Шушум, сумевшей выбраться из глотки двери. Оно было не от неё. Письмо ехидненько сообщало, что его автор в курсе страшной тайны хозяина дома. Того самого, что уехал по делам и сном не видел, какое безумие происходит в его владении. Уилтон прочитал о внебрачном ребёнке от актрисульки, и шантажист требовал с господина Фростра крупную сумму денег за молчание. — Что?! — вслух обронил парень. — Почему в окно? Почему с камнем? И почему на второй этаж? Неужели ненормальный Мидгиш притягивал к себе, как магнитом, все самые сумасшедшие события этого мира? Что дальше? Дерево свалится прямо на крышу, пробив её до этой комнаты? Тамтоже какое-то! Тут парня осенило. И Шушум, и этот господин не выглядели шокированными, когда происходило что-то из ряда вон выходящее. Для Уилтона, по крайней мере, из ряда вон выходящее. Они всегда жили с уверенностью, что семьдесят процентов (цифру парень взял наугад, не уверенный, насколько он прав) представляемого обязательно сбывалось. А значит, будь тут Шушум, она бы сказала, что и дерево, скорее всего, упадёт, и хозяин дома внезапно вернётся, и дверь выплюнет проглоченного ранее почтальона… И они бы смирились с этим заранее, эти странные уроженцы страны-под-боком. И этой верой можно воспользоваться. Ведь чего-чего, а наплыва фантазии от такого простачка, как Уилтон, Мидгиш точно не ожидает! Где этому скудному разуму подстроиться под чужую психологию, затачиваемую годами чужеродным и непонятным миром? От господина всё ещё несло опасностью, и поэтому парень решил действовать. — Я знал, что так и будет! — воскликнул он воодушевлённо и подскочил к окну. Улица пустовала, как он и предсказывал. — Смотрите, Мидгиш, вон там шагают люди, заинтересованные летающими камнями и лаем из пустого дома! Да-да! Я могу позвать их, и они придут и увидят всё, что вы тут натворили! А знаете, почему я так уверен в этом? Уилтон засунул руку в карман, но запасы сокровищ истощились ещё на подходе сюда. Ни Смешной Штучки, ни леденца не осталось, только лист от матушки. Пришлось импровизировать. — Тут! — Парень облизал список дел и прилепил его на лоб мужчины. Теперь-то он слушал его! — Это пророчество, в котором написано всё, что будет происходить в этом самом доме в этот самый день! По пунктам расписано. И — о, Боже! — Мидгиш покорно замер, внимая словам Уилтона. Он поверил, что всё это может быть правдой, потому что, будь они в Тамтоже, скорее всего, сценарий так бы и разворачивался. Ещё безумнее, ещё мудрёнее! Парень почувствовал, что входит во вкус. — У нас в городе нет полиции, но после того как люди узнают о вас, точно учредят полицейский отдел! — Но это… не похоже на пророчество. — Господин сорвал лист и вчитывался в закорючки бывшей певицы. — Хотя ты вроде бы уже говорил об этом раньше, так что это не может быть совпадением… — Вы не увидите оригинальное пророчество. Настоящее послание может прочесть только тот, кому оно адресовано, то есть я, четвёртый сын Шенгиров! — Уилтон поклонился. — Запомните, что не пятый! А про себя задумался: когда это он говорил господину о пророчестве? Мидгиш начал теряться в репликах парня, и тем важнее они ему виделись. Ведь в загадочных словах можно спрятать правду. Однако вера его постепенно угасала, и Уилтон не знал, чем ещё занять мужчину до следующего приступа. Тогда-то он и выхватит Ключ из кармана вора, а до тех пор… И тут во входную дверь натурально позвонили. Колокольчик протрезвонил на весь дом, разнеся весть о гостях. Уилтон вновь выглянул в разбитое окно и разглядел внизу тройку людей, мявшихся на пороге. Двое в деловых шляпах и одна дама с пакетом в руках. — Я же сказал, — как можно естественней проговорил парень, хотя у самого тряслись поджилки. Он не думал, что пустая улица так быстро преобразится. Правду говорят — то, что ты сильнее всего желаешь и живее всего представляешь, обязательно сбывается. — Они знают, что мы здесь, иначе не звонили бы. Мидгиш со злобой прожигал парня взглядом. А тот настаивал на том, что пророчество не обмануть. Хорошая отмазка, жаль, с людьми его общества не сработает. — Нужно открыть. — Ещё одна идея озарила Уилтона, и он улыбнулся. — Они всё равно войдут, но только нам решать, как это произойдёт. — Так иди! — Господин уже стоял на ногах и отряхивался, хотя пропитавшуюся слюной одежду так просто не очистишь. — Можешь уйти вместе с ними. Я всё равно собирался возвращаться к себе, как только посторонние отвалят. — Я не могу открыть. Там очень мудрёный замок. Мне нужен… ключ. Уилтон нагло протянул ладонь. Мидгиш сердито нахмурился и прикрыл карман рукой. — У тебя и без того есть Ключ! — Нет его у меня. — Уилтон для наглядности вывернул карманы. — Где? — Странно… — прищурился Мидгиш. — Я не дам Ключ! Постучат и уйдут! — Вы же не хотите, чтобы кот открывал им дверь? Это даже как-то некрасиво, — покачал головой четвёртый сын. — Да и зачем вам вообще Ключ, как не для отпирания дверей? — Что бы ты понимал, мелкий крысёныш, — буркнул мужчина и обнажил серые зубы. — Один Ключ нужен, чтобы отпирать двери, но чем их больше, тем надёжнее ты запрёшь своих друзей и недругов в бездонной яме. Выбелишь белое. Мне так сказали. Парень не понял, однако ему всё равно стало не по себе. Что-то в словах безумного господина напугало его, как если бы в бессмыслице содержалось зловещее предзнаменование. — Это полиция! Выходите, пока мы не сравняли тут всё с землёй! — раздался из окна мощный вопль. На этот раз Уилтон не сдержал поражённого кряхтенья. Кто же донёс на безобразие в доме? Хотя так ли это важно, если четвёртый сын уже догадался о первопричине происходившего. — Притворитесь хозяином, — посоветовал он Мидгишу. — Вы как раз примерно одного возраста с ним. Его так редко видят в городе, что едва ли помнят, как он выглядит. Можете принарядиться, чтобы сойти за простуженного, и тогда непохожие черты ещё сильнее сгладятся. — Ладно, — буркнул господин. — Но дверь я открою сам! Он подтолкнул парня к лестнице и пошёл следом. Звонок теперь почти не отпускали, и уши прорезали мерзкие нотки. Кто-то свалил стол в гостиной, наверное, господин Реггельд и гонявшаяся за ним болезная псина. Их самих видно не было, и внизу царило умиротворение. Поверх смокинга Мидгиш натянул услужливо поднесённый Уилтоном свитер, который завалялся в комоде. Мужчина сорвал с вешалки в прихожей шарф и намотал вокруг шеи. Опухшее и раскрасневшееся лицо имело нездоровый вид, так что и притворства никакого нет. Господин на самом деле был болен.  — Уже иду! — крикнул Мидгиш, чтобы на улице его услышали. Не спуская с парня взгляда, он извлёк из кармана Ключ и поднёс его к замочной скважине. Четвёртый сын наблюдал за действиями мужчины косым зрением, а сам глядел исключительно на кривоватый нос господина. Когда Ключ оказался в прорези, парень ударил Мидгиша зонтом по руке и раскрыл его. Развернувшиеся края врезали тому по лицу, и мужчина громко вскрикнул. Уилтон ловко подтащил ногой выпавший из скрюченных пальцев Ключ. — Ах ты…! Парень вывернулся и повалил на господина высокую вешалку. Ему везло, потому что Мидгиш как раз зашёлся новым приступом и бросил преследования. Уилтон рассудил, что лучше вернуться наверх, где уже так много всего произошло. Замкнуть круг, так сказать. Четвёртый сын присвистнул: ну и беспорядок же они оставили. На месте хозяина он бы снёс второй этаж, поражённый духом странностей и причуд, а лучше вообще переехал бы. — Давай, где ты? — выпалил парень. — У меня есть Ключ! Предстань передо мной! Чтобы освободиться, ему нужна была особая дверь, которая вскоре прекратила игры в прятки и материализовалась за спиной. Нет бы для приличия к стене приклеиться, а то помешаться можно, когда в пространство просто так вклинивается вертикально торчащий предмет. Уилтон продемонстрировал Ключ и бесцеремонно пнул её. Дверь открылась внутрь. Уилтон оказался прав. Запрыгнув в черноту, он выскочил… вроде бы на том же месте. Парня всё ещё окружали стены второго этажа, а над головой нависала крыша. Правда, теперь всё было иначе. Никаких осколков, никакой упавшей люстры, камня с запиской или слюны. О шерсти, мёртвых псинах и вилке тоже сохранились лишь воспоминания. На полу за фортепиано боролись двое. Волоча Шушум в пыли, сверху наседал Мидгиш и силился задушить её. — Смотри, что у меня есть, мерзкий старикашка! — Уилтон победно подкинул и поймал Ключ. Все взоры тут же переместились на появившегося. Шушум ахнула, а господин недобро прищурился и заскрипел зубами. Уилтон довольно растянул губы, а потом застонал, нащупав больное плечо. А ведь матушка не поверит, что он дрался с кем-то. Какой безумец додумается тыкать в противника вилкой? Ещё решат, что их сынок сам себя проткнул… из-за дури в голове. — Ты… — Мидгиш потянул девушку за волосы. — Давай его сюда, или не сносить ей головы! — Тсс, не шумите так. — Уилтон приставил палец к губам. — Или те господа, что стоят снаружи, услышат и прибегут спасать прекрасную даму. Откуда я это знаю? Вот тут написано пророчество. Всё по пунктам! Ох, Всевышний, и второй раз это сработало! Во многом потому, что этот Мидгиш не знал, чем занимался его двойник за дверью, а потому послушно замер. Шушум, наоборот, принялась вопить и знать на помощь, тоже поверив в существование людей снаружи. Тамтоженцы… Больше мешкать было нельзя. Уилтон разогнался и плечом врезался в щуплого болезного мужчину, скидывая его с Шушум. И помог ей подняться. — Что ты наделал! — воскликнула она. — Ты перетряс всё его тело, и теперь у него начнётся приступ! И действительно: Мидгиш уже начал сотрясаться от кашля. — Он что, в самом деле так умеет? — испугался парень. — Я думал, это уловка или иллюзия! — Я же сказала, что у него пудельный кашлюк! Ты чем слушаешь? Шушум потянула его за руку, и вместе они сбежали по ступеням обратно в прихожую. Девушка отобрала Ключ и вставила его в щель. Уилтона прямо дежавю пробрало. — Разве ты теперь не должна отправиться домой? Ты вернула то, что принадлежит тебе. — Я не умею телепортироваться, знаешь ли! Нужно найти укромный уголок. Чем больше шагов они делали, тем меньше становился дом занятого богача. Четвёртый сын даже про калоши не забыл, никем не потревоженные. Шушум спросила, хорошо ли он был знаком с городом, и парень потащил её в уединённое место — овраг, являвшийся приблизительным обозначением границы Фогбурда. Но девушка поймала его за рукав. — Так далеко не надо. Пройдёмся по улицам. Они брели тем же маршрутом, с которого Уилтон начинал свои дела. Только эта прогулка воспринималась абсолютно иначе. — Хочешь лимонада? Шушум отказалась. Она расслабилась и повеселела, вернув потерю и вырвавшись из лап неприятного типа.  — Не волнуйся, он не погонится за нами по городу в его то состоянии, — утешила она и прекратила шаг под деревом с широким стволом. — Не расскажешь мне кое-что? Например, как ты выбрался из ловушки с дверью? Уилтон состроил загадочную мордашку, но поскольку у него в истории тоже существовали белые пятна, решил провести равноценный обмен ответов на ответы. — Да легко. Я бы и не понял, что был проглочен дверью, так как увидел обратную картину: будто она проглотила тебя. Но слишком много сбывшихся случайностей подряд. Я словно оказался в центре чьей-то удивительной истории, сочиняемой на ходу. Со мной такое только во сне случалось. И я понял, что очутился не в своём мире, а где-то рядом с Тамтоже, хотя и не помнил, как угодил в ловушку с дверью. Потом я отнял Ключ и позвал её. Ведь предназначение любой двери быть открытой! Наверное, она тоже так думала, потому что легко пропустила меня с Ключом. — Ты очень точно определил место, в котором оказался, — похвалила Шушум. — Это был уже не твой мир, но и не Тамтоже. Что-то между ними. Декорации дома, но законы Тамтоже. Мидгиш чувствовал себя там как рыба в воде. И именно там он прятал Ключ. Умно. Если носить такую ценность с собой, её могут и отнять, особенно у столь болезненного человека. А в поставленный капкан никто по доброй воле не полезет. Я до сих пор не могу поверить, что ты отобрал у его двойника Ключ! — Да, вот об этом… — Уилтон перевёл дух. Он чувствовал себя грязным и побитым. Внутри двери всё было реальным, даже двойник Мидгиша. — Когда я был в ловушке, копия этого психованного дядьки сказала, что я повторяюсь. Ну, якобы я уже проворачивал тот трюк с пророчеством. Мне показалось, что он бредит… Может, я чего-то не понимаю, а может, он настоящий сумасшедший. — Он так и сказал тебе? — Да. Сказал, что не позволит забрать и этот Ключ, будто верил, что у меня уже есть один. Уилтона вдруг как обухом огрели. Он порылся в карманах и застонал. Какой же глупый! В памяти всплыли собственные рассуждения и дыра в них, которую он не приметил из-за страха, напряжённости и опасности. — Что случилось? — испугалась Шушум. — Я где-то потерял часы. Сунул Мидгишу этот листок, потому что ничего другого под рукой не оказалось. Тогда это меня не смутило, а теперь… — Они были дороги тебе? Ох, эта сочувствующая душа! С момента их встречи девушка значительно подобрела к новому знакомому. Ещё бы! Шушум стеснялась высказать благодарность, но Уилтон видел в её глазах признательность. Приключения сближают. — Не. Они даже не ходили. Парочка немного помолчала, и каждый думал о своих заботах и мысленно переживал ту или иную сцену недавнего прошлого. — Кажется, я понимаю, что у вас произошло, — наконец проговорила девушка. — Двойник Мидгиша внутри ловушки на самом деле мог быть его будущей версией. То есть он сначала поймал тебя в ловушку, накинулся на меня, а потом отправился проверить, на месте ли Ключ. — Но… он же видел, что Ключ был у меня в руках. — Наверное, он решил, что это твой собственный Ключ, и с его помощью ты убедил дверь выпустить тебя. Это сложно объяснить, — вздохнула Шушум. — Я сама не уверена, лишь выдвигаю предположение. Пространство внутри двери было будущим по отношению к тому отрезку времени, когда ты выскочил из двери с Ключом. Сначала Мидгиш упустил нас, а потом отправился в своё убежище. Там он, к своему неудовольствию, снова встретил тебя — того тебя, каким ты был до возвращения. Должно быть, Мидгиш и сам не заметил, что внутри двери произошла рассинхронизация времени с этим миром и даже Тамтоже. — Какие умные слова ты знаешь. — Что поделать. Однажды ты можешь приехать в город в Тамтоже и обнаружить, что тебя там преследуют за убийство, хотя ты в этом городе впервые. И они будут правы. Девушка подпрыгнула на месте и так вся и засветилась. Её резкие скачки настроения, вероятно, объяснялись стремительными переменами обстоятельств, что присуще стране-под-боком. — Ты… кхм… недурно соображаешь для здешнего. Извини, что дразнила тебя и называла недалёким. Может, в качестве признания твоих способностей ты примешь от меня приглашение в гости? — Благодарю за предложение, но я не могу. Ты же понимаешь, что я не продержусь там и дня. Да и не нужен я там. Я вроде бы тут нужен, своей семье и знакомым. — Шушум скуксилась, и парень поспешил переменить тему. — Ты уверена, что Мидгиш не будет беспокоить тебя? — Уверена. Вряд ли он долго проживёт. Болезнь быстро прогрессирует. Мерзость. — Её передёрнуло. — Когда Клювоголовые вскроют грудную клетку, его лёгкие будут забиты шерстью и торчащими лапами собак. Он задохнётся. — Ужасно! Это не лечится? Шушум замотала головой и отступила ближе к стволу. На другой стороне улицы шёл человек, и девушка в фиолетовом плаще была яркой деталью на сером тротуаре. — Мне показалось, что идею выкрасть чужой Ключ ему кто-то подсказал. Ты говорила, что это бессмысленно, ведь все Ключи работают одинаково. Вот только, похоже, кто-то нашёл для Ключей иное применение, которое изначально не подразумевалось. Будь осторожнее и предупреди близких и друзей. Вдруг такое повторится… — предупредил Уилтон и добавил: — Приятно было познакомиться! Он не так уж хотел расставаться с Шушум, но не мог придумать, о чём им ещё говорить и куда идти. Да и голова уже пухла от подробностей прошедшего часа, так что парень мечтал о блаженном сне. Плечо ещё болело. — Мне тоже. Девушка протянула руку для рукопожатия. Уилтон растерялся и сдуру поцеловал её, как делали кавалеры в романах его матушки. Шушум засмеялась. Уилтон много раз оглядывался, когда удалялся от дерева, но девушка быстро ушла оттуда, и смотреть стало не на что. А он останется здесь со своей жизнью, роднёй, тоской… Об отказе парень не жалел. Тамтоже — не волшебная страна, куда трудно попасть. Желающие всегда могли отправиться в путешествие, стоило лишь решиться. Не в этом заключалась главная трудность. Уилтон ни разу за прошедший час не почувствовал привычную пустоту в душе, но всё равно по-настоящему не верил, что в этом заслуга приключений, если их можно так назвать. Да, он был занят и не отвлекался на рефлексию. И если он пойдёт в Тамтоже, ему там тоже, скорее всего, не дадут и спокойной минутки посидеть. И парню некогда будет уделять внимание хандре. Однако… Это не излечение, а лишь маскировка. Уилтон отодвинет болезнь, но она никуда не денется. А он хотел искоренить тоску, выкорчевать её и сжечь. И сделать это можно только здесь, научившись, наконец, нормально жить в этом мире. И вот когда четвёртый сын избавится от недуга, грызшего его с детства, тогда и наградит себя визитом в страну-под-боком. А сейчас… Нужно срочно придумать оправдание потерянным часам.