Холостяк

Глава девятнадцатая Бывают случаи, когда человек самостоятельно подписывает документ, в котором значится, что его обманывают. Иногда мы рвём его в клочья, злясь, обижаясь, не принимая ложь. А иногда, садясь напротив своей совести, смело глядя ей в глаза, подписываем его. И это означает, что нам уже всё равно. Хлоя поставила свою подпись под той ложью, которую ей преподнёс Генри. Он не был удивлён, когда встретил её в загородном клубе. И был давно знаком с её семьёй, это парень даже не пытался скрывать. Только вот видел в ней всё это время он не только соседку, а ещё и то, какой девушку представляла мать: разочарованием семьи, девушкой, сбившейся с пути, но достаточно смышлёной (последнее упоминалось, так как, как бы женщине не хотелось это отрицать, Хлоя продолжала быть её дочерью). Генри был плохим лгуном, а Мэндес устала цепляться за мелочи. Он обманул её, но при этом этот обман не причинил ей боли, поэтому стоит ли вообще обращать внимание? В тот день он подвёз её до дома. Они зашли в один и тот же подъезд, на лифте доехали каждый до своих квартир, попрощались с вежливыми улыбками. Всё произошло обычно, но натянуто. Это напряжение было почти материальным, Хлое казалось, что она видит его. И ей не хотелось, чтобы верёвка треснула, потому что Генри оставался единственным человеком, вытягивающим её из той пропасти, куда девушка была почти согласна упасть. И этим «почти» сейчас был он. На следующее утро Мэндес отправила ему сообщение, приготовила себе кофе, собралась на работу, а когда ключи выпали из её рук, то разрыдалась. В огромном мегаполисе, городе, где тысячи людей сейчас спешат куда-то, бегут, пьют чай, читают газету, надеются... Она потерялась. И это ощущение было таким знакомым. Брюнетка чувствовала себя точно также, когда выходила из университета, откуда забрала документы, пройдя мимо расстрелянной матери. Тогда она выронила ручку. И это стало последней каплей. Слёзы не кончались ровно до того момента, пока телефон ободрительно не пискнул. Генри: Доброе утро. Прогулы работы всё ещё под запретом? Есть мысль. Это было заманчиво. Очень заманчиво и очень своевременно, но только вот Хлоя всё равно сомневалась. В голове у девушки уже возник примерный план действий, основанный на том, что вся та жизнь, которую она строила, представляя себе путь к мечте, была не правильна. Этой самой мечты никогда не было. Бесцельный путь оборвался, отсюда и то состояние, в котором Хлоя прибывает прямо сейчас. И выйти из этой западни можно было лишь одним способом. Начать всё сначала. Хлоя напечатала вежливый отказ Генри, а после вызывала такси. Как ни крути, всё в этой жизни вращается вокруг одной точки, о которой человек может забыть миллиарды раз, но в итоге, когда совсем тяжело, всё равно вернуться к ней. Девушка сейчас делала это, впервые в жизни поступая осознанно. Она не выросла, когда пошла против семьи, не выросла и тогда, когда приняла решение уйти с проекта. Стоит ли вспоминать, что даже решение участвовать в шоу приняла не она? Хлоя была эгоисткой. Не меньшей, чем Найл, поступки которого сейчас уже не казались такими уж непоследовательными. Они оба плыли по течению в лодке, где был автопилот. Но чей-то разум не видел обстановки вокруг, не мог видеть начавшийся шторм. Хлоя слепо верила руководящему ей чувству, считая фальшивку реальностью. Лондон оставался тем же. Здания, внешне похожие друг на друга, отличались абсолютно. Каждое из них было отдельной частичкой, пускай и одного целого, но чего-то своего. Трудно принимать противоречие мира, ещё труднее принимать его в себе. Девушка не была в том месте, куда подъезжала сейчас, с четырнадцати лет. Поднимаясь по мраморным старениям, Хлоя, как будто бы оказываясь снова там, видела себя: школьная форма в коричнево-зеленую клетку, волосы схвачены в небрежный пучок, а на ногах обычные кеды. Ей хотелось доказать свою уникальность, хотелось противостоять желаниям кого-то руководить её жизни. Четырнадцатилетний ребёнок не может знать, что желание отрицать всё – это уже подчинение. В тот день она поругалась с отцом так сильно, что в слезах поклялась никогда больше не приходить в его фирму. Девчонка кричала, что всё здесь фальшивое, всё лживое. И назвала отца главным подлецом всей Великобритании. Тогда это имело смысл. Сейчас же, остановившись около стеклянных дверей одной из крупнейших адвокатских контор Англии, Хлоя не могла вспомнить причины такой злости. Прошло 9 лет. На входе её сразу же встретила приветливая помощница, поспешившая уточнить, каковы причины визита. Она выглядела уставшей, но в глазах не было той потерянности, которая стояла во взгляде самой Хлои. Кажется, даже эта женщина знала своё место, возможно, как и все жаловалась на невысокий заработок и ужасающие толпы в супермаркете около её дома, но, отбрасывая эти мелочи, она приходила домой и чувствовала себя счастливой. – Меня зовут Хлоя, я пришла к своему отцу, – ответила брюнетка, выдавив улыбку. – Не думаю, что он ждёт меня, но, если он и занят сейчас, то я подожду. – Кто ваш отец? – Несколько озадаченно спросила помощница. – Честер Мэндес, – ответила Хлоя, встречаясь с ошарашенными карими глазами женщины. Она испугалась. Сейчас в её голове, наверняка, появились сотни мыслей. Никто здесь так давно не видел Хлою, что сейчас вряд ли бы и узнал. Да и сама девушка сомневалась, что все эти люди работали здесь раньше. Знакомым оставался только запах бумаг, кофе и табака. Последний сопровождал её отца, сколько она помнила. – Простите, пожалуйста, мисс Мэндес. Я немедленно свяжусь с вашим отцом, – женщина поспешила к своему высокому столу, за которым располагался телефон. Хлоя сжала ручки сумки. В детстве ей нравилось, в редкие моменты с отцом, залезать ему на шею. Мир казался безопаснее, красивее, лучше, когда она запускала ладошки в его волосы, заливаясь звонким смехом. Любые капризы воплощались мгновенно. Она росла. Все капризы продолжали выполняться, только вот на шее она больше не помещалась. Тогда отец иногда брал её на колени, обнимая и гладя по непослушным волосам. Хлоя всегда думала, что нет вещи в мире, которую папа не знает или не умеет. Вокруг него всегда было столько достойных людей, каждый считал гордостью называть его своим другом. Хлоя считала постыдным называть свою фамилию в старшей школе, а в следствие и на юрфаке. Все оглядывались на неё, точнее, так ей казалось. Мэндес считала, что подводила её всегда фамилия. А, как итог, подвела себя она сама. – Мисс Мэндес, – помощница оглядела руки девушки, как бы проверяя, нет ли на них кольца, чтобы не ошибиться в обращении. – Ваш отец вас ждёт. Хлоя кивнула, направляясь за ней по многочисленным коридорам прямо к лифту. Офис отца выглядел сдержаннее, чем остальное здание. С последнего визита сюда мало что поменялось. Его секретарша всё ещё была завалена бумагами, её Хлоя не помнила тоже. Она поднялась, чтобы поприветствовать девушку, но отчего-то брюнетке сразу почувствовалось холодное осуждение. Глаза Эмилии, если верить табличке с именем, горели горькими словами: «Хороша дочурка». Пока Хлоя снимала своё пальто, то услышала тихое шептание за спиной. Диалог между помощницей и секретаршей смутил её так сильно, что у девушки даже вспыхнули щеки. – Так это она на телевидении пыталась замуж выскочить? – Чего только в голову не ударит. А отца-то с днём рождения и не поздравила. Мэндес судорожно вспоминала число. Она так потерялась в страданиях по Найлу, что совершенно забыла о дне рождения отца. Боль пронзила позвоночник, внедряя в него острое, как копьё, чувство вины. Девушка не дослушала шёпот, просто самостоятельно входя в кабинет отца, даже не постучавшись. Он сидел за столом, курил сигару. Родной запах сразу же ударил в нос. Отец не изменял деловым костюмам, предпочитая темные цвета. И сейчас на нем был один из них: темно-коричневый, в едва заметную четную маленькую клетку. Для своих лет он выглядел хорошо, но Хлоя тут же заметила то, насколько отец постарел. – Привет, – неуверенно начала девушка. Его глаза следили за ней. Хватали каждое движение. Это напомнило ей то, как папа учил девушку кататься на велосипеде, впервые, когда она упала, то он подбежал к ней. Ему было больнее и страшнее, чем ей. Честер тогда сказал: «Лучше тысячу раз упасть самому, чем видеть то, как падает твой ребенок». Хлоя падала с того самого дня, как хлопнула дверью в его кабинет. Их разговоры закончились в её четырнадцать, а после пошёл поединок гордости. Победителя определить очень трудно. – Здравствуй, Хлоя. Что-то случилось? – Мужчина ограничился деловитым прохладным тоном. Девушка сделала небольшой шаг, затем ещё один. Сердце готово вырваться из груди, но она присела напротив его стола. – Ничего. Я просто захотела... Увидеть тебя. Если он и удивился, то никак не показал этого. За столько лет мужчина привык к спонтанному поведению дочери, сначала виня в этом юношеский максимализм, а после сетуя на то, что не углядел. – Тебе нужны деньги на новый бизнес? Твоя мать упоминала, что ты хочешь стать дизайнером. Упрёк. Хлоя слышала его. Словно губами отец говорил совсем другое: «тебе нужно моё одобрение тому, что ты бросила юридический? Твоя мать упоминала, что ты снова послала к чертям наши Советы». – Я просто захотела поговорить. Как раньше. Помнишь? Всё было так давно, – Хлоя едва ли не заплакала, бросив взгляд на несколько её фотографий на его столе. – Пап, а ты помнишь, как я впервые украла у мамы тени и помаду? Я тогда так хотела стать взрослой, красивой. – Ты всегда была красивой, Хлоя, – поправил её мужчина, позволив себе скромно улыбнуться. – Тебе, кажется, было одиннадцать. – Ты впервые накричал на меня тогда. Я точно помню, как было обидно. Мне хотелось уйти в приют, настолько меня зацепило то, что ты бываешь грубым не только с Мэттью, – Хлоя искренне улыбнулась, на секунду очутившись в том времени. Мэттью был водителем отца столько, сколько Хлоя могла вспомнить. Этакая тень, всегда присутствующая рядом с ним. – Где, кстати, Мэттью? Ты снова отправил его за твоими любимыми блинчиками? Отец нахмурился, его кулаки сжались. – Мэттью не стало год назад. Твоя мать, кажется, предлагала тебе приехать на похороны, но ты была занята, – снова тот самый холодок, только теперь мурашки задели даже сердце девушки. Хлоя вновь сжала ручки своей сумки, обратив внимание, что так и не выпустила её из рук. – Так теперь... – Теперь на меня работает Лиам. Жизнь не останавливается, Хлоя. Даже если тебе очень-очень хочется, чтобы на один прекрасный день она остановилась, стала такой, какой ты всё помнишь. Не бывает ничего вечного, не бывает ничего постоянного. Это и прекрасно, и страшно, но это правда. Я очень надеюсь, что, став самостоятельной, ты это поняла. Теперь не было даже самой маленькой возможности не расплакаться. Хлоя прикоснулась к горящим щекам, когда по ним уже текли слезы. Да. Ей требовался тот самый день, когда она снова окажется на том велосипеде или же у отца на шее, в той безопасности. Ей хочется видеть папу, ворчащего, что Мэттью перепутал вкус сигар, а после по-доброму хлопающего его по плечу, со словами: «я не со зла». Ей хочется снова не понимать, что вся её выстроенная жизнь была одним большим капризом маленькой девочки с тех самых пор. Хлоя бросалась любовью и своей жизнью, как ребёнок, который по-другому не мог проявлять свои чувства. Ей дарили мир, а она проверяла, как много страданий этот самый мир выдержит. Сначала маленькими порциями, затем они увеличивались, а в итоге она пропустила смерть лучшего друга семьи, день рождения отца, и, наверняка, сотню таких же вещей. – Пап, – Хлоя разглядела в его волосах седину, расплакавшись ещё сильнее. – Мне так жаль. Мужчина поднялся и подошёл к ней. Сильные руки снова сжали её плечи. Запах табака был смешан с чем-то сладким, кажется, теперь Лиам привозит ему блинчики с кленовым сиропом. – Всё хорошо. Ты просто выросла, – мягко проговорил он, так по-отцовски поцеловав её в макушку. *** Звук дождя всегда вызывал в сердце Найла тревогу. Сидя в тёплой студии, он все равно чувствовал себя как-то напряжённо, слыша, как ветер творит свои проделки, соединяясь с дождем в один танец. Нью-Йорк сегодня был в плохом настроении с самого утра. Он только что закончил песню, которую вряд ли когда-нибудь исполнит. Она сидела в его голове, как самая навязчивая идея, а теперь приобрела своё право на жизнь. Его страшило то, что он исполнит её однажды. Страшило то, что она может стать окончанием маленькой, но такой важной истории. Ведь песни обычно всегда означают конец чего-то. Когда они с парнями собрались, чтобы обсудить клип на песню, которая негласно стала прощанием с Зейном, то Найл испытывал нечто похожее. Тяжело прощаться с чем-то, что было рядом с твоим сердцем настолько. Как по заказу, телефон, лежащий под листами рядом с гитарой на диване, зазвонил. На экране не было никаких фотографий, блондин считал это глупостью ставить изображения на входящие вызовы. «Зейн Малик» – Да, – ответил Найл, откидываясь на спинку дивана. Челси прямо сейчас была где-то с подругами. Они решили отложить совместные выходы, пока находятся в Нью-Йорке, даже если их не смогут поймать камеры, есть большая вероятность, что люди могут их узнать или что-то в этом роде, а нарушать условия контракта, хотя и не смертельно, но и Найл не испытывал острой необходимости в этом, за что очень стыдился. Девушку это тоже устраивало, по крайней мере, ничего против она не сказала. – Какое-то невеселое «да», братец, – расхохотался в трубку брюнет. Хоран тут же сделал вывод, что Зейн либо развлекается самостоятельно, либо на какой-то вечеринке. Парень явно был «на веселье», проводя столько времени с ним в прошлом, Найл хорошо разделял такие состояния всех ребят. – Я просто слегка устал. А вот ты, кажется, даже слишком весел, – ответил блондин. – Я еду с премьеры фильма. Кажется, бокалов было не несколько. Что-то чертовски плохой день, друг. Не хочешь добавить ещё несколько? Найл не долго думал, прежде чем согласиться. С недавних пор Зейн стал человеком, который единственный понимал его мысли. Он видел всех девушек, даже успел, так сказать, пройти через трудный момент шоу. Хоран провел в дороге до апартаментов Малика, которые он делил со своей девушкой, около сорока минут. Всё это время парень думал обо всём и ни о чем сразу. Его мысли цеплялись то за новую песню, то за прохожих пожилых людей, разделяющих один зонт. Ветер лишь усилился, пронзая его сквозь пальто и вязанный свитер, стоило ему очутиться на улице. Найл поспешил поскорее зайти внутрь. Его стыдило то, что он не подумал заехать и купить что-нибудь. Джиджи была хорошей хозяйкой, даже плотный график не мешал ей вести домашние дела самостоятельно, чему поражались все их знакомые, и скептически относилась общественность. Проще говоря, всем было куда проще верить в то, что она Белоснежка, не знающая даже определения понятию «домашние дела». Найла встретила, как раз, Джиджи. Она выглядела по-домашнему в утеплённых спортивных штанах и огромной толстовке, судя по всему, принадлежащей Зейну. – Привет, – солнечно улыбнулась девушка. – Ты весь продрог. Раздевайся, Зейн в гостиной. Пять минут, и я принесу вам что-нибудь для согрева. Блондинка указала ему направление, а сама удалилась, оставляя едва ощутимый запах чего-то цветочного, совершенно неподходящего этому сезону, но так идеально подчеркивающего Джиджи. Найл снял пальто, и прошёл туда, где уже, развалившись на диване, был Зейн. Он не явно не переодевался после премьеры. – Дружище, – протянул брюнет. – В чем смысл жизни? – Явно не в том, чтобы набраться на премьере. Что хоть за фильм? – Усмехнулся Хоран, садясь рядом с ним. – Черт его. Что-то про любовь, – Зейн провёл ладонью по лицу. – Невозможно смотреть фильмы. Все они про любовь. – И что тебя не устраивает? – Джиджи появилась с бутылкой виски, двумя стаканами и тарелкой закуски. Найл поражался тому, как она так просто поддерживает Зейна во всем. Блондинка чувствовала состояния своего возлюбленного, в какие-то моменты ругаясь на него за такие способы развеселиться, а в какие-то, наоборот, самостоятельно предоставляя возможность повысить градус. Интуитивно Джиджи всегда была на одной волне с ним. – В мире не всем везёт любить, как я люблю тебя, – просто, как говоря о погоде, сказал Зейн. – И это жестоко по отношению к тем, у кого такого нет. Жестоки даже такие шоу, как то, в котором участвовал Найл. Хоран хмыкнул. Он тоже считал это жестоким, только не из тех соображений, что Зейн. – Но я люблю такие шоу, – как бы защищая проект, блондинка села по-турецки в кресло напротив дивана, на котором сидели парни. – Ты любишь их, но ты никогда не задумываешься, что бывает после. – Я всегда думала, что это игра, – честно отозвалась модель. – О, кстати... Я столкнулась на каком-то мероприятии, не помню, с участницей твоего сезона, Найл. Хлоя. Очень милая девушка. Если вы когда-нибудь ударялись мизинцем об угол чего-то, то ощущения Найла представить будет не сложно. Быстрая, краткосрочная боль, к которой не сложно привыкнуть. – А я сразу понял, что что-то в ней не так. Она слишком уж... Сладкая, – поморщился Зейн. – И та история с подменой блюд. Она так не красиво поступила. Найл вспомнил эту историю. И что-то в один момент не сошлось. Он видел Хлою и после проекта, в её квартире. Он.. Он видел её утром, спящую, настоящую. И эта девушка вряд ли по своей воле могла стать яблоком раздора. Парень почувствовал себя идиотом. Настоящим идиотом, разглядевшим правду только сейчас. Челси ни разу не приготовила ему что-нибудь, даже не заикнулась об этом, а как-то и вовсе, забывшись, рассказала историю, как, попытавшись приготовить блинчики, спалила съемную квартиру. Найл стиснул зубы, потянувшись к бутылке. – Давайте выпьем? – Разбито предложил он.