Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать

В тот вечер Эрик всеми силами пытался игнорировать тихий плач девушки, доносившийся из комнаты, обставленной в стиле Луи-Филиппа. Он выпил в начале один, потом второй, а следом и третий бокал вина. Мужчина признавал, что у Кристины было полное право плакать, так как ее прежняя жизнь оказалась разорванной на части из-за того, что видение и восприятие мира у нее жестоко отобрали. И, даже если, в конечном итоге, это окажется лишь временным явлением, вызванным травмой головы, для юной девушки это было сокрушительным ударом. Но Эрик не привык иметь дело с эмоциональными женщинами… на самом деле, он не привык иметь дело вообще с кем-либо! Большая часть его жизни прошла в полном одиночестве, поэтому даже тогда, когда ему приходилось иметь дело с миром людей, то все, чего хотел Эрик, так это сбежать от него как можно скорее. Здесь, в своем подземном доме он считал себя в безопасности от нежелательного общества. Здесь был его собственный маленький храм, где Эрик мог находиться в комфорте и безопасности, ничего более. А в соседней комнате находилась девушка, которую он сам разместил там… но не обычная девушка: одна из самых красивых и не способная увидеть его лица, что избавляло Эрика от унижения вновь ловить на себе презрительный взгляд. Из всех женщин в мире, в этот самый момент, Кристина больше всего приближалась к идеалам Эрика, ибо она была одновременно и красивой, и слепой. Слепой! О, как Эрик ненавидел себя за чувство радости и волнения по поводу ее трагической потери, но тихий голос в его голове никак не желал замолчать. Он искушал и издевался над ним, убеждая обратиться к низменным желаниям, упиваясь таким подарком, который сам пришел к порогу его дома. Эрик упорно утверждал себе, что не нуждается в спутнице жизни, да и не хочет этого. Он доказывал своей голове, что не жаждет компании женщины и тех утонченных наслаждений, которые могли бы предложить ему представительницы слабого пола. Намного проще заявлять о том, что тебе самому этого не хочется, когда понимаешь, что никто не станет предлагать желаемое. И он мог бы даже поверить в эту ложь, если бы не надежда, которую когда-то в его душе смогла поселить Анна, надежда на то, что он может быть любим. Независимо от того, сколько эта мысль была внушаемой ему самим собой, Эрик хотел иметь жену, хотел любить… точно также, как и любой другой человек. Иметь супругу, которую можно было бы нежно целовать, ходить на прогулки по воскресениям и делить с ней постель… он страстно этого желал. Именно поэтому слова Амира так рассердили Эрика, они ударили по слишком больному месту. Он не мог сосчитать, сколько раз был искушаем тем, чтобы обратиться к темной стороне города, где смог бы заплатить необходимую сумму франков и провести ночь в объятиях податливой женщины, которая сделала бы все, что от нее требовалось, исключительно потому, что он заплатил ей. Но ему хотелось большего! Эрик давно понял, что никогда не сможет сблизиться ни с одной женщиной, поэтому оставил свои попытки. Но, однако, это не означало, что он не желал этого… нет, Эрик сгорал от страсти также, как и любой другой человек, хотя и пытался отрицать это. Ему много пришлось страдать в своей жизни, с ним жестоко обращались с самого дня его рождения, и означает ли это, что он уже мог заслужить вознаграждение в качестве компенсации? Почему Эрик не мог удерживать здесь девушку? Что его останавливало? Разумеется, ничто не стояло на пути с точки зрения морали и нравственности: он давно перестал жить по общепринятым нормам. Да, и в этой ситуации… никто бы даже не стал искать Кристину. Она призналась, что была одна, заявив, что не было никого, с кем ему нужно было бы связаться, и кто был бы обеспокоен ее отсутствием. В результате аварии, в которую попала девушка, все могли решить, что она уже давно была мертва. Кристина могла стать его... божьим даром, который мог бы восполнить все, в чем ему давно было отказано. Эрику нужно было лишь спрятать ее, ведь она могла бы остаться здесь на его попечении, чтобы он мог разговаривать с ней и защищать. Но… он не мог сделать этого. НЕТ! Он не сделает этого. К тому же, мягкие слова Анны, звучавшие время от времени в его голове, призывали поступать правильно… призывали быть джентльменом. Кем-то, кем он так никогда и не смог стать, но всегда стремился… только потому, что хотел угодить своей бывшей няне. Иногда память о ней утешала его… а, иногда, как сейчас, доставляла чертовы неприятности. Подобно этому глупому персу, который постоянно настаивал на том, что Эрик в душе был куда более хорошим человеком, чем считал сам. Почему он должен был вообще нести это проклятие бремени чужих ожиданий? Почему не мог просто игнорировать все, кроме своих собственных желаний, ради… мира, спокойствия, уединения… а, теперь, и ее! Тихо проклиная все, Эрик потянулся за бутылкой и налил себе четвертый бокал, почти до краев наполнив его жидкостью, помогающий заглушить вину. Это будет долгая ночь. И эта долгая ночь постепенно переросла в день, когда Эрик начал заботиться о Кристине так, как умел. К сожалению, она никак не упрощала его труды. Во-первых, девушка почти не говорила, отвечая, зачастую, односложно на любые вопросы, которые ей задавались. Это были вежливые, лаконичные и полностью лишенные эмоций, за исключением, возможно, скорби, фразы. Мужчина никогда не был особо разговорчивым, но даже он раздражался от этих ответов. Эрик пытался заставить ее рассказать о своем доме, семье и о чем-угодно, что позволило бы ему разобраться в тайнах жизни девушки, но она всегда ссылалась на то, что слишком устала, чтобы говорить на такие темы. Он также находил странность в том, что она не просила его отвести ее в больницу, где бы ей могли оказать более специализированный уход. Но Кристина каждый раз лишь вежливо благодарила за то, что Эрик разрешает находиться в этой комнате, и извинялась за доставленные неудобства. Он пытался заверить ее, что это было совсем несложно для него, но, если говорить откровенно… она была обузой! Во-вторых, Кристина плакала большую часть времени, даже настолько часто, что Эрик даже не удивился бы, если бы в конечном итоге она высохла бы и сдулась. Ее постоянные рыдания заставили его проводить все свое свободное время в дальних комнатах дома, надеясь найти хотя бы минуту покоя от этого душераздирающего плача. По началу Эрик надеялся, что в то время, пока Кристина будет спать, он будет избавлен от этой проблемы, но даже тогда она продолжила доставать его своими кошмарами. Первые несколько раз, когда до него доносились крики, Эрик бросал все и мчался в ее комнату в полной уверенности, что найдет Кристину мертвой, уж настолько истерически та кричала. Но каждый раз память об аварии и о том, как она тонула, становились источником всего шума. Эрик понимал обоснованность этого страха, потому как даже он признавал утопление одним из наименее приятных путей умереть. Будучи полностью погруженным в жидкость, которая не давала возможности дышать и успокоиться как следует, человек имел лишь небольшой запас воздуха, который постепенно возгорался огнем в легких, а завершалось все удушающим свойством воды. Нет… Эрик не винил девочку за эти кошмары. К концу третьего дня он узнал две вещи. Одна из которых была просьба Кристины все время держать в ее комнате горящую свечу. Когда Эрик попросил объяснить эту странную прихоть, девушка только пожала плечами и сказала, что это будет являться единственным утешением — знать, что там есть свет… даже если она не могла увидеть его. Кристина также утверждала, что в состоянии почувствовать запах свечи, так как воск горел и таял, а еще услышать мерцание пламени, которое убеждало ее в том, что там действительно что-то было. Второй же вещью было то, что Эрик понял, что лучше всего по вечерам тихо пробираться к ней в комнату и сидеть там, пока она не уснет. Он был мастером скрытности, поэтому мог оставаться рядом в течение нескольких часов, спит ли Кристина или бодрствует, совершенно незамеченным. Кошмары, как правило, приходили в первые полчаса ее сна, именно в этот период девушка вдруг становилось беспокойной и начинала метаться по постели. Когда Эрик замечал эти явные признаки, то вставал со стула и подходил к ее кровати, говоря мягким тоном разные слова для успокоения, а иногда даже осмеливался очень тихо петь ей — используя то, что его мать называла дьявольским голосом, видимо, тот самый, который он унаследовал от отца. Ну, дьявольский или нет, но это, казалось, облегчало ее страдания, и Кристина через несколько минут возвращалась к мирному сну, тем самым позволяя Эрику незаметно уйти из комнаты и, как правильно, вернуться к своим делам. Постепенно Кристина все увереннее и увереннее держалась на ногах, поэтому больше не нуждалась в его помощи, когда ей нужно было по потребностям сходить в уборную. Она по-прежнему слегка шаталась, звуки ее слегка шаркающих ног каждый раз предупреждали Эрика об этих вылазках, а свои маленькие руки Кристина вытягивала вперед, но, тем не менее, она упорно пробиралась к стене, где находилась конечная цель. Он много раз предлагал набрать ей ванну, надеясь, что возможность помыть волосы и тело поможет ей избавиться от меланхолии, но одна мысль о том, что придется снова погружаться в воду, оказывала на Кристину противоположный эффект и заставляла страдать от панических атак. В конце концов, Эрик бросил эти уговоры. К счастью, она, похоже, все же увидела необходимость хоть в какой-то гигиене, и он стал замечать, что Кристина часто начала пользоваться мочалкой и мылом, которые Эрик тайно подложил ей, в надежде не оскорбить ту неосторожным вопросом. После этого мужчина также попытался подложить ей щетку и расческу, но вместо этого она предпочла собрать все свои великолепные кудри в одну большую косу на спине, скрывая красоту от его жадных глаз. Эрик довольно скоро поднялся в оперу и украл платье из комнаты для отдыха, а также несколько ночных сорочек из общежития балетных крыс. Он усмехнулся, когда представил шокированные выражения на лицах девочек, стоило им обнаружить некоторые пропавшие без вести вещи. Эрик догадывался, что в этом незамедлительно обвинят Призрака Оперы, но все же надеялся, что ему не припишут какую-либо неприятную или смешную причину для кражи. У него была репутация, наконец. Кристина приняла в подарок ночные сорочки, обменяв их на рубашку, в которую была одета эти несколько дней, наконец, получив более удобную для себя одежду. Однако, она совсем не проявляла интереса к платью, которое Эрик заботливо положил у подножия ее кровати, после чего несколько раз сообщил об его местонахождении. Вычурная одежда начала дразнить взгляд мужчины, когда после нескольких последующих дней так и осталась лежать нетронутой. Женщинам не нравятся красивые вещи? Почему Кристина отказывалась его надевать? Эрик вскоре выяснил, что навязчивая идея, увидеть ее в этом красочном и кружевном платье, подчеркивающим ее тонкую талию, приятное зрелище для глаз и для мыслей, была чем-то, что он действительно жаждал. Какая польза была от фантазии раздеть кого-то, кто отказывался что-то надеть? Эта ситуация раздражала Эрика и стимулировала на дальнейшие попытки. Например, он сделал несколько дополнений к своей двухнедельной доставке товаров, которые закупались и доставлялись для него в определенное место Виктором Баттоном. На протяжении многих лет Эрик давал юноше различные поручения и хорошо платил за них, чтобы тот продолжал оставаться его личным помощником. Он терпеть не мог подниматься на поверхность, поэтому если можно было найти шанс избежать этого, наняв кого-то, то Эрик с радостью был готов им воспользоваться. Виктор стал идеальным вариантом, так как на момент окончания строительства оперного театра оказался безработным, поэтому с радостью согласился на такую постоянную работу и невероятно высокую зарплату, которую предложил Эрик. Жить без поддержки сверху было проблемно, а зависимость от Амира он не мог себе позволить, так как надежность этого перса уже была подорвана его постоянными невыносимыми опозданиями. Виктор, безусловно, удивится от новых пунктов, которые следовало принести в этот раз, но Эрика это не волновало. Юноша слишком боялся рассердить своего работодателя, что, как правильно, выступало гарантом, что несколько новых платьев и комплектов дамского туалета будут доставлены на нужное место вовремя. Тем не менее, то, что бесило Эрика больше всего, так это отсутствие у его гостьи интересов к еде, воде и здоровью. Три раза в день он приносил ей поднос, уставленный вкусными угощениями, и три раза в день он уносил его обратно, как правило, совершенно нетронутым. Кристина не ела достаточно, чтобы поддерживать в себе необходимый минимальный уровень жизненных сил, но Эрик не мог соблазнить ее ни одним из предлагаемых блюд. Сам он никогда не ел много, но даже ему было известно, что организму требуется хоть какая-то пища, если тот хочет жить. Эрик посещал свой продовольственный склад чаще, чем делал этого до этого, чтобы заняться готовкой очередного блюда, которое делалось только для того, чтобы отправиться на помойку, так как она отклоняла любое предложение. Эрик видел, что девушка сама страдает от этих отказов: ее кожа приобрела болезненный вид, волосы потускнели, а темные круги под глазами стали такими большими, что начали тревожить его. Если он не найдет способ начать заботиться о ее здоровье, то вскоре все усилия по ее спасению окажутся напрасными. На шестой день терпение Эрика достигло критической точки. Он, как обычно, принес ей утреннюю трапезу, не забыв при этом в очередной раз бросить испепеляющий взгляд на платье, находящееся на своем привычном месте. Кристина лежала на кровати, тупо уставившись в потолок, и рассеянно играла со своими пальцами. Эрик постоял у ее постели несколько минут, прежде чем прокашлялся, предупреждая девушку в предобморочном состоянии о своем присутствии. Она вздрогнула, как делала это обычно, но после этого отвернулась, даже не удостоив его удовольствия видеть эти слепые, красивые и голубые глаза. — Я принес вам суп. — Проинформировал он ее, стараясь вложить в голос как можно энтузиазма. — Просто оставьте его на тумбочке. — Прозвучал привычный ответ, заставив кровь Эрика вскипеть. Было неразумно злить Призрака Оперы, пусть даже и не преднамеренно, но его характер в этот момент не увидел никакой разницы. — Нет! — Вспылил он, заставляя бедную девушку дернуться при звуках его сурового голоса. — Я не "просто оставлю его на тумбочке"! Я сделал для тебя этот суп, и, видит Бог, ты съешь все, даже если мне придется кормить тебя с ложки! Затем Эрик наклонился и поставил поднос ей на колени, принуждая ее обратить внимание на пищу. — Если ты не будешь есть, то умрешь. Это то, чего ты добиваешься?! Произошедшее далее шокировало его. Лицо девушки побагровело от гнева, когда она схватила поднос, стоящий у нее на коленях и со всей силы швырнула в сторону противоположной стены. — Да! — Закричала на него Кристина, в то время как звук гремящей посуды и разбитого стекла смешались с ее голосом. — Да, черт возьми! Я хочу умереть! Я хочу лежать здесь и чахнуть, пока все, что меня окружает, так эта ужасная тюрьма мрака! Я бы закончила все гораздо раньше, если бы у меня была возможность найти то, что помогло бы вскрыть себе вены или же отравиться. Но вместо этого вы не оставили мне никаких других вариантов, кроме как начать голодать! Затем она отвернулась от него, свернувшись в клубок, и истерично зарыдала. Эрик был потрясен. Она ведь не шутила? Мог ли кто-то, кто имел настоящую жизнь, хотеть отобрать ее у себя? Он вспомнил, сколько раз и сам допускал мысли о подобном грехе: во время персидского кошмара, во время многих лет одиночества и скитаний, во время, проведенное с цыганами… и самое яркое… в тот момент, когда Анна была вынуждена покинуть его. Вот, что действительно могло послужить поводом для самоубийства, но никак не мысли о том, что она, возможно, потеряла одно из своих чувств. Конечно, зрение являлось одним из самых важных, но у нее все еще были слух, осязание, обоняние, вкус. И, даже живя под землей, Эрик слышал много разных достижений, помогающим слепым, будь то система особого чтения и письма, посредством выпуклых точек на бумаге в определенных комбинациях. Но вместо того, чтобы решать проблему, девушка хотела просто сдаться? Какой трусливый поступок! — Итак, ты хочешь умереть, не так ли? — Прорычал Эрик, не чувствуя даже намека на раскаяния за свой еще более угрожающий тон. — Ты решила, что твое жалкое существование не стоит усилий, чтобы оставаться в живых и попытаться приспособиться к нынешним обстоятельствам? У тебя не возникло мыслей, что где-то в мире найдется, по крайней мере, один человек, который будет оплакивать твою смерть? Это трусливо и эгоистично! Хорошо, прекрасно… я далек от того, чтобы останавливать тебя в этом случае. Я с удовольствием перестану носить тебе еду, которую готовлю сам, каждый день. Я буду пресекать все твои попытки помыться и привести себя в порядок. И, если ты не хочешь носить то красивое платье, которое я раздобыл для тебя, то можешь хоть сгнить в этой ночной рубашке, мне все равно! Эрик видел, какой ужасающий эффект произвел на девушку, так как ее рыдания утихли, и Кристину начало яростно трясти от тирады, направленной на нее. — Надо было оставить тебя на том берегу, это, безусловно, спасло бы меня от бесполезной траты времени и лишних хлопот! Но, давай же, зачахни и умри, а я даже могу тебе в этом помочь, просто привязав кирпич к твоей ноге и сбросив в озеро, позволив воде доделать дело, которое она должна была сделать почти неделю назад! Но не жди, что я стану оплакивать твой жалкий труп, ты, неблагодарный избалованный ребенок! — С этими словами Эрик выбежал из комнаты, захлопнув за собой дверь с такой яростью, что одна из картин на стене грохнулась на пол.

***

Кристина лежала на кровати в гробовой тишине, размышляя над тем, что этот человек только что сказал. Он назвал ее неблагодарной, эгоистичной, трусливой…и избалованной! И, в тот момент, когда девушка сжалась в комок под одеялом, а ее желудок заурчал в знак протеста против отказа еды, она поняла… Эрик был прав! Боже, она действительно была трусливой! Слишком боялась посмотреть за пределы своих страданий и совершенно не думала, кого может ранить, просто сдавшись. Ее родители, ее друзья, а теперь… теперь этот человек, который сделал для нее так много, а она взамен неблагодарно швырнула эту помощь ему в лицо. Теперь Кристина чувствовала себя еще более несчастной, чем раньше. Сев, девушка провела пальцами по влажным щекам, изо всех сил сдерживая новый поток слез, который норовил вновь на нее обрушиться вопреки всем попыткам быть сильной. Но могла ли она быть… сильной? Кристина привыкла думать, что могла, но там, в далекой Швеции, где всегда чувствовала себя в безопасности и под защитой. Но не здесь, в Париже, где все, казалось, что-то хотели от нее, но ничего не предлагали взамен. Она росла, слушая истории о том, как ее мать пела на сцене, завораживая аудиторию своим золотым голосом, но, приехав сюда, девушка поняла, что все оказалось не так, как хотелось. Квартиры в городе были ужасно дорогими, а работу найти никак не удавалось, и Кристина начала ощущать, что в целом мире у нее нет ни единого друга. Разведчик, который занимался поиском талантов, сказал, что у нее есть возможность петь в Опере Гарнье, но забыл предупредить, что ей нужно будет пройти повторное прослушивание для директоров, и что до этого момента девушке стоит обеспечивать себя самой. Небольшая сумма денег, которую она привезла с собой, быстро закончилась, а ей так и не сообщили, когда же запланировано повторное соревнование. Кристина чувствовала себя сломленной и отчаянной. Работа по размещению гостей на барже была ее первой возможностью в течение нескольких недель вновь вернуться к пению, и она уже начала думать, что смогла начать менять свою жизнь к лучшему… пока все ее мечты не сгорели, в буквальном смысле этого слова. И теперь она была не только одинока и без каких-либо средств к существованию, но еще и слепой. Просто замечательно. На ее слепых глазах вновь проступили слезы, но на этот раз Кристина стала упорно им противостоять. Она уже достаточно плакала! Настал тот момент, когда ей стоило вспомнить, кто она, вспомнить, что она дочь Карла и Анны Даэ, и ей нужно было быть выше этого! Кристина должна еще показать миру, из какого теста сделана, должна показать всем, что способна противостоять обстоятельствам, даже если сама уже не верит в свои силы. Девушка почувствовала волну стыда за себя, когда вспомнила, что пыталась совершить. Как бы отреагировали ее родители, когда узнали бы, что она просто сдалась, позволив себе умереть, в то время как они с самого дня рождения пытались поставить Кристину на ноги и защитить? Она не думала ни о них, ни о ком-то еще... только о себе и о бесконечной темноте, которая постоянно сдавливала ее. Она была напугана, слишком напугана, но это, однозначно, не являлось поводом впадать в отчаяние. Однако с исчезновением зрения исчезли и мечты Кристины пойти по стопам своей матери и стать оперной дивой. Все эти годы уроков вокала от Анны, собственное усердие в изучении французского и итальянского языков, а также бесчисленные уроки игры на фортепиано, чтобы иметь возможность самой себе аккомпанировать, оказались бесполезными. Все это было впустую, ведь как Примадонна могла быть слепой? Как она смогла бы увидеть знак или взаимодействовать с реквизитом, если понятие не имела, где они? Кристина начала тренировать свой голос еще до того момента, когда стала достаточно взрослой, чтобы сесть за фортепиано и делать серию заметок на нотных листах, понятных лишь ей одной. Ее родители сказали, что она начала петь раньше чем говорить, а с тем, что и Анна, и Карл имели отношение к этой сфере, то врожденный музыкальный слух позволял девочке усваивать все намного быстрее. Но кто она теперь? У нее был голос, но не было способа воспользоваться им... ее надежда когда-либо получить место на великолепной сцене Парижской Оперы растаяла. Все было кончено. Не то, чтобы и до этого у нее было много шансов, так как не было никаких гарантий, что ее выберут во втором отборе. Когда разведчик приехал в их маленький городок, Кристина была одной из десятка девушек, певших для него, но из всех них он выбрал только ее, дал ей шанс. Ей... Кристине Даэ! Оба родителя были не только горды своей дочерью, но и встревожены. Ликуя из-за успехов своей дочери, они не могли позволить ей поехать в Париж самостоятельно. О, как долго девушка умоляла их отпустить ее, ругаясь, снова и снова доказывая им, что ей стоит доверять, что она сможет принимать верные и мудрые решения, что сможет сама встать на ноги. Конечно, Кристине к этому моменту уже почти исполнился двадцать один год, но в глазах своих родителей она продолжала оставаться маленькой драгоценной девочкой. Девушка много раз слышала историю о том, как ее родители уже и не верили, что смогут завести ребенка, когда Анна вдруг узнала, что беременна. Это было ничем иным как чудом. Именно поэтому Кристина росла под постоянным наблюдением, где ей не разрешалось пропадать из поля зрения надолго. Со временем девушка начала задумываться о том, что это было нечто большим, чем просто беспокойство и гиперопека со стороны родителей, так как часто в глазах Анны, когда та смотрела на свою дочь, Кристина видела небольшой огонек боли... боли утраты. Но каждый раз, когда девушка спрашивала об этом, ее мать просто улыбалась, целовала в щеку и говорила, что той просто показалось. Анна почти никогда не говорила о своем прошлом, за исключением тех моментов, когда та блистала в Опере Salle Le Peletier, и как они с отцом встретились и полюбили друг друга. Но в истории ее матери были большие сияющие дыры, и только благодаря невинной слежке и подслушанным разговорам, которые не предназначались для ее ушей, Кристина смогла узнать, что женщина, родившая ее, была уже во втором браке. Но девушка так и не установила, кем была Анна и что делала до того момента, как познакомилась с Карлом Даэ, хотя и понимала, что произошло что-то очень трагическое... что-то, о чем ее мать не желала говорить. Так, держа свое ненасытное любопытство под контролем, Кристина перестала совать нос не в свои дела и позволила Анне хранить столь мучительные секреты в себе. Часть девушки могла смириться с опекой родителей, но другая часть, ее свободолюбивый характер, задыхалась от этой их природы... Она чувствовала себя будто в клетке. Конечно, когда Кристина подросла, они немного смягчились, но, наверное, скорее для того, чтобы допустить то, чтобы она смогла заинтересоваться несколькими красивыми и добрыми юношами из деревни, надеясь, что Кристина сможет приглянуться кому-то и окончательно пустить свои корни всего в нескольких милях от них. Но никому не удалось завладеть ее мыслями, а девушка продолжала грезить великими идеями, вместо того чтобы осесть в городке и завести семью... по крайней мере, сейчас ей было не до этого. Кристина была уверена, что хочет стать матерью и родить детей, но сейчас она мечтала о нечто большем, например, посмотреть на различные достопримечательности и добиться славы, которая когда-то была у ее матери, чтобы понять, создана ли она сама для такой жизни. Но сейчас... эта мечта умерла. Вот почему ей не хотелось говорить месье Эрику, почему она была на барже, ведь если ее карьера певицы была вне досягаемости, то... зачем поднимать эту тему? Кристина почти сразу решила ничего не говорить о себе, так как планировала умереть, а, в таком случае, зачем ему дать узнать ее поближе? Она чувствовала вину каждый раз, когда отворачивалась от него, когда тот желал побеседовать с ней, но подавленное состояние не позволяло собраться с духом и отвечать. С этой темнотой, накрывшей Кристину, она хотела лишь плакать и спать, а еда и разговоры не имели больше никакого значения. Но сейчас единственное, что она чувствовала, было чувство вины... не только по отношению к своим родителям, которые бы глубоко в ней разочаровались, но и к месье Эрику. Он был так добр, так внимателен и сделал для нее гораздо больше, чем сделал бы любой другой при тех же обстоятельствах. Она была грубо навязана ему, согласившись воспользоваться его гостеприимством, едой - пусть и совсем в ничтожных количествах - и личным временем. Что он должен был сейчас думать о ней! Ей нужно было извиниться, попросить прощения за свое неуважительное и эгоистичное поведение... и это не могло больше ждать! Откинув одеяло, Кристина осторожно встала с кровати, пытаясь избежать той стороны, в которой, как ей казалось, находилось большое количество битой посуды и разлитой еды. Новая волна стыда захлестнула ее, когда она подумала о том, что этот бедный человек теперь вынужден был убираться за ней... опять! Впервые с момента, когда Кристина оказалась здесь, девушка подумала о своем спасителе, не только в том ключе, как она относилась к нему, но и как он сам относился к ней. В начале девушка испугалась, когда узнала, что находится в доме без каких-либо слуг, была немного встревожена. Однако, когда Кристина стала все глубже и глубже погружаться в свою меланхолию, то это, казалось, перестало иметь значения. Тем не менее, месье Эрик ни разу не действовал нескромно по отношению к ней, никогда не намекал на какое-либо злодейство или позволял бы себе лишние вольности. И, когда Кристина задумалась об этом, то поняла, что у него было много возможностей показать свое настоящее лицо, пока она лежала здесь, слепая и беспомощная, полностью в его власти. Девушка вздрогнула, представив, что с ней могло произойти, попади она в руки бессовестного злодея. Возможно, Бог не совсем отрекся от нее, поэтому, даже после всего, когда она потеряла свою способность видеть, по крайней мере, Кристина сохранила свое целомудрие. Или, по крайней мере, она предполагала, что была еще чиста, для того, кто рассказал о том, что должен был переодеть ее, пока та была без сознания. Когда-то Кристина видела человека на ярмарке, который мог загипнотизировать своего ассистента всего лишь голосом, заставляя того делать то, что он обычно не делал, например, кудахтать как курица, а после жертва совершенно не помнила об этом. Кристине пришлось признать, что у месье Эрика был чарующий голос, так что ей каждый раз приходилось вступать в борьбу с самой собой, заставляя себя игнорировать его, когда тот задавал вопросы, но, в конце-концов, она была слишком несчастна, чтобы ответить той же добротой. Нет! Кристина укорила себя. Было неправильно с ее стороны приписывать такие подлые действия человеку, который, насколько ей удалось понять, был воплощением самой настоящей доброты. Он ухаживал за ее ранами, заставил переодеться, а также сопровождал до уборной, хотя Кристина и знала, что сильно смутила его тогда. Месье Эрик был ее настоящим рыцарем в сияющих доспехах, но его неблагодарная принцесса относилась к нему как к жабе в ответ на благородные поступки. Довольно! Она осознала свои ошибки и попросит у него прощения, молясь, чтобы тот понял, что все это было совершено не преднамеренно. Кристина до сих пор глубоко переживала из-за своей ситуации - зная, что у нее отняли зрение, жизнь и мечты, и все это в один момент, а преодолеть все эти невзгоды будет далеко не легко. Но она не может сидеть и дальше упиваться жалостью к себе... ну, по крайней мере, не все свое время. Как только Кристина добралась до конца кровати, то стала на ощупь искать платье, о котором без конца твердил ей месье Эрик. Когда ее пальцы соприкоснулись с тканью, она улыбнулась, почувствовав текстуру. Атлас и кружева... у этого человека был хороший вкус. Кристина быстро скинула свою ночную сорочку и проскользнула через голову в платье, потому что, даже если она находилась одна в комнате, то ее раздражало быть полностью обнаженной, когда не было возможности увидеть ничего в округе. До сих пор Кристина не видела надобности в нижнем белье, будучи все время в ночных рубашках, пока пыталась убить себя, но внезапно почувствовала как ей остро стало не хватать его. Платье, вероятно, предназначалось для ношения с корсетом и другими подвязками, но, так как у нее их не было, то пришлось идти так. Пока Кристина делала все возможное, чтобы справиться с застежками спереди, так как каждая пуговичка приносила ей много неприятностей, она вновь обратилась к мыслям о своем таинственном спасителе. Сколько ему было лет? По его голосу и манере речи, она могла предположить, что он был намного старше ее, более опытным и достойным. Но голос не мог передать возраст, а Кристина не имела никаких доказательств, чтобы разгадать эту загадку. Каждый раз, когда она прикасалась к его руке, то чувствовала лишь мягкую ткань от перчаток, которые не раскрывали тайну о том морщинистая рука внутри или же гладкая молодая кожа. Месье Эрик буквально мог быть любого возраста от восемнадцати до восьмидесяти, но в своей голове она предпочла представить его где-то посередине. И, даже если она все еще не была подготовлена к предстоящему разговору и к тому, что стоило сказать, Кристина знала, что ей нужно немедленно найти его и выразить свои искренние извинения за то, что оказалась в его глазах трусливой слабачкой.

***

Он сидел на краю своего любимого кресла, опустив голову и закрыв лицо в маске руками, в то время как сам сетовал на свои грубые слова в адрес той бедной девушки. Эрик был весьма огорчен тем, что недавно наговорил ей. Кристина была здесь одна, испуганная, и вполне оправданно грустила из-за своей внезапной слепоты, а он накричал на нее, осыпав упреками, да еще и угрожал утопить ее в озере... возвратив в ту же водную могилу, которая так беспощадно преследовала Кристину во снах. Как же вообще можно быть таким жестоким? Эрик издал смешок. Действительно, как? Была ли теперь жестокость его второй натурой? Его собственная матушка и персидский Шах, вероятно, очень бы гордились этим поведением. Он никогда бы не смог вернуть то, что сделал тогда, никогда не смог бы искупить преступления против человечества, которые совершил, но, по крайней мере, до появления этой ни о чем не подозревающий девушки, он нашел способ справляться с этим. Эрик просто заставил себя перестать чувствовать что-либо, будь то угрызения совести, вина или же даже радость. Но каждую минуту, когда он проводил в компании Кристины, в нем просыпались те эмоции, которые давно были в нем похоронены, и жестоко издевались над ним. На мгновение Эрик даже решил, что вот, вот его шанс, наконец, сделать что-то хорошее ради разнообразия, чтобы склонить чашу весов в другую сторону, попытавшись спасти свою жизнь. Однако то, что он наговорил ей в один момент перечеркнуло все. О, Эрик действительно оказался животным, зверем, которого необходимо было держать в клетке, надев намордник, держать под надежным замком. Мысли о лишении свободы вдруг напомнили ему об Амире и о том, что прошло уже шесть дней с момента их последней встречи. Лучше бы ему не забыть завтра об их уговоре, есть ли тут девушка или нет. Дарога не примет подобного игнорирования. Да, и как Эрик смог бы объяснить эту ситуацию офицеру персидской полиции, если бы тот когда-нибудь об этом узнал? Поверит ли ему Амир, если он поклянется, что хотел только помочь девушке, что отказ от пищи - ее собственный выбор, а не его? Эрик мог только представить лицо Дароги, когда тот поймет, что вместо того, чтобы отвести Кристину в больницу для предоставления надлежащей медицинской помощи, он держал ее в уединении в своей пещере, эгоистично не желая расставаться с такой красивой новой игрушкой. Амир никогда не поверит, что Эрик не был виноват здесь... и, по правде говоря, он сам тоже. Эрик был настолько далеко в своих удручающих мыслях, что не слышал Кристину, которая вошла в комнату, пока та тихо его не позвала. - Месье Эрик? - Произнес робкий голос его ангела. - Пожалуйста, сэр... вы здесь? Он моментально вскочил, посмотрев на нее с широко открытыми глазами от удивления и с разинутым ртом. Кристина... она вышла из своей комнаты... и была одета! И, хотя его осмотр был крайне беглым, Эрик все же успел отметить, что она пропустила пуговицу, пока пыталась застегнуть их, а на ее талии и воротничке образовались несколько складок. Кристина была немного криво одета, но все же в этом платье, которое он подобрал для нее, она выглядела просто потрясающе. - Я... Я здесь, мадемуазель. - Заверил ее Эрик, наблюдая за тем, как она расслабилась от звуков его голоса. - Я не ожидал, что вы захотите выйти... я бы незамедлительно предложил свою помощь, если бы знал о вашем желании... Он начал запинаться, но Кристина прервала его. - Пожалуйста, месье, мне нужно с вами поговорить. - Сказала она, поднимая руку, как бы прося тишины. - Я хотела бы признать как же сильно ошибалась, и как сильно сейчас сожалею о своих действиях за прошедшую неделю. Девушка опустила голову, в беспокойстве заламывая себе руки в районе талии. - Я испугалась и совершила глупость, но теперь мне ясно, что это было очень эгоистично с моей стороны. И, хотя у меня до сих пор нет идей, что теперь делать... Мне больше не хочется умирать, и я должна попросить прощения, что когда-нибудь хотела обременить себя этим грехом. Я искренне сожалею. Не успел Эрик открыть рта, чтобы ответить, как его сердце наполнилось радостью из-за этих слов. Она хотела жить! Возможно, его усилия не прошли даром, и, конце-концов, он больше не должен был признавать свою несостоятельность перед надоедливым персом! - Я рад слышать, что в вашем сердце произошли изменения, мадемуазель. - Отозвался Эрик, когда почувствовал, что его голос вновь мог звучать ровно. - Однако приму ваши извинения, если вы, в свою очередь, примите мои. Я не должен был кричать на вас, и то, что было сказано тогда... это весьма неправильно. - Тем не менее, это были верные слова, и то, что мне необходимо было услышать. - Настаивала Кристина, сделав шаг вперед. - Я была настолько увлечена жалостью к себе, что не принимала во внимания ваши чувства. Это непростительно. Особенно, после того, что вы так любезно сделали для меня. Не знаю, удастся ли мне отплатить вам когда-нибудь. - Вы можете начать с того, что пообедаете. - Быстро предложил Эрик, волнуясь, что легкая дрожь ее тела была вызвана голодом. - Я приготовил большую кастрюлю рагу и был бы очень признателен, если бы вы изволили съесть хоть что-нибудь... пожалуйста? Кристина накрыла рукой свой живот, слыша урчание при одном только упоминании о еде. Она была полной идиоткой и совершенно не заслуживала прощение этого человека... и все же он предложил это тем голосом, который искушал ее уши как ничто другое. Как она могла отказаться? - Я буду рада разделить трапезу с вами, месье, - заявила Кристина с улыбкой на губах. Эрик заглушил в своем горле беззвучный вздох, который хотел вырваться, стоило ему увидеть как засияло ее лицо, впервые украсив тени таким завораживающим взглядом. Эта улыбка выражала тепло, уют и даже... одобрение? И все это Кристина дарила ему, убийце сотен людей, ужасу Персии... она все-таки улыбнулась для него! - Тогда, - предложил он, взяв ее протянутую кисть своей рукой в перчатке и повел девушку в сторону кухни. - И, если вам понравится, то я бы предпочел, чтобы вы звали меня просто по имени. - Хорошо, Эрик, - кивнула она, неуверенно шаркая ногами рядом. - Я сделаю так, как вы просите, если вы, в свою очередь, будете называть меня Кристиной. - Я был бы просто счастлив, - заверил он ее со столь же широкой улыбкой, что и у нее.