Призма Мультивселенной

Ночь такая замечательная рядом с тобой Пэйринг или персонажи: Дофламинго/Луффи Рейтинг: NC-17 Жанры: AU,PWP, Соулмэйты, Экшн, Юмор(возможно?) Предупреждения: Размер: Драббл, 4 страницы, 2171 слово Описание: Попытка через пвп выразить чувства и эмоции. Серьезно, разве нужно описание порнухе? Примечания автора: Ну, #япытался. А так, основной жанр работы - эксперимент. Как, впрочем, и у остального в сборнике. Эксперимент этот заключается в лице и времени повествования. Это не, всем привычное, третье лицо прошедшего времени, а второе настоящего. И да, как обычно эпифоры, анафоры, композиционные стыки, парцелляции, многосоюзия, силлепсы и плеоназмы. Присутствуют отсылки к следующему мини с соулмэйт-ау, где соулмейты фантомно чувствуют боль друг друга. Не уверена на счет рейтинга, если честно. Оно настолько на грани между R и NC-17, что выделить преобладающий - невозможно.

***

      Ты снимаешь с него эту дурацкую шляпу. Она бесит - вечное напоминание о его обещании. Обещании, данном не тебе - алкоголику Шанксу. Проводишь рукой по волосам, приглаживая, очерчивая линию уха самыми кончиками пальцев. Вот так, совсем невесомо, даже не щекоча. Ведешь невидимую линию от мочки уха к носу - через странный и милый шрам.       У него закрыты глаза - ты рад такому признаку доверия. Он похож на кота. На льва. И запахи - соответствующие. От него пахнет мясом, кровью и мощью. Мощью простой и такой же древней, как и инстинкты, которыми он живет. Кладешь вторую ладонь ему на затылок. Его голова кажется такой маленькой - меньше твоей ладони. Ты невольно засматриваешься: несмотря на свою силу он хрупок, как хрусталь. И столь же чист. Он улыбается, не так, как обычно - на пол-лица, а совсем чуть-чуть. Не выдерживаешь и целуешь его. Легко и совсем невесомо - мол, смотри, вот он я: здесь, всегда рядом. Он отвечает, признавая в тебе - себя.       Скользишь ладонью по его шее, гладишь выпирающие ключицы - блять, насколько же он маленький и тонкий. Его бедра - в обхвате меньше твоих рук, и это заводит. Он улыбается тебе прямо в губы и накрывает своей ладошкой твое запястье. И, когда он гладит линию от лучевой кости к пястно-фаланговому суставу, довольно мурчишь. На самом деле, вы оба похожи на котов - наглые собственники, охочие до ласки. Ты отрываешься от его губ и спускаешься ниже, задевая длинным языком яремную впадину. И останавливаясь - у крестовины-шрама, пересекающего его грудь.       Вспоминаешь, когда в последний раз испытывал такое благоговение перед чьим-то телом. Вспоминаешь, когда относился к кому-либо с такой бережностью и страстью. Вспоминаешь, любил ли когда-нибудь до этого. Все три - никогда. Он - твоя первая и единственная любовь. Слишком хороший, и добрый, и шумный, и веселый. Слишком весь.       Ты прикасаешься губами к этому шраму - уродливым назвать его не получается: в мальчишке прекрасно все. Он шумно вздыхает и прикосновением просит продолжить. Опускаешь руки ему на плечи - острые и крепко-хрупкие. Ты думаешь (пытаешься думать: страсть сжигает мысли), что этот странный оксюморон - весь он. Обманчиво кажется слабым, на деле - силен.       Снимаешь его рубашку, оголяя эти самые плечи, руки и лопатки. Он стоит к тебе лицом, но ты знаешь, что эти лопатки тоже остры и притягательны. Как и весь он. Кроме ума - не можешь сдержать ехидства. Милый, добрый, наивный местами - полная твоя противоположность. Знаешь, что он не герой - не с героями сравниваешь: у тех дела обстоят еще хуже. Оглаживаешь плечи, прижимаешь к его груди лицо и вдыхаешь его запах - вы не торопитесь. У вас есть вся ночь. И она прекрасна. Задеваешь языком сосок (они похожи на бисеринки или некрупные рубины. Не от возбуждения - от холода) и он выдыхает. Лицо его в этот момент такое умиротворенное и спокойное, что ты удивляешься тому, что он способен обуздать свою дикую гиперактивность. Намеренно лижешь его, и… Мальчишка смеется, тихо, но это все равно чуть не сбивает тебя с настроения. Смотришь на его лицо вновь, пытаясь изобразить на своем - обиду. Он поднимает руку и тянет с тебя шубу. Ему щекотно? Так же тихо смеешься в ответ: розовую любимицу срывает - нитями. Ведешь ладонями по его рукам: от плечей к ладоням. Сжимаешь его - в своих. И ведешь к кровати: не посреди же комнаты стоять.       Он идет рядом и улыбается. В свете неверной луны его улыбка - еще загадочней, чем у Нико Робин и Лона Мизы вместе взятых. Забирается на кровать - ногами, встает перед тобой и вновь улыбается - извиняясь, словно бы. А затем снимает твои очки и целует в переносицу. Вы все еще молчите, но ты знаешь, что он говорит. Мне нравятся твои глаза, Минго. Ты красивый в очках, но без - еще лучше. Целуешь его в ответ и губы. Все так же - невинно. Он не любит взрослые поцелуи - слишком пошло и мерзко. Ты с ним согласен - любви не нужны такие выверты. О страсти можно сказать - показать - иначе. Вот сейчас - сердце стучит как бешеное и он слышит. Или - прижав за талию к себе. Увлекая в объятия и согревая. Он утыкается тебе в шею и дышит, так глубоко и размеренно. А ты поглаживаешь его по позвоночнику, по торчащим лопаткам. Ночную тишину нарушают только жуки, ветер и рабочие с фабрики Smile. Только Черти Морские знают каких трудов тебе стоило уговаривать его молчать первые раза три. А сейчас - он и сам полюбил эти разговоры прикосновениями.       Ты никогда не носишь рубашки нормально - застегивая, как впрочем, и он, и подавляющее количество пиратов, и часть населения четырех морей. И сейчас мальчишка - ты не способен воспринимать его как вполне взрослого и состоявшегося человека - пытается снять её с тебя. Помогаешь ему, расстегивая нижнюю пуговицу и сняв пояс. Он трется носом о твою щеку. Вы опять… Не целуетесь, но что-то близкое к этому. Давишь одной рукой на талию, другой - грудь. И опускаешь его так, чтоб с края кровати висели его ноги - от колен. А коленки эти у него тоже - острые и узловатые. И такие по-детски торчащие. Ты не знаешь - никто, на самом деле, не знает - почему кожа у фруктовиков парамеции человеческого типа остается на ощупь - обычной кожей. Но это только радует - мало кому приятно было бы трахать резину или что-нибудь еще в таком роде.       Почему в нем все так непонятно обворожительно и прекрасно этот никто не знает тоже (что он вообще знает тогда?). Но, факт, тебя привлекают и шрамы, и улыбка, и торчащие уши, и острые лодыжки, колени, лопатки, плечи и всё, что есть в нем. Не только тебя, на самом деле, и это бесит. Царапаешь зубами его колено - поверх старых детских затянувшихся шрамов. Они интересны. Он интересен. И очень весел. Это тоже - причина, по которой ты с ним. Он приподнимает ногу - и обхватывает ею тебя за шею, притягивая ближе. Привлекая к себе. Подвигаешься, кладешь руку ему на грудь - прямо на шрам - и легко, самыми пальцами, гладишь. Он щурится, а ты - целуешь. Отдаляешься от его лица и чувствуешь ладошку на щеке. Поворачиваешь голову - ловишь пальцы ртом. И кусаешь их, чувствуя легкую, приятную боль - на своих тоже. Выпускаешь пальцы и, перехватывая руку, прикусываешь его запястье с внутренней стороны. Прямо напротив лучевой кости - и это ощущаешь тоже. Затем еще раз - уже шею, примерно, кивательную мышцу. Останется след - твоя метка - но не это имеет значение. Имеет значение боль, ваша, всю жизнь, с его рождения, разделяемая вами на двоих. Тебя приводит в эйфорию осознание того, что он - никогда не предаст, не отвернется и не оставит одного. Не сможет, да и не захочет. Он смотрит на тебя, ты - на него. Улыбаешься и облизываешься, и спускаешься ниже. Ты не понимаешь его безынициативности в делах, касающихся секса, но принимаешь.       Только ты собираешься подойти к самому главному, как кто-то подходит к двери. Это кто-то из мелких подчиненных. Бывший, потому что его тело моментально прошивают десятки нитей. Одна из них - горло, чтобы не шумел. Не время шуметь. Тем не менее, ты возвращаешься к прерванному. Опускаешься к его паху, чуть прикасаешься губами через штаны - белья он не носит совсем. Смотришь ему в глаза и спрашиваешь - без слов - разрешения. Он чуть не задыхается, то ли от такой наглости, то ли от твоего дыхания, согревающего его член. Принимаешь вздох за согласие. Трешься носом и ртом о его пах, и лижешь. Вот так, через штаны - тебе плевать, что они намокнут. Ты чувствуешь - у мальчишки встал. Ты доволен - быстрее, чем в прошлый раз. Стягиваешь с него шорты и продолжаешь водить языком по нему. Чуть прикусываешь, совсем легко, на грани чувств. Вбираешь до основания - он весь настолько меньше тебя самого, что даже напрягаться не надо - и начинаешь посасывать. И водить языком по его члену: от основания к уздечке и обратно вниз.       Он всхлипывает и дергается и настолько мил сейчас, что ты с трудом удерживаешь себя от очередной улыбки, хищной и голодной. Слышится сдавленный стон и звук рвущейся ткани - мальчишка опять рвет простыни. Несколько погружений в рот, и движения языком и глоткой. Ты ощущаешь, как он мелко дрожит и свою почти болезненную эрекцию. И тебе это нравится. Особенно… Этот вид. Боже, Луффи хоть представляет, насколько привлекающе выглядит?! Ах, ну да, он же типа ассексуал и все дела. Только его неправильной, неестественной, привлекательности это не отменяет. Она, эта привлекательность - не сексуальность, или развратность, или красота, или еще что - такая не такая, что подчиняет себе всех. По-разному, конечно. Как его команду - заставляя идти за наглым сорванцом - или тебя самого и еще кучу народа - выворачивая наизнанку желанием. Но как-же-блять-замечательно этот Луффи принадлежит тебе. Безраздельно. Весь, без остатка, до последней капли крови.       Чувствуешь его ладошку. Она зарывается в твои волосы, не перебирая их, но и не оттягивая или вырывая. Просто - зарывается. Пытаешься сфокусировать взгляд на его глазах. Так, да, вот они - такие черные, жгучие, страстные. Улыбаешься, выпустив его член изо рта, и поднимаешься на ноги. Чуть не упав - нога занемела из-за неудобного положения. Но, неважно. Забираешься на кровать, тянешь его к себе. Он улыбается, легко, словно бы пьяно. Как будто - в неадеквате. “Вот только не надо, как в прошлый раз, - думаешь ты” Потому что, действительно, лучше не стоит. Но его глаза - все те же, и ты понимаешь, что не показалось. Что он действительно предложил и предлагает продолжить все это.       Садишься, облокачиваясь на изголовье кровати. Он - на твои колени. Вы вновь целуетесь - почему бы и нет. Он тычется своим носом в твою грудь, а руки его тем временем уже ласкают твой член. В который раз уже ты думаешь, что некоторые парамеции буквально созданы для секса. Вот как, например, сейчас: ладошки у Луффи маленькие по сравнению с твоими лапищами - и членом - и он просто растягивает пальцы. Он растягивает пальцы, чтобы подрочить тебе, а ты растягиваешь его. Это на самом деле замечательно, что он резиновый: ты весь для него слишком большой.       Он и сам насаживается на твои пальцы до основания проксимальных фаланг. Сильно, горячо, страстно. Ты целуешь его. Не так по-детски невинно, как до этого; не чмокнув и отстранившись. По-взрослому: пошло, долго и с языком. А затем ты вытаскиваешь из него свои пальцы. Он понимает и выпускает из своих ладошек твой член.       И ты входишь в него. Становится туго, горячо, мягко и так приятно. Ни ты, ни он не стонете - это слишком дешево и пошло. Вы двигаетесь. Толчок, еще и еще. И он кусает подушку: чтобы не начать кричать в голос. Ты улыбаешься. Пытаешься улыбнуться - в нем так, блять, хорошо. А он сам только сильнее насаживается. Сильнее и быстрее. И смотрит, так, с вызовом. Ты принимаешь игру, и прижимаешь его ближе за талию. Зажимая его член между вами. Вы продолжаете двигаться. И вам так хорошо и так жарко. И лунный свет отражается в капельках пота на нем и в его глазах - тоже. Ты чувствуешь, как при движении скользит по коже его плоть.       Вы не разгоняетесь - никаких звуков, да - но и этого достаточно. Достаточно, чтобы до опьянения захлебываться им и своими чувствами. Он дергается как-то особенно сильно и поднимает лицо к тебе. Ты буквально вылизываешь его. Он так мило и невинно хмурится и смущается от этого действия, при этом продолжая насаживаться на тебя, что ты поражаешься. Приятно поражаешься тому, что мальчишка способен быть таким... развратным намеренно. Что ж, с ним каждый день - новое открытие. Опять усмехаешься. А он распахивает глаза, смотрит на тебя, словно что-то хочет найти. И показывает язык. Такой мальчишка.       Он кончает первым - все так же молча. И сжимается еще сильнее. И тебе так-блять-хорошо. Ты сжимаешь его еще сильнее, прижимаешь к себе, словно бы пытаешься слиться с ним в одно целое. Но зачем это нужно? Вы и так одно - всегда им были. Ты продолжаешь в нем двигаться, а грудь, как будто бы, сдавливает тисками. От того, как ты сжимаешь его, от скачущего давления, от своих чувств, от всего на этом гребаном свете. Ты кончаешь и снимаешь с себя мальчишку. Вы ложитесь на кровать нормально и смотрите друг на друга. Он едва ли не засыпает, и ты не можешь им налюбоваться таким по-домашнему сонным и - так редко - молчащим. И только поэтому ты не язвишь и не поддеваешь его сейчас, хотя мог бы.       По всей комнате разносится странный звук. Нечто среднее между воплем Морского Короля, воем раненной белуги и теми звуками, которые издает Цезарь, если помешать его экспериментам. Мальчишка удивлен и смущен. Он как-то скашивает глаза, встает, находит штаны и шляпу, идет к двери. И убегает. Все это настолько быстро и странно происходит, что до тебя не сразу доходит: этот звук издавал его желудок. Кажется, Луффи убежал на кухню. Ну, не кажется. Именно туда он и побежал. Это было немного неприятно. Нет, ну серьезно, еще никто не убегал от тебя после секса. Тем более - не первого. Ну и ладно, все равно вернется через пару часов. А ты пока книжку почитаешь и приготовишься к еще одному - или нескольким - раунду. О да, может, ты и понимаешь, что голодный Мугивара аморфная амеба, но прощать ему этот побег не станешь. Потому что нахалов нужно наказывать. И неважно, что наказание не наказание вообще.