Байки девочки на побегушках

      На следующий день после приступа я решилась подойти к Гелдису и рассказать о своих намерениях, ведь кто, как не работодатель, должен знать о планах своего подчинённого?       Рано утром я зашла в его комнату, где он уже трудился над книгой счетов и пересчитывал прибыль. Данмер клевал носом, однако старательно моргал, пытаясь не уснуть за столом. Видимо, плохо спал. Впрочем, в последнее время дурной сон стал общепринятой нормой.       На моё заявление о скором увольнении он отреагировал непонятно: на лице не отразилось ни одной эмоции, выражающей удивление, обиду или какую-то горечь. Однако взгляд светло-алых глаз говорил, что их обладателю не плевать на выходку Лары-поломойки, что успела разбить за время работы несколько тарелок и попортить отношения с зеленокожим ростовщиком.       — Что ж… Я не вправе держать тебя здесь. Рабов мы не держим, — он отложил перо в сторону и подпёр рукой щетинистый подбородок.       — И вы даже не захотите переубедить меня, барышню без прошлого, готовую работать за самую скромную плату? — я всё же надеялась (где-то глубоко внутри), что Гелдис не захочет меня отпускать и скажет, чтобы я осталась.       Да я бы и осталась, скажи он, что без меня ему будет тяжело; терпела бы головную боль и дальше, разносила бы подносы и прислуживала каким-нибудь редким гостям, а потом бы умерла: от болезни, несчастного случая или одинокой старости. Я хотела этого и боялась одновременно: с одной стороны тягостное болезненное постоянство, с другой — неизведанный мир, от которого не понятно, чего ожидать: ведь нельзя верить одним только рассказам наёмника, что плюёт исключительно со своей колокольни. Но подумав ещё немного, я твёрдо приняла решение, что уеду.       — Даже пробовать не стану. Если ты действительно уверена, что тебе нужно уехать, и хватит денег на место на корабле, то смело уезжай. — Его голос звучал устало и бесстрастно, будто ему уже действительно всё равно, и он хочет лишь одного: чтобы я убралась из его комнаты и дала вздремнуть хотя бы полчасика. — Свой перерасчёт ты получишь, не беспокойся. Только скажи мне: когда отправишься.       — Как только поправится Телдрин. Я не могу его бросить сейчас.       В ответ мне только устало кивнули, и я удалилась.       Телдрин выздоравливал, как назло, не особо быстро, и мне казалось, что он специально это делает, чтобы попудрить мне мозги ещё немного. Эльф всегда старался меня задержать подле себя, игнорируя тот факт, что моя работа не должна стоять на месте. Однако это мне было даже на руку: пока болел Серо, мой скромный капитал пополнялся чаевыми. А заодно у меня было время, чтобы расспросить наёмника о Скайриме — месте, куда я и хотела отправиться.       Для таких посиделок я выбрала дождливый вечер, когда никто в здравом уме не пожелал бы посетить наш клуб, поэтому у нас была уйма свободного времени. С работой в тот день я справилась быстро и была вольна, как птица. Ну, или, скорее, как сопля в полёте, у неё крыльев нет.       Постучав в дверь, я зашла в комнату, держа в руках поднос с ужином и лекарствами. Телдрин подошел ко мне и, как истинный джентльмен, взял поднос, поставил его на стол и уже самостоятельно развёл себе лекарство в воде; я же присела на край кровати и стала наблюдать за ним, одновременно думая, как бы подвести разговор к Скайриму. Покумекав, решила начать с беспроигрышной темы — состояния здоровья.       — Вижу, ты уже идёшь на поправку.       Эльф отхлебнул лекарства из стакана и кивнул:       — Угу. Знаешь, я должен тебе что-то сказать…       Я усмехнулась: в фильмах так обычно говорят женщины, когда хотят сообщить возлюбленному о беременности.       — Ты ждёшь ребенка?       — Очень смешно, прямо обхохочешься, — он кисло усмехнулся и сел рядом, — Нет, ничего такого в моей жизни не предвидится в ближайшее время. Хотя… кто знает? — мужчина заискивающе пожал плечами (тоже мне, кокетка), — Я тебе рассказывал о своей первой любви?..       Намечалась ещё одна офигительная история… Слушать какую-нибудь сопливую сказочку о любви на одну ночь мне абсолютно не хотелось, настрой был не тот. Вот я и вывалила на него целый поток всех мыслей на этот счет, что скопились у меня за всё время, которое я живу на белом свете:       — Она была самой-самой, а ты был козлом, поэтому наверняка бросил её вместе с приплодом. Все вы, герои женских грез одинаковые: сначала «солнце мое, свет очей моих, буду любить до гроба, звезду с неба достану», а потом: «прости, но мне надо на подвиг», и с концами. Так что давай ближе к делу. Чего ты там сказать мне хотел?       — Зануда меркантильная… — ласково проговорил данмер, улыбнувшись, — Я уезжаю в столицу Морровинда, Блэклайт. Покину это захолустье сразу же, как поднимусь на ноги.       Я ухмыльнулась: какое совпадение!       — Воу, здорово, да. Слушай, Телдрин… — я потянулась к нагрудному карману своей рубашки с вытачками и извлекла оттуда сложенную вчетверо карту, — Я тоже уезжаю. Как раз после того, как подниму тебя на ноги. Поэтому прошу как друга (данмер самодовольно улыбнулся): расскажи мне о Скайриме поподробнее. Но двемерские руины меня не интересуют, мне нужны крупные города.       Его лицо в один момент вытянулось, взгляд удивленно смерил мою невыразительную фигуру раза три, как минимум. Он был определённо удивлен и озадачен.       — А тебе-то зачем туда нужно?       — Ну, новая жизнь, тыры-пыры. Понимаешь, это место тяготит меня, я хочу чего-то большего, чем уборка и мытьё полов!       Телдрин рассмеялся, и взяв меня за руку, притянул к себе, а я чуть не завалилась на него от неожиданности. Он приобнял меня за плечи, как маленького ребенка и потрепал по голове, и моя взлохмаченная и до безобразия длинная (как у эмо) чёлка, сразу же полезла в глаза. Потянув носом воздух, я заключила, что мой собеседник всё-таки трезвый. Странно, обычно со мной такое делали только после третьей бутылки… А у него даже первой не было: уж за этим я тщательно бдила.       Отсмеявшись, эльф сказал:       — Ты наивно полагаешь, что в Скайриме тебе удастся заняться чем-то ещё помимо мытья полов? О, я поспешу развеять слишком наивные для такой зануды, как ты, иллюзии: тамошние норды никого, кроме себя любимых не привечают. Из чужаков есть те, кто выбился в торговцы, кто-то колдует, а кто-то и в наёмниках ходит. Ты владеешь магией? Ты можешь размахивать мечом, срубая головы направо и налево? А у тебя есть что-нибудь, чем бы ты могла торговать, кроме тела? Или у тебя мало-мальски смазливая внешность, чтобы завлечь в свои сети инфантильного богача, за счёт которого ты могла бы жить и ни в чём себе не отказывать?       На последнее заявление я надула губы и фыркнула: это звучало уж слишком обидно, прямо до слёз. Я, конечно, не обидчивая нежная фиялка, но мало какой женщине понравится, когда её таким вот образом назовут страшненькой. Уж лучше бы сразу сказал, что рожей не вышла.       — Не учи меня жить, а лучше помоги материально, — я оттолкнула эльфа, развернула карту и положила её на кровать, — Ты мне ткни пальцем в самые крупные города и вкратце расскажи всё, что знаешь.       Наёмник тяжело вздохнул:       — Как видно, мне тебя не переубедить. Ну что ж, если настаиваешь…       Так начался длинный и познавательный урок географии. Телдрин рассказывал о крупных владениях, об их столицах и действительно интересных местах, а также об обстановке, творящейся там; больше всего времени он уделил Виндхельму (местной цитадели местной революции, так сказать). Отзывался Серо об этом городе не лестно: огромный, каменный, холодный и пропитанный расизмом.       — Я рос там. Все данмеры-беженцы, проживающие там, живут в так называемом «квартале серых», работают они на самых чёрных работах, которые только можно представить; норды постоянно унижают данмеров, а некоторые любят устраивать пьяные дебоши, крича свое излюбленное «Скайрим для нордов!», — его глаза потемнели от грусти. Я же сочувственно кивнула ему, мне это напомнило историю Америки до семидесятых годов двадцатого века: цветные кварталы, раздельные автобусы и рестораны… Я никогда не разделяла идеи национализма, и меня всю жизнь приучали к тому, что цвет кожи человека никак не влияет на его поведение: ведь сволочей и бездарей хватает везде, в любом народе, а поведение зависит от воспитания, но никак не от принадлежности к тому или иному народу. Бывают, конечно, и национальные особенности, но они не настолько сильно влияют на человека, как воспитание. Или его отсутствие.       — Поэтому мой тебе совет: как приедешь туда, старайся не задерживаться, ведь норды и к бретонам не слишком приветливо относятся.       Потом он рассказывал о Рифтене — бандитской столице, где вор — это не только ремесло, но и состояние души, так сказать. Потом были болотный Морфал, занюханный и брошенный Винтерхолд, где располагался Хогвартс местного масштаба, унылый и до ужаса холодный Данстар, где и посмотреть толком не на что, торговая столица Вайтран, где больше всего терпимых к другим расам, тихий ласковый Фолкрит, куда приезжают поохотиться любители охоты со всего Скайрима, столица северной провинции — Солитьюд и, как итог небольшого экскурса, Маркарт…       — Это последнее место, которое тебе стоит посещать, — резко заявил Телдрин, — Бретонов там на дух не переносят.       Я уже привыкла, что меня причислили к этому народу, хотя я похожа на них только своей низкорослостью: магических способностей у меня, естественно, нет, да и ещё во многом я от них отличаюсь.       — Почему не жалуют?       — Из-за изгоев, народа, который норды изгнали из родных краев. Изгои теперь периодически нападают на селения и шахты Маркарта, пытаясь запугать нордов.       — А бретоны тут причём?       — Изгои их родичи.       Я вздохнула: успех просто-таки улыбается мне во все свои золотые зубы! В голове я оставила заметку: «В Маркарт только в самом крайнем случае (атомной бомбёжки, например)». Надо отдать должное Серо: язык у него прекрасно подвешен, я уже почти раздумала уезжать в Скайрим. Однако природное упрямство не позволило мне полностью отказаться от своих намерений. В конце концов, Скайрим не ограничивается Виндхельмом и Маркартом!       Я посмотрела в окно: было темно, лил дождь, бушевал сильный ветер с моря, воя как раненый зверь. Вздохнув, я поблагодарила богов за то, что сегодня никому из нас не пришло в голову повесить утром бельё, когда погода была ещё относительно нормальная. Не хотелось бы его собирать потом по всему оплоту.       — Что ж… поздно уже, — я поднялась и, сложив карту обратно в нагрудный карман, забрала поднос с посудой, — Поправляйся. И спокойной ночи, — улыбнулась данмеру как можно теплее и собралась уже удалиться, как тот одернул меня:       — Ты точно уверена, что тебе нужно туда?       — Откуда столько заботы о трактирной прислуге?       — Услуга за услугу. И душевная доброта.       — Меня устроят и чаевые.       — Меркантильная зануда.       Я хихикнула и вышла из комнаты, оставив Телдрина со своими размышлениями, ему полезно думать. ***       Две недели, за которые Телдрин окончательно выздоровел (да что же он такое подхватил-то, а?), текли медленно: уборка, прислуживание, покупки продуктов для кухни, очереди к торговцам, небольшие посиделки с Серо (в процессе которых он научил меня некоторым приемам с кинжалом, не ехать же в такой неприветливый край совсем-совсем слабенькой), ещё раз уборка, приступы головной боли, что доходили до галлюцинаций, плохой сон, и всё по новой.       Наконец я и наёмник начали собирать уже свои пожитки и прощаться со всеми, кого только знали. В первую очередь я попрощалась с Гелдисом, к которому успела привязаться, как к какому-нибудь дяде.       — Ну, до встречи, — неуверенно сказала я.       Гелдис же встал из-за стойки и подошел ко мне.       — Да, до встречи, Лара. Никогда не думал, что скажу такое человеку, но я буду немного скучать, — Садри грустно улыбнулся мне, я же не выдержала и, встав на цыпочки, обняла его.       — Я тоже буду скучать… — чуть не плача ответила я, ткнувшись носом трактирщику в грудь.       Расставаться с этим эльфом было действительно тяжело: я у него была в долгу, ведь он практически спас меня, принял к себе и не выгнал после первой же выходки, заботился, как строгий отец заботится о непутёвой дочери. Даже по сей день, вспоминая Гелдиса Садри, я не могу сдержать улыбки, а на душе становится как-то грустно: мне иногда кажется, что я бросила его, чуть ли не предала. Но он тогда и слова об этом не сказал, только пожелал удачи.       К Дровасу я не испытывала таких сильных чувств, но прощаться с ним было не менее тяжело. Кто же теперь назовет меня «скрысатой», повертит перед моим носом каким-нибудь тараканом, смеясь над моими визгами, а когда обижусь — принесет стащенные из закромов орехи в меду или кусочек сладкого рулета? Кто теперь будет пытаться подправлять мою челку, чтобы она не так сильно лезла в глаза, или подарит еще одну заколочку, дабы клиенты и постояльцы больше не жаловались на темно-каштановые, уже чернеющие, волосы в своей тарелке? А кому мне теперь латать штаны и рубахи?.. Я молча обняла данмера, не желая терзать свою душу слезливыми диалогами: мне и с Садри хватило.       — Сколько там тебя ждать? — спросил наёмник, уже стоя у порога в полной готовности. Еще раз кивнув данмерам, с которыми я целый год делила крышу, я выбежала вслед за Телдрином. Когда мы шли в порт, то столкнулись с Велетом. Капитан стражи пристально посмотрел на меня, а я улыбнулась ему, сказав: «Прощайте, капитан» и отсалютовала. Тот удивленно моргнул, я же пошла дальше: пусть живёт со своими грехами как знает и умеет. Моя совесть перед ним чиста.       Наши с Телдрином пути разошлись в порту: наши корабли шли по разным направлениям. Прежде чем взойти на борт своего, я потребовала, чтобы эльф снял свой шлем.       — Прощай, — коротко сказала я, вглядываясь в его красивое лицо, и стараясь запомнить все мелочи, которые так полюбились мне: небольшие шрамы, татуировки, тёмно-бордовые глаза, прямая линия носа…       Он мягко улыбнулся:       — Может, лучше до свидания?       — Да, пожалуй… Ладно, теперь нагнись.       — Зачем? — выразительно нахмурился он.       — Ты предлагаешь искать табуретку, чтобы дотянуться до твоего лба? Нагнись, кому говорю!       Рассмеявшись, Телдрин чуть нагнулся, и я, встав на носки, поцеловала его в лоб.       — На прощание? - вновь усмехнулся мужчина.       — Да. Может, даже запомнишь на какое-то время, — ответила я с грустью в голосе и собралась уже уходить, но он вдруг приподнял меня за плечи (я даже вскрикнула от неожиданности) и прикоснулся губами к обветренной конопатой щеке.       — Со мной так ещё никто не прощался, поэтому постараюсь запомнить это на всю жизнь.       Ходячая каланча обняла меня на прощание, чуть ли не задушив, а потом мы разошлись к своим кораблям, назвав друг друга по именам и пожелав удачи.       Пожалуй, стоит сказать, что в тот момент, когда мы самозабвенно обцеловывали друг друга, я почувствовала нечто большее, чем привязанность к знакомому или влюбленность, которую испытывают к привлекательным мужчинам. Правда, и любовью это было трудно назвать, хотя прощаться с наемником мне было нелегко: хотелось побежать за ним и навязаться в спутники или заставить отправиться со мной. Но я этого делать не стала. Реалии этого мира таковы, что союзы меров и людей не приветствуются в обществе. Мне не раз доводилось слышать, как за пьяными разговорами упрекали Кресция Карелия и его жену в «неправильном браке», плевались, насмехались и презирали, а этим двоим было всё равно: они прожили бок о бок полжизни, были опорой друг другу, ссорились, мирились и делили все горести, которые только сваливались на них. Наверное, они научились жить с этим, раз до сих пор ходят в «Пьяный нетч» вместе, держась за руки и говоря что-то друг другу. Глядя на них я чувствовала себя малолетней дурочкой на сеансе какого-нибудь фильма про любовь, только в этой кинокартине никто не пел и не танцевал под приятную мелодию, и не желал счастья этим двоим во всеуслышание, кидая им в след лепестки каких-нибудь роз. Вслед им летели только сплетни и недовольные разговорчики офицерских жён.       Помня об этом, я с тоской в сердце поднялась на борт «Северной девы» и вновь поглядела на Телдрина, гордо стоявшего на палубе и смотрящего на Воронью скалу, как гордый орёл с горной вершины. В груди что-то кольнуло. Нет, не сейчас, никаких слёз в подушку. Я не смогу жить, зная, что надо мной насмехаются, и ловить спиной осуждающие взгляды «правильных» людей. Пусть идёт своей дорогой, я же пойду своей, а там, даст бог, свидимся ещё. ***       Волны качали «Северную деву» ласково, будто дитя в колыбели, северное летнее небо было не серым, а нежно-голубым с белыми пятнами облаков, даль была чистой — до берегов Скайрима было далеко, а позади медленно таял Солхстейм…       Вдохнув полную грудь морского воздуха, я грустно улыбнулась: расставаться с пограничным островом было не так легко, но что-то внутри настойчиво говорило мне, что я сделала правильный выбор, решившись сделать шаг в неизведанное будущее. Даже головная боль стала медленно отпускать, это очень приятное ощущение: будто сначала ошпарился кипятком, а потом прикладываешь на это место хороший такой кусок мяса из морозильника. Окинув взглядом остров ещё раз, я обратила свой взор вдаль, в сторону горизонта, куда мчал меня статный корабль.       В простенько обставленной каюте на двоих я была не одна, у меня был сосед, норд, и очень даже симпатичный: высокий (хотя для меня все норды высокие), с грубыми, но строгими чертами лица, прямым носом, светло-карими глазами, светлыми волосами и весьма… романтической небритостью. Облачен он был в походную одежду, на груди висел какой-то причудливый медальон, а на спинке стула покоилась темная мантия. Рядом со стулом, на котором сидел мужчина, лежал дорожный мешок, из которого выглядывало что-то белое, похожее на маску или что-то вроде того.       Меня всю жизнь тётя тыркала за привычку разглядывать всё пристальным взглядом. Если обозвать эту привычку одним словом, то получится слово: «пялиться». За такое меня, пока была ребёнком, одергивали, однако я так и не избавилась от этого, поэтому каждый раз, видя что-то новое, я изучала его слишком пристально. Из-за этого некоторые люди начинали волноваться, пытаясь хоть как-то зацепить меня взглядом и найти в руках нож, если не наган под пальто.       — Со мной что-то не так? Я свечусь? Или у меня выросли уши, как у каджита? — спросил он тогда учтивым тоном, оторвавшись от чтения книги и посмотрев на меня. Я похлопала глазами и ответила:       — Совсем ничего, извините. Просто… Я давно не видела кого-то вроде вас…       Да, действительно, норды были редкостью в Воронье скале: среди местных жителей таковых не числилось, а скаалы — норды, живущие обособленно, не приходили к нам: о них я слышала только из рассказов и разговоров. Говорили, что Иенты с ними даже торгуют, но мне не доводилось такого видеть. Глядя же на моего попутчика, я мысленно сравнивала его с Рьериком, который оказался нордом, и не встретила ничего схожего, кроме рослости. Тон у светловолосого норда был учтивым, миролюбивым и располагал к себе; мужчина не хмурил лоб и не смотрел на меня, как на какую-то обузу, его взгляд был заинтересованным и добрым. Такой собеседник просто не мог не располагать к себе, и одной только лёгкой улыбкой он мог развязать язык даже самого неразговорчивого человека.       — Ты давно не видела мужчин? — отозвался он насмешливыми словами, — Или нордов? — его красивое лицо озарила лёгкая улыбка, а взгляд стал внимательным и скользил медленно по мне, пока не упёрся в мои глаза.       Я ответила ему улыбкой. Не скрою, мне понравилось такое обращение: кому не приятно, когда с тобой разговаривают как с равным и не стараются подчеркнуть твою несхожесть с другими? Я не хочу сказать, что в пограничном городке я была униженной, оскорбленной, и обращались со мной, как с блохастой дворнягой, абсолютно нет. В меня не плевались, не мешали разносить подносы и не говорили, что я низшее существо, и держат меня только из жалости; на меня даже особого внимания не обращали: прислуга-бретонка себе, ну и ладно. Из самого обидного и неприятного я могу выделить только обвинения советника Арано после нападения порождений пепла и редкие едкие реплики Пильщика по поводу моей расторопности, или ещё чего-то (я не утруждалась запоминать подобные глупости).       — Скорее последнее. На Солхстейме я не испытывала недостатка в общении с мужчинами, — прикрыв глаза, я невольно вспомнила Телдрина, рассказывающего о внешнем мире и подкатывающего ко мне, будучи «под шафе». В груди опять что-то кольнуло, и я тихо выдохнула, сжав пальцами покрывало: стоит поскорее забыть о наёмнике, как о приятном сне, и чем быстрее это случится, тем лучше. Нельзя всю жизнь жить с одними и теми же людьми, ведь всё меняется. И нельзя всё время жалеть себя и лелеять свой эгоизм.       — Вот как. Смею полагать, что ты с Вороньей скалы.       — Да, вы угадали, — скинула я сапоги и устроилась на своей койке поудобнее, сложив мантию рядом, и являя собеседнику мою родную бежевую рубашку с вытачками, с которой я не расставалась почти весь год. — Может, ещё попробуете что-то рассказать обо мне, заглядывая прямо в душу?       Хотелось хоть как-то отвлечься от подступающей к горлу меланхолии. Так почему бы не развлечь себя разговорами с попутчиком?       — Тебя так смущает мой взгляд? — он отложил книгу, переключив теперь всё внимание на мою персону, рядом с которой ему предстояло провести несколько суток.       — Нисколько. И всё-таки попробуйте.       — Даже пробовать не стану, я не ясновидящий, чтобы по взгляду и линиях на руке определять прошлое, настоящее и будущее. Я просто из тех, кто знает, что бретонки не живут среди скаалов и тёмных эльфов в Тель-Митрине.       — Вот как. А сами вы откуда? Из скаалов?       — Нет. Я… — он немного замялся и как-то неуверенно провёл по своей книге широкой ладонью, — Путешественник — исследователь…       Внутри меня зажёгся неподдельный интерес, ведь это же путешественник! Наверное, он излазил Солхстейм вдоль и поперёк, и он может рассказать ещё что-то более новое и интересное. В тот момент я почувствовала себя маленьким ребенком, сидящим на коленях у какого-нибудь дальнего родственника, который приехал из далеких стран и рассказывает о своих приключениях, поглаживая маленькое чадо по голове и изредка давая поиграться с причудливым ножом.       — А что исследуете, если не секрет?       — Ахах, давай перейдем на «ты», я же не ярл какой-нибудь. — Мужчина улыбнулся, подперев подбородок рукой.       — Ладно-ладно, давай заново. Что исследуешь, если не секрет?       — Древние нордские руины. Знаешь, это очень удивительные места, они в буквальном смысле пахнут древностью: ловушки, сокровища, карты, драугры… В общем, есть на что посмотреть, а потом внукам рассказать, — резко закончил он, не растекаясь мыслью по древу, как любил это делать Телдрин.       Эльф всегда уделял внимание деталям, с особой любовью рассказывая о поединках насмерть. Попутчик же обрисовал всё только в общих деталях. Может быть, это должно было меня насторожить, но тогда я списала это на неумение собеседника красиво описывать свои похождения. Не всем же дан литературный талант, в конце концов!       — И что удалось найти?       — Ну. Много чего интересного… Записи, драгоценности, оружие… Ну, сама понимаешь, такие места изобилуют подобными артефактами. Кстати, мы так и не познакомились. Я Хенрик.       — Лара.       — А теперь расскажи о себе, Лара, а то что я всё о себе да о себе?       — А что обо мне? Я была слугой в трактире, а теперь, вот, еду в Скайрим за новой жизнью.       Мой собеседник изящно приподнял левую бровь:       — И всё?       — А что может рассказать о себе прислуга? Я дальше Вороньей скалы ничего не видела, — улыбнулась я, слегка пожав плечами.       Ну действительно, что мне ему рассказывать? О том, как занималась угольным вином или убегала от порождений пепла?       — Лучше расскажи подробнее о нордских руинах. — Решила я добиться своего и стребовать с Хенрика хоть какой-нибудь рассказ.       — Чего о них рассказывать? — ответил он в моей же манере, пожав могучими плечами, — Стоят и хранят в себе древние секреты. Ничего такого, что могло бы заинтересовать такую милую девушку, — мужчина натянуто улыбнулся. Несмотря на его приветливый тон, в карих глазах я увидела толику раздражения, — Кстати, у тебя рубашка необычная… — мой собеседник ловко сменил тему для разговора, — Никогда не видел таких у данмеров.       — И не увидишь. Это из Сиродила. — Мне вспомнилась фраза Рерика «Ты из Сиродила будешь? Там любят необычные шмотки». Если с ним прокатило, так почему и с этим не прокатит? Во всяком случае, я свято верила, что этот норд не интересуется последними новинками столичной моды, ведь оно ему и ни к чему.       — В столице мода новая?       — Ну… Что-то вроде того.       — А тебе-то как перепало такое сокровище?       Я прикусила нижнюю губу: «Ну, а теперь, как говорится, слайды. Точнее, восхитительная история!» — проскользнула ехидная мысль.       — На Солхстейме я оказалась волей случая. Если честно, я и сама не помню, как именно. Может быть, я была единственной, кто пережил кораблекрушение, не знаю. О своём прошлом я мало что помню, мне на память о прошлом остались только шарф и эта рубашка… — про мини-юбку я решила промолчать, — И вот представляешь: я просыпаюсь на берегу, нога растянута, а рядом ещё и хоркеры валяются. Думала, умру либо от их клыков, либо от страха! (Про домик и краба я решила тоже промолчать) Я решила идти по дороге на юг, надеясь выйти на какое-нибудь поселение. Когда шла, наткнулась на маленьких синих чудищ…       — Риклингов.       — Наверное, тебе лучше знать. Ты же путешественник, — усмехнулась я и продолжила свой слезливый рассказ:       — Потом наткнулась на разбойников, тогда меня спасла редоранская стража и отвела в Воронью скалу. Так я и стала прислугой в «Пьяном нетче».       Рассказ получился до безобразия коротким, но я, в отличие от Телдрина, никогда не была сильна в подобном ремесле. Мне проще заучить какую-нибудь оду наизусть и, встав на табуреточку, самозабвенно вещать.       Хенрик кивнул мне, выражая всем своим видом сочувствие и понимание. Однако было что-то такое в этом человеке, что меня на мгновение насторожило: показалось, что эти чувства были наигранными.       — Вот так история… — заключил он, поднимаясь со своего места, и слегка улыбнулся. Опять. — Что ж, пойду, развеюсь, на море посмотрю.       Норд вышел, оставив меня один на один с мыслями и воспоминаниями, и извечным вопросом: а что я буду делать, когда приеду в Скайрим? В человеческой реальности всё проще: существуют объявления, с помощью которых можно найти работу, и можно сходить в центр занятости. А тут? Тыкаться, как Джен Эйр, чуть ли не в каждую дверь, прося принять на хоть какую-нибудь работу?       Упав на кровать, я прикрыла глаза и вслушалась в умиротворенный шум волн. Ладно, фигня. На месте разберемся.       Шли мы под парусами несколько суток, даже в шторм один раз попали. О, это была незабываемая ночь: я, деревянное ведерко, слёзно выпрошенное у матроса, и Хенрик, ласково хлопающий меня по спине и говорящий какие-то утешающие вещи, пока я страдала над ведром. Вот она, морская романтика… ***       Несмотря на тот факт, что в календаре значилось лето, в Виндехельме этого не ощущалось: стояла серая пасмурная погода, дул прохладный ветер с моря, забираясь под полы мантии и заставляя меня дрожать, как лист на ветру. Обстановка здесь была под стать порту, ничего не скажешь: туда-сюда сновали угрюмые моряки и не менее угрюмые пассажиры, портовые грузчики, поминая друг друга последними словами, грузили мешки и ящики на корабли, а также разгружали их. Из глубины порта время от времени раздавались строгие крики: кто-то кого-то точно ругал. И, естественно, меня это заинтересовало.       Распрощавшись с Хенриком, я пошла к месту ругани, и там просто обомлела. Знаете, я думала, что меня уже сложно чем-то удивить (ведь прожила целый год бок о бок с эльфами. Эльфами, черт возьми!), но увиденное ввергло меня в то самое пресловутое состояние шока: мужчина в богатой одежде ругал и поносил, на чем свет стоит, большую ящерицу на двух ногах; та виновато шипела и сверлила взглядом ящик, из которого выглядывали осколки чего-то.       — Идиотина! — мужик дал бедному рептилоиду подзатыльник, — Не оправдывайся мне тут, пучеглазый выкидыш! Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты с товаром обращался бережно?! Сколько?!       — Прос-с-с-стите, го-с-сподин… — бедняга попытался немного отойти от разбушевавшегося норда, что начал размахивать кулаками во все стороны, — Меня толкнули…       — Молчать, аргонианское отродье! — мужик вновь замахнулся и ударил аргонинаниа (так же называются эти рептилоиды?) ещё сильнее, — Собирай! Собирай, кому я сказал! Я вычту из твоего жалования половину. Будешь знать, как ворон считать! А теперь работай, бездарь! — договорив, разъяренный норд удалился, напоследок пнув злосчастный ящик ещё дальше, и осколки посуды (наверняка драгоценной) высыпались наружу, украсив собой холодный камень. Наблюдая за этой перепалкой, я заметила, что всем вообще плевать на происходящее, и теперь чувства Телдрина Серо стали мне доступнее. Если такой беспредел творится в порту, то что говорить о городе?       Тяжело вздохнув, я стала помогать рабочему собирать осколки некогда ценной посуды.       — Не с-с-с-тоит, — сказал он мне, слегка шипя, — Это моя вина, — он опустил взгляд желтых, будто янтарь, глаз и продолжил сгребать содержимое ящика обратно.       На серый камень упала пара алых капель: аргонианин неаккуратно схватил разбитое блюдце, и вновь уронил его, зашипев от боли. Я уложила этот осколок сама и, когда мы закончили с этой небольшой уборкой, помогла поднять коробку.       — С-с-пасибо, добрая госпожа… — поблагодарил меня ящер, чуть ли не плача: то ли от обиды, то ли от переизбытка чувств. Он морщился, держа ношу на израненных руках.       — Позвольте помочь вам ещё, — учтиво выхватила я у него ящик, оказавшийся тяжеловатым, но не критически. — Куда нести?       — Позвольте, госпожа…       — Не позволю. Куда нести?       Аргонианин вздохнул: посмотрев на меня, решительно сжимавшую нелегкую ношу, он решил не спорить, и мы вместе пошли к небольшому складу в доках. А по пути, конечно, разговорились:       — Как вас зовут? — начала я с этой опять-таки беспроигрышной темы. Если с людьми и данмерами это прокатывало, то почему с этим кадром не попробовать?       — Хорошо-Знает-Болота. — Коротко ответил мой чешуйчатый собеседник.       Странное имя, не так ли? Хотя ладно, дело не мое. Вот у меня в классе девчонку звали Констанцией, и ничего. Может, у этих рептилоидов так принято детишек называть?       — А я Лара. — улыбнулась я ему, тот же удивленно помотал своей смешной изумрудно-зеленой головой с рогами и разноцветными перышками. — Скажите, что это за человек, который кричал на вас?       — Торьбьорн Рас-с-с-колотый Щит, хозяин торговой компании, на которую мы работаем… Он пос-с-с-тоянно кричит на нас-с-с-с, а когда напьётся, то еще и руки рас-с-пускает. Мы день и ночь работаем за гроши, ведь норды сами не хотят разгружать и загружать свои корабли. Расколотый Щит говорит, что работа аргонианина стоит, как десятая часть работы норда…       — Ужасно! Да как так можно?! — сорвался с моих уст негодующий вздох: мне было искренне жаль Знает-Хорошо-Болота.       Представляете, батрачить на такой работе за гроши, так ещё и терпеть побои от пьяного начальника? Я вновь вспомнила Гелдиса и пожелала ему здоровья на сто лет вперед, а потом оглянулась вокруг: действительно, корабли разгружали аргониане — изможденные, полуголодные, высокие, но, несмотря на худобу, сильные.       — Здесь нордам можно вс-с-ё, — охотно продолжал разумный ящер, нашедший в моем лице отдушину, живую душу, которой он может выговориться, не боясь услышать в ответ насмешку, — Тёмным эльфам повезло больше, им хотя бы отдельный квартал выделили, а мы, аргониане, живем в общежитии при доках, в город нас не пус-с-с-кают.       Я и не знала, что сказать. Это действительно ужасно. Только за то, что ты не человек и у тебя хвост, тебя презирают, лишают зарплаты, когда захотят, могут выгнать из дома… Хотя, как бы я не жалела этих несчастных, что я могла с этим сделать? Прийти к сильным мира сего и потребовать равенства, братства и прочих социалистических прелестей? Или устроить революцию чешуйчатого и серокожего пролетариата? Ага, конечно, ещё и тезисы на броневике почитать? Нет, я предпочла просто пожалеть и помочь, чем смогу. Выше головы всё равно не прыгнешь.       Когда мы подошли к складу, я отдала ящик Хорошо-Знает-Болота и спросила, как пройти в город. Он показал мне нужное направление и удалился, поблагодарив за доброту: — И пусть земля под твоими ногами будет мягкая… ***       В Квартале серых было уныло и, несмотря на день, жутко. Как я там вообще оказалась? Ну, я вошла в ворота, на которые мне указал Хорошо-Знает-Болота, и свернула в сторону данмерского гетто. Честно, это случилось случайно, я хотела выйти к центру Виндхельма и пойти в местную таверну, однако, не суждено мне было это сделать.       Данмеры смотрели на меня загнанным и крайне недоброжелательным взглядом: я лопатками чувствовала всю ту неприязнь и подозрительность, что летела мне вслед. С какой-то стороны их можно было понять: с такой жизнью попробуй не быть подозрительным и быть доброжелательным! Старалась в глаза им не смотреть, кожей ощущая их настороженность: адреналин уже приливал к сердцу, учащая пульс и заставляя меня подпрыгивать от переизбытка энергии; рука же нервно поглаживала кинжал, готовый защитить свою хозяйку.       Скиталась я по улочкам угнетающего квартала не так уж долго, неожиданно на глаза мне попалась облупленная вывеска, гордо (а может и не очень) гласящая: «Клуб «Новый Гнисис». Недолго думая, туда я и зашла. Зал с небольшими столиками был наполовину пуст, половицы скрипели от каждого шага, через щели в полу дул пронизывающий летний ветер, свет лился тусклыми лучами из грязных, местами треснувших окон, а за потрепанной, видавшей виды, стойкой стоял тощий эльф.       — Ночлег не предоставляем. Если хочешь остановиться на ночь, тебе нужно в «Очаг и свечу» в центре города.       — А просто посидеть можно? — я демонстративно встала возле стула и стала ждать ответа, хозяин заведения только устало кивнул.       Я присела и, облокотившись, на поверхность деревянной стойки, попыталась вести беседу с эльфом.       — Много посетителей?       Тот отвечал коротко и сдержанно:       — Вечером приходят работяги и торговцы.       — А вы знаете что-нибудь на счет работы в этом городе?       — На работу никого не беру, самому бы свести концы с концами. Спроси в городе, если тебя это так интересует, здесь ловить абсолютно нечего.       — Как в целом житие?       — Ужасно, — он поморщился и стал от нечего делать натирать столешницу, — Наш народ здесь принижают, если случается что-то ужасное (убийство или ограбление, например), то никто из правящей верхушки и пальцем не шевельнет, чтобы разобраться с этим, просто плечами пожмут. Обливион раздери этого Буревестника и его шайку напыщенных варваров! — трактирщик треснул кулаком по столешнице, та жалобно скрипнула.       — Буревестника? Кто это? — я подпёрла рукой щеку и устроилась поудобнее.       — Видимо, ты тут недавно, раз не знаешь, что это за птица, — в голосе моего собеседника слышалось столько неприязни и затаенной злобы, что мне даже стало не по себе: уж не на меня ли он это?       — Да, я только сегодня прибыла с Вороньей скалы.       — Вот как… — он мечтательно вздохнул, прикрыв алые глаза, — Так вот, Ульфрик Буревестник — правитель Истмарка, также он глава повстанческого движения «Братья Бури». Теперь они орут:«Скайрим для нордов!» ещё чаще и громче. Они мечтают отделиться от Империи и получить свою так называемую свободу.       — Скорее уж волю. Они и так свободны, как я погляжу. Если честно, не видела ни одного норда в рабских кандалах.       Трактирщик улыбнулся, соглашаясь с каждым моим словом, которые ему нравились. По правде сказать, с этими рассказами, и с тем, что мне довелось увидеть, я стала недолюбливать нордов. Понятно, что не все норды поголовно такие националисты, не признающие никого, окромя себя, но и моё мнение о них от этого не стало приятнее. Вот если подумать, что им сделали эти самые данмеры? Попросили защиты и пристанища после извержения Красной горы? Так что в этом плохого? Или нет, стоит поставить вопрос по-другому: зачем вы их приняли на своей земле, если только при взгляде на них у вас чешутся руки? Так много вопросов и так откровенно мало ума, чтобы ответить на них. Не знаю, может мне, прожившей целый год с тёмными эльфами, да и вообще пришедшей из другого мира, не стоит судить северян? Возможно, я слишком прониклась этими проданмерскими настроениями, ведь в каком-то смысле эти существа стали мне роднее людей…       Может, это трактирщик мне только о грехах коренных жителей рассказал, а о грешках своих сородичей умолчал.?.. Кто знает, кто знает…       Просидела я в этом клубе час, после чего пошла в город.       Что ни говори, а Виндхельм, как минимум, величественный: огромные дома из камня и дерева, широкие запутанные улицы, в которых легко заблудиться, а если посмотреть на огромнейший замок, то вообще сердце в пятки уходит от восхищения. Если быть глухим и не заходить в Квартал серых, то город можно было бы назвать царем величия и красоты, однако самый главный минус Виндхельма был в его холодности. От всего веяло неприязненным холодом, даже от взгляда маленьких детей, которые, как и родители, не особо благосклонно относились к чужакам. Кстати, почему здесь больше всего понравится глухому? Потому что он не услышит ругани в данмерском гетто, не услышит презрительного фырканья стражников. Если не слышать этого, то да, главным минусом города останется холодная подозрительность к чужакам. А так претензий вообще нет.       Догулявшись чуть ли не до темна, я зашла в трактир «Очаг и свеча», где сняла самую дешёвую комнату (обошедшуюся мне в тринадцать золотых!) в самом низу, чуть ли не в подвале и небольшой ужин, состоящий из куска жареной рыбы и запечённой картофелины — самое дешёвое, что здесь было.       «Ну и ладно, надолго я здесь всё равно не задержусь!» — стянув сапоги, я завалилась на кровать, легла в позе звёздочки и стала пялиться в потолок. В животе ощущалась приятная тяжесть от ужина, а где-то там наверху пела девушка-бард. Кажется, это был «Век притеснений», который просят играть по десять раз за один час. Но давайте не будем винить в этом бардов, они ведь тоже деньги зарабатывают. Губы дрогнули в улыбке: я представила себя на месте барда и то, как меня за это связывают по рукам и ногам и закапывают заживо. Музыка — это абсолютно не моё, я больше как-то по пробежкам и размахиваниям руками в разные стороны.       Эту ночь я спала спокойно: мне не снились щупальца, золоченые маски и нечто в тёмном балахоне, шепчущее так отвратительно, что даже просыпаешься. Да, пожалуй, самым мерзким и страшным в этих сновидениях был именно звук, раскалывающий голову и вызывающий тошноту прямо во сне.