***
Годом раннее
— Контроль, — хриплый и как будто вечно простуженный голос раздался позади меня, — не означает изолировать себя от второй сущности, а уметь управлять ею, — Ричард положил руки на мою талию. — Ты боишься, а страх погубит тебя. Стояла суровая зима. Мороз кусал за открытые участки тела и больно целовал щёки и нос. На волосах осели, как рассыпанный бисер, белые песчинки инея. С губ слетали клубы пара, и зубы сводило от холодного воздуха. В этот момент я искренне радовалась тому, что, невзирая на смешки Джанет, надела два вязанных свитера друг на друга. — Для начала ты должна понять, чего боишься. Ты знаешь ответ на вопрос, Алекс? — Да, — я стояла с закрытыми глазами посреди разодетого белыми мехами леса и слушала речи друга. — Чего? — Ты знаешь. — Ты должна сказать это. — Я боюсь причинить боль. — Причинить боль кому? — терпеливо спросил Дик. — Ну что за цирк? — взвыла я, уже открыв глаза, и развернулась к нему лицом. — Контроль, — вкрадчиво ответил он, посматривая на меня, как на маленького ребёнка. — Пока ты не будешь относиться с серьёзностью к моим словам, у тебя ничего не выйдет. Я просто трачу здесь своё время, а оно дорого, Алекс. Давай снова, — не дождавшись ответа, он сжал мои руки и развернул к себе спиной. — Чего ты боишься? — Я боюсь причинить боль своим близким. — Кому именно? — Тебе, Джанет, Кастору. — Суммируй сказанное, — потребовал он. Настоящее издевательство. Если вам когда-нибудь придёт в голову попросить о чём-либо Ричарда Брэдберри, отгоните эту нелепую мысль от себя подальше и сидите дома на мягком диване. — Я боюсь причинить боль своим близким: тебе, Джанет и Кастору. — А остальным студентам? — И им тоже, — я устало выдохнула и стянула с волос шапку, закрыв ею лицо. — Я боюсь причинить вред своим близким: тебе, Джанет и Кастору, а также остальным учащимся Академии. — Ты чудо. Если бы не Джанет и твоя упёртость, непременно наградил бы тебя поцелуем, — по-доброму усмехнулся Ричард. Он обогнул меня, нежно положил ладони по обе стороны лица и немного приподнял его. Я открыла глаза и встретилась с изучающим взглядом. Так смотрят, когда хотят узнать правду. На белом, зимнем фоне глаза его походили на остывший камень. Было непривычно видеть Ричарда таким сконцентрированным, чрезмерно серьёзным и хмурым. Без его привычных шуток и игривых теней, пляшущих в голубых глазах. — Для начала ты должна принять то, чего так боишься; осознать свой страх — это первый этап. Признай, ты анимаг. Как и я. Наше сознание, — он дотронулся холодным пальцем до моего виска, — устроено на убийства, вспышки гнева и агрессию, но также и на внутреннюю борьбу. Этого, — он один раз стукнул по пальцем по коже, — и этого, — вторую руку он положил мне на куртку, где от волнения сердце ускорило бег. — Ты будешь причинять боль, скажу даже больше, тебе самой будет больно, — продолжал он, не отрывая от меня взгляда. На переносице обозначились небольшие морщинки. — Однако это не делает тебя ужасным человеком. Им ты станешь, когда прекратишь бороться. В такие моменты меня парализовывал страх перед другом. Ричард казался не по возрасту мудрым, терпеливым и, что больше всего угнетало, сломленным. Человеческая душа — кладезь тайн и надежд. Поразительно, сколько всего мы можем узнать о человеке, оставшись наедине, и в то же время не догадываться о ворохе проблем, уходящим в бесконечность. На самом деле, жалость никогда так сильно не овладевает нами, как при виде юной красоты, тронутой тлетворным дыханием боли. Что же ты пережил, Ричард? Это озарение ударило по голове так больно, что глаза предательски увлажнились. — Ты не должна отказываться от того, что подарили тебе родители. Сила, мощь, удивительные возможности — и ты готова отказаться от всего этого лишь потому, что боишься? Ты не трусиха, Алекс. Ты должна максимально приблизиться к страху. — Для чего? — не выдержала я. — Чтобы сдружиться, — он сочувственно улыбнулся мне. — Ты сдружишься с ним и уже не захочешь отпускать. Он станет твоей неотъемлемой частью и будет жить в тебе. Тогда-то и наступит последний этап. — Какой? — Острая необходимость найти в себе силы побороть его.***
Ручка двери, ведущая в коридор, со скрипом повернулась. Время замедлило бег. Курсант, казалось, не обращал на это внимание. Он так и стоял с одной поднятой ладонью, не сводя с меня внимательного взгляда. Нос одолела внезапная щекотка, и я с шумом чихнула. Я ощущала резкий и непонятный ребятам запах пыли, бумаги и старых реактивов, отчётливо воспринимала запах остаточного мела, что лежит у классной доски. Казалось, что я даже слышала звук, словно кто-то выводил им узоры в этот момент. Всё было ошеломительно ярким, что кружило голову, но всё это являлось сущим пустяком, по сравнению с тем, что заставляло зуд распространяться по всему телу. Кровь. Сладкая и запретная, как клюква в сахаре, бегущая по венам ребят. Нежный аромат её перемешан с целой палитрой других: пóтом, одеколоном, ужином, тканью. И ещё эмоциями. Я не могла определить, что именно чувствует человек, но каждая эмоция походила на целую гамму запахов, состоящую из мелких составных частей. Голова, казалось, взорвётся от такого обилия красок. Неожиданно дверь распахнулась, шибко ударила Маккиндера по лбу, присевшего перед ней на корточки. Обескураженно осев на задницу, он схватился за ушибленное место и зашипел. В то же время курсант обрушился на меня, застав врасплох, и вытащил из-за спины прозрачный пакетик. Не церемонясь, он засунул мне его в рот и надавил на челюсть снизу, чтобы я раскусила полиэтилен. По ротовой полости распространилось жжение. Как водная рябь, оно пробежалось по зубам, коснулось языка, нёба и просочилось в глотку. В горло будто ворвался огнедышащий дракон и опалил его стенки. Я не могла дышать. Схватившись за него руками, я отшатнулась от курсанта, словно его близость ошпарила меня, и наткнулась спиной на книжный шкаф. Он покачнулся, и листы, сложенные в стопку на верхней полке, посыпались на меня, как осенние листья. Где-то в груди раздался звук, похожий на хрип. Воздух… Мне нужен воздух.***
Годом раннее
Старая часовня была излюбленным убежищем Ричарда, чтобы побыть наедине с собой, а после стала служить подходящим местом для тренировок. Это было массивное здание с остроконечными башнями, удерживавшими тонкие и высокие кресты. В толстых стенах, добротно поросших мхом, прорезаны полукруглые окошки, в которые не попадал дневной свет. Входом служил небольшой спуск по порожкам, ведущий к обитой железными листами двери. Полуразрушенное здание сторонились впечатлительные первокурсники, а выпускники прятались за широкой постройкой, чтобы выкурить сигаретку другую, однако никто не желал заходить внутрь. — Я никогда не научусь этому, — покачав головой, призналась я другу. — Если начнёшь жаловаться на печальную судьбу, я кину в тебя ботинок, — Ричард сидел напротив меня, поджав ноги, и пытался сделать колечки из сигаретного дыма. — Тебе нужно расслабиться, — он протянул тлевшую закрутку мне. Я отрицательно покачала головой. — Как знаешь. Твоя проблема в том, что ты воспринимаешь себя как сломанную игрушку, но тебя не нужно чинить, понимаешь? Я поднялась с пола и пересекла небольшую комнату. Встав у окна, вдохнула утреннюю свежесть. Моё внимание привлекли вырезные узоры на дереве, и, не удержавшись, я провела по ним подушечками пальцев и поддела кончиком ногтя отслоившуюся краску. Всё это время Ричард внимательно следил за мной. — Как тебе удаётся это? — поникшим голосом поинтересовалась я. — У меня был хороший учитель, — он случайно уронил пепел на школьные брюки и тихо выругался, стряхивая хлопушки с ткани. — Это приходит с опытом. — И сколько ушло времени? — Пару месяцев, — он откинулся к стене, вальяжно положив локоть на стул, стоявший около него. — Это много, — я покачала головой. Два месяца слушать о бесконечном контроле? Невыносимо. — Думаю, нам стоит прекратить занятия. — Мгм, — промычал он, затягиваясь, — ещё чего! Я не для этого потратил на тебя три недели. — Я тебе в тягость? — Нет, но я не люблю отступать на середине. — Ричард, я не умею контролировать себя. Я либо не использую силы, либо превращаюсь и теряю голову. Думаю, мне нужен кто-то опытнее тебя, — призналась я и, увидев, как взметнулись от удивления его брови, вновь отвернулась. За окном утренняя жизнь только начала свой отсчёт. До первого урока у нас с Ричардом было ещё несколько часов. Слышался звук тлеющей бумаги в переплетённых пальцах друга и шумный хруст: Эрл устало чистил снег самодельной лопатой прямо под часовней. Мне стало жаль его, старина нуждался в помощниках. Сделав последние частые затяжки, Ричард смял тлевшую сигарету о черновик по астрономии. Затем поднялся с пола, прихватив школьную сумку, подошёл к окну и встал рядом со мной. — Когда мой отец потерял жену, то очень переживал. Он запирался в кабинете, просматривал её фотографии и плакал. Он слишком горевал, чтобы заниматься моим воспитанием. Он не дурак и не эгоист. Мой отец… просто отец. Сколько помню себя, за мной всегда ходили учителя и няньки. Однажды приехал какой-то очень странный тип, получивший степень в психологии. За обедом он всегда делал кораблики из салфеток. Я всё думал, зачем ему это нужно? А как-то вечером, проходя мимо его спальни, я услышал, как он гладил скомканные салфетки, которые втихую стащил из столовой, и разговаривал с ними. Представляешь? — усмехнулся он. — И этот человек должен был копаться в моей голове! А отец словно не замечал ничего. Он редко появлялся в общих комнатах. — Ему было удобно считать, что всё так, как нужно, — ответила я. — Меня воспитывали чужие люди, они были неплохие, но всё же не родные. Затем я поступил в Академию. Отец к этому времени давно оправился, но, похоже, забыл об обязанностях родителя. Он ушёл с головою в хозяйственные дела. И мой родной отец превратился в что-то похожее на ходячий кошелёк денег. — Зачем ты рассказываешь об этом? — В тринадцать я впервые закурил, чуть позже — напился в городском баре, в пятнадцать — переспал с девушкой. Казалось бы, неплохой образ жизни для сопливого подростка, за которым никто не смотрит. Через год я разгромил этот самый бар и избил несколько человек, в том числе и ту девушку. Я начал терять контроль, — он провел ладонью по своей щеке, очертил пальцем линию скулы, — всё, о чем я думал — это кровь. Она была везде: на руках, одежде, у неё на лице… — Ты убил её? — мой голос был таким тихим, что я сначала не поняла, спросила это вслух или же произнесла в своей голове. Шли минуты. Ричард молча смотрел в сторону леса отрешённым взглядом. В голубизне глаз что-то медленно закипало, набирая обороты. Но я смогла увидеть в нём это. Непризнанную боль. Я с трудом подавила в себе порыв кинуться к нему, обнять, сжать ладонь и сказать, что он ни в чём не виноват, но я слишком хорошо знала своего друга. — Те, кто слишком любит животных, способны на страшные жестокости по отношению к людям… — процитировал он. — Маркес, — вспомнила я. — Олдман однажды дал мне эту книгу.* — Когда меня оттащили от неё, девушка была без сознания. На следующий день её положили в больницу, — он зарыл пятерню в волосах, затем резко потянулся к карманам, стал нащупывать пачку сигарет и, не обнаружив её, сжал ладони в кулак. — Как ты справился с этим? — Мне помог паренёк, что тогда не позволил убить человека. Пацан работал в том баре: мыл грязную посуду и разносил напитки. Я часто видел его там. Ему тогда и двадцати не было. Он связал меня и оставил на всю ночь в уборной. Думаю, он догадывался, что это не остановит меня, потому и подпёр дверь снаружи. Я разнёс всю комнату: сломал деревянные вещи, сорвал обои со стен, разорвал тряпьё. Когда я проснулся, дверь была уже открыта, и никого не было. Через неделю я сам пришёл в тот бар. С той ночи я психовал из-за каждой мелочи, лез на рожон. Так не могло продолжаться. Я пришёл туда вновь и сразу же увидел его. И, знаешь, что сделал он? Как-то по-странному улыбнулся и налил мне выпить. После этого он стал обучать меня. Через две недели я перестал кидаться на прохожих лишь потому, что у кого-то помятая одежда, через четыре — пришёл домой к той девушке и попросил прощения, через два месяца я смог овладеть контролем. Полностью. По этой же методике я учу и тебя, Алекс. У тебя проблемы с превращением не хуже моих, а значит я должен справиться. Понимаешь? Это нужно не только тебе. Хоть в чём-то я должен быть меньшим дерьмом. Сколько раз мой друг умер, пока рассказывал это? Он наконец-то повернулся ко мне. Выражение глаз его выжгло какой-то неизвестной силой всё сказанное в моей душе. Теперь там осталось обугленное место. — Что сказал твой отец, когда узнал? — Не поверишь, прислал конверт с деньгами, чтобы девушка не обращалась в органы, — он оттолкнулся от окна ладонями, начал метаться по комнате и затем пнул стул. — Ты не должна проходить через всё тоже самое. Просто нужно постараться.***
Жар покинул моё тело. Странное чувство в груди, которое пару минут назад требовало крови курсанта, исчезло, оставив после себя странную ломоту в мышцах. Глаза нещадно болели, и мои руки сами потянулись к ним, словно хотели закрыть от света, которого не было. — Ты её оглушил? — Я ничего не делал. — Она не кинется на нас? — спросил девичий голос. Он заинтересовал меня, и я перекатила руку на лоб, открыв глаза. Голова слегка болела, клонило в сон. Влад присел на корточки и приподнял мой подбородок своей рукой. Я едва качнула головой, чтобы отстраниться от его прикосновения. Я постепенно приходила в норму. — Что она вообще здесь делает? — Это я привёл её, — не оглядываясь, ответил Маккиндер. Позади парня, скрестив руки на груди, стояла Эмили Дуглас. Её синие волосы были заплетены в растрёпанную косу, а на шее виднелось чёрное изображение татуировки. Недоверчивым взглядом она неотрывно следила за мной. И что она здесь делает? — И зачем? — Мне тоже это интересно, — подал голос курсант. — Я сказал приходить тебе одному. — Я тебе не собачонка из упряжки, ботинки лизать не буду. Алекс должна быть здесь, она подруга Ричарда. Если что-то не нравится, я уйду с ней. — Странно, — протянула девушка. — Дик ничего не говорил о ней. Ровным счётом, как и о блондинчике. Тебе не кажется всё это каким-то притянутым за уши, Ставо? — обратилась она к курсанту. Я попыталась встать, опираясь второй рукой о пол, но тело оказалось таким тяжёлым, что я тут же осела обратно. Курсант протянул мне руку и помог подняться, затем достал из кармана небольшой предмет. Это оказался фонарик в виде собаки. Включив его, посветил мне в глаза. Его рука аккуратно обхватила шею, большим пальцем он придерживал мой подбородок. Странно, но я больше не чувствовала злости на него. — В порядке, — заверил он, убрав фонарик. — Минут через пятнадцать всё будет хорошо. Я кивнула головой, закрыв глаза, рукой нащупала ближайшую парту и села на неё. — И всё-таки, что ты сделал с ней? — Маккиндер приблизился ко мне и положил руку на плечо, как бы всем видом показывая, что ему не нравится поведение курсанта. — Зачем эти вопросы? Я же помог ей? Помог. Имеет ли значение каким образом? А сейчас у нее просто отходняк, — он поднял с пола мокрый от слюней пакетик с травами, тщательно вытер его о джинсы и спрятал в карман. — «Спасибо» кстати сказать не хочешь? — обратился он ко мне. — Перебьёшься, — едва разлепив губы, прохрипела я. После этих трав горло было объято пламенем, ужасно хотелось пить, и говорить теперь было больно, как в первые дни лечения. Завтра придётся идти к доктору. — А ты переживал, — усмехнулся парень, — по-моему, она в полном порядке. — Где Ричард? — этот вопрос стоил огромных усилий. Когда я поймала на себе внимательно изучавший взгляд курсанта, то поняла, что всё это время неосознанно потирала горло ладонью. Парень склонился к Эмили, что-то прошептал, и она, кратко кивнув ему, покинула кабинет. — Эта ещё куда пошла? — недовольно буркнул Влад. Он частенько одёргивал края рубашки и, кажется, уже пожалел, что пошёл сюда. — В общем, — курсант сложил руки на груди, расставив ноги на ширине плеч, как настоящий боец. По всей видимости, это вошло в привычку, — утром поступил протокол о пропаже одного из студентов Академии. Парень, тёмные волосы, анимаг, — всё, что я услышал от Бостика. Днём я должен был встретиться здесь с Диком, но он не пришёл. Тогда-то я и понял… Ваш декан говорит всем, якобы Агнесс отправила его в город, чтобы отнести бумаги органам. Но если поразмыслить, то зачем? — обратился он к нам. — Какой директор даст на руки ценные бумаги подростку? — Тем более, Агнесс. — Да и зачем везти куда-то бумаги, если под носом с десяток отрядов ищеек? Навешали всем лапши, как обычно, — он скривил верхнюю губу. — И где он? — покачал головой друг. — А я не знаю, — развёл руками курсант, невесело усмехаясь. — Я просмотрел всевозможные места в городе, но потом пораскинул мозгами: а что, если он не покидал Академию? Может, вы догадываетесь, где ещё стоит посмотреть? — Везде, — устало проговорила я. — И что это значит? — То и значит, — встрял Маккиндер, — Ричард любит исчезать неизвестно куда на несколько дней. Отсиживается в лесу, в заброшенных кабинетах, в закрытом корпусе. Он всегда сам по себе. — Предлагаю устроить поиски. — Да брось, — протянул Маккиндер, — мы лишь время потратим зря. С ним ничего не случилось, такое не впервой. И к тому же нас мало. Вот если бы мы позвали Джанет и Кастора, да и многие, я думаю, согласятся пойти на поиски, тогда, может, что-то… — Ни в коем случае, — качнул головой курсант. — Вы выговора от Бостика хотите? Нас и так схватили крепко за яйца, чтобы язык за зубами держали, а я уже троим рассказал. — А тебя кто-то просил? — развязно поинтересовалась я. — Не ты ли должна сейчас первая в бой рваться? — Как уже сказал Влад, ему не впервой внезапно исчезать, а потом появляться. — Понимаете, он не пришёл в бар, хотя должен был. Мы всегда выступаем там по выходным раз в две недели, но он не явился. Поэтому я и хотел с ним поговорить днём. — Как тогда ты договорился о встрече? — поинтересовался Маккиндер, который расхаживал по кабинету, поднимая частым шарканьем пыль с пола. Он взял первую попавшуюся книгу в руки, раскрыл наугад страницу, пробежался по ней взглядом, с шумом захлопнул и небрежно откинул в сторону. Так Влад поступал со всеми предметами, которые оказывались в его руках. Он заметно нервничал, хотя и пытался скрыть это. — Передал через Эмили. Ей он тоже отказался отвечать на вопрос, почему подставил нас. — Так вы, ребята, — блондин, покачнувшись на носках, развернулся к нам и указал на курсанта уголком книги, — типа кто? Друзья? — Какая разница? — Абсолютно никакой, — он дёрнул бровью. — Пойдём, Алекс. Уже поздно, пора расходиться по комнатам, у меня завтра первым уроком Высшая магия. Не думаю, что новый учитель оценит опоздание. Да и попасться Агнесс не хочется, а то ходят тут всякие, — он бросил холодный взгляд на курсанта, — стукачи. — Ничего подобного, просто мусор подбираем, — рыкнул тот в ответ. Резким движением он стянул с волос чёрную веревочку и ловко намотал её на ладонь. Мелкие косички рассыпались вокруг головы. — Ты идёшь? — Влад посмотрел на меня. В воздухе повисла жёлтая страница, которую он так до конца и не перевернул. Я молча спрыгнула с парты, ударив ботинками об пол. Ведь Маккиндер прав. Это действительно не впервой. Такое случается почти каждый месяц. Даже если с Ричардом что-нибудь случилось, я бы обязательно почувствовала. Ведь так?.. Когда я проходила мимо курсанта, он перегородил мне путь плечом и, наклонившись, спросил: «Ты тоже не веришь мне?» Я не ответила ему. Как только мы вышли в коридор, тотчас столкнулись с Эмили, державшей в руке небольшую кружку с молоком. Она молча отдала её и, толкнув позади меня дверь, юркнула в старую лабораторию. По пути я делала маленькие глотки, которые немного ослабили раздражение в горле. Всю дорогу до комнаты Влад шёпотом бранился на курсанта из-за его грязных выходок. К моему облегчению, он не стал расспрашивать о том, что произошло со мной несколько минут назад, но я всё же порой ловила себя на мысли, что Влад бросает в мою сторону косые взгляды. Казалось, он старался держать между нами дистанцию. Джанет спала, прижав ноги к животу. Интересно, и как давно она вернулась в комнату? Опустившись на стул, я устало вытянула перед собой ноги и растёрла щёки ладонями. Спать не хотелось, но ощущение, будто по телу проехалась машина, валило меня с ног. Не отказалась бы от массажа. Сегодня я вновь потеряла контроль. Впервые за полгода. И мне очень стыдно. Я прокручивала в голове произошедшее, как отдельные фотокарточки, словно это могло бы помочь разобраться в причине срыва. Устрашающий металл оружия, колкости курсанта, переживания за Ричарда — всё это не вызывало такого страха, как всего один единственный запах. Я почуяла его лишь на мгновение, если бы перед лицом провели душистой веточкой. Едва ощутимый и оттого желанный, он смог вскипятить мою кровь от животного и необузданного страха, который, как обрушенное в миг небо, свалился на меня, придавив к земле, вышибив всё человеческое и спустив с привязи зверя. А ещё он был до свербежа знакомым, вот только, где встречалась с ним раньше, вспомнить так и не удалось. Я сидела за письменным столом ещё долгое время и вспоминала курсанта. Глупо отрицать его привлекательность. Уникальность восточной красоты заставляла снова и снова возвращаться к воспоминаниям о нём. Я не могла выкинуть из головы вопрос: откуда же взялся этот шрам на лице? Светлая борозда выглядела так, словно рана не зажила до конца — ещё немного, и она вновь откроется, покрыв кожу багровой кровью. Неожиданно раздался едва слышимый скрёб у окна. Я устало выдохнула и прикрыла веки: именно сегодня я вспоминала, как Айк звал на прогулку подобным образом. Когда-нибудь наступит время, и эта грустная тоска уйдёт, и я буду вспоминать о Беррингтоне лишь с улыбкой. На погнутом железном выступе по ту сторону окна сидела пушистая куница и скреблась когтями по окну. Приоткрыв раму, я ощутила резкий порыв освежающего ночного ветра. Пахло лесом, а так же кофе и шоколадом. А это могло означать лишь одно…***
Тоненькие сучья деревьев и диких кустарников надоедливо цеплялись за мою одежду, неприятно кусали куртку за ткань. Иногда ноги обвивали напористые вьюнки, из-за чего потом приходилось ускоряться, чтобы не потерять звериный след. Иногда я делала остановку, приседала на корточки, склонялась к земле, обнюхивая мокрую траву, на которой бусинками сверкала роса. Пока я медленно пробиралась по лесу, ломая под ногами сучья и собирая на обувь мокрые, пожухлые листья, порядком замёрзла. Рука, что держала фонарик, должно быть, стала красного цвета, потому что плохо работала. Как только я почувствовала тот запах и поняла, что к чему, тут же бросилась к кровати, схватила со спинки тонкую куртку и, запихнув ноги в кроссовки, выбежала в школьный двор. Самым сложным оказалось пробраться до отогнутых прутьев в заборе Академии: везде сновали курсанты, реже встречались учителя. Я испытывала настоящий фейерверк в голове, когда, успев спрятаться в самый последний момент, прерывисто дышала и ждала, пока люди пройдут мимо. Лишь один раз меня засекли. Тогда мне осталось преодолеть всего один корпус, чтобы подобраться к нужному месту, как меня окликнул громкий голос: — Вот те на! Кэмпбелл, ты чего это шл-имх…шляешься? Волосы Риммы, что всегда были заплетены в простенькую косу, были взлохмачены и слипшимися локонами торчали в разные стороны. Школьная юбка помята и покрыта грязью. Она шла босиком по бетонным плитам, придерживаясь за кирпичную стену и нелепо посмеиваясь. — А я, представляешь, купаться ходила, — она прыснула в ладонь, — на озеро. — Да тише ты, — зашипела я, оглянувшись вокруг. И за какой проступок мне послали это чудо? — Ты почему надралась так? Проблем мало? Ответить она не успела, потому как тут же послышались шаги дежурных. Я схватила девушку за локоть и потянула за собой. Убедившись, что мы в надёжном укрытии, я отпустила руку Риммы и обратилась к ней: «Сейчас же осень, какое озеро?!» — А я была на озере, — зачем-то повторила она с глуповатой улыбкой на лице. — Я пришла туда, а его всё нет и нет. Я даже замерзла-а, — жалобно протянула она, сморщив лоб и стянув губы. — Он не появился, — её брови взметнулись вверх, а глаза смотрели на меня с таким удивлением, словно Римма никак не могла поверить в это. — Я думала, он решил посмеяться надо мной! А я не дам себя обидеть! Я вернулась на вечеринку, немного выпила. А потом ещё и ещё, видит Бог, Алекс, я не хотела этого… Я переспала с Крисом. А потом, а потом… — она зашлась слезами. Римма вцепилась ногтями в свои щёки, словно хотела содрать с себя кожу. — Да что за парень-то? — Хьюз, — на меня в упор глядел обледенелый взгляд, налившийся пьяным блеском. Среди хмельных огоньков я разглядела беспросветный туман боли. — В ту ночь он прислал мне записку, просил о встрече у озера, но сам не явился. Я так злилась на него, — она громко шмыгнула, утерев нос кистью руки. — А когда я проснулась, он… Его тело уже увезли. Я была так зла, что потрахалась с этим мерзавцем, лишь бы насолить Хьюзу! А Маркуса в это время, получается, — она прижала к губам ладонь, завертела головой в стороны, словно хотела от чего-то отмахнуться. — Римма, — прошептала я, заключив её в объятиях. Она казалась совсем крошечной, словно была младшей сестрой. Её спина содрогалась от плача, и я нежно гладила по блузке. «Может, выпьем чего-нибудь?» «Я не пью». «Точно». «Римма… Сочувствую тебе… насчёт Маркуса, он и правда любил тебя». В этот момент я пожалела всем сердцем, что тогда отказала ей. Кто мог знать, что Римма, которая всегда выглядела собранной и, казалось, обладала каменным сердцем, так переживала из-за гибели Маркуса? Среди старших курсов с давних пор разносились шуточки о не совсем здоровой симпатии Маркуса к Римме. Он всегда поджидал девушку в коридорах, имел смешную привычку окликать её по имени, а затем скромно улыбаться. Множество раз он подсаживался к ней в столовой, несмотря на то, что она всем видом демонстрировала нежелание разговаривать с ним. Хьюз подкупал старостат, чтобы его направляли в дежурство именно к Римме, в то время как она при виде него внезапно свирепела. Сокурсники с доброй улыбкой наблюдали за тщетными попытками Маркуса растопить неприступность Риммы, но никто не задумывался: а были ли эти попытки тщетными?.. — Я думала, ты поможешь мне… Это всё из-за… ты понимаешь, того, что п-произошло с Беррингтоном, — сквозь слёзы произнесла она. Мне было ужасно жаль. Жаль, что отказала ей. Жаль, что не выслушала. Жаль, что сейчас я думаю совсем не о том, как помочь ей. Жаль, что так получилось. Римма прожигала во мне дыру таким потерянным взглядом, словно хотела отыскать внутри меня ответ. Я знала, что она хотела тогда узнать от меня. Как я оправилась после смерти Айка, всех этих слухов о произошедшем и необоснованных обвинений? Вот только я ещё не оправилась. — Всё будет хорошо, — произнесла я одними губами. Внезапно голоса дежурных стали громче. Отстранившись от Риммы, я выглянула за угол и увидела, что небольшая группа курсантов с Бостиком направлялась к нам. Похоже, они услышали, как мы разговаривали. Ещё около минуты, и меня заметят, а значит я не смогу помочь Ричарду. Когда стоит выбор между Диком и кем-то ещё, то, пожалуй, всё очевидно. Незамедлительно я протиснулась между прутьями в заборе, проверила наличие фонарика в кармане, отбежала к дереву и присела за ним, наблюдая за тем, как нетрезвую Римму настигла облава. Не к месту совесть решила приобрести писклявый неприятный голос, который нашёптывал о неправильности моего поступка. Однако стоило увидеть, как приземистое тело зверька ловко вскарабкивалось по стволу дереву, он незамедлительно утих. Примерно через две минуты я потеряла куницу из виду, но благодаря свежему запаху смогла с лёгкостью отследить её. Я ушла уже довольно далеко от Академии, и, казалось, прошло около часа. Иногда меня одолевало сомнение, что всё это является моей фантазией, и тогда я резко останавливалась и просто смотрела в темноту перед собой. Затем я отгоняла прочь нелепые домыслы и продолжала путь. Так было до сих пор. И даже сейчас я шла в чёртовом лесу по чёртовой темноте на чёртову гору, когда около недели назад в Академии был убит ученик. Помнится, я говорила, что больше никогда не соглашусь пойти с парнем на ночную прогулку. И что теперь? Шныряем по глуши, когда где-то рядом убийца. Чувствуете всю прискорбность ситуации? Внезапно позади раздался тихий шелест. Я резко развернулась и посветила фонариком туда, где, как мне показалось, был звук. В то же время сбоку от меня хрустнул сучок. Под кожу забрался холодок. Я направила луч света на соседние деревья, но никого не увидела среди них. В лесу был кто-то ещё, я чуяла это нутром. Я оборачивалась вокруг, направляя фонарь в разные стороны. Где-то на свету блеснул металл. А ведь Маркуса убили чем-то острым, за оружие вполне мог сойти нож. Дурные мысли стали лезть в голову, паника поднималась по рёбрам вверх, чтобы перехватить дыхание. Я медленно отступала назад, чтобы прислониться спиной к дереву. Вдох. Выдох. Я старалась замедлить дыхание, будто оно могло помешать мне расслышать движение другого человека. Стрелки на наручных часах с оглушительным звоном тикали, и с каждым их перемещением мои нервы натягивались, как тетива лука. Нужно было действовать. — Остынь, зверюга, может, я тебя и раздражаю, но не настолько, чтобы оказаться с разорванным горлом. — Не может быть, — взвыла я, направив фонарь на курсанта. — Бесишь ужасно, ты знал? И как давно ты следишь за мной? — Видел, как ты бросила ту девчонку. А я то думал, высота твоих моральных устоев достигает Эвереста и не позволит идти наперекор принципам, — он демонстративно закатил глаза. — У тебя куртка порвана. — Твою же мать, — по рукаву тянулась огромная полоса, оставленная веткой. Придётся выкинуть мою любимую куртку. — Почему я вообще не слышала тебя? — Потому что так и было задумано, — он подмигнул мне. — На четырёх лапах можно бесшумно передвигаться, нужно только уметь. Да, зверюга? — Я не зверьё, — окрысилась я. Как и все анимаги, я ненавидела это слово. И больше всего хотелось придушить метаморфов, которые при любом удобном случае называли им каждого второго анимага, когда сами, если разобраться, не совсем понимали его значение. — Я могу держать себя под контролем. — Правда? — Сегодня были особые обстоятельства, — выкрутилась я. — И вместо того, чтобы стоять тут и ухмыляться, посмотри на себя, — его глаза сузились. — Не думаю, что ты стал бы таскать с собой такие травы, если бы не нуждался в них. — Пойдём, чего встала-то на ровном месте? — внезапно бросил он, повернувшись ко мне спиной и зашагав вперёд. Видимо, продолжать беседу на тему контроля он не хотел. Долгое время мы молчали. Его присутствие немного сковывало, раздражало, и меня не покидало чувство, будто я находилась здесь с его разрешения. Зато перестала бояться шорохов и перестуков, которыми был наполнен лес. Вспомнилось, как мы шли по коридору Академии, и я испытывала те же противоречивые ощущения. Тогда я боялась взглянуть на него, потому что испытывала стыд за то, что так глупо разглядывала его шрам. Теперь же, когда юношеское лицо скрывала ночная темнота, я упрямо продолжала смотреть на небольшой участок, освещаемый фонарём. Курсант был анимагом, а значит так же чувствовал на себе чужие взгляды, даже когда не видел этого своими глазами. А вступать с ним в очередной конфликт не хотелось. Потом курсант заговорил. Я узнала, что товарищи зовут его Ставо (сокращённо от Густаво). Он сказал это таким тоном, словно его имя было наиважнейшей информацией в мире. В отряде Бостика он служит почти два года, до этого работал в городе на какой-то незначительной работе и перебивался, чем приходилось. Не думаю, что он вообще хотел рассказывать что-либо. Курсант похож на человека, который не доверяет даже самому себе, но, когда ты находишься вдвоём с каким-то человеком, волей-неволей о чём-то нужно было говорить. По той же причине я поведала ему немного и о себе. — Как ты познакомился с Ричардом? — Наше знакомство связано с не очень хорошей историей. Если Дик решит рассказать её, то сделает это сам, — заявил он. — А ты? — Если мне не изменяет память, я ударила его за то, что он обидел мою подругу Джанет. Оскорбил её, потому что она метаморф. Кто бы знал, что они потом начнут встречаться, — улыбнулась я. — Защищаешь условных врагов своей специализации? Нехорошо, — цокнул он, — в твоей семье был кто-то из метаморфов, да? — Нет, мои родители анимаги. Правда, узнала я об этом не так давно, после их смерти. — Понятно, — процедил он, прогибаясь под деревом, что упало на соседний ствол, образовав тем самым арку. — А как же «извини, я не знал, сожалею»? — шутливо поинтересовалась я. — Вздор, — отмахнулся он, — за что мне просить прощение, если я не убивал их? Или хочешь, чтобы тебя всю жизнь жалели, потому что рано оторвали от сиськи? — Как думаешь, — через некоторое время заговорила я, — с Диком что-то случилось? — Скоро узнаем. Пусть вы и твердили в один голос с блондином, что он имеет привычку исчезать, но он действительно странно вёл себя в последнее время. Он не приходил две недели на наше место, мы с Эмили беспокоимся. Ричард, может, и сильный парень, но не когда его что-то гложет изнутри. На самом деле, если покопаться, Дик — беззащитный ребёнок, за которым нужен уход. Задницу, может, подтирать и не стоит, но всегда следует быть где-то поблизости, чтобы он не натворил бед. — У него отличное самообладание: сколько я его знаю, он ни разу не терял контроль, — оспорила я. — Я говорю об ущербе, который он наносит себе, не другим. Я не нашла, что ответить на это. Неполное осознание, что я могу и вовсе не знать своего друга, разжигало во мне обиду, а слова Ставо лишь заставляли это чувство расти. — Смотри, там что-то есть, — он стукнул по моей руке фонариком и направил луч света на уродливые корни дерева. Когда мы подошли ближе, я увидела какую-то ткань тёмного света. Сердце ускорило бег. Все фильмы, где подростки находили труп в глухом лесу, разом всплыли в памяти. «Давай ты», — выдавила я из себя, подтолкнув курсанта к дереву. Раздался смешок, затем он повёл плечом, присел и начал раскапывать ворох грязных листьев. Его руки ловко отбрасывали ветки, на которых висели ошмётки мокрой грязи. Неужели ему и правда не страшно? Запах Дика всё ещё царил в воздухе, и мысль о том, что это могут быть его вещи, оглушила, будто ударили чем-то тяжёлым по голове. Я с шумом втянула в себя воздух, в надежде, что он успокоит меня. Но смесь лесной свежести и запаха шоколада заставили мои органы завязаться в тугой узел. Казалось, что ещё немного и меня стошнит. — Хрень какая-то, — буркнул юноша, вытряхивая остатки грязи из находки. — Знакомая вещица? — Это был чёрный туристический рюкзак. Заглянув внутрь, Густаво начал вытаскивать оттуда консервы, книги и пару носков. С каждым предметом, нашаренным Ставо в рюкзаке, внутри меня что-то зарождалось. Оно появлялось и появлялось, сопровождаясь ускоренным сердцебиением и ноющей болью, нарастало в большущий ком. — Да вы, курсанты, и правда мусор всякий подбираете, — съязвила я. — Выкинь этот хлам, ничего интересного, — с каждым словом голос набирал обороты уверенности и твёрдости. И, казалось, что я сама могу поверить в собственные слова. — Забыл какой-нибудь подросток, не больше. Похоже, я поняла, где Ричард. Пойдём, ты первый, нам туда, — я кивнула в сторону. Дождавшись, пока курсант отдалится на несколько метров, я ринулась к рюкзаку, нащупала внутренний карман, достала оттуда то, что искала, и спрятала в куртку. — Ты идёшь? — бросил он, не оборачиваясь. — Шнурки завязывала, — соврала я, догнав его.***
На поляне стоял обветшалый фургончик без колёс, окружённый рядами деревьев. Вместо маленьких окон в рамы были вставлены доски; краска граффити на металлическом корпусе облупилась, рассыпалась и песком лежала на вытоптанной тропинке. Кругом валялся мусор, оставленный годом раннее. Дверь в фургон была закрыта. — С ума сойти, — курсант жадным взглядом осматривал поляну. — Откуда ты знаешь это место? — Приходили как-то сюда, — подавлено отозвалась я. Слишком много воспоминаний. …Айк грубо заталкивает меня в фургон. Бросается на меня, как зверь. Я смеюсь, мне вовсе не страшно, напротив, я ужасно возбуждена. От юноши разит алкоголем, но мне это нравится. Мне всё в нём нравится. Он усаживает меня на деревянный ящик, и я боюсь, что порву колготки, но эта мысль кажется мне такой нелепой в тот момент, что вновь хохочу. Он кусает мою кожу, ласкает языком углубление ключицы. Вижу, как полыхают его глаза, когда отстраняюсь от него и стаскиваю с себя майку. Не понимаю, что мы творим, но мне хочется большего. Внезапно он обхватывает мою талию руками, припадает к животу, рычит, кусает, стискивает меня в объятиях. Опускается передо мной, задирает юбку, снимает колготки и начинает целовать внутреннюю сторону бедра. Происходящее кажется мне настоящим извращением, и всё это как-то неправильно, но мне плевать. Я хочу ещё. Я хочу Айка. Хочу его ближе, насколько это возможно. Я откидываюсь на стенку фургона, сжимая в руках его колючие волосы. С губ срывается громкий стон. Мне стоит быть предусмотрительнее, ведь ребята находятся снаружи и могут услышать нас. Я больно сжимаю губы ладонью, но не в силах сдержать повторный звук удовольствия. Сладкая патока разлилась там, внизу. Я вздрагиваю, когда Айк слишком сильно прикусывает кожу, но внезапная вспышка боли сменятся новым, всепоглощающим наслаждением. Чувствую, как голова юноши движется под моей рукой. Он кусает кожу между ног, посасывает, облизывает и рычит от удовольствия… Громкий скрежет заржавевшей дверцы неприятно резанул по слуху. — Я пойду первым, мало ли что, — деловито отозвался Ставо. — А ты можешь пока предаться ностальгии, — бесхитростно добавил юноша. — Уже… Я оглядывала поляну, обходя фургончик по кругу. При ночной темноте он выглядел более запустелым и старым, отчего становилось не по себе. Не удержавшись, я провела ладонью по его корпусу и тут же потянулась рукой к карману, чтобы вновь удостовериться, что ничего не потеряла. — Ты была права, он здесь, — произнёс на выдохе Густаво, когда спрыгнул с порожек у входа. — Отлично, — от облегчения я прикрыла глаза. — Что-то не слышится ликование в твоём голосе. — Кэмпбелл, — начал было он, но отчего-то мешкал, — Алекс… Тебе нельзя туда заходить. — Чего?! Выкуси, начальничек! Он мой друг, так, на секундочку. И ты благодаря мне нашёл этот сраный фургон. Дай пройти, — моя спина через мгновение была вжата в стену фургона. — Тебе. Туда. Нельзя. — Я сейчас тебе в рожу харкну, если не отпустишь. — Я серьезно, Алекс, — шёпотом проговорил он. — С ним кое-что происходит… Не представляю, что могло случиться, если бы ты пришла сюда одна. Его слова подействовали разоружающе. Я перестала сопротивляться и позволила рукам опуститься на плечи курсанта. — Что произошло?.. — Алекс, — вновь начал он, — тебе нужно уйти. Пожалуйста. Ты знаешь дорогу обратно? — я кивнула ему. Конечно, я знала! Мы часто бывали здесь. — Уходи. Вернись в Академию, найди там Эмили, и расскажи, что мы нашли Ричарда. Больше ни слова. И никому не рассказывай об этом.