Веди меня в танго на ощупь

milonga (Милонга) - место, где танцуют танго salida (салида) - базовый шаг, первые шаги в танго, от „Salimos a bailar“ = Shall we (go out to the dance floor and) dance? Станцуем? Восемь базовых шагов

Крис жил в небольшом высотном кондоминиуме на самом севере Бруклина, севернее Гринпойнта. Его небольшая студия располагалась в мансарде на самом верху пятиэтажного здания, и чуть скошенные под углом к потолку окна открывали по вечерам и утрам потрясающий вид на сверкающую Ист-Ривер и другой её берег, остров Манхэттен, всегда светящийся в ночи огнями высоток и неоновых реклам, как чей-то юбилейный торт. Крис любил уходить и возвращаться сюда — от работы в Лонг-Айленд Сити рукой подать, тем более на машине. А если в планах имелось продолжение вечера, всегда можно было оставить свой вайб на охраняемой стоянке у производства и спокойно добраться на метро — здесь всё было рядом, даже недорогая любимая кафешка «Тендер Трап», где можно было и поесть, и выпить чего-нибудь, на что обычно не хватало памяти купить в супермаркете целую бутылку. Крис вообще редко пил. Но помимо высоких окон был ещё и встроенный шкаф с этими чёртовыми зеркальными дверями, что посоветовала ему Хейли. Он и прислушался только потому, что собственных идей не было, а Хейли… она ведь их дизайнер мебели? Не особо заморачиваясь, она взглянула на квартиру и тут же уверила его, что лучше зеркальных створок не придумать: «У тебя современный хайтек-интерьер, всё остальное будет смотреться убого. И опять же, решится вопрос зеркала в прихожей. Крис, у тебя вообще тут есть хоть одно зеркало, а? Или у тебя фобия какая? Похоже, придётся в лифте», — и она с едва сквозящим в кратком жесте недовольством убрала блестящий цилиндр яркой губной помады обратно в сумочку. Сколько Крис её знал, она всегда предпочитала броские тона — алый, вишнёвый… Лучше всего в памяти отпечатывались её ярко накрашенные губы. И только после них из тумана выступали черты лица: красивые высокие скулы и живые карие глаза под густыми тёмными бровями. Нет, он даже не предложил ей чашечку кофе тогда в знак благодарности: Хейли ему нравилась, она много улыбалась, и её симпатичное лицо и женственная фигура на самом деле разбавляли их угрюмую мужскую компанию, но он встречался с Элли и не собирался делать глупостей. Или… может, потому что ему просто было плевать. Зачем он её послушал? Чёртов шкаф. Он уже не раз планировал хотя бы заклеить створки мебельной матовой плёнкой. Но зеркало пользовалось популярностью у Элли, которая каждый раз крутилась возле него перед выходом. А то, что оно бесило лично Криса… Иначе, как расстройством, это нельзя было назвать. Что бы это ни было, но зеркало было ни при чём. Крис знал — и всё равно ненавидел его. Каждый раз он приходил домой и, пока разувался, присаживался на стальную скамью с изящным деревянным сидением. Скидывал обувь, блаженно вытягивал вперёд ноги, двигая уставшими пальцами; поднимал голову и… встречался взглядом с ним. Он привык к этому зеркалу за год, он знал, что оно есть: ровно напротив входа, две огромные зеркальные створки во всю стену. И каждый раз вздрагивал, встречаясь в сумраке прихожей, куда закатные отсветы из окон едва добивали, с самим собой. Наедине, без других людей в обществе зеркала было чертовски неуютно. Он даже не мог отвести глаза — что, вообще, за бред, бояться взгляда собственного отражения? Но зеркало словно увеличивало его глухое одиночество. Он был в нём, как заключённый в не по размеру громоздкую раму портрет. Тот, другой, за стеклом, казалось, смотрел не с презрением даже, а с великим разочарованием. И усталостью. И Крис этого терпеть не мог. Разве он был в чём-то виноват? Разве он не пытался всю свою жизнь? Разве он не старался быть лучшим парнем для Элли? Или сейчас с этим чёртовым танго? И квартира эта, после её ухода словно вылизанная, как больничная палата, когда увозят куда-то то ли умершего, то ли выздоровевшего пациента, готовая к новому вселению… Так было тошно от её нарочито блестящей пустоты каждый вечер. Крис не знал, зачем купил её, влезая в неплохой кредит. Если бы поработал ещё немного, смог бы позволить себе небольшой дом. Иногда Крис мечтал о собаке и большой гомонящей семье… А иногда думал, что нет ничего лучше, чем стоять вечером в полной темноте перед чуть скошенным окном, греть руку о кружку с чаем и смотреть на Манхэттен на том берегу реки. И гадать, сколько таких же никчёмных скитальцев смотрят ему в ответ. И почему люди всё равно трепыхаются, пытаясь казаться и существовать, даже не видя никакого самого отдалённого смысла в своих действиях? Зачем? Крис никогда не пытался найти ответов — только допивал чай и отправлялся в кровать — читать перед сном. Это успокаивало и отвлекало от мыслей. А с утра начинался новый виток. И Крис даже снова привык к этому, вошёл в размеренный ритм своих дней, снова обжился в пустой вылизанной квартире без всех тех милых женских мелочей, на которые он не обращал даже внимания раньше, и без которых теперь казалось, словно его дом перестал дышать: женское бельё в стирке и на сушке, туфли, резинки для волос на стеклянной полочке в ванной… Эти бесчисленные средства для кожи — когда Элли забрала всё своё, ванна на самом деле показалась ему разграбленной. И даже розовый лифчик на полотенцесушителе, обычно порядком его раздражавший своим ядерным оттенком, сейчас вспоминался милым элементом декора. Но время шло, и Крис правда снова привык к своей вернувшей суровый холостяцкий вид квартире. Привык к изматывающей работе над новым масштабным проектом на производстве и к тому, что теперь они со Скарлетт репетировали у Себастьяна целых три раза в неделю — и по вечерам в понедельник, среду и пятницу он не приходил, а приползал домой едва ли не на четвереньках. Себастьян выжимал из них все соки. Он оказался колючим и требовательным тренером — и этого совершенно нельзя было предположить, глядя, каким мягким и ироничным он был со своим основным классом танго. Крис до сих пор помнил тот короткий беспомощный взгляд — хотя больше его не видел, словно отрезало. Себастьян скакал вокруг них, контролируя каждое движение их со Скарлетт тел, наставлял, показывал, поправлял позиции рук и ног и экспрессивно ругался на испанском. А однажды разошёлся настолько, что чуть не вырвал прядь своих длинных тёмных волос — а всё из-за него, из-за Криса. Разве он виноват, что никак не мог угодить Себастьяну? Он старался, видит Бог. Внимательно слушал и выкладывался из последних сил! Он ведь танцор, он прекрасно понимал все его требования, хоть и считал половину из них излишне надуманными и претенциозными. Чего стоило только это: «Тяни носок, словно ты уже летишь над пропастью!» или: «Урони её! Роняй! Но поймай в самый последний момент. Боишься? Какого чёрта, ты мужчина или кто?» — и, конечно, он показывал снова и снова, как должно быть — идеально, артистично, отточено. У Криса краснели уши и шея от стыда, он не мог понять, что именно у него не получается и почему — ведь к Скарлетт Себастьян не придирался настолько яро. И снова, снова ничего не выходило, при повторах постоянно выскакивала хотя бы самая маленькая оплошность, которая давала Себастьяну повод взорваться и осыпать их очередной волной испанской эмоциональной ругани. Крис не пытался уточнить, что именно тот говорит: по интонациям и без конкретики было ясно. И до того обидно, что сегодня он едва не разревелся злыми, бессильными слезами. Дико, но сегодня он сам остановил танец в середине тирады Себастьяна и, не в силах больше терпеть, уселся прямо на пол спиной к нему, зло задирая свою футболку и яростно растирая ей лицо, смазывая пот со лба, носа и скул. Потому что чувствовал — ещё немного, и он будет судорожно рыдать, как девчонка. Всего за месяц Себастьян довёл его до состояния такой неуверенности в себе и подавленности, что это вполне могло случиться — Крис сидел на полу, слушал учащённое дыхание Скарлетт над собой и чувствовал, как подкатившая к самой поверхности истерика шаг за шагом отступает, снова опускается на дно. Как вдруг Себастьян пролетел совсем рядом с ним, схватил свою кожаную куртку с вешалки у входа и со словами: «Невозможно так дальше работать, просто издевательство…» — выбежал из студии, громко хлопнув дверью. — И что это было? — словно не веря во всю абсурдность ситуации, тихо спросила Скарлетт. Крис выпутал лицо из майки и посмотрел на подругу, возвышавшуюся над ним; затем на дверь — та захлопнулась — и обратно. Скарлетт в недоумении перевела взгляд с ещё вибрирующей от удара двери на него. — Без понятия. Кажется, мы его допекли. Я допёк, — уточнил Крис. И отчего-то стало так горько и муторно, что он вздохнул и наклонился вперёд, почти складываясь в позе бабочки. — Я на самом деле так плох? — прогундел он в собственные ладони. — Чушь, — Скарлетт тут же опустилась рядом на гладкий светлый паркет и погладила по спине. — Мне очень нравится, как у нас получается. Потрясающее чувство, знаешь… как исследовать новые страны. Дух захватывает. Крис не знал, что сказать в ответ. В его голове почему-то пронеслись мысли, что в новых странах, особенно если это страны «третьего» мира, могут обворовать, а то и вовсе лишить жизни. И это не считая укусов насекомых, неизведанных лихорадок и диких животных. Удовольствие от такого исследования явно ниже среднего. — И что нам теперь делать? Уходить? — спросил Крис больше у самого себя. — Без понятия. Он ведь даже не закрыл… — И всё же, я, наверное, домой. — Крис распрямился, а потом тяжело поднялся и пошёл в сторону небольшой мужской раздевалки, приняв решение даже не мыться здесь. Просто… с него хватит этого цирка. — Тебя подвезти? — Если не сложно, — расстроено вздохнула Скарлетт и побрела за ним к соседней двери. В воздухе ещё звучала на повторе мелодия их танго — которое Себастьян одобрил и даже помог придумать потрясающий танец, захвативший Скарлетт сразу, — а Крис не собирался противиться взгляду её загоревшихся глаз. Вот только небольшая площадка с кирпичной колонной посередине сейчас была пуста, и никто не танцевал на блестящем паркете, вытворяя все эти бесчисленные любимые Себастьяном «гиро» и «ганчо». И от этого музыка казалась осиротевшей и покинутой, как страстная женщина, выбравшая себе в спутники неверного ветреного партнёра. Крис развернулся и, надеясь, что делает это правильно и безопасно, выключил музыкальный центр Себастьяна, вытаскивая из разъёма их флэшку. Он почему-то был уверен, что Себастьян не ушёл далеко. Наверняка сделает пару кругов вокруг здания, остынет и успокоится — на улице под вечер всё ещё становилось зябко — и вернётся. И лучше бы, чтобы к тому моменту их в помещении не было. Потому что он не представлял, что говорить. Так неловко у них все выходило. Себастьян словно сам почувствовал постфактум ту едва мерцающую грань, за которой Криса бы прорвало, и он размазывал бы по щекам злые слёзы. Унизительно. А ведь он никогда в жизни не плакал с момента, как был семилетним мальчишкой — не было даже желания. Крис всё сидел на скамье в прихожей своей студии напротив зеркала и смело смотрел себе в глаза. Становилось всё темнее, и силуэт отражения едва угадывался. Свет включать совершенно не хотелось. Он смотрел с вызовом из последних душевных сил, и казалось, что весь контур его тела словно становится мутным и сливается с тенями в углу, оставляя только этот взгляд. Он разваливался на куски, исчезал. А в голове всё звучал голос Себастьяна: «Нет, Крис. Не так. Больше чувства. Расслабь бёдра! Меньше движения. Не надо стесняться, ты должен обхватить её сильнее. А сейчас отпусти так, словно она тебе больше не нужна. Отпусти её! А сейчас верни. Беги к ней! И — энроске. Обхвати и закрути её! Крис…» И усталый недовольный вздох, и всё повторяется снова, и снова, и снова. Отвлечённо от танца каждая реплика казалась напыщенным бредом, но когда они репетировали, Крис понимал чем-то глубоко внутри себя, о чём именно Себастьян говорит ему, чего от него хочет. Словно он общался на древнем языке, который Крис когда-то знал, но сейчас за отсутствием практики не помнил ни одного слова, пытаясь уловить смысл по интонациям. И это его щенячье старание вкупе с невозможностью понять до конца только злило Себастьяна — и ранило, и бередило без того замученное нечто внутри него самого. Отпусти… а потом верни. Зачем? У Криса не возникло даже мысли вернуть Элли. С того раза они и не созванивались больше. Зачем? Если человек признался в нелюбви и всё для себя решил? Что он мог предложить ей? Смешно, но даже факт измены не особенно задел его. Расстроил, но глубинно задел меньше, чем любая из реплик Себастьяна за прошедший месяц. И это страшно злило, призывая ворочаться неопознанное нечто внутри. Словно в прогоревший костёр тыкали палкой и с силой дули, надеясь вызвать языки пламени. Крис поднялся на ноги и вдруг принялся медленно и сосредоточено раздеваться. Он снял с себя всё, оставив только простые хлопковые трусы, и, перешагнув через одежду на полу, отправился к углу с ресивером: он любил музыку и хорошее, качественное звучание. В аккуратной колонне на железных реях у него был закреплён ресивер, музыкальный центр с возможностью чтения и воспроизведения любых музыкальных форматов, и жемчужина его коллекции — современный проигрыватель для пластинок. Тут же ниже за стеклом стояла в ряд вся его золотая коллекция музыки, начиная от Армстронга и Пресли. Крис включил технику и вставил флэшку в разъём центра, тут же привычно находя восьмую композицию. И, встав наизготовку в центр пустого пространства между огороженной барной стойкой кухней и диваном, означавшим начало гостиной, принялся слушать вступление. Затем поднял напряжённую руку и устремил взгляд в сторону, представляя, что видит полный экспрессии ответный взгляд Скарлетт, — и начал повторять, оттачивать свои движения, пытаясь вспомнить каждое дельное и обидное замечание Себастьяна. Он не знал, сколько раз на повторе проиграла их композиция — в ушах уже пульсировало от упругого ритма скрипок и гитары, шли мурашки от низкого хриплого голоса, почти кричавшего: «Роксэн!» Он так и не ужинал и даже не помылся. Выпив стакан воды перед сном, Крис с ощущением убийственной усталости свалился поверх покрывала в свою холодную постель и заснул мёртвым сном. Молочное озеро со светлячками ему больше не снилось, хотя иногда он ловил себя на мысли, что скучал по тому месту. Не по удушающему объятию воды, а… по ощущению манящего тепла и покоя, по неверному мерцанию светлячков в белёсом тумане. Ему редко снились такие красивые — и настолько же страшные сны. Он хотел узнать, кто вытянул его из прошлого ужаса и зачем. Решение пришло само собой ещё во время долгой утренней субботней пробежки. Он проспал, конечно, но даже в десять утра вышел на улицу и отправился разминочной трусцой привычным маршрутом по набережной вдоль Ист Ривер. И бегал, пока его спортивный лонгслив не стал влажным насквозь. Весь оставшийся субботний день и половину воскресенья Крис посвятил тому, чтобы дать внутреннему голосу, рассыпающемуся всевозможными убедительными руладами, уговорить его отказаться от идеи. Себастьян представлялся терпимым только находясь на достаточном от него расстоянии, но фантазия Криса, стоило им расстаться после тренировки, раз за разом рисовала какой-то вполне человечный образ, который мог смотреть на него тем самым потерянным и почти молящим взглядом. Конечно, Крис не сидел на месте, ведя беззвучные переговоры с самим собой. Он убрался в квартире, сходил до небольшого продуктового за молоком и яйцами, вечером съездил в крупный супермаркет и даже позвонил перед сном Скарлетт узнать, как прошёл её вечер, и немало её этим удивив. Потом долго не мог уснуть. Разозлившись на себя, Крис отправился в ближайший к кондоминиуму бар, где даже немного пофлиртовал с девушкой, сидевшей рядом за стойкой. Она явно была не против продолжения, но Крис… Криса это не интересовало сейчас. Вечером в воскресенье он, чувствуя себя совершенным идиотом, припарковал машину прямо перед крыльцом «Милонги» и, взлетев по трём ступеням, ещё какое-то время стоял, не решаясь позвонить или постучать — ещё дома он предварительно сверился с расписанием Себастьяна, и воскресный вечер тот оставил себе для отдыха. Было, наверное, отвратительно эгоистично отнимать у человека свободный вечер. Но Крис чувствовал, что ему это нужно. Конечно, Скарлетт не врала, говоря, что ей нравится танцевать с ним танго. Но и не говорила всей правды. Они знали друг друга столько лет, смешно предположить, что он не чувствует её скованность. А танго… может, он и не разбирается в нём хорошо, но танго — это что угодно, но не скованность. Он мечтал открыть уже этот замок — и почувствовать во время танго со Скарлетт то, что чувствовал во время ча-ча-ча с ней. Единение. Порыв. Страсть. Если он поймёт, наконец, — Скарлетт будет удивлена. А Себастьян, может, перестанет докапываться до него по пустякам. И он постучал. И ещё раз. Ему не открыли. Крис видел, как в окнах зала и этажом выше горел приглушённый свет. Его мимолётно осенило, что у Себастьяна могли быть свои планы на этот вечер, что он вообще мог быть не один. Но любопытство и природное упрямство взяли верх — и Крис попробовал толкнуть дверь. Та неожиданно легко подалась, мелодично звякнули колокольчики над головой. — Эм, я очень извиняюсь. Себастьян? Это Крис. Я тут проезжал мимо, — Крис мысленно отвесил себе тумака — ну что за бред он нёс? — и… — Крис замолчал, замирая. Себастьян не видел и не слышал его. Глаза его были закрыты, и длинные тёмные тени от ресниц ложились на высокие скулы. Голову с привычно растрёпанным пучком волос, явно наспех стянутым резинкой, с обеих сторон обхватывали небольшие радио-наушники: было видно, как движутся огоньки эквалайзера музыкального центра, но снаружи не слышалось ни единого звука кроме лёгких шагов, весомых приземлений на паркет после прыжков и чуть учащённого дыхания. Себастьян танцевал один в свете настенного бра, и Крис едва заставил себя сглотнуть и продолжить дышать — это был танец личный, не для глаз, сродни тому, как он сам танцевал в одном белье с воображаемой Скарлетт. Крис не знал, кого именно Себастьян представлял себе в пару. Но это очевидно передавал его танец — наполовину бальный этюд, наполовину гимнастическая зарисовка вольным стилем, — он изящно тянулся к кому-то рукой, и поворачивал голову, словно общался, и будто надеялся на… Крис едва не сорвался с места, когда Себастьян, вдруг остановившись, встал на носок и медленно поднял ногу вверх в идеальном вертикальном шпагате. Он должен был поддержать его, об этом вопило всё внутри, — но тут же понял всю абсурдность своего желания и снова отступил на шаг назад, в тень, продолжая жадно ловить каждый момент сокровенного танца. Так красиво и искренне. Рельефные мышцы Себастьяна очерчивались тенями при малейшем движении, а излишне свободная майка собиралась при каждом наклоне и перевороте, оголяя поджарый торс и открывая тёмные волосы подмышек. Его цепочки с кулонами тихо позвякивали, то и дело выпадая из-за широкого ворота майки. Обтягивающие балетные леггинсы второй кожей повторяли изгибы напряжённых ягодиц и бёдер, и Крис невольно подумал, что задница у Себастьяна будет получше его собственной. Не мудрено. Он и представить не мог, что Себастьян умеет так танцевать. Это был высший пилотаж — все эти махи ногами, перевороты в воздухе, балетные прыжки в шпагате, которые Крис знать не знал, как называются. Он был великолепен, блистателен и откровенно талантлив; и все его движения в полной тишине под аккомпанемент собственного дыхания и тихого скрипа паркета завораживали намертво, приковывая взгляд. Но ещё больше потрясло Криса это невероятно умиротворённое сосредоточенное выражение лица, и едва трепещущие ресницы, и чуть порозовевшие щёки. Себастьян выглядел настолько спокойным и живым сейчас, что Крис совершенно позабыл, насколько экспрессивным, жёстким и нетерпимым он был во время тренировок с ними. Себастьян ориентировался в своём зале с закрытыми глазами настолько великолепно, как кошка никогда не оступится, пока семенит лапками по верхушкам узких досок деревянного забора. Пару раз Крис прижмуривался, ожидая, что тот сейчас пребольно заденет кирпичную колонну рукой или ногой — но в ту же секунду Себастьян менял направление движения, обходя преграду по мягкой дуге. Крис засмотрелся настолько, что пропустил момент, когда утихли блики на эквалайзере. Себастьян остановился и замер в последней напряжённой позе, весь блестящий от пота, в вымокшей майке… и открыл глаза. И встретился с ним взглядом через отражение в зеркале. Крису яростно захотелось без слов развернуться и выйти на улицу. Внезапно осознание, как нехорошо подглядывать за чужим танцем, навалилось на него огромной тяжестью смущения — но вторым голосом кто-то в голове отчётливо шептал, что когда хотят приватности, хотя бы запирают дверь, разве не так? — Что ты здесь делаешь? — спросил Себастьян без определённой эмоции, словно сам не знал, как реагировать на своего гостя. Он стянул беспроводные наушники на шею и пригладил свои волосы, отчего Крис снова уловил лёгкую тень той беззащитности. — Эм, я стучал, а потом решил попробовать зайти, — проговорил Крис, кое-как справляясь со словами. Стыд медленно стекал по ушам, щекам и шее, и кожа над горловиной куртки горела пожаром. — Я не хотел тебе мешать. А уйти уже не смог. Это было потрясающе. Правда. Я не думал даже, что ты так… можешь. — Думал, что я только и умею, что филигранно крыть матом эн эспаньол? — спросил Себастьян уже мягче, и на его губах появилась не улыбка даже, но её тень. И Крис не устоял, улыбнулся в ответ. — Конечно, нет. Не так. Просто думать одно, а видеть… Я не ожидал, что ты настолько хорош. Себастьян чему-то хмыкнул и очень загадочно улыбнулся, отводя взгляд. — Ты приехал сюда вечером в воскресенье, чтобы говорить мне комплименты? — спросил он прямо, снова глядя в глаза. И Криса пронзило странным, острым чувством, что он на самом деле делает что-то ненормальное. И хорошо бы Скарлетт об этом не знать. — Нет, я… Послушай, — Крис смешался, забыв на миг, зачем именно он здесь и сейчас. Но потом решился и вышел из тени, подошёл ближе, сунув руки в карманы, потому что перед таким Себастьяном хотелось по-глупому заламывать их и перебирать пальцы. — Я хочу, чтобы у меня всё получилось с нашим танго. Я не идиот и стараюсь делать так, как ты говоришь, но… у меня ничего не… — Постой, — Себастьян прервал его, поправляя наушники на шее, и капля пота скользнула с прилипшего к коже тёмного завитка волос на ключицу и ниже — Крис проследил её взглядом. — Ты хочешь, чтобы я показал тебе что-то в индивидуальном порядке? Или… — Ты ведь можешь исполнить женскую партию вместо Скарлетт, — собрался наконец с силами Крис. — Чтобы я пошёл за тобой. Поведи меня. Я хочу понять, что я должен чувствовать с раскованным партнёром. Потому что я ничего не чувствую. Себастьян шумно выдохнул и провёл по лицу рукой. На его гладком подбородке пробивалась лёгкая дневная щетина. — Ты сам только что определил свой диагноз. Я не думаю, что могу тебе помочь. Крис почувствовал, как больно внутрь его притухшего костра ткнули палкой, и взъярился: — Но почему? Ты ведь можешь! Я видел, ты можешь. — Предположим, — уклончиво ответил Себастьян, не переставая изучающе разглядывать глаза в глаза. — А ты уверен, что сможешь танцевать со мной? Я вроде как парень. Или у тебя нет проблем с этим? Крис не совсем понял, что именно Себастьян имел в виду. Поэтому только пожал плечами. У него ни с чем не было проблем, когда он знал, что перед ним профи. А Себастьян явно был мастером своего дела. — Хорошо, — коротко кинул Себастьян и отвернулся, отошёл в сторону небольшого платяного шкафа в углу. — Тогда мне нужны туфли. В балетках я танго не танцую, — и он вытащил из недр старого шкафа уже знакомую растоптанную пару танцевальных туфель на каблуках. Они могли бы считаться женскими, если бы женщины носили такой большой размер. Себастьян сел прямо на пол и принялся переобуваться. У него оказались длинные, изящные пальцы со смешными чёрными волосками на предпоследних фалангах — и коротко подстриженные ногти. — Мне их сшил Альберто, — негромко поведал Себастьян, пальцами застёгивая ремешок вокруг тонкой щиколотки. — Он шьёт танцевальную обувь на заказ, но мне сшил просто так. Мы были неплохими друзьями, пока не переспали… — он замялся, а после закончил бодрее: — Если вы со Скарлетт хотите танцевать на фестивале, вам тоже придётся сшить специальную обувь по ноге. Танго не терпит дилетантского подхода. Ощущения совсем другие, поймёшь сам, как только наденешь. Какой у тебя размер? Крис чувствовал себя, словно в молочно-белом мареве. Мысли текли неспешно, и слова Себастьяна обволакивали, но не проникали внутрь. Крис смотрел на них, как на больших ленивых рыб в мутном аквариуме. — Сорок пятый. — Жаль. На размер больше моего. А то я мог бы одолжить. И эта разительная перемена с лающего на них со Скарлетт Цербера до вполне человечно настроенного парня диссонировала в голове расстроенной секундой. Почему он так поступал с ними? Крис совершенно потерялся с ответом. Себастьян тем временем поднялся, оказываясь носом к носу — каблук приподнял его, и теперь они почти сравнялись в росте. — Ну что, начнём? Ничего, что я весь потный? Крис только мотнул головой, продолжая стоять столбом. Себастьян вздохнул и повернулся, чтобы снять с шеи наушники и переключить музыку на колонки, и та полилась очень тихо — на часах на стене стрелки показывали девять. Очень спокойное танго — Крис понял вдруг, как же он ещё мало знает об этом танце. — Ты умеешь говорить? — спросил Себастьян задумчиво, пока стоял спиной. — Конечно, — тут же ответил Крис, словно просыпаясь. — Тогда сними куртку. И говори со мной. Мне нравится, когда со мной говорят, знаешь, я сам несу много чего, когда танцую танго, это помогает… — он не договорил, с чем именно. Вернулся в несколько нешироких шагов и снова оказался совсем рядом с Крисом, настолько, что тот почувствовал сладко-терпкий запах его свежего пота. — Давай, Крис, — он улыбнулся краем рта, и это была совершенно особенная улыбка. Немного печальная — и немного вызывающая, — обхвати мою талию и возьми за руку. Всё как вы делаете в начале танго со Скарлетт. Начнём с азов, и… И Крис, больше повинуясь, чем осознавая, положил свою ладонь на его талию, скользнув до поясницы — на влажную майку, сквозь которую явно ощущалось тепло тела — и обхватил крепче, прижимая к себе, как Скарлетт — и зная точно, что это не она: слишком жёсткие, рельефные мышцы под пальцами. Слишком высокая и массивная фигура. Себастьян наклонился, касаясь влажными волосами лба: — Руку, Крис. Начнём. И первым обхватил его пальцы своими. — Я поведу, — тихо и сосредоточено сказал Себастьян, опустив ресницы. — А ты иди за мной. Вот так. И шагнул навстречу, двигаясь всем телом так, что у Криса не осталось ни единого варианта — только почувствовать, подчиниться и шагнуть вслед за Себастьяном в пропасть за собственной спиной. Они не делали ничего особенного по мнению Криса. Насколько он вообще, конечно, мог думать. Крис зациклился на собственных ощущениях и том, насколько отчётливо он чувствует Себастьяна сейчас. Так близко. Слишком, непростительно близко. Ни в одном нормальном танце партнёры не притираются друг к другу так тесно. Они со Скарлетт не танцевали так. Их танго… — Ваше танго — танец-фантазия для яркого выступления, только и всего, — сказал Себастьян едва слышно, словно прочитал мысли и решил продолжить их. — Это не то танго, каким оно зародилось изначально. Аргентинское танго — это способ общения друг с другом. Оно социальное, всё равно что пойти с друзьями не в бар выпить пива и поболеть за бейсбольную команду. А в милонгу помолчать и потанцевать. В этом вся разница культур. Когда танцуешь танго, не обязательно объясняться. Всё и так понятно, без слов. Сейчас мы танцуем милонгеро. Точнее, просто ходим. Вы со Скарлетт сами отказались от азов, решив, что достаточно опытные танцоры и это лишняя трата времени. И ты, Крис, постоянно пытаешься танцевать танго, словно оно где-то рядом с румбой или ча-ча-ча. Ты не так двигаешься. Ты слишком откровенно качаешь бёдрами. Ты… — Себастьян словно задохнулся и вдруг наклонил голову, касаясь волосами щеки, и сместил руку с плеча ниже, почти на грудь, отчего Крису стало совсем жарко — пот от сосредоточенных шагов и тепла соединённых тел вился ручейками по спине и вискам, и нельзя было его стереть — он держал Себастьяна в своих руках, крепко прижимая к себе за талию и едва касаясь пальцами ладони. — Тебя слишком много, Крис, и ты весь на виду, как разрисованная яркими красками латиноамериканская статуэтка. Но для танго ты должен весь быть только тут, — он едва заметно похлопал ладонью по груди Криса. — Чувствовать себя и свою боль. Свою радость. Танго — это история о двух людях в глубоком объятии; пока мы танцуем, она есть. Как только перестанем — она потеряет значение. Как иметь феерическую ночь секса на пляже прямо под звёздным небом, а наутро проснуться в одиночестве без кошелька в кармане — и ни о чём не жалеть. Ты чувствуешь, Крис? Мы просто обнимаемся под музыку и шагаем, нет ничего сложного. Сейчас уже намного лучше, чем ты танцевал на тренировке недавно. Теперь ты понимаешь? Твой опыт латино ничего не значит для танго. Нужен уверенный базовый шаг. Шаг и ещё раз шаг, пока тебя не начнёт тошнить от этого. И только после, — Себастьян перевёл дыхание и замолчал, не прекращая вести его вперёд, в сторону, на себя, снова вперёд. Он словно скользил по упругой водяной глади, изящно переставляя ноги, подчиняя Криса и заражая своим стилем, словно это всегда было легко и просто. Чувствовать танго так, как это происходило сейчас, оказалось совершенно невероятно и одуряюще. Сердце заторопилось, обгоняя сердце Себастьяна. От тихого его охрипшего голоса по всему телу бегали мурашки, и Крис почувствовал лёгкое, но раскручивающееся по нарастающей головокружение. Сосредоточенность на шагах забирала всё его внимание, и это был первый раз в жизни, когда не он вёл — а его вели. Парень-тангуэро на каблуках, вцепившийся в него мёртвой хваткой, вжавшийся всем собой до того, что смешивался их пот, запах мужских тел и чувствовалась жёсткость каждой мышцы под тонкой тканью майки и футболки. Это было откровенно и бесстыдно, но Крис всего на миг задержался на этой мысли, боясь потерять это невероятное ощущение контакта — близкого, телесного и очень приземлённого. Окрыляющего. — И только после этого, Крис, — Себастьян вдруг выдохнул ему в ухо, обдавая сухим теплом дыхания, — можно переходить к связкам, ганчо и гиро. И Себастьян вдруг чуть отстранился, шепнув: «Держи меня!» — и вдруг медленно откинулся назад в его руках, доверяясь, изламывая спину и всё продолжая невозможную линию от показавшегося из-за собравшейся у подмышек майки коричневого соска и до самого адамова яблока и резко очерченной челюсти, призывно выставленной в сторону противоположной зеркальной стены. Ногой, согнутой в колене, Себастьян крепко обхватил Криса сзади, пониже поясницы, и Крис почувствовал резкий приступ головокружения и паники — он начал задыхаться, картинка потемнела по краям — и он не удержал. Конечно, он смягчил Себастьяну падение как мог, обхватив руками и приняв удар на свои локти. Но тот всё равно стукнулся лопатками и затылком, звякнули об паркет съехавшие набок кулоны, и его лицо искривилось от боли. — El diablo rásgate… — прошипел Себастьян, в то время как Крис, свалившийся на него сверху, пытался вытащить руки и как-то слезть с него. Было так дико, так страшно неловко, и так жарко, кажется, всё тело горело. — Какого хрена ты творишь? Отпусти. Крис толком не слышал слов — он пялился на близкие губы Себастьяна и читал по ним, как по книге гаданий, которая когда-то была у его матери. Ничего конкретного, но бесконечные смутные обещания грядущих страданий и наслаждений. Только рывок Себастьяна под ним немного привёл в чувство, и Крис понял, что почему-то крепко держит в кулаке его смятую майку и с силой тянет её вниз, снова оголяя маленький сосок. — У тебя что, стоит? — тихо спросил Себастьян, заглядывая в глаза. — Эй, амиго? И с этими словами на Криса навалилось осознание всей непотребной неловкости ситуации — этот жар тела вместе с головокружением назывался эрекцией, крепкой полноценной эрекцией, и не было никакой возможности скрыть или замять это — Себастьян уже давно всё почувствовал. Криса подкинуло в воздух неведомой силой, он опрокинулся назад и на руках отодвинулся от Себастьяна подальше, дыша всё скорее. Он смотрел во все глаза, ожидая чего угодно, но не спокойного, любопытного взгляда из-под ресниц и не его слов: — Всё в порядке, Крис. Я не кусаюсь. Иногда это случается, не стоит так… Крис, не пытаясь дослушать, кое-как поднялся на ноги и, чувствуя, что внутри закручивается отвратительная тошнотная ненависть к себе и этому месту, понёсся к выходу. Там перед дверью на стуле он оставил свою куртку. И на этом всё. Боже, как же стыдно, так стыдно, что хотелось сквозь землю провалиться. Он мог контролировать свое тело. Всегда мог. Какого чёрта, он давно не подросток. И такого не случалось ни разу за их со Скарлетт танцевальную карьеру. Он четко разграничивал, где танцы и где личное, и чтобы вот так проколоться… с парнем. Словно Себастьян с самого начала медленно и верно вёл его к этой точке, тянул за невидимую шёлковую нить, чтобы уже наверняка… Предположение прошило его дрожью на самом выходе из зала — он только успел открыть дверь. На его плечи сзади давила абсолютная тишина — музыка давно закончилась, а Себастьян не подавал признаков жизни. Крис не выдержал и обернулся. Себастьян до сих пор лежал на полу, приподнявшись на локтях, неловко раскинув колени. Его ноги в танцевальных туфлях на каблуке казались неестественно длинными. Он выглядел так, словно Крис успел раззадорить его, а потом оставил в постели одного. И эта аналогия так горячо отдалась в паху, что у Криса снова на миг помутилось в голове. Себастьян смотрел на него нечитаемым прямым взглядом и явно не собирался больше ничего говорить или делать. Это было сродни пощечине. Крис сглотнул пересохшим горлом и выбежал на темную улицу, в бодрящий весенний воздух. Его до сих пор колотило, и ширинка больно давила на пульсирующий член. Крис чувствовал себя невозможно, непростительно грязным. Страшно хотелось сесть уже в машину и уехать отсюда, чтобы больше никогда не возвращаться. И как-то решить вопрос со Скарлетт, опуская причины и подробности. Она просто не поймет… Он был посмешищем. Клоуном на ярмарке уродств: яркий костюм и широкая намалеванная улыбка под накладным носом. А внутри тоска, грязь и безысходность. Может, Элли вовсе не прогадала, кинув его. Может, наоборот вытащила счастливый лотерейный билет? Крис не знал, но был уверен в том, что Себастьяну в глаза он больше смотреть не сможет.