Холостяк

❤️ ваш комментарий будет значить очень много! Глава двадцатая Чемодан твёрдо стоял на земле, сверху него лежала большая дорожная сумка. Для аэропорта это очень привычная картина. Хлоя сидела на твёрдой холодной поверхности металлической лавки в зале ожидания. Она покидала свою родную страну, полная решимости. Только теперь эта решимость была не пустой, как стеклянная ваза без цветка, наконец, он в ней появился. И для этого оказалось нужно всего-ничего – поддержка семьи. Отношения девушки с родителями никогда не отличались особой теплотой, только раньше брюнетка без раздумий винила в этом их, не желая слышать и слушать. Старшие же не слышали в ответ. Взаимопонимание рождается, как оказалось, не только в ссорах и длительных конфликтах. Хлоя знала это на примерах других людей, но только после той встречи с отцом использовала это и в своей собственной семье. Когда они втроём оказались за столом, обсудили произошедшее с их взаимоотношениями, то всё стало как-то проще. Эта часть груза с девушки. И если процесс налаживания контактов, умения слышать и слушать, займёт много времени, то они сейчас хотя бы сделали первый шаг. – Я принёс кофе, – Генри широко улыбался, подходя к ней с двумя бумажными красными стаканчиками, на которых белыми прописными буквами значилось «Хитроу». – В аэропорте, наверняка, самый ужасный кофе, – скептически отнеслась к этому брюнетка. Парень хмыкнул. – Ты мало понимаешь, ХлоМэн, – покачал головой Генри и сел рядом. Хлоя взяла из его рук горячий стаканчик, осторожно сделав глоток. – Отвратительно. – А счастье-то и есть в отвратительном. Ты сейчас сидишь в отвратительном зале ожидания экономкласса, а затем полетишь в отвратительном самолете, где над ухом обязательно будет орать вон тот ребёнок, – кивком головы он указал ей направление. Неподалёку расположились молодая мамочка, занятая своими делами в телефоне, а вместе с ней был ребёнок примерно четырех лет. Ему явно не нравилось играть с машинкой, поэтому мальчик постоянно дергал маму за руку, получая отказы каждый раз. Голубые глаза казались бездонными на фоне смуглой кожи ребёнка, а грусть ещё ярче. – Вряд ли, – засомневалась в теории Генри брюнетка. – Дети чувствительны. Он побоится разочаровать свою мать, потому что та может лишить его даже частички своего драгоценного времени. – Звучит так, словно ты знаешь, о чем говоришь. – Так и есть, – признала она. — Я всегда значилась в списке дел с конца. – Как дети вообще могут быть в списке дел? Дети – это выше всех списков, – возмутился Генри. – Многие не хотят лишать себя жизни, карьеры, обрекая на постоянное времяпровождение с ребёнком. Раньше мне казалось, что люди не любят, если не бегут к тебе, сломя голову. Кажется, я заблуждалась. Любовь тоже бывает разной. – Любовь одна. И она делает мир лучше, а уж «лучше» у каждого своё, – Генри сделал большой глоток кофе, а Хлоя поморщилась. – Даже отвратительный кофе кажется лучше, когда рядом кто-то... – Генри. – ... Такой же близкий, как сестра, которой у меня никогда не было. Хлоя невольно улыбнулась, испытывая благодарность. Он не давил на неё, позволяя формировать новые мысли и принимая то, что она делает свои первые шаги, подобно младенцу. Генри сорвался из Лондона, наотрез отказавшись отпустить её в самостоятельное плавание. – Где ты видела, чтобы у супергероев не было соратников? – С порога заявил ей он, когда не прошло ещё и трёх минут с момента отправки ему сообщения об отъезде. И сейчас Генри сидел рядом с ней, быстро пробегаясь взглядом по аэропорту. Он обожал наблюдать за людьми, а Хлое очень нравилось слушать его наблюдения. Рядом с ним было также тихо, как в какой-нибудь опустошённой гавани. Сердце девушки не переставало биться, а ладони не потели. Большая любовь начинается не только с сумасшествия? Сможет ли она когда-нибудь отблагодарить его за такую поддержку? – Ты бросил всё, зная меня всего-ничего, только сейчас понимаю, как странно это выглядит. Парень даже не посмотрел на неё, усмехнувшись. В его действиях не было и капли неуверенности. Генри оставил эти слова без ответа. – Перестань искать подвох в себе, Хло. – Что ты имеешь в виду? – Ты не станешь доверять окружающим, пока не начнёшь доверять самой себе. 10 years earlier Мелани восхищала Хлою уже в подростковом возрасте. Тетушка сначала строила своё гнездо, как конструктор «Лего», а затем одним лёгким движением разрушила его, собрала чемодан, отправила сына учиться в другой город, сама бросилась в путешествие. За год она объездила почти весь мир, некоторые из тех мест, о которых Мел рассказывала, сидя в гостиной их дома, до этого Хлое и слышать не приходилось. – О, но моё сердце неизменно остаётся в Париже, – заявила тетя. Она сделала ультрамодную короткую стрижку, в темных волосах цвета горького шоколада появились розовые пряди. За год Мелани сбросила минимум лет семь, став похожей на двадцатилетнюю (как заявила Виктория, тихо возмутившись беспечности родственницы, двадцатилетнюю лёгкого поведения). – Твоё сердце осталось в возрасте пяти лет, – возразила Виктория, недовольно поджав губы. Хлоя редко узнавала себя в матери. Возможно, когда она вырастет, то это сходство станет заметнее. Холодная красота и изящество Виктории не шли в сравнение с простой миловидностью девочки. Да и сама она мечтала быть похожей не на маму, а на тетю Мел: смелую, сильную, независимую. Но от независимости девочку отделяла школа-пансион, где, как часто любили говорить родители, она получит лучшее образование, а это самое главное. За просмотром подростковых фильмов, Хлоя частенько перематывала моменты, где люди её возраста веселятся в свободное время. Такого понятия в жизни тринадцатилетней Хлои Мэндес не было, если только называть «свободным временем» сон. Как бы девочка не сопротивлялась, но влияние и давление родителей играли свою роль. – Хлоя, а у тебя есть мальчик? Виктория цокнула, отправив в сторону Мелани недовольный взгляд. – Рано думать в её возрасте о подобном, Мелания. Тетушка скривилась. Она ненавидела своё полное имя, даже подписываясь без этого окончания. – А о чем думать в ее возрасте? Ребёнок постоянно проводит время за занятиями, какой раз за учебный год она приехала домой? Нельзя так давить на девочку. – Мы не хотим, чтобы всё случилось так, как... – мать Хлои осеклась, понимая, что подошла к самой запретной теме их семьи. Но Мелани уже поняла, куда она клонит. У тётушки очень редкий цвет глаз, Хлоя сравнивала его с сапфирами: яркими, горящими, как и сама женщина. Слезы, наполнившие её глаза сейчас, казались капельками росы на драгоценных камушках души Мел. Девочка не понимала, что именно является запретным, но знала, что нельзя спрашивать, кто папа Олли, двоюродного брата Хлои, сына Мел. Даже самого мальчика нельзя спрашивать об этом, а Хлоя не привыкла нарушать запреты. Держать всё в себе казалось единственной вещью в мире, которую она смогла воспитать себе, но даже в этом девочка так часто подводила родителей. Ей было так страшно, что в один день с ней случится что-то такое же ужасное, как и произошедшее с Мелани. Бабушка и дедушка не общались с ней, они отчего-то и не поздравляли Олли с праздниками, хотя у Хлои всегда были подарки. Девочка считала это несправедливым, поэтому второй год подряд самостоятельно упаковывала подарок от них для Олли. Кажется, ему нравилось. – Ты всю жизнь будешь вспоминать мне это? Если да, то даже через двадцать лет я буду говорить, как бы ты не надеялась, что я не жалею. Виктория закатила глаза, она уже всем видом показывала, что устала от этого разговора. – Закончим. Твоя глупость всё ещё не имеет границ, Мелания. – Как и твоё высокомерие, Виктория. Мелани вскочила с кресла, чашка упала на пол. Хлоя наблюдала, как жидкость растекается по паркету, а, попадая на дорогой ковёр, впитывается в него. Отчего-то тревога напала на неё, дыхание начало сбиваться, но девочка крепко сжала ручку дивана, чтобы не мешать разговору взрослых. Она сможет вынести этот приступ тревоги, правда? – Да твоя собственная дочь воспитана социофобом! Ты делаешь из неё закомплексованную и ограниченную академическими знаниями чудачку! Она даже с друзьями не общается, потому что у неё постоянно нет времени. Ой, я даже не уверена есть ли у неё эти друзья. Хлоя зажмурилась. Паника усиливалась. Слова Мелани лезвием прошлись по самым оголенным местам. Хрупкие ручки девочки ещё крепче сжали эту ручку. Вдох. – Она, по крайней мере, не залетит в шестнадцать-то лет, Мелания, от какого-то художника, который в итоге умрет от наркозависимости. Мелани набрала в легкие побольше воздуха, это же пыталась сделать и Хлоя, но у неё выходило плохо. – Ты не имеешь права говорить о нем так. Я любила его... Слова сложились в какую-то бесформенную кучу. Хлоя не слышала их, а если и слышала, то все это было также размыто, как и комната, поплывшая, когда она на мгновение открыла глаза. Страх, паника – она испытывала всё это в тот момент, когда с ней впервые случилась паническая атака. Тот день изменил всю жизнь девочки, разделив на «до» и «после». Не осталось и следа от маленькой Хло, зубрящей каждый учебник от корки до корки. Она продолжала тонуть в самой себе, только теперь начала хвататься и за окружающих. Now days Хлоя резко открыла глаза. Короткий о том дне застал её, когда за бортом самолета под тонким слоем облаков уже появились очертания города. Лететь им было чуть больше часа, а девушка провалилась в сон практически в тот же момент, как села в кресло. Генри сидел рядом, листая фотографии на своём айпаде. Ему без труда удалось договориться с отцом, чтобы он мог работать в Парижском филиале их семейной фирмы. Казалось, решение на этот спонтанный переезд далось ему слишком просто, но Хлоя продолжала винить себя за то, что ради неё он делал столько всего, а она в ответ могла дать лишь... Ничего? Брюнетка посмотрела на него. Даже в моменты, когда он не улыбался, то на щеках были заметны те места, где должны быть ямочки. Хлое нравилось то, что Генри был абсолютной противоположностью ей самой: если её без проблем можно было бы сравнить с Аляской, то он, неоспоримо, был бы Флоридой. Такое шаблонное сравнение заставило девушку хмыкнуть себе под нос. Генри поднял на неё свои глаза, чуть улыбнувшись. – Пока ты спала, я успел прочитать отчёт. Не хочу, чтобы меня вышвырнули в первый же день. – Ты что-то вроде неприкосновенной личности, когда компания, в которой ты работаешь, начинается с твоей фамилии, разве нет? – Я хочу быть не просто неприкосновенной личностью с крутой фамилией, – на слове «крутой» он сделал пародию на американский акцент, – я хочу также быть тем, кого уважают не меньше моего отца. Париж не был городом всех возможностей для Генри. Хлоя знала это, понимала, когда он задал один единственный вопрос: «почему не Нью-Йорк?», то осознала ещё и то, что их объединяет что-то светлое, но при этом разделяет тысяча таких вопросов. Ей нужен был глоток Парижа, она вспоминала воодушевленные рассказы Мелани об этом городе, мысленно возвращалась в каждую фотографию. За несколько дней до покупки билетов в один конец, Хлоя провела исследование: в Лондоне одеваются лучше, чем в Лос-Анджелесе, но хуже, чем, скажем в Нью-Йорке. В Париже же начинается всё, что связано с модой. Каждый тренд проходит через подиумы этого города, уже потом уносясь в разные части света. И именно этот город является источником вдохновения большинства дизайнеров, здесь начинали свои шаги все кумиры Хлои, поэтому, пусть самонадеянно, но она решила приехать сюда. Самолёт приземлился в аэропорту в двенадцать ноль три по местному времени. В город они въехали уже в два часа и тридцать три минуты, в то же время девушка безоговорочно растворилась. – Генри, я так нервничаю, – честно призналась брюнетка, отвернувшись от окна, чтобы посмотреть на молодого человека. – Нет поводов для волнения. Смотри, ты в Париже. У тебя в руках твои мечты и все возможности, а ещё, – парень осторожно взял её за руку, боясь, что она отдёрнет свою ладонь, как это происходило обычно. – Здесь есть я. И я обязательно поддержу тебя. Ты просто должна быть счастлива. *** На блондинке костюм темно-зеленого цвета выглядел не так консервативно, как, наверное, изначально должен был бы. Челси превращала каждую вещь в нечто вызывающе-сексуальное, не прилагая никаких усилий. Одна пуговица решала судьбу всего образа, потому что, как подумал Найл, застегни она пиджак хотя бы на ещё одну пуговицу, то её грудь не была бы обнажена настолько, чтобы каждый парень вокруг считал своим долгом бросить взгляд в сторону этих округлостей. Если это как-то и трогало блондина, то только лишь с той точки зрения, что закрытый благотворительный вечер по помощи больным детям, не был тем местом, где он хотел бы, чтобы все парни мечтали об полном отсутствии этого костюма на его девушке. К своему стыду, Хоран не ощущал ревности. Они стояли около мраморной колоны, приближенной к витой лестнице, ведущей на верхний этаж этого загородного клуба. Найл не бывал здесь раньше, но участие в подобных мероприятиях всегда привлекало его. Ему хотелось помогать людям, используя все возможности для этого. – Ты соврала мне, – без прелюдий заявил Найл, как-то не подобрав подходящего времени раньше. – О чем ты? – Челси отвлеклась от своего телефона, в котором она прямо сейчас обрабатывала фотографию, сделанную ещё в машине. – На проекте. Когда вы готовили для Зейна. Блюдо, и правда, было не твоим, – пожал плечами Найл, наблюдая за реакцией девушки. Она оставалась спокойной внешне, но что-то подсказывало Найлу, что внутренне она боялась финала этого неожиданного разговора. Но Челси в очередной раз смогла его удивить. Блондинка улыбнулась. – Ты поверил мне, хотя у тебя была не одна версия. Можно ли говорить о лжи, если ты сам выбрал мою правду? Хоран замер с бокалом шампанского около своих губ. Его обескуражила та легкость, с которой она только что призналась в том, что начало их отношений было во лжи. Челси не сожалела, ни капли. Но хуже всего было то, что он видел смысл в её словах. Злиться на неё означало бы бежать от собственной вины в этой ситуации. – Найл, ты не признаешь, но ты такой же, как и я, поэтому прямо сейчас здесь стою я, а не кто-то из девушек. Мало кто принял бы всего тебя, не прося бы взамен ничего, – сказала Челси. – Ты здесь, потому что это удобно для тебя – быть со мной, знакомиться с людьми, добиваться славы, – он даже не спрашивал, лишь озвучивал то, что было правдой. – А ты здесь, потому что другие девушки ни за что бы не поняли, как можно не хотеть купить свой собственный дом или срываться в час ночи, потому что тебе пришла в голову мысль для припева новой песни. Или как можно после концерта снова ехать на студию, под предлогом «на пять минут», а оставаться до пяти утра. – Тебе и не нужно мое внимание, Челс. Она ухмыльнулась. – Так и есть. Тебе не нужна забота и постоянство, а я даю тебе ровно столько, сколько ты просишь, не перегружая. Найл осушил бокал шампанского залпом. Они не продолжили этот разговор, парень оставил блондинке свою кредитку, а сам незаметно покинул вечер. Он давал себе обещание, что в какой-нибудь момент остановится. Идя на шоу, ему хотелось увидеть смысл в том, чтобы остановиться, начать двигаться не только в такт своим темным сторонам, но дать шанс и светлым. Парень слышал много шаблонов о себе. Людям нравилось думать, что он самый положительный герой среди всех парней, что ему нравится есть постоянно, что ему с улыбкой и легкостью даётся каждый день, а трудности как-то обходят стороной. В нем видели то, что сам Найл уже забыл. В самом начале так и было, ничего не имело значения, кроме огромной мечты и любви к этой мечте. Что же случилось потом? А потом мечта начала осуществляться, за ней другая и третья. Вкус счастья уже стал привычным, а вот потребности в увеличении дозы более явными. И он так и не остановился. Он продолжал бежать, продолжал гонку за потребностями большего. Но так и не остановился, чтобы снова полюбить и начать мечтать. Даже ссора с Челси из-за ее лжи не имела смысла. Найл поступил так, потому что не захотел разбираться в правде, в большей степени наплевав на неё и взяв ответ с верхушки айсберга. Слишком уж стала велика ценность времени, слишком уж мала ценность чувств. – Мистер Хоран, – обратился к нему водитель, когда парень сел в салон автомобиля. – Вы так быстро. Куда мы едем? – Куда-нибудь. Считай, что я хочу ночную прогулку по Нью-Йорку, – ответил Найл. Больше вопросов водитель не задавал, хотя и не смог скрыть удивления во взгляде. Но Найл снова погрузился в свои мысли. Он завис в моменте. В том самом моменте; когда впервые почувствовал это шевеление внутри, почувствовал что-то большее, чем желание бежать. И это испугало его. Это было его слабостью. То, что Найл привык считать себя слишком занятым, наверное, эгоистичным, чтобы поддерживать связь с людьми, которые по истечению лет, разбрасываются, как листья. И не привык ценить. Если нет времени, а честнее, нет сил, то он просто отпускает. Тяжело в вечном быстром ритме держать кого-то, потому что со временем люди становятся лишь якорями. Мобильный телефон снова оказался в его руках. Социальные сети стали ядом поколения, лишь ускоряя темп их движения. Найл не знал номера Хлои, не знал, куда он может позвонить, да и что сказать? Этого тоже не знал. Ему оставалось лишь пролистывать её страничку в инстаграме, надеясь, что она поделится со своим уже окрепшим числом подписчиков хоть чем-нибудь из своей жизни. Последняя публикация была выложена несколько часов назад. На ней была обычная фотография лица девушки, по заднему плану Найл определил, что она была в машине. «Усталое счастье» Парень заблокировал телефон. Его счастье тоже могло бы выглядеть так, будь он чувствительнее и свободнее в том, что касалось любви. Привычка прощаться с людьми оказывалась сильнее желания оставить их в своей жизни. Сам подход Найлера к отношениям заключался в том, что решения обязательно должны быть приняты им. Хлоя же сломала эту систему. Стала первым исключением из сотни пунктов в его голове, при этом став ещё и идеальным совпадением с другой сотней. Найл вновь разблокировал телефон. На экране опять была её фотография. Молодой человек зашёл в профиль девушки, нажал на «написать», поступая эгоистично в очередной раз. «Если твоя сотня сообщений пропустит моё, то это будет судьбой. Наверняка. Привет, Хлоя»