Привет — бахталэс Здравствуйте — дубрИдин Добро пожаловать! — Мишто явъЯн! (цыганский язык)
Все выходные Крис просыпался поздно, долго валялся в разворошенной кровати и смотрел на тени на потолке — так солнечные лучи пробивались сквозь неплотно сдвинутые ламели жалюзи. Он думал о многом — и одновременно ни о чем конкретном. И, конечно, он вспоминал. Вспоминал множество раз о том, что произошло между ним и Себастьяном, и как он вообще допустил такой вариант развития событий. Ведь когда он решил увести его с танцпола, он испытывал только желание позаботиться о своем ближнем. И в какой именно момент все вдруг переключилось на другую плоскость, как именно Себастьян умудрился так просто добавить градуса той ситуации? Зачем? Почему он так жестко оттолкнул его в конце? Крис сделал что-то не так, что-то, чего не должен был?.. Да что не так с этим чертовым Себастьяном? Ведь Крис не просил его отсасывать, это была чистой воды его инициатива. И что в таком случае не так с ним, Крисом? Как он… Просто как он вообще смог позволить так легко всему этому случиться?! В любом случае, мысли его были бесплодны и не приводили к действиям, а вопросы оставались без ответов. Наиболее подходящим Крис мог бы назвать «Им так захотелось». Но это ведь не просто как из симпатии поделиться сигаретой или смахнуть с чужого плеча волос. Это был… Секс. И от мимолетного осознания, что у них с Себастьяном был именно секс, Криса повело похлеще, чем от виски натощак. Так резко и сильно, что перед глазами затанцевали черные мушки. Внизу живота медленно потеплело, и Крис, досадливо нахмурившись, перевернулся на живот и улегся рядом на еще прохладную простынь, зарываясь лицом в подушку. Это был его выбор. Пускай интуитивный, но он… ждал от Себастьяна хоть чего-нибудь с того самого момента, как тот, пробуя, укусил его в шею. Именно тогда Крис понял всем своим телом, что хочет его. Глупо это отрицать. До сознательного понимания головой оставалось недолго — Крис чувствовал это по тому, как его отпускает тревога и желание забыться любым доступным способом, наполнявшие все последние дни. И больше его заботило не то, что Себастьян отсосал у него прямо в кабинке общего туалета, а то, что он ушел после на такой ноте. Это волновало, оставляя горчащий осадок на языке, и Крис понятия не имел, как к этому относиться. Себастьян словно отшил его и одновременно попрощался — насовсем. Вот только он забыл спросить, что сам Крис думает по этому поводу. А Крис, если начистоту, терпеть не мог, когда его мнением пренебрегали. Особенно в тех ситуациях, когда он был замешан напрямую. А может, Себастьян решил проучить его за то, что он сбежал в прошлый раз? Маловероятно, да и… Какая теперь разница. Крис не знал, как к этому всему относиться, в любом случае, и не мог достаточно точно идентифицировать свои странные чувства каждый раз, когда он думал о Себастьяне. Букет был настолько полным и так качественно смешан, что вычленить ингредиенты не получалось. Зато решение о том, что делать дальше, созрело довольно быстро. Он проснулся с этой мыслью в воскресенье, провалялся, раздумывая, еще несколько часов, — и после уже не сомневался. В понедельник он усердно доработал до конца смены и, педантично убрав очки в футляр, а футляр в стол, подумал — пора. И набрал Скарлетт. Он предвкушал её реакцию, и от ожидания собственный пульс начал раскачиваться. Крис улыбнулся, едва подруга ответила на вызов. — Привет. Ты закончила на сегодня? Я могу заехать за тобой через полчаса. — Заехать? — не поняла Скарлетт, и от этого Крис почувствовал, что улыбается еще шире. — Танго, — выдохнул он в трубку. — Ты не собираешься ехать на тренировку? Скарлетт долго молчала. Крис даже отнимал айфон от уха и смотрел, не прервалась ли связь или, может, села батарея. — Я думала, ты больше не хочешь ходить туда, — осторожно сказала она. — Ты всё же передумал? — Да. Я ломал голову до воскресенья и понял, что мы должны закончить курс у Себастьяна. Скарлетт в трубке громко и с нескрываемым облегчением вздохнула. — Ты… уверен в том, что ты делаешь? Все в порядке, Крис? Чрезмерная озабоченность Скарлетт внезапно подействовала раздражающе. Серьёзно, ему хватало собственных сомнений, хоть и оставшихся где-то на задворках сознания, но встрепенувшихся от звука её голоса. — Я уверен как никогда. Так что собирайся и выходи через полчаса. Я уже в пути. Всю дорогу Скарлетт весело щебетала, заставляя его улыбаться порой, но больше ничего особенного не спросила. Если не считать того, что поинтересовалась, как там поживают его родители и старшая сестра в Ньюарке. И внезапно Крис понял, что совсем не боится её вопроса. Он бы просто честно сказал, что не знает ответа. Потому что так оно и было. Но ведь никто не мешал узнать его? На входе в «Милонгу», за стеклянной дверью которой горел яркий свет, они столкнулись с импозантным мужчиной, который, порывисто вылетев и случайно задев Скарлетт плечом, рассыпался в торопливых извинениях. Он хоть и был в солнцезащитных очках на пол-лица, все равно показался Крису очень интересным. Чего только стоила аккуратно выбритая фигурная бородка и выглаженный, идеально сидящий на нём костюм вместе с зеркальными черными туфлями. Выглядел мужчина очень представительно. Судя по тому, как замерла и проводила его взглядом Скарлетт, на неё тоже подействовало. Спустя несколько мгновений, как он завернул за угол, оттуда выехал черный крайслер — явно рабочая машина с личным шофером. Крис присвистнул. — Идём? — спросил он, берясь за ручку двери. — Да, конечно, — Скарлетт забавно отмерла и посмотрела на него чуть растерянно. — Идём внутрь. Крис отдавал себе полный отчёт, что, несмотря на свою уверенность в принятом решении, он чувствовал себя намного спокойнее, переступая порог «Милонги» вместе со Скарлетт. Мощная дружеская поддержка, крепкое женское плечо, Крис невольно надеялся на них, хоть и убеждал себя — справится и сам. Впрочем… едва они закрыли за собой дверь и разделись, Скарлетт убежала вперёд и, махнув — видимо, Себастьяну, которого Крис ещё не видел из холла, — скрылась в женской раздевалке. Этот её ход настолько огорошил, что Крис несколько мгновений простоял возле двери, осознавая: они остались один на один. Разве не этого он хотел? Кивнув сам себе, Крис просто пошёл вперёд. Шаг за шагом, это оказалось не так уж и сложно. И очень удивился, увидев зал и Себастьяна. Паркет был застелен несколькими мягкими ковриками, подобные Скарлетт использовала для йоги во время разминки. Себастьян был занят тем, что доставал из шкафа другие туго скатанные рулоны. — Привет, — поздоровался Крис, тут же чувствуя себя неловко — особенно когда Себастьян обернулся и замер, встречаясь с ним взглядом. Тот видел Скарлетт и явно знал, что Крис тоже тут. Но предполагать и на самом деле смотреть друг другу в глаза оказалось не одним и тем же. Первая секунда оглушила, и Крис, судорожно сглатывая и пытаясь улыбнуться, всё же сделал первый шаг вперёд. Себастьян стоял и растерянно смотрел на него широко распахнутыми глазами, прижимая к себе несколько скатанных ковриков. Это даже забавно, подумал Крис. Он, никогда не будучи особенно чутким, прекрасно читал нахлынувшие чужие эмоции в виде поражённого непонимания. Как же. Такая многоходовая словесная комбинация дала сбой. Крис не чувствовал никаких победных эмоций — он сам пришёл сдаваться на милость победителя. Поэтому, остановившись в шаге от Себастьяна, он неловко сунул руки в карманы джинсов и перекатился с пятки на носок и обратно, оглядывая уже расстеленные на полу коврики: — Что делаешь? — Готовлю зал для группы. Я взял три часа в неделю на ваше время. Буду давать полную растяжку, — автоматически оттарабанил Себастьян, и Крис ничуть не удивился. Он предполагал что-то подобное. Как и то, что Себастьян наверняка предложит вернуть деньги за неиспользованные часы тренировок. Но он не этого добивался. — Я помогу, — Крис кивнул и, чуть отстранив Себастьяна плечом, потянулся внутрь шкафа за оставшимися ковриками. Себастьян наблюдал за ним, не двигаясь. Крис чувствовал его взгляд, пока расстилал пенку на паркете, и не сдержал улыбки, когда Себастьян, наконец, отмер и тоже засуетился рядом. Они двигались молча, в разных углах зала, но даже эти нехитрые действия словно сплачивали и настраивали друг на друга, как сложные механизмы нуждаются в постоянной отладке и регулировании — по крайней мере, Крис чувствовал протянувшуюся между ними эмоциональную связь именно так. Он откровенно не знал, что будет дальше. Но должен был попытаться, начиная с малого. — Мы хотели бы продолжить заниматься у тебя, — сказал он негромко, когда с ковриками было покончено, и Крис, недолго думая, удобно устроился на одном из них. Себастьян, напротив, распрямился и отвернулся, уходя к шкафу, чтобы сдвинуть дверцы. — Это невозможно, — сказал он ровно. — Я только что взял группу, которая давно просилась ко мне. Я думал, что у меня нет времени для нового курса, но, как показала практика, у меня его в избытке. Один знакомый… у него неподалёку закрылся класс по растяжке, и он просил меня открыть такой у себя. И я не собираюсь снова ему отказывать. Вы слишком ненадёжные ученики, чтобы рассчитывать на вас время. Без обид, — спокойно закончил Себастьян и, наконец, обернулся. Крис смотрел на него снизу вверх, чуть наклонив голову. Простые свободные тренировочные штаны, босые ступни с длинными пальцами и болтающаяся на широких плечах спортивная футболка — и даже одетый с подобной нарочитой небрежностью, Себастьян виделся ему красивым. Он стоял, оперевшись бёдрами о дверцу шкафа, и казался слишком домашним, очень ранимым сейчас. Но вряд ли было что-то, что могло испортить его образ в глазах Криса. — Я понимаю, — в таком же ровном тоне ответил Крис, выбираясь из тумана с завязанными глазами на ощупь. — Я говорю о твоём групповом занятии танго по вторникам и четвергам. Может, ты всё же найдёшь для нас место? Мы хотим серьёзнее изучить основы и шаг, прежде чем возьмёмся за импровизацию. Себастьян сглотнул. И его спина вдруг ослабла, он чуть наклонился вперёд и с громким, медленным выдохом обеими руками вцепился в свои волосы, зачёсывая их назад. — Слушай, я должен извиниться, — сказал он, немало Криса удивив. — То, что случилось тогда в клубе — целиком моя вина, и, — он поднял голову, остро встречаясь взглядом, — я сожалею, что всё случилось так, как случилось. Это было непрофессионально. Вот как, непрофессионально. Крис даже не успел подумать обо всём в подобном ключе. Но сам факт извинения и того, что Себастьян не списывал всё на алкоголь и не прикрывался пресловутым «это было ошибкой» очень приободрил. Крис едва заметно улыбнулся — но Себастьян остался безучастным, глядя на него с ожиданием. — Всё в порядке, — ответил Крис. Говорить было сложно, потому что напряжение между ним и Себастьяном, когда они находились в одном помещении, постоянно зашкаливало. Особенно сейчас, когда они пытались танцевать на острозаточенных саблях, воткнутых в песок клинками вверх. — Если бы я не хотел, не позволил бы этому случиться, — сказал он, чувствуя, как перехватывает сухим спазмом горло. Глаза в глаза, он снизу вверх, Себастьян, напротив, сверху и чуть наклонившись — это была самая странная дуэль в жизни Криса. — О, — наконец, Себастьян издал неопределённый звук. — Ясно. Хорошо, — а потом, подумав ещё немного и переместив взгляд на пол, на доски паркета между ковриками, сказал: — Вы можете ходить в общую группу, я думаю. — Отлично, — Крис, искренне улыбнувшись, хлопнул себя по коленям и поднялся, испытывая непреодолимое желание подойти к Себастьяну и встряхнуть его, обнять, как-то подбодрить. Что угодно, чтобы стереть с его лица это выражение непонимания. Он остался стоять на месте с примёрзшей к губам улыбкой. — Тогда до завтра? Себастьян кивнул: — До завтра. Крис шутливо отсалютовал и, развернувшись, пошёл в сторону холла, по пути постучав в дверь женской раздевалки. Он был уверен, что этого хватит, чтобы Скарлетт покинула своё убежище. Так и случилось — он не успел надеть куртку, как Скарлетт как ни в чём не бывало вышла и, махнув Себастьяну на прощание, догнала его у двери. — Как всё прошло? — спросила она уже на улице, когда Крис ненадолго остановился на крыльце, жадно глотая воздух. И тогда он понял, что его трясёт. Не только внутри, но и снаружи. Невероятно глупо. Но как же он был рад, что всё получилось. — Хорошо? — Крис улыбнулся, поворачиваясь к Скарлетт и прищуриваясь: — Ты просто самоустранилась. Скарлетт только пожала плечами: — Я ничем не могла тебе помочь. — Всё знала наперёд, да? — Только предполагала, — Скарлетт смотрела на дорогу, провожая взглядом проезжающий мимо старенький фольксваген. — Слушай, не в курсе, кто тот мужчина, с которым мы столкнулись на выходе? Крис фыркнул. Собственный мандраж понемногу отпускал, и было забавно слышать от серьёзной и «женатой на работе» Скарлетт подобный вопрос. — Возможно, это тот друг, который убедил Себастьяна взять стрейч-группу на время наших занятий, — Скарлетт в недоумении нахмурила брови. — Нет, мы всё равно будем заниматься у него. Только в общей группе. Я подумал, что это будет полезно для нас. И Себастьян согласился. Скарлетт улыбнулась, её лоб разгладился и глаза посветлели, становясь прозрачно-серыми. — Понятно. Ты молодец. — Слушай, я понимаю, что сегодня понедельник, но меня до сих пор трясёт. Поехали, поедим бургеров и выпьём пива? — Суши, — твёрдо произнесла Скарлетт. — А пить можешь что угодно. Крис вздохнул. Напряжение после их с Себастьяном переговоров медленно отпускало его, и он честно был согласен есть любых морских гадов, если к этому прилагалась компания подруги. — Чёрт с тобой. Суши так суши.*
Крис не удивился, когда узнал от Скарлетт, что она записалась в стрейч-группу и начала стабильно посещать её три раза в неделю. Как не удивился, когда она рассказала о том, что познакомилась там с Робертом. И по тому, как тщательно Скарлетт скрывала свою горячую заинтересованность под прохладным выражением лица, а светящийся влюблённый взгляд под опущенными ресницами, Крис с каким-то тоскливым и глупым чувством понял, что всё серьёзно. Он терял её, и вызывать бригаду парамедиков было совершенно бессмысленно — тут никто не мог помочь. Всё меньше свободных вечеров на неделе они проводили вместе, всё больше Роберта в её разговорах, мило алеющих щёк и совершенно чудесных тёплых влюблённых взглядов, посвящённых не ему. Конечно, они не были парой — никогда не были. Их даже не коснулась хроническая болезнь многих постоянных партнёров по танцам, которые нет-нет — да и спали друг с другом. Он и не претендовал ни на что. Его глубокая привязанность хоть и имела нежный оттенок, всё же была чисто дружеской. Но Роберт уверенно отвоёвывал у него его Скарлетт, с которой они без малого почти двадцать лет плечом к плечу встречали все невзгоды этого мира, и… хотя объективно Дауни был вполне себе неплохим мужиком, ко всему ещё и при деньгах, Крис его тихо недолюбливал. Заочно: Скарлетт, словно чувствуя это своей пресловутой женской интуицией, не спешила их знакомить, а в «Милонге» у Себастьяна они, к счастью, не пересекались. Зато у них оставались их вечера во вторник и четверг, право на которые Крис выгрыз едва ли не зубами. Пару раз после тренировок Скарлетт заикнулась, что Роберт заедет за ней, но Крис встретил новость с таким искренним недоумением, что она всё поняла и сдалась. Ведь у него есть машина, и он сейчас тут, вместе с ней. Какой, к чёрту, Роберт? И Крис был счастлив, по-настоящему счастлив, что Скарлетт осталась чуткой к нему. Она привыкла к новому распорядку недели, и вскоре Крис вернул и их прогулки по вечернему городу, и походы в бургерную вкупе с просмотром матчей по бейсболу, и, в целом, всё это было не так уж и плохо. Он чувствовал, что очень скоро будет готов познакомиться с Робертом не только на словах. Да и сам Крис привык. Их новые тренировки вместе с совершенно потрясающей группой Себастьяна неожиданно внесли в его размеренную — скучноватую — жизнь тонну положительных эмоций. Себастьяна просто не хватало ворчать на всех — он и не стремился к этому. Конечно, иногда Крису перепадало его испанской ругани. Но на самом деле перепадало всем, и Крис, тихонько посмеиваясь про себя, когда в очередной раз отчитывали не его, смирился с этим как с данностью. Себастьян оказался безупречным тренером. Он вёл себя с ними всеми настолько подчёркнуто «одинаково», что это было даже смешно… если бы не было так грустно. Крис думал, что между ними что-то поменяется после объяснений, что-то сдвинется, но Себастьян не позволил этому случиться. Он держал чёткую тренерскую дистанцию, а после занятия выпроваживал всех без исключения, закрывая зал на ночь. К тому же, они проводили эти вечера со Скарлетт. Крис оказался в ловушке собственных планов. Несколько недель он ещё ждал чего-то, хоть самого маленького намёка от Себастьяна — и не нашёл его. И к началу июля он практически успокоился, в который раз вдалбливая сам себе перед зеркалом, пока умывался, брился и чистил зубы, что насильно мил не будешь, — сколько раз он сам пробовал? — и пора бы двигаться дальше. Но он видел Себастьяна два раза в неделю. Говорил с ним, пускай недолго и подчёркнуто-дружески. Иногда тот стоял очень близко, и Крис чувствовал его запах, а иногда… иногда Себастьян касался его — совсем легко, целомудренно, в рамках тренировки — что-то показывал, подправлял позу… И Криса прошибало ожогом и дрожью почти каждый раз, как это происходило. Он не мог с этим справиться, не мог перешагнуть свою неожиданную увлечённость. Даже не мог рассказать об этом Скарлетт — она до сих пор ничего толком не знала. Он просто жил с этим, понимая, что конец августа рано или поздно наступит — и они выступят на фестивале, и… Собственно говоря, на этом всё и закончится. Крис прекрасно помнил, что всё имеет своё начало и свой логический конец. Он не мог и не хотел двигаться дальше. Зато на этих тренировках Крис познакомился с потрясающими людьми, с которыми общался даже вне «Милонги». Все старики, разве что за исключением сварливого Эда и его очень тихой супруги, были общительны и неожиданно милы. Роланд подарил ему несколько своих ненужных винтажных пластинок, и Крис заслушал их едва ли не до дыр: среди них попался старый альбом «Pink Floyd», который он несколько лет подряд безуспешно искал у коллекционеров. Эва каждый четверг приносила на суд общественности в лице их небольшой группы новый шедевр кулинарного искусства, и хотя Себастьян кривил губы — всё равно молчаливо позволял им общаться и пить чай всем вместе вприкуску с её кексами после занятия. В прошлый раз Эва принесла вариант с апельсиновой цедрой — и Крис вспоминал о нём с нежностью. Она искала самый удачный рецепт, но как бы ни была хороша очередная выпечка, всегда находился кто-то, кто говорил: «Да, очень вкусно, Эви, но откуда ты можешь знать, что нет ничего вкуснее? Ты должна попробовать что-нибудь новенькое». И Эва соглашалась, добавляя в кексы шоколад, настой перечной мяты, ром… чего только Крис не успел перепробовать за это время. Если бы он знал, что занятия танго с любителями могут быть такими по-семейному тёплыми, он бы нашёл себе что-то подобное раньше. Ещё и новому танцу учат. И только одно было странное в этих людях, что Криса невольно настораживало. Все они рассказывали, что Себастьян просто волшебник. Но когда он попытался выяснить, в чём именно это выражается, никто не смог ему ответить. Пока однажды Марта, девушка чуть младше Криса, изначально пришедшая к Себастьяну, чтобы перебороть свою стеснительность и научиться азам аргентинского танго, не поведала ему, доверительно наклонившись ближе к уху: — У Себастьяна тут совершенно особенное место. Ты знал, что он становился крёстным отцом больше десяти раз? Крис мысленно присвистнул. Ему эта священная роль не выпала ни разу. Хотя у старшей сестры в Ньюарке подрастало двое детей, его племянников, она не приглашала его на крестины. У него вообще с семьёй были очень сложные отношения. Они натянулись ещё сильнее, когда после Ньюаркского колледжа он решил уехать из дома и искать работу в Нью-Йорке. — Его просят стать крёстным, потому что, — Марта немного замялась, словно раздумывая, как сказать что-то сложное более безобидно или понятно, — у него здесь каждый встречает свою половинку. Мы не первая группа, что он ведёт. В прошлых все… тоже. Ну, понимаешь, встретили своих людей и создали семью, у кого-то детям уже по два или три года. Себастьяна часто зовут в друзья жениха или невесты, иногда — шафером на свадьбу, и он никогда не отказывает. Понимаешь, суть в том, что никто не знает об этом заранее. Все просто случайно приходят к нему, находят «Милонгу» благодаря самым различным стечениям обстоятельств — и это случается. Я тоже встретила Марка тут, — она смущённо улыбнулась и отстранилась, потому что Марк, нескладный долговязый парень, неясно каким образом радикально преображавшийся во время танго, принёс чайник из небольшой кухни-закутка и принялся разливать чай по кружкам. Крис, анализируя, решил, что этот хронический бред каким-то образом имел место быть. Просто раньше он не складывал одно к одному. Взять ту же Скарлетт. Тогда… хорошо, Гуддини Себастьян, какого чёрта он до сих пор один? Мистическая история совсем недолго занимала его мысли — хватало забот, чтобы отвлечься. Они как раз заканчивали проект с мебелью для спа-отеля, и приближался День Независимости… У Криса были замечательные планы на это время. Включая его желание ненадолго затащить Скарлетт в клуб и потанцевать — конечно, втайне от Роберта, потому что тот подобные развлечения не особенно жаловал; и посмотреть салют, который прекрасно просматривался с балкона в его студии — он планировал пригласить на вечерний коктейль всех из «Милонги», кто захотел бы прийти. У него был чудесный вид на Манхеттен, и места должно было хватить на всех. Но всё вышло по-другому. Во вторник, вечер которого он уже отвёл для дерзкого набега на клуб со Скарлетт, Себастьян вышел к ним, начиная тренировку с привычного призывающего к вниманию хлопка в ладоши… и на его левой половине лица расцветал серьёзный кровоподтёк. Словно кто-то от души ударил его по лицу. Себастьян, не обращая внимания на охи и ахи женской половины, продолжил говорить, что сегодня должен закончить тренировку раньше, так как обещался попасть на праздник к родне на Брайтон-бич, но смысл слов едва ли доходил до Криса. Он не моргая смотрел на красивое, уже ставшее родным лицо, изуродованное свежим синяком, и чувствовал, как внутри всё леденеет. А потом он разглядел тщательно замазанный засос-укус на его шее. И то, что успело покрыться внутри коркой льда, вдруг полыхнуло обжигающим пламенем. Крис давно не испытывал таких сильных эмоций — последний месяц прошёл ровно для него, едва ли он мог похвастаться разнообразием испытываемых чувств. И… он едва дождался окончания укороченной тренировки, нервно перехватывая Себастьяна ещё до того, как он успел скрыться на лестнице, ведущей наверх в его комнату на втором этаже. — Себастьян, постой, — Крис наверняка выглядел глупо, но он не мог совладать с гневом, и обидой, и чувством, которое требовало защитить и позаботиться — даже против чужой воли. — Крис? — он дежурно улыбнулся, вежливо приподнимая уголки губ. — Что случилось? Я сегодня тороплюсь, если вдруг ты не слышал. — Что с тобой случилось? — Крис показал на своё лицо, с нарастанием внутреннего напряжения отмечая, как меняется выражение лица и глаз Себастьяна. Они оба знали, что лицо — это ещё далеко не всё. Криса почти трясло, но он держался изо всех сил. — Ничего особенного, — Себастьян дёрнул плечом, всем своим видом показывая, что не собирается об этом говорить. — Нарвался на плохую компанию в воскресенье. — М-м, — протянул Крис. Он ещё понятия не имел, что именно собирался сделать, но жажда хоть какого-нибудь действия клокотала в нём. — А что за праздник у твоей родни? Не подумай, мне правда интересно. Себастьян замер на лестнице, словно взвешивая все за и против. — Цыганская община отмечает праздник Яна. Ивана Купалу. Я должен быть там, иначе мне житья не будет, — сказал он, наконец. — Я могу пойти с тобой? Вот так, ставки сделаны. И на что он надеялся? Лицо Себастьяна осталось непроницаемым. — Зачем? Мне телохранители не нужны. Няньки тоже. Крис сжал губы. Внутри у него всё кипело, страшно хотелось отвести Себастьяна в душ и заставить смыть весь этот грим с шеи. А после подробно выспросить, что это за чёрт возьми такое. — Мне интересно. Никогда в жизни цыган не видел. Ну, кроме тебя, конечно, — он улыбнулся, чувствуя неловкость от глупой шутки. Но, как ни странно, именно она возымела эффект. Себастьян смягчился — и, вздохнув, кивнул. — Ладно. Подожди тут, я переоденусь в нормальную одежду. Себастьян поднялся к себе на второй этаж, и Крис выдохнул. И не заметил, как сзади к нему подошла Скарлетт, обхватывая руками со спины и коротко обнимая. — Ну что, выяснил, что с ним приключилось? В раздевалке почтенные сеньоры и сеньориты строят догадки одна романтичнее другой, — игриво улыбнулась она, выглядывая сбоку. Вот только Крис этого настроя не разделял. Не известно, разглядела ли Скарлетт замазанную гематому на шее — он не хотел об этом говорить. — Ты сможешь сегодня добраться без меня? — спросил он, мягко беря её за руку и вытягивая из-за спины, тут же переводя тему. — Что-то случилось? — Скарлетт сразу посерьёзнела. — Нет, нет, ничего, — Крис вздохнул. Следовало уже признаться ей, просто потому что не было никаких сил держать в себе это и дальше. Казалось, если он не расскажет, то рано или поздно взорвётся от распирающих его эмоций. Он притянул Скарлетт к себе, заключил в объятие и зашептал в её душистые волосы: — Скар, я, кажется, в него влюбился. Намертво. Спать не могу нормально, долго засыпаю, как бы сильно ни устал. Живу от чёртовой репетиции до репетиции. Сейчас вот напросился идти вместе на этот цыганский праздник, а у самого поджилки трясутся. Скажи, дурак? Скарлетт вздохнула, удобнее укладывая голову ему на грудь. — Дурак, ещё какой. Что так долго молчал. Думаешь, я ещё тогда не поняла, в клубе? Ты ни из-за одной девушки так не дёргался, как из-за него. Думала, у меня уже крыша едет и мерещится всякое, чтобы ты — и с парнем. А оно вот как оказалось, — Скарлетт подняла голову и посмотрела на него нежно и понимающе, как, наверное, умеют только женщины, у которых самая большая любовь их жизни уже случилась. — Раз влюбился — сделай так, чтобы он понял. Хватит бегать. «Я и не бегал!» — хотелось возразить Крису. Или что-то вроде: «Без сопливых разберёмся». Но в этот момент он услышал мерный перестук каблуков по лестнице, и к ним спустился Себастьян, нечитаемым взглядом окидывая их со Скарлетт спонтанные объятия. Она тут же отстранилась, выпуталась из рук, что-то тихо сказала Себастьяну, затем кинула Крису, что её уже ждут, дружески толкнула его в бок и убежала — а Крис всё стоял и пялился на Себастьяна. Он дар речи потерял, до чего тот был красивым. Узкие чёрные джинсы с массивной пряжкой ремня, белая рубаха, расстёгнутая до груди и с такими широкими рукавами, что это казалось бы старомодным — если бы у него от вида кистей и запястий Себастьяна, унизанных ремешками браслетов, контрастно выделявшихся в складках ткани, не пересохло во рту. И чёрная жилетка, замшевая спереди и шёлковая сзади. Матовая замша словно поглощала собой излишнее сияние, что от Себастьяна исходило — но Крису это не помогало. Он не мог отвести от него глаз. Даже гематома на скуле уже не казалась такой уродующей его лицо. И хоть Себастьян сделал вид, что не заметил этого разглядывания, что-то в нём неуловимо поменялось, когда он преодолел последние три ступеньки, отделявшие его от Криса. — Ну что, идём? Опаздывать к печёному поросёнку — дурной тон. Крис, ничего так и не понявший, а спросить не решившийся, только кивнул. Они закрыли «Милонгу» и вышли в душный летний вечер. На улице напротив крыльца Себастьяна ждало такси. — На самом деле я не очень люблю такси, — сказал тот уже внутри, когда они устроились на заднем сидении, и водитель тронулся с места. — Вообще не люблю машины. Пользуюсь, только когда они — необходимость. Так что я неправильный цыган. — Почему? — с любопытством поинтересовался Крис, позволив себе посмотреть в его сторону. Ведь разговор — достаточный повод, чтобы смотреть друг на друга? — Ну, знаешь, — Себастьян хмыкнул и отвернулся к окну, словно только для того, чтобы Крис залип на раковину его уха и массивную золотую серьгу в мочке. — Считается, что цыгане знатные конокрады. Но мир не стоит на месте, и на смену коням пришли машины. Так что теперь мы переключились на них. — Что, воруете машины? — искренне удивился Крис, приподнимая бровь. Себастьян коротко рассмеялся и обернулся, снова глядя в глаза. — Мы — нет. Если только молодёжь из спортивного интереса или чтобы перед друзьями или девушкой похвастаться, но они всегда возвращают — и поэтому избегают серьёзного наказания. Но за все общины цыган Нью-Йорка не скажу. Кто их знает, чем они промышляют. — А таких много? — Крис чувствовал себя слепым, которому предлагали ознакомиться на ощупь с цветами радуги. Совершенно иной мир, о котором он не имел никакого представления, и Себастьян был его частью. Он должен был узнать больше. Всё, что только сможет. — Ну, — Себастьян задумался. — Точно не знаю. Но несколько тысяч цыган для Нью-Йорка — это те, что зарегистрированы легально. О нелегалах можно только догадываться. Цыгане — вольный народ. И даже когда старики устают и оседают в одном месте, чтобы помогать растить детей, вошедшая в расцвет сил молодёжь путешествует по миру. Кто-то не возвращается в родную общину, создаёт свою или вливается в другую нацию — чего только не бывает. Моя мами… бабушка, — поправился он, — эмигрировала в Штаты из Румынии, обойдя перед этим всю Европу. — Ты тоже путешествовал? — Крис спросил мягко, боясь спугнуть настрой Себастьяна поговорить о себе — шёл на цыпочках по натянутому канату, надеясь, что машина из Бруклина до Брайтон-бич будет ехать хотя бы вечность. — У нас богатая община, — Себастьян чуть улыбнулся ему и снова посмотрел в окно. — У нас принято отправлять талантливую молодёжь учиться туда, куда они сами захотят. Кто-то едет отсюда в Лондон, кто-то в Москву. А я решил уехать в Аргентину, потому что с детства с ума по танго сходил. Те, кто возвращаются в Штаты после учёбы, чаще всего начинают здесь дело — и в свою очередь помогают общине. Мы всегда держимся друг за друга. Тем и живём. Крис украдкой вздохнул. Ему с большой дружной семьёй не очень повезло. Впрочем, он бы солгал, если бы сказал, что в этом нет и его вины. Все внесли свою лепту в отчуждение и холодность и теперь имели то, что имели. Наверное, каждому достаётся по делам его. — И ты вернулся? Сколько ты прожил в Аргентине? — Почти семь лет в Буэнос-Айресе. Думал, совсем там осяду. Но что-то потянуло на родину. Крис мягко улыбнулся. Он очень хотел сказать, что счастлив этому факту — но не смог. В горле пересохло, и он сглотнул вязкую слюну. Он впервые чувствовал, что от Себастьяна пахнет не им самим, его кожей или трудовым потом, а каким-то парфюмом, тёплым и напоенным солнцем, как кора дерева, — и жадно втягивал новый запах носом, соотнося его с Себастьяном, запоминая и привыкая к нему. — Мы скоро приедем, — сказал вдруг Себастьян, прерывая затянувшееся молчание. — Не удивляйся ничему и чувствуй себя как дома, хотя, понимаю, вряд ли получится. Они, конечно, шумные, и говорить скорее всего будут только на кэлдерарском диалекте. Но не забывай, что многие из них всю свою жизнь прожили в Штатах и прекрасно тебя понимают. Особенно дети. Просто не позволяй им обдурить себя — они делают это не со зла, а по велению души — всё равно что для птиц летать. И если у тебя стащат мобильник, ключи или бумажник — не переживай. На выходе всё отдадут. Это… знаешь, как дартс. Просто игра, кто ловчее. Не принимай близко к сердцу, хорошо? Себастьян оттарабанил это напутствие так быстро, что Крис почувствовал лёгкий укол начинающейся паники — куда Себастьян его вёз? Что за цыганский притон, где тебе обязательно задурят голову или сопрут бумажник? Машина вдруг остановилась на освещённой фонарями улице. — Ну что, не передумал? — с ноткой вызова спросил Себастьян, глядя в глаза — и Крис понял вдруг, что он сам чувствует себя не комфортно. Это было дико. Ведь если подумать, Крис напросился на какой-то местный праздник в его семью — осознание обожгло, забирая последние крупицы спокойствия. — Нет, не передумал, — как можно увереннее ответил он и открыл дверцу машины, выбираясь на влажный тёплый воздух. На Брайтон Бич он ощутимо сладко и свежо пах заливом, Крис знал этот запах — потому что вода Ист-ривер под его окнами пахла неуловимо похоже. Цыганский притон оказался огромным двухэтажным особняком за витой железной решёткой в окружении небольшого сада. Там, между деревьями, мелькали в темноте ночи костры, словно настоящий цыганский табор остановился на постой. Крис обомлел. Дом выглядел ухоженным, богатым и очень дорогим. Крису ещё не доводилось бывать в таких. Себастьян вышел тоже и, поправив жилет и сунув руки в карманы джинс, побрёл вперёд по мощёной дорожке в сторону главного входа. Крис, поняв, что отстаёт, зашагал следом. — Тут красиво. — Это резиденция нашей общины. Тут живёт очень много народу. Мы так привыкли, это удобно. Несколько десятков семей, все вместе. И каждый раз приём пищи за длинным-длинным столом как на каком-нибудь званом обеде, если не считать детские проказы, шум и гам, — Себастьян задумчиво усмехнулся. — Я даже… иногда скучаю по всему этому. — Почему ты не живёшь тут? Неудобно совмещать с работой? — Можно сказать и так, — уклончиво ответил Себастьян. — Я как монах. Знаешь, каждый должен делать своё дело, выполнять своё предназначение, в чём бы оно ни заключалось. Цыгане в это верят. И тогда ты будешь счастлив всю жизнь. Так мне мами ещё в детстве сказала. — И ты счастлив? — тихо спросил Крис, но они уже дошли до крыльца, и Себастьян не ответил — взбежал по трём широким ступеням и застучал по дереву латунным кольцом, висящим в пасти у льва. — Готовься. Сейчас начнётся, — сказал он Крису через плечо. И Крис не успел ни уточнить, ни слова сказать, как дверь тяжело открылась, и их буквально втащили внутрь в несколько рук весело гомонящие люди в странных венках. Крис присмотрелся и понял — их искусно сплели из тонких молодых дубовых ветвей с листьями. Совсем скоро точно такие же надели и им на головы. Многоголосый хор почти оглушил: — Бахталэс! Мишто явъян! Тэ явэс бахтало! Сыр тэрэ? Сыр ту дживэса? Крис совсем растерялся. Он ни слова не понимал, словно попал в другой мир. Но все были настроены так дружелюбно, что он честно старался не выглядеть чересчур зажатым. Хотя, видит Бог, это было непросто. — Постарайся не потеряться, мы должны показаться бабушке, — громко сказал ему Себастьян, то и дело переходя на непонятный распевный говор, обнимаясь и целуясь с всё подходящими из дальних комнат людьми: мужчинами, женщинами, стайками детей всех возрастов. Все как один были черноволосы, красивы и улыбались так искренне и лучисто, что даже настороженность и шок Криса начали таять. Он словно попал на ярмарку, и в глазах рябило от цветастых платков на плечах женщин и от того, что многие мужчины надели яркие цветные рубахи. Где-то вдалеке звучала музыка; Крис опознал скрипку и аккордеон. С другой стороны дома тихо доносился рояль. Их неумолимо растягивало в разные стороны, но Себастьян то и дело повторял два слова: «ёв манца» и «ёв миро», указывая на него, и Крис предположил, что это значит «он со мной». Его обнимали, трогали и гладили по щекам, спине и рукам, обступив кругом; дети заглядывали в глаза, улыбались и смеялись, добродушно показывая пальцами, и голова на самом деле начала кружиться. Себастьян вовремя спас его: крепко взял за руку, обжигая прикосновением, и потащил за собой сквозь людей, не переставая улыбаться и говорить направо и налево «бахталэс» и «тэ явэн бахталэ», явно здороваясь. И Крис подумал, что вполне понимал Себастьяна и его желание уединения в Бруклине. Едва они попали в достаточно свободный от чужого внимания коридор, Себастьян отпустил его руку, остановился у стены перевести дух и с извиняющейся улыбкой стянул с себя дубовый венок. — Символ благополучия, — сказал он со смущением и аккуратно положил венок на стоящий рядом комод с вазой, в которой топорщились во все стороны берёзовые ветви. И Крису почему-то стало так щекотно внутри от его вида и всей ситуации в целом, что он, не понимая, что именно послужило тому причиной, с облегчением рассмеялся, стягивая с себя венок и приваливаясь к стене рядом с Себастьяном. — Здесь всегда так? — спросил он, не уточняя, как именно — но веря, что Себастьян и без того поймёт. — Почти, — фыркнул Себастьян. — Просто сегодня ещё и праздник. Янов день всегда отмечается широко и с душой. Многие родственники приехали издалека. Обычно тут немного потише. Но только немного. Крис добродушно усмехнулся. Они стояли так близко, что он касался тёплого плеча Себастьяна своим. Это и успокаивало, и одновременно наполняло тело напряжением. — Пойдём? — предложил Себастьян, отталкиваясь от стены. — Я должен зайти к мами. Моя бабушка тут за главную ведьму, — он тепло улыбнулся, и было прекрасно видно по его лицу, как сильно Себастьян любит её и как соскучился. — Так что если предложит погадать — не соглашайся. Её расклады всегда сбываются. Ты ведь знаешь Роберта? Однажды я привёл его к мами за пасьянсом, и теперь у него всё отлично. С тех пор он почему-то считает себя моим должником. А как по мне, — Себастьян замялся, перешагивая кучку берёзовых листьев, которыми был усыпан весь паркет, — лучше не знать ничего и жить, как живётся. Но, конечно, каждому своё. — Я не верю в гадания, — честно признался Крис. Потому что для него это было сродни прогнозу погоды. Вроде работает, но стоило только помыть машину, как ясный день вдруг разражался проливным дождём: слишком уж много неизвестных в уравнении под названием «человеческая жизнь». Себастьян на его заявление фыркнул — и искренне, звонко рассмеялся. Крис ещё никогда не слышал такого его смеха и невольно улыбнулся тоже, ощущая, как в груди сладко замирает. — Ты только мами этого не ляпни. А то она расстроится. Крис тут же кивнул, соглашаясь. Они несколько раз свернули, проходя через небольшие залы, и Крис жадно глазел по сторонам, разглядывая довольно скромный, без вычурностей, интерьер, где преобладали натуральные деревянные панно и тяжёлые ткани. На стенах часто встречались картины и портреты — но они шли так быстро, что расспросить Себастьяна подробнее не было никакой возможности. По пути им встречались другие цыгане, и все улыбались, здоровались на своём наречии и неизменно тянулись обнять и потрогать — и Себастьяна, и Криса. В каждом помещении стоял оглушительно вкусный берёзовый дух из-за рассыпанных по полу листьев. Себастьян объяснил ему между делом, что это старинная купальская традиция — чтобы денег в доме было так же много, как листьев под ногами. Наконец, Себастьян остановился у одной двери и, одёрнув на себе жилет, поправил ворот своей расстёгнутой рубахи. Он явно был взволнован. Крису очень хотелось сказать, что он потрясающе выглядит, и что беспокоиться нет никаких причин. — Идём? — Себастьян посмотрел на него вопросительно. — Идём, — ободряюще улыбнулся Крис. Хотя сердце в груди колотилось так быстро, что он не понимал, как Себастьян этого не слышит. Себастьян выдохнул и, кивнув, постучал. После чего толкнул дверь от себя. В нос ударил запах густого, крепкого табачного дыма. Они оказались в очень странной комнате. Обычной прямоугольной формы, но из-за того, что от рогатой люстры в центре потолка свисали к стенам как лепестки лилии длинные отрезы разноцветной полупрозрачной органзы, казалось, словно они попали в просторный шатёр. Было понятно, что там, за его пределами, есть ещё и личное пространство. Но туда ход гостям был заказан. Ткань неторопливо колыхалась из-за потока воздуха из открытого окна где-то в глубине комнаты, и разноцветные тени медленно скользили по стенам. Старуха совершенно ведьминского вида сидела в россыпи рябых подушек на полу, на шерстяном ковре, и курила длинную трубку. Её голову венчал разноцветный платок, и множество тонких седых косичек с вплетёнными в них монетками опускалось из-под него на плечи. Остальной наряд был ещё страннее для летней поры — старая вязаная кофта и поверх неё потёртый мужского кроя пиджак. Казалось, старуха спала. — Мами, — негромко позвал Себастьян. — Дубридин. Ада мэ. Старуха медленно открыла глаза. И Крис мог поклясться, на её изрезанном морщинами лице забрезжила нежная материнская улыбка. — Сэбастан. Миро чаворалэ… Крису показалось, что по её щеке сейчас скатится слезинка, но Себастьян уже встрепенулся и стремительно подлетел к ней, падая на колени и обнимая. Они тихо, едва слышно ворковали друг с другом, дымящаяся трубка перекочевала в руку Себастьяна, и он устроил её на глиняной тарелочке на полу. Крис не понимал ни слова и чувствовал себя очень неловко — определённо лишним человеком в этой комнате, как вдруг отчётливо расслышал своё имя и какой-то беззащитный, тихий вопрос Себастьяна: — Со мангэ тэ кира? Старуха не ответила. Только протянула руку с узловатыми пальцами и участливо погладила его по волосам. А после медленно повернула голову и посмотрела на Криса старческими полупрозрачными глазами. — Ты Крис? — спросила она своим скрипучим голосом на вполне сносном английском. — Подойди сюда, мой мальчик. Дай я посмотрю на тебя. Себастьян тем временем встал и отошёл туда, где за органзой угадывался тёмный провал открытого окна. На улице кто-то пел протяжную песню, от которой у Криса заскребло на сердце. Видимо, он так и остался стоять, пребывая в непонятном оцепенении, потому что старуха повторила на цыганском, маня пальцем: — На дарпэ. Дэ васт. — Она просто хочет посмотреть на твою руку, Крис, — задумчиво отозвался Себастьян от окна. — Не заставляй пожилую леди ждать. И только тогда, скорее повинуясь голосу Себастьяна, чем набравшись собственной смелости, Крис подошёл и сел возле старухи на колени, протягивая руку. — Здравствуйте, — запоздало сообразил он. — Себастьян много о вас рассказывал. Меж тем старуха уже взяла его руку в свои ладони и не глядя водила пальцами по линиям, что-то беззвучно шепча. — Он хороший мальчик, — сказала она чуть позже, когда молчание начало становиться неловким. — И ты хороший мальчик. Всё у вас будет хорошо. Хочешь, погадаю тебе на картах? Крис умоляюще посмотрел на Себастьяна, но его силуэт за органзой оставался неподвижен — он словно растворился в наблюдении за происходящим на улице в отсветах костров действом. — Я не… — На дарпэ, — успокаивающе повторила старуха, погладив по руке, и в его ладони непонятно каким образом появилась потрёпанная годами колода карт — самая обычная, а не Таро или что-то такое, о чём думал Крис. — Сдвинь к себе левой. Вот так, молодец. А теперь смотри. И она с ловкостью и быстротой, которую сложно было заподозрить в этих негнущихся пальцах, стала метать перед ним пасьянс. В центре лежала, как понял Крис, его карта — бубновый король. Вокруг лепестками ложились другие, и вот старуха оставила в своих пальцах последнюю, тринадцатую карту. И после паузы медленно положила её поверх короля бубей. Это был король пик. За его спиной сдавленно кашлянул Себастьян — Крис не понял, в какой именно момент он покинул своё место у окна и встал за его плечом. — И что это значит? — спросил Крис, чувствуя повисшее в воздухе напряжение. — Что-то плохое? Сзади тихо закрылась дверь, и Крис, обернувшись, понял, что Себастьян вышел, оставив их тет-а-тет. — Почему же? — философски спросила старуха, выглядя при этом очень задумчиво. А потом она посмотрела ему в глаза, и Криса пробрало от этого полуслепого взгляда. — Это карта Себастьяна. Ему полагался король треф, как любому темноволосому парню, но он ещё мальчишкой выбрал пикового, сказал, что он красивее, — старуха едва заметно улыбнулась. Крис почувствовал, как холодеют ладони, а подушечки пальцев покалывает от волнения. — И что это значит? Крис повторил вопрос, надеясь, что ему сейчас всё разложат по полочкам, словно вещи в шкафу. Объяснят, и всё станет ясно и понятно, и не останется ни одного вопроса. Это ведь всего лишь тринадцать карт, и у каждой есть своё точное значение? Крис не представлял, как именно это делается. Но старуха вытащила откуда-то из-за спины ещё дымящую трубку и, затянувшись, негромко выдохнула ароматное облако вместе со словами: — Кто знает? Может быть, ты? Крис не помнил, как именно оказался в коридоре. Голова сладко кружилась от крепкого табака, да и табак ли это был? Страшно хотелось выбраться на улицу, на воздух, найти Себастьяна и вернуться домой. Стоп. И при чём тут тогда Себастьян? Нужно было вызвать такси. Но он понял, что не знает точного адреса, только то, что особняк где-то на Брайтон Бич. Он побрёл по коридорам огромного дома, останавливая каждого встреченного на пути цыгана и пытаясь вызнать адрес, но все как один только улыбались, говорили что-то на своём наречии и шли дальше. Дошло до того, что Крис страшно разъярился — и целенаправленно стал искать выход на улицу. Он собрался позвонить Скарлетт, чтобы пожаловаться на эту нелепую ситуацию, и полез в джинсы за телефоном — но телефона на месте не оказалось. Поддавшись зудящему волнению, Крис проверил все карманы… Оказалось, помимо телефона он лишился ключей от квартиры, бумажника, водительских прав и даже десяти баксов, что ещё утром положил в свой летний пиджак. Просто невероятно. Ему нужен был Себастьян. Срочно. Он пошёл по дому, говоря всем встречным только одно имя — и те отправляли его дальше и дальше, пока он не оказался перед огромными раздвинутыми стеклянными дверями — выходом на задний двор. Там люди, собравшись у нескольких костров, негромко пели, смеялись и что-то жарили на вертелах прямо над огнём. Себастьян говорил о поросятах? Да где же он? Едва он подошёл ближе, его утянули к ближайшему костру, вручили плотную бумажную тарелку с ломтем ароматного мяса, и бумажный стаканчик с чем-то горячим, пахнущим пряным и терпким алкоголем. Подбежала босоногая девчушка в длинной цветной юбке и, показав пальцем на стакан, крикнула по-английски: — Пей, пока не остыло! Она уже хотела бежать дальше, как Крис присел перед ней на колени и спросил: — Ты не видела Себастьяна? Где он? — Он будет танцевать сейчас! — с искренним восторгом ответила та. — Он наше сокровище! «Кто бы спорил», — вздохнул Крис про себя и решил на самом деле выпить то, что ему налили. Ночь была тёплой, но он чувствовал себя неуютно здесь, и его словно знобило изнутри. Пойло — по-другому не назвать — продрало горло и раскалённым комком огня упало в желудок, продолжая и там медленно тлеть. На глазах выступили слёзы. Крис, не раздумывая, пальцами схватил истекающее соком мясо и принялся жевать его, надеясь, что желудок ещё можно спасти. Нежно и вкусно чересчур — как и всё у цыган. Как сам Себастьян был чересчур — и как его теперь найти в этой толкотне? Криса пропустили к огню — хотя его почти уже не трясло. После первого глотка алкоголь уже не казался таким противным, и Крис цедил его небольшими глотками, плавясь от волн тепла. А потом раздались первые звуки музыки — взвыла скрипка и прошёлся арпеджио аккордеон, и все взгляды устремились к главному, самому большому костру. Себастьян был там. Одетый только в широкую белую рубаху, расстёгнутую до пупка, и чёрные джинсы, он стоял в танцевальной стойке, и огненные отсветы раскрашивали его лицо алым. Вокруг его бёдер кто-то повязал треугольник цветастого цыганского платка. В языках пламени блестели золотые цепочки на груди и крошечные капельки пота на лбу — Крис подумал вдруг, что наверняка около костра нестерпимо жарко. Он весь был как дикий языческий дух, вырвавшийся на волю из плена сказок и преданий. Красивый до боли и такой же чужой. И Себастьян начал танцевать «цыганочку». Все до единого смотрели на него, но Себастьян был устремлён в свою глубину. Его характерные движения плечами, экспрессивные метания по кругу, то, как Себастьян отдавался каждому движению — всё это делало Крису больно и сладко, и тело тут же откликнулось, наливаясь тяжестью и желанием. Крис смотрел жадно, слушал рулады скрипки и ловил каждое движение Себастьяна, желая понять хотя бы немного — о чём он танцует? Что чувствует сейчас, и почему любой его жест отдавался во всём теле, словно к нему подносили оголённый провод? Смотреть на его танец было тяжело, а не смотреть — невозможно. И это противоречивое ощущение внутри хотелось длить до бесконечности, потому что всё, что с ним происходило из-за Себастьяна, все эти эмоции на грани физической боли и эйфорических слёз, были впервые, стали открытием для него. Внезапно Крис осознал, что сейчас не он один смотрит на Себастьяна. Все эти люди, его друзья и родственники, тоже смотрели, хлопали, подпевали и выкрикивали что-то, и от этого на бесконечно долгий миг Крис ощутил ярую, всепоглощающую ревность. Хотелось подойти, взять Себастьяна за руку и силой увести отсюда подальше, в тень — чтобы никто больше не смотрел на него такого, чтобы никто не видел этой ранимой эмоциональности, этой гибкости, этой откровенности в каждом движении. Хотелось выйти туда, к главному костру, взять Себастьяна за руку и крикнуть, чтобы услышали все: «Он мой! Не смотрите на него так, он мой!» Крис отчётливо понимал глупость своей ревности и то, что эти люди, большинство из них, наверняка знали Себастьяна ещё в то время, когда он под стол пешком ходил. Но от этого боль в груди не становилась меньше — он всё так же едва мог вдохнуть, не сводя взгляда с Себастьяна, когда тот упал на колени и прогнулся назад, выставляя ночному небу молочную кожу своей груди и небольшой ореол соска. Это стало последней каплей. Оставив бумажную посуду на нестриженой траве, Крис отвернулся и побрёл к дому. Никто не обращал на него внимания — все были поглощены танцем Себастьяна. Он гипнотизировал — и Крис прекрасно понимал, почему. Факт в том, что Себастьян не был его. И что бы там ни нагадала на своих потрёпанных картах его старая бабка, это не меняло сути. Он не знал, как к нему подступиться. И, возможно, он был не таким искушённым в любовных делах, чтобы так же откровенно припереть его к стенке и настоять, не рискуя при этом навсегда поломать то очень хрупкое и непонятное, что было между ними. Крис не знал, как ему быть. В груди пребольно ныло, и всё, чего ему хотелось сейчас — это Себастьян. Его тяжесть, его запах, его крепкие, жадные объятия. Но он до сих пор танцевал — Крис слышал непрерывающуюся музыку — и оставаться тут дольше не было никакой возможности. Потому что Крис знал: даже когда он закончит, он не возьмёт его за руку и не повиснет на шее, как этого хотелось. Между ними ничего не было — вот как обстояли дела. Крис прошёл по широкому сквозному коридору к главному входу и взялся за ручку двери, как вдруг его остановил чернявый парнишка, протягивая мятый бумажный пакет. Крис, ничего не понимая, кивнул и едва успел принять дар, как мальчишки и след простыл. Заглянув внутрь, он обнаружил там свой бумажник, айфон, ключи и даже нетронутую десятку из кармана пиджака. На самом дне лежало что-то, любовно завёрнутое в салфетку, тёплое и, судя по запаху, совершенно точно съедобное. На салфетке была прилеплена записка — листок цветного стикера, исписанный корявым детским почерком: «Крису от бабки Златы». Крис улыбнулся. А потом, не выдержав, рассмеялся, чувствуя, как глаза становятся влажными. Он быстро рассовал вещи по карманам и, не найдя, с кем попрощаться, просто вышел из дома и побрёл прочь по мощёной дорожке.