Бабуля

      «Умри, но сделай» — эта фраза для Семецкого выглядела куда разнообразнее, чем для обывателей Зоны. «Сделай и умри» — ежедневная рутина, вроде как зубы почистить, с той разницей, что зубы у Вечного ежедневно были новые и в чистке не нуждались. «Сделай или умри» — скромный выбор из двух опостылевших блюд, одно из которых входит в обязательный рацион независимо от выбора. «Умри и сделай» — это когда тебя хотят сожрать, а ты оставляешь победившего тебя голодного хищника наедине с горсточкой пепла и разочарованием. «Сделай, но умри» — самое обидное, ровно до тех пор, пока не увидишь довольную рожу Димки, ждущего тебя после хорошей драчки в заранее обговоренном месте.       Семецкий сам себе назначил колоть дрова Авдотье Павловне, потому как догадливость, совесть и обе руки присутствовали у него не по отдельности, а достались сразу скопом. Журналист мог сучков из леса припереть, как максимум, или валежник. Димка дров наломать тоже мог, только не тех, что надо. Пришлось брать на себя дополнительную нагрузку к обязанностям Вечного и помимо ежедневного саможертвоприношения выкраивать время на заготовку дров в зиму. Журналист хотя бы складывал иногда в поленницу наколотые Юркой дрова, и за то спасибо.       Авдотья Павловна хорошо знала, с какой стороны за топор браться, но силы были уже не те, чтоб хороший кругляш расколоть на удобоваримые для печи полешки. Пилить помогала, когда больше за вторую сторону двуручной пилы некому было взяться. Смешно помогала, конечно, болтаясь вслед за пилой туда-сюда, но все равно было приятно, что сообща, вместе и на пользу.       Иногда, в дни, когда уходить из деревни не хотелось, Семецкий гулял в низину, к кабану. Раза с четвертого до секача дошло, что от него требуется, и дело приняло формальный вид, а в первый раз пришлось туго обоим.       Кабанье семейство к присутствию определенных людей в деревне вполне привыкло и уже не обращало внимания на шаставших в лес и обратно сталкеров. От Димки они дружно прятались, с Журналистом секач играл в гляделки и не более того, а Семецкого вообще за угрозу не воспринимал. Так что, когда Юрочке пришло в голову умереть, не отходя от деревни, с помощью грозного секача, потрудиться пришлось изрядно.       Кабанья мелочь обступила со всех сторон и дружелюбно тыкалась пятачками в камуфляж, повизгивая и отскакивая, когда Семецкий пытался ухватить кого-то из стайки за ухо. Жирненькие самки, вполглаза косившие на Вечного, принимали мелочь под бок и пятачками выпихивали обратно, играться с человеком. Секач чесал бока об вывороченный пень и вообще Юркой не интересовался.       С одной стороны, надо было вызвать агрессию мирно пасущейся скотины, с другой — жалко было портить создавшуюся идиллию.       В первый раз Семецкий застрелился сам.       На второй секач, хорошо помнивший переполох, поднятый странным человеком, и опалившийся пятачок мелкого хрюнделя, самолично встретил Семецкого в низине и перегородил ему дорогу, не пуская к стае. Юрка, восприняв это как хороший знак, тюкнул секача кулаком в пятак размером со сковородку, в надежде, что скотина срочно его растерзает за такую наглость. Скотина в недоумении моргнула тремя глазами поочередно и мотанула головой в сторону избушки Авдотьи Павловны. «Чего это ты, — прочитал во взгляде секача Семецкий, — мы же на одной стороне». Пинать в пятак после этого было бы уже совсем невежливо, и Семецкий застрелился.       Всё было бы хорошо, если бы самоубийство не кидало Вечного по Зоне в непредсказуемые места, поэтому Юрка от идеи убиться об секача не отрекся.       На третий раз секач встретил Семецкого чуть раньше. Самовоспламеняющиеся трупы самоубийц на территории обитания впечатлительных самочек и малышей заботливому главе стаи успели надоесть. Долго стояли напротив друг друга, пока Семецкий соображал, как спровоцировать скотину, смотрящую на тебя, как сам бы смотрел на надоедливого чихуахуа, непонятно что от тебя желающего.       К сожалению Семецкого, снова пришлось застрелиться.       На четвертое пришествие Вечного к секачу тот решил, что звуки выстрела его утомляют, и вспорол Семецкому живот мастерски, достав до сердца, и быстро раздавил голову острым копытом. Ничто не нарушило вечернюю тишину и спокойствие стаи.       По просьбе возникшего чуть позже на огороде Авдотьи Павловны Юрочки в следующий раз бабуля пошла вместе с ним и положительно подкрепила возникший у секача на Вечного рефлекс, угостив того пирожком.