Bow

Голубой бархат её жакета контрастирует с серебром её кольца-печати, ярко светящегося в свете тусклых ламп с китовым жиром, покрывающих скрытые улицы и переулки. Она целует его каждую ночь перед сном, его гравированную форму на своём пальце. Её кожа цвета слоновой кости и гладкая в пурпурном свете Бездны, когда она танцует между тенями. Даже когда она окунает пальцы ног в зелёные волны Карнаки, когда бремя королевства не перевешивает её улыбку, этот цвет играет с темнотой её глаз. Но, как и всё, что выстроено в идеальном цветовом порядке, она не может спрятаться навсегда, даже с меткой Чужого, горящей на обратной стороне её руки. Возможно, прежде ей везло ускользать между тенями и темнотой, скрываясь, или, может быть, она ослабила бдительность, её собранность уменьшилась, пока она всё ближе и ближе подбиралась к жилищу герцога, когда связала душу Далилы с сердцем своей матери. Пуля задевает её бедро, кровь течёт теплыми волнами по её боку, и она благодарна, что хотя бы может бежать. Стражники с пеной у рта жаждут её крови, и Джиндош не глуп, раз с его блестящим умом сумел дать роботам бессердечный взгляд и вооружить их пулями, что глубоко врезаются в столь легко разрывающуюся плоть. Она убегает, жидкость бежит по её бедрам к лодыжке, а разум плывёт. Ей кажется, она видит Бездну. Или, возможно, лицо её отца, более мягкое и всё же жёсткое из-за многолетней усталости и памяти об императрице, ушедшей прежде её времени. Может, только сейчас она замечает острые края его челюсти, оскаленные зубы, усталость в его глазах. Ей кажется совершенно естественным обнаружить его, споткнувшись на камнях и гниющем дереве, в убежище, давно заброшенном, где некогда кто-то творил руны из кости и крови. Он приходит к ней в шквале пыли и тёмного дыма, и она хватается за своё бедро, темнота просачивается в уголки её глаз. Впрочем, это кажется уместным. Насмешливая улыбка украшает его губы, он стоит спиной к ней, его кулаки крепко сжаты на груди. — Без сомнения, ты в восторге от того, что ты снова среди своего народа, не так ли, Императрица? Богатство и убранство, капающие с рукавов тех, что окружают тебя, прекрасный напиток и вино для заполнения твоего упрямого живота. Ты прекрасно вписываешься в окружение на вечеринке герцога, — его слова поспешны, густы и ядовиты на его языке. Лёгкое хмыканье — её ответ, слабый, сердце бьется в горле. Он поворачивается со скоростью канавной крысы, и она видит, что его глаза расширяются так, что она принимает это за шок. Она тихо выдыхает поток воздуха, который был бы смехом, если бы её жизнь не просачивалась сквозь запятнанные кончики пальцев. Он подходит к ней, ртутно-подвижный, каким только он умеет быть, и его рука накрывает её. Она задыхается от боли, которая, однако, теперь тускнеет, медленно исчезает. Возможно, он убивает её, тащит в Бездну вместе с собой. Да, там она будет Королевой. — Красный — это не твой цвет, Императрица, — его дыхание взволнованно и резко, глаза сосредоточены на ней, даже когда его рука играет с раной на бедре. — Всегда ненавидела его, — таков её ответ, когда жидкость высыхает на её одежде. Его рука захватывает заднюю часть её шеи, резко поднимая её вверх до его высоты. Она не низка, и, может, это только кажется, но даже он может без проблем подтянуть её до уровня своей шеи, ровно чтобы она могла видеть его черты лица. — Береги себя , Императрица. Не время для мученической смерти, когда твоя страна ненавидит тебя, — шепчет он, и его губы дрожат над её губами молчаливым согласием между их легкими.