Bizzare

Высота в 10 000 метров словно запустила мои мысли вскачь. Смешно, страх перед полетом казался чем-то инородным. И действительно, какой смысл бояться, когда ты уже так далеко над землей? Стюардесса принесла желающим перекусить рис с грибами, кекс с маком и напитки на выбор. Салон наполнился запахом выпечки, жующих пассажиров словно совершенно не беспокоил прием пищи на высоте птичьего полета. Макс есть не желал и, в конце концов, задремал, все ближе склоняя голову к моему плечу. Я же несколько раз открывал книгу, пахнувшую свежей краской из типографии, но сосредоточиться не удавалось совершенно. В итоге я позволил наслаждаться видом далекой земли, словно ребенок, которому разрешили сесть у окна в родительской машине. В мои 23 года я знал довольно многих знакомых, которые уже успели повидать мир. Кто-то как и я не стал поступать в университет после школы. Я просто не понимал, чем хотел заниматься и кем хотел стать (да и до сих пор не понимаю), а бывшие одноклассники уже горели только им одним известной целью. Собрали рюкзаки и рванули в Азию автостопом. Леся и Анджей, друзья, о которых пишут в книгах. Сперва думали поехать на месяц, прощупать почву, попробовать каково будет оказаться так далеко от родной земли, а в итоге живут в Индии уже четвертый год. Меняют города и деревушки, способы передвижения и новых знакомых. Они стали смуглыми, словно вместе с карри впитали в себя чужую темнокожую внешность. Их зубы неестественно сияли белизной на фоне обгоревшего лица и солнечных веснушек. Последний раз они возвращались в родной город больше года назад, да и то только для того, чтобы продлить визу. Мы тогда встретились в излюбленной еще со времен школы пироговой и просидели там до закрытия. У них историй и впечатлений от заграничных приключений уже хватило бы на несколько жизней, а я почти все время молчал, выпивая имбирный чай кружку за кружкой, но с улыбкой слушал. Они были счастливы безгранично и никакой жалости или зависти я не чувствовал. Иногда я тоже думал сорваться вот так, сдать квартиру какой-нибудь парочке, более менее ценные вещи раздать друзьям, оставить лишь то, что могло бы уместиться в походный рюкзак. Но потом понял, что был готов решиться на это не потому, что того требовало сердце, а потому, что остальные мечтали поступить так. Просто для того, чтобы кто-то вот так же с восторгом и заинтересованностью в глазах внимал бы моим историям про приключения в далеких странах, где звучат совсем другие языки и где живут совсем другие люди. Поэтому я так и не сдал квартиру, так и не собрал рюкзак. С тех пор я старался быть предельно честным с самим собой и с другими. Моя новая привычка говорить почти одну правду оттолкнула многих. Сперва это злило, я стал резким и даже жестоким в том, что казалось произносимых слов. Коснулось это даже таких обыденных вещей, на которые мы отвечаем ложью даже не осознавая этого. Как она не могла поставить мне зачет, даже Козлову влепила автомат, а меня отправила на пересдачу! - жаловался бывший одноклассник на свою преподшу по античной философии. - Могла и поставила, потому что нефиг было ржать как пятилетка, когда она рассказывала про оргиистические культы и с выражением читала стихи!..Видимо, люди не это хотят услышать. Они будут скорее рады сочувствию, пособничеству, разделению гнева, обиды и совместным оскорблениям обидчика. Так что в конце концов из самых верных друзей остался только Макс. А остальные все так же здоровались при встрече, спрашивали как дела и как жизнь, но осознание того, что это всего лишь дежурные фразы, все чаще подбивало перейти на другую сторону улицы лишь от одного вида идущего на встречу знакомого. Но чаще я все же перебрасывался такими же ничего не говорящими ответами, отчего на душе становилось невыносимо гадко. И, конечно же, постепенно я загнал себя в депрессию, однако считал это чем-то неизбежным, как расплата и клеймо за то, что позволил себе снять розовые очки и смотреть на мир без прикрас. А мир и люди все чаще огорчали. Может, не было бы высоких ожиданий, не было бы и горечи, конечно. Мне все еще было интересно наблюдать за людьми, слышать обрывки их разговоров, узнавать, что их волнует. Но оказалось, что общего у меня с бывшими друзьями до смешного мало. Я тоже был способен любить, дружить и ценить дружбу, быть веселым и смеяться, будто ничего плохого в целом мире нет. Но я не мог быть искренним, видя неискренность в глазах напротив. Казалось, я смотрю в искривленное зеркало из комнаты смеха и все мои эмоции и чувства искажаются, перестают попадать под норму. Мало кто хочет услышать правду на безобидный вопрос "как жизнь"? Я ради эксперимента пробовал несколько раз раскрывать душу, а в ответ слышал "Ясненько...А помнишь Верку из 10-А? Оказалось, что она та еще шалава, прикинь?" Но, быть может, мир в порядке, а это только по мне плачет светлая комната с мягкими стенами? Эту мысль разум беспощадно отвергал. Но разве психи когда-нибудь назовут себя психами? Так что я остановился на мысли, что раз в жизни для каждого человека отведен один особый день, когда приходит кто-то мудрый и объясняет тебе тайну мироздания и смысл жизни, а я в этот день отключил мобильный телефон и будильник, проспал все на свете. А без тайны мироздания приходится жить так, как умеешь. Иногда казалось, что я живу в ожидании чего-то грандиозного, определенного кристально чистого события, которое изменит мою жизнь. Я не знаю, когда это произойдет и как, но сразу почувствую, что это именно то. Когда-то я обмолвился об этом знакомой девчонке, поступившей на психологию, а она в ответ гордо продекламировала, что все подобные мысли - от боязни жить настоящим, от глубинных страданий внутреннего ребенка и ожидания идеального,но недостижимого счастья в будущем. А на самом деле, не признай я суровую реальность, то останусь бесконечно несчастным и беспробудно пьяным лежать где-то в придорожной канаве. Тут она нежно поцеловала меня в лоб, а затем назидательным тоном упомянула Данию с ее одним из самых высоких уровней жизни и самоубийствах, которые считаются наиболее частой причиной смерти среди населения. А антидепрессанты, о Господитыбожемой, там принимает каждый второй! Я в тот раз даже спорить не стал и не стал говорить, что все еще жду тот день, когда в нашей необъятной к ментальным заболеваниям начнут относиться, как к чему-то серьезному, а не как к блажи или дури. Нет, конечно же, пусть люди будут страдать втайне и мучиться, лишь бы не слышать "найди мужика/работу нормальную и сразу про депрессию свою забудешь" и "я тоже в депрессии, у меня дома wi-fi отключили". Зато после разговора с этой девушкой я сделал зарубку на будущее, чтобы никогда и ни в каком случае не допустить ее к тому, что в моей голове. А вообще, жизнь интересно повернулась. Что будет дальше? Вот он я, в чужой Франции, которая почему-то ассоциируется у меня вовсе не с Наполеоном и багетами, а с Тео, бродящем по октябрьскому лесу босиком и рассматривающем Млечный путь. Может, отослать ему фотографию на фоне замка, когда мы приедем? Может, он узнает место. Макс говорил, что этот замок довольно известен, вот только частая смена хозяев привела к тому, что этот исторический памятник приходит в упадок с конца 19 века, зарастает мхом и медленно разваливается на части. Интересно, почему его новый владелец вообще взялся за реставрацию? Он ведь даже сумел отыскать нынешних владельцев и выкупил замок почти что за бесценок, а пожилая пара французов была только рада избавиться от ненужной развалины и куска земли, который зарастал бурьяном. Видимо, этот чудак - ярый любитель истории. Хотя он так же может быть алчным до денег засранцем, который устроит в замке отель и подпольное казино. Его право. Я вспомнил фотографии, которые показывал Макс и признал, что место для того, чтобы там жить, просто невообразимое. На километры вокруг ни души, ни машин, ни асфальтовых дорог. Только вересковые поля, мрачноватый лес, небольшое озеро, дикие птицы и тишина. Можно раскинуть руки, упасть на траву в поле и кричать глупости в небо, никто не услышит, никто не станет крутить пальцем у виска. Только повидавшее смену нескольких поколений грозное здание будет стоять над душой, словно зачарованный страж, наблюдать за дурным человеком темными глазницами окон. В таких местах мне всегда казалось, что если сосредоточиться, то можно услышать смех тех, кто некогда тут жил, мечтал, любил и давал жизнь. Конечно, особо впечатлительные тут же с легкостью уверуют в призраков и в проклятые, скорбящие о прошлых жизнях души. Вот только их время ушло, а ты живее всех живых. Поэтому, пожалуйста, смейся, шлепай босыми ногами по широким и пустым коридорам, съезжай вниз по дубовым перилам. Только твой смех способен оживить подобные места, полные историй. Я настолько погрузился в собственные мысли, что не заметил, как самолет пошел на посадку, только уловил краем уха: - ...и пристегнуть ремни. Легонько встряхиваю Макса за плечо и он тут же распахивает глаза. - Бонжур, старина. Что ж, мы почти на месте, да? - он складывает наушники и сует их в карман. - Надо бы перекусить чего-нибудь, как сядем. - И чего тебе не перекусывалось, когда еду разносили? - Я не могу одновременно есть и спать, а спать хотелось больше, - пожал он плечами. Под глазами у него появились темные круги, будто он и не спал вовсе, а наоборот, только собирался. - А если я не поем, то буду злым. Не забывай, что французского я не знаю, так что мою злость будешь чувствовать только ты. Зато когда поем, буду добрым и ласковым, и все хорошее тоже достанется только тебе. Когда самолет приземлился, мы терпеливо дождались своей очереди и забрали рюкзаки с конвейера. В аэропорту гудели голоса, словно рой пчел. Что-то щелкало и гудело, слышался стук металла, когда рядом проносились люди, толкая вперед себя тележки с багажом и чемоданы на колесиках. Водоворот из людских тел и лиц, журчащих французских слов. Едва уловимый запах фаст-фуда и кофе. Именно по запаху мы и нашли небольшое кафе, где Макс, объяснив на пальцах, что он хочет, набросился на ароматную еду. А я наконец включил телефон, который отключал в самолете. Он сразу же завибрировал от получаемых сообщений.

07:44 "Так и не удалось уснуть вчера. Посмотри мне кто-нибудь сейчас в глаза, утонул бы от всего, что может там отражаться. Доброе утро. Надеюсь, не спишь". 8:19 "Почему мы не познакомились весной? Прислал бы фотографию полевых цветов, от которых шумит в голове во время утренних пробежек. А сейчас ничего нет, только иней на земле. Интересно, где ты сейчас? Ты уже уехал? Хотя, я не хочу знать. Расскажи мне потом. Хочу услышать твой голос". 8:20 "Я надеюсь, ты не утонул вчера в ванне?" 9:29 "Что бы ты там не говорил про атомы, но меня не покидает ощущение, что мы с тобой уже были знакомы когда-то. В прошлой жизни? Или я был таким идиотом, что не увидел в тебе Тебя и прошел мимо?" 10:03 "Я сейчас в центре, тут столько народа, яблоку негде упасть, а я, наверное, схожу с ума. Иду сквозь толпу, нацепил темные очки, чтобы не пялиться слишком откровенно, а все почему? Потому что вижу вокруг один секс. Прежде, чем ты что-то подумаешь, позволь объяснить. В каждом человеке, который проходит мимо, можно его увидеть, если присмотреться. Если бы его не было, не было бы всех этих людей. Это как представить всех голыми, чтобы не бояться выступать на сцене. Только подумай, кто-то стонал под кем-то, теряя контроль от желания, парочки доводили друг-друга до оргазма, рожали детей. Плод любви и страсти. И черт его знает, где они это делали: в спальне, в ванной, в коридоре, в кинотеатре, на заднем сиденье машин, на голой земле или в океане...Но все это тут, в воздухе, в их движениях и в изгибах губ. Жаркое, мокрое и шумное. Не могу понять, почему это не написано на их лицах? Где это желание обладать, которое, кажется, написано у меня на лице? Где этот голод, как в твоих глазах на вчерашней фотографии?" Читаю и глупо улыбаюсь. Аккуратно оглядываюсь и пытаюсь представить то, что чувствовал Тео, когда писал последнее сообщение. И действительно вижу. Мужчины, поглаживающие жен за локоть, когда наклоняются что-то прошептать им на ухо. Девушки, поправляющие волосы, когда мимо проходит симпатичный парень. Пальцы, впивающиеся в ладони, чтобы не потянуться и не потрогать того, кто сидит напротив. Капельки пота на лбу, вздымающаяся грудь при глубоком вздохе. Так легко представить, что за всем этим стоит желание и похоть, а когда все же получится, уже невозможно выбросить из головы. Каждое движение воспринимается совсем иначе. Набираю ответ:

"Ты абсолютный безумец, потому что мне придется теперь с этим жить. Я не могу даже официанту в глаза взглянуть, потому что невольно пытаюсь представить, какое у него лицо во время оргазма". Нажимаю "отправить" и поднимаю глаза на сидящего рядом Макса. Он ловит мой взгляд, прищуривается и громко облизывает пальцы, испачканные сырным соусом. На секунду возвращается взглядом к подносу с едой и откусывает от хрустящей булки. А я пытаюсь выкинуть из головы его розовый язык на тонких пальцах, но вместо этого мозг подбрасывает образ поярче. Как Макс, абсолютно взмокший, с затуманенным взглядом и спутанными волосами, опускается передо мной на колени и припадает влажными губами к моему бедру. И я не могу оторваться от того, как он отпивает от стакана с Колой и как дергается под светлой кожей его кадык. Наверное, что-то такое есть в моих глазах, потому что Макс стремительно краснеет и отворачивается. До стоянки такси мы доходим в гробовом молчании. У меня в груди что-то леденеет, потому что я никогда не позволял подобным мыслям возникнуть в отношении Макса. Противный внутренний голосок невинно шепчет: "А почему нет? Ты только что представлял, какие лица во время оргазма у каждого человека в этом чертовом аэропорте, а Макс на коленях тебя вывел из равновесия?" Нет. Вывело из равновесия не это, а то, как быстро перед глазами возник Тео, так же стоящий на коленях, еще более расхристанный, но не прижимающийся губами, а скалящий свои акульи зубы и сжимающий мои бедра пальцами так крепко, что оставались белые следы. А еще не так-то просто выкинуть все это из головы, ведь вся кровь словно устремилась к единственному органу, которому было наплевать, кто именно стоит перед ним на коленях. Макс протягивает таксисту листок с нужным адресом, тот кивает, складывает наши рюкзаки в багажник и включает счетчик. А я откидываю голову назад и закрываю глаза. Но воспаленный мозг успокаиваться не желает и выдает образы один другого извращеннее, а я едва сдерживаюсь, чтобы не расстегнуть ремень и наплевать на все законы морали. Однако тихий стон сквозь сжатые зубы все-таки срывается и я еще крепче зажмуриваюсь, чтобы не видеть выражение лица Макса, который подумал неизвестно что.