***
Утром Миха проснулся от назойливого стука в дверь. — Эй, Казимир! Ты там живой? — послышался мужской голос у окна. «Сука», — подумал Миха и поднялся. Он осторожно выглянул в окно по другую сторону крыльца, чтобы остаться незамеченным. У дверей стоял мужик в джинсах и рубашке, он держал в руках какой-то узел и всё продолжал барабанить в дверь и звать старика. «Ёбнулся твой Казимир, — мрачно подумал панк и осторожно отошёл от окна. — И чего вот теперь делать? Подожду, может уйдёт…». — Казимир, я слышу, как ты там ходишь, открой дверь соседу, — прокричал снаружи мужик. «Ты посмотри, какой ушастый, — мысленно возмутился Михаил. — Слышит он, блин! Ладно, хер с тобой, открою, — решил он, — но если что-то пойдёт не так, отправишься к своему Казимиру, это я тебе обещаю». Парень подошёл к двери и резко распахнул её. Мужик как стучал, так и остался стоять с поднятым кверху кулаком, удивлённо глядя на стоящего в проёме человека. — Здрасьте, — хмуро буркнул Миха. — Здравствуй… А где… — проговорил мужик и вдруг встрепенулся: — А ты, наверное, племянник Казимира? Он говорил, что должен приехать… «Нахрен таких родственничков, — подумал артист, но на всякий случай кивнул мужику. — Сожрал он своего племянника походу, тот и пикнуть не успел». — Как он там? — обеспокоенно спросил сосед. — Совсем плох? Панк снова осторожно кивнул и продолжил рассматривать соседа. С виду обычный мужик: лет сорок, тёмные волосы, светлые глаза, и, походу, он реально парится о психе, сидящем в погребе. Но это вовсе не значит, что его можно пустить в дом, пусть тут постоит. — А я говорил, — бубнил сосед, — пора его снова в дом скорби отвести, там профессионалы, там… Миха удивлённо вскинул бровь: «Дом скорби? В психушку?!» — …Всё вроде и нормально, а потом обострение — и всё! — на людей кидается, — продолжал мужик. — Чай будешь? — перебил его Миша и посторонился, предлагая войти внутрь, — или чего покрепче? — Покрепче? Утром? Лучше чай. — Сосед вошёл и представился: — Áлек, — он протянул руку и уточнил: — В середине «Е». — Михаил, — ответил ему артист рукопожатием, и, пожав плечами: — В середине «ХА», — отправился греть воду. Алек рассмеялся и положил узел на стол: — У меня полное имя Алексиáн, а короткое Алек, вот и приходится часто уточнять… А где Казимир? — А он на меня с ножом кинулся, — осторожно ответил Миша, — и с лестницы толкнул. — Ох, это он может, — Алексиан озабоченно потёр лоб, — его связать надо… — Я и связал, — пожал плечами парень. — Ты мне скажи, где у вас тут этот самый дом скорби? Надо его туда отвести. Алек сел на лавку и стал рассказывать, как добраться до психушки, а в конце добавил: — Ты его приведи, врачи его знают, он там частый пациент… — А хер ли его выпускают оттуда вообще?! — возмутился Миша и грохнул на стол кружки для чая. — Ну как же, буйный припадок проходит, и всё, выпускают, — пожал плечами сосед и развернул узел. Михаил заварил чай и поглядел на платок, лежащий на столе. — Так это ты вчера тут пироги оставил? — с надеждой в голосе спросил он. — Я, — кивнул Алек. — Я ему едой помогать стараюсь, да и не только ему… Ко Фреду жену посылаю — он тихий безумец, а Казимиру сам ношу, он, сам знаешь… — Вкусные были пироги, — похвалил Миха, тихо радуясь тому, что готовил их не безумный старик, фаршируя человечиной, а кто-то, скорее всего, вполне адекватный, и спросил, желая просто разговор поддержать: — А что за Фред? Алексиан вздохнул: — Уж не знаю, что за напасть обрушилась на наш городок, но стал у нас народ потихоньку… — он покрутил пальцем у виска и отпил немного чаю. — Фред вот колодец как-то чистил, что во дворе у него расположен, и, не поверишь, вынул оттуда скелет… — Чего же не поверю, — пожал плечами Миша, — вполне всё реально. Грохнули мужика какого-то, лопатник вытащили, «котлы» сняли, а тело в колодец кинули… — В том и дело, что не мужика грохнули, — тихо сказал Алек. — Может, если б мужика, то всё иначе бы обернулось… А скелет тот в платье был девичьем, — он взял один из пирожков, которые сам же и принёс для Казимира. — А, ну надругались над девчонкой и… — выдвинул новое предположение Михаил и тоже взял пирожок. — Жаль, конечно, девку. И что с этим, как его… — С Фредом, — напомнил сосед. — Он скелет этот зачем-то в дом принёс. А утром встать не смог — ног не чувствует. Вот на этой почве, я думаю, он и свихнулся, — вздохнул он. — Куда он теперь, без ног-то? Он плотником работал, а теперь… — А я думаю, неспроста у него ноги отнялись именно после того, как он тот скелет в дом приволок, — проговорил Миша и спохватился: «Бля, это я сказал?!». — Спорить не буду, — пожал плечами Алексиан. — Может он покойницу растревожил, она и мстит, такое бывает. Панк удивлённо дёрнул бровью: «Ага, каждый день случается!», а сосед продолжал: — Так он тот скелет везде за собой по дому носит: усадит на коленки и катит на своём инвалидном кресле, по черепу поглаживает, судьбой своей называет, за стол с собой сажает, болтает о том о сём… — Вот идиот! — не выдержал парень, чуть пирожком от возмущения не подавившись. — Безумие, что поделать, — опустил голову Алек. — Я к нему жену посылаю, еду приносить, а то помрёт же… Так она рассказывала, что он от неё скелет прятать стал. Только она в дверь постучит, так Фред катит свою возлюбленную в комнату, запирает там. «Нечего, — говорит, — тебе на жену мою глядеть». — Придурок больной, — пробубнил Миха и спросил: — А вы скелет отобрать не пытались? — Да кто же его даст отобрать-то? — удивился Алексиан и приподнялся, видимо, собираясь домой, — да и не наше это дело… — Вот вроде хороший ты мужик, — сказал ему на прощание панк, — людям помогаешь, еду вот носишь… А избавить мужика от страданий — ссышь. — Да может, это и не поможет вовсе! — воскликнул Алек, уже стоя на крыльце. — Но проверить-то надо, — ответил Миха. Он закрыл за соседом дверь и прошёлся по горнице, хмурясь и пощёлкивая пальцами: «Фред, Фред, Фред… Что-то знакомое тут проскакивает… Утром беды начались — ноги отнялись… Ну? А в итоге-то что?!». Пытаясь вспомнить продолжение, он не добился ничего, кроме головной боли, и решил заняться проблемой, сидящей в погребе. Налив в стакан воды, он откинул дверцу погреба и всмотрелся в темноту. — Эй, псих! — позвал он. — Живой? — Живой, — прохрипел старик. — Пить хочется. Миша зажёг фонарь, спустился вниз и помог деду напиться, не отвязывая его и ворча: — А жрать тебе не хочется? — Хочется… — старик с надеждой поглядел на парня. — А вот хер тебе, а не пожрать, — строго сказал Михаил, отвязывая его от столба и связывая ему одни только руки. — И без глупостей мне тут! — предупредил он. — Пойдём, чего встал? — Куда? — занервничал дед. — Туда, где тебя давно ждут! — рявкнул Миша и потащил его за собой. — Иди давай, без лишних вопросов! Он вытащил безумца из дома и повёл по улице в сторону дома скорби, по пути пытаясь вспомнить, как обратиться к местным «таксистам», и наконец, вспомнил: — Это… Извозчик! Сразу же остановилась пролётка и ванька, узнав, куда предстоит ехать, окинул взглядом парня, которого видел здесь впервые, и заломил такую цену, что любой местный надавал бы ему по шапке за такие хитрости. Миша же решил, что идти через весь город пешком в компании психа себе дороже и потому устроил деда в пролётке, а следом уселся и сам: — Гони, ямщик, — хохотнул он.***
Доктора встречали психа, можно сказать, с распростёртыми объятиями. — О, Казимир Корнеевич, — улыбнулся главный врач «жёлтого дома». — Снова к нам? Давненько вас не было. Как себя чувствуете? — Ох, Рудольф Романович, как я ещё могу себя чувствовать после того, как этот… — начал старик; он явно собрался жаловаться на свою ночёвку в погребе, потому приобнимавший его за плечи Миша резко сжал деду руку, мол, только вякни — сломаю двумя пальцами, как старую печенюшку; тогда псих продолжил предложение не так, как планировал: — Этот молодой человек… кстати, племянник мой, познакомьтесь… Михаил приветливо кивнул врачу и вновь покосился на деда: ну, что дальше скажешь? — …Заставил меня так долго трястись в неудобной пролётке, — закончил Казимир, нервно сглотнув. — Больше ничего не хочешь доктору рассказать, дядюшка Кáзя? — уточнил Миша, сладко улыбаясь, и, поглядев, как дед отрицательно помотал головой, решил переговорить с доктором сам и наедине. Они прогулочным шагом шли по широкому коридору дурдома, и Михаил постоянно отвлекался от этой важной беседы: один псих методично стучал головой в стену, другой с аппетитом поедал пуговицы со своей полосатой пижамы, третий кричал, что он сын самого Дагона… Ну как тут не отвлечься? Между прочим, премерзкий желтоватый оттенок стен прибавлял неприятного эффекта. Да и все эти звуки, издаваемые душевнобольными, волей-неволей нагоняли тоску — визг, скандирование, истерический хохот, бубнёж да стенания. Беседа завершилась удачно: Михаил высыпал в руки доктора немного монет, и этого, по словам Рудольфа Романовича — «Ё-моё, что за имена у людей в этих местах?!» — должно было хватить на полное обеспечение «дядюшки Кази» до конца его дней, ещё и на других останется; и Миша, распрощавшись с доктором, повернул домой. Он был намерен задержаться в этом городке. Прав был Леший! Народ тут и правда странный и дикий. «С одним психопатом разобрались, разберёмся со вторым — а там посмотрим, может, и третий попадётся», — думал парень, бодро шагая по улице. Он был полон сил и энергии, так что решил пройти весь путь пешком. Спустя немного времени панк встал как вкопанный. «От любви безумной Каждой ночью лунной Мёртвая вставала, Плотью обрастала, — прогрохотало в его голове. — Так вот что там происходит! Нихера себе! Спасать надо мужика!». — Бери, не стесняйся, — отвлёк его от этих мыслей скрипучий голос. — Недорого и красиво, я их сама делала. На крест повесишь и… Только теперь Миха осознал, что он стоит посреди улицы и таращится отсутствующим взглядом на расположенные на небольшом самодельном прилавке похоронные венки, которые продавала старуха у входа на кладбище, где его голову и посетила нужная строка песни. Парень поглядел на покосившиеся кресты и треснутые надгробья, что торчали в хаотичном порядке за высокими ржавыми воротами погоста. Наверняка ночью тут было жутковато. Пусть Миша уже много чего видывал, да вот кладбища все равно не любил. Не то чтобы из суеверного страха не любил, скорее, это было какое-то внутреннее отторжение, будто даже отвращение. Этот смрад, запах сырой земли, черви… Сейчас смрада Михаил не учуял, а вот полынью пахло ярко. Даже чересчур — щекотало горечью ноздри. А еще чабрец — вот от этого аромата делалось приятнее, пусть совсем немного. Вздохнув и оторвав взгляд от крестов, Миша вновь повернулся к старухе. — Завтра, бабуль, — ответил он, — мне он только завтра пригодится. А пока, вот, держите… — он протянул ей монету, однако старуха оказалась гордой. — Я, сынок, не побираюсь, а зарабатываю, — проговорила она. — Вот завтра будешь венок брать, тогда деньги и приноси. Да не так много… Михаил наклонился и сделал вид, что осматривает, ощупывает товар, сам же незаметно положил монетку на прилавок — вот будет уходить бабушка, найдёт и заберёт — попрощался с ней и пошёл дальше, ускорив шаг.***
Дом Фреда находился на той же улице, что и жилище Казимира. Только был он двухэтажным. То, что этот домик принадлежит Фреду, догадаться было несложно: он единственный был оснащён пандусом для коляски. Но в любом случае убедиться, что это нужный дом, было надо, и Миша осторожно проник на территорию дворика, прошёл мимо старого колодца и подкрался к окну. Увиденное даже его, уже немало повидавшего в этом мире человека, заставило на несколько секунд отпрянуть от окна. Тощий, измождённый мужик лет пятидесяти с землистым цветом лица сидел в инвалидном кресле у камина, кутаясь в клетчатый плед, хотя на улице было довольно жарко, и поглаживал бедренную кость, приподняв подол лёгкого белого, отчасти истлевшего платья, в которое был одет усаженный на его колени скелет. «Может он это ещё и трахает, идиот этот?» — почесал нос Миха, продолжая следить за «милой парочкой» через приоткрытое окно. Фред наклонился и тихо, но разборчиво заговорил в височную часть черепа скелета: — Живы будем, не помрём, Славно смотримся вдвоём, Неземную красоту Вижу пред собой я, как в бреду… Кадык на шее Миши нервно дёрнулся, на лбу выступила испарина. Он привалился спиной к стене и обеими ладонями провел по лицу. «Совсем мужику хреново, — подумал он, тяжело дыша. — А соседи и не парятся. Хорошо хоть подкармливают…».***
Остаток дня парень провёл на лавке с гитарой в руках, периодически пробираясь на соседский двор: хотел залезть в дом и скелет унести, так Фред его и не думал из рук выпускать! То в кресло усадит, то на кушетку положит, то опять на руки возьмёт и рассекает по дому в своём кресле, что-то бормоча и улыбаясь. «Дебил! Больной придурок! Вообще псих конченый!» — каждый раз ругался Миха, возвращаясь к себе. Наконец он устал туда бегать: сел на лавку и до самого вечера наигрывал до боли знакомую песенку, интонационно выделяя мотив мелодичным мычанием, так как весь текст он не знал: только то, что вспомнил, проходя мимо погоста, да нежные слова Фреда в адрес своей «жёнушки» отлично легли на музыку. После заката Миха выскочил за дверь и вновь прокрался на участок соседа. Зашёл с торца дома. «О, чёрный ход!» — потянул ручку — дверь не поддалась — толкнул вперёд — тоже самое. «Заперто. Блин! Через окно, что ли, лезть?!». Он подошёл к окну и осторожно заглянул. Никого. Только в камине дрова потрескивают. Парень подтянулся на руках, сел на подоконник, осторожно ступил на пол и тихо, на цыпочках вышел за дверь в коридор. Темно, ни одной лампы не горит. Как скелет-то найти? Спросить надо было Алека, может он знает, куда Фред его прячет, так поздно теперь, придётся самому искать. Осторожно ступая, Михаил поднялся на второй этаж. Этот дом казался куда богаче, чем тот, в котором он временно поселился: коридор просторный, стены обтянуты тканью, полы лаком покрыты, да и мебель хорошая, добротная, из дерева. «А! Фред же плотник! — вспомнил Миха, — сам, видать, всё тут обустроил…». Он подкрался к первой двери, что была расположена прямо возле лестницы и поглядел в замочную скважину. Вот это удача! Вот он, скелет! Лежит себе в лунном свете на кровати, одеялом прикрыт, костлявые руки на грудной клетке сложены. «Долбоёба кусок!» — разозлился Миха на безумного Фреда и хотел было уже войти в комнату, да вовремя остановился. Что-то в комнате изменилось. Кости, лежащие на кровати, вдруг засияли ярким белым светом, как будто заискрились изнутри, а затем по ним медленно, с отвратительным, каким-то чавкающим звуком поползли мышцы, вены, сухожилия, сосуды… «Мать твою!» — чуть было не заорал Миша, отшатнувшись от двери. Он, конечно, помнил, что «каждой ночью лунной мёртвая вставала, плотью обрастала»,, но вот так реально увидеть это явно был не готов: сердце стучало где-то в горле, гулко отдаваясь в висках, но, взяв себя в руки, парень вновь припал к замочной скважине. Его била мелкая дрожь, хотелось унести отсюда ноги, однако следовало дело довести до логического конца. Теперь на кровати лежала молодая девушка. Вот если бы можно было сказать, что девушка резко, нет, нет, даже неистово резко распахнула глаза, будто она вовсе не была покойницей, а притворялась, Михаил именно так и описал бы это странное воскрешение. Однако она сонно потянулась, разминая затёкшие конечности, и села в постели, неотрывно глядя вперёд, в стену, своими огромными чёрными глазами, обрамлёнными пушистыми ресницами. Девушка так и продолжала излучать необычное сияние, сидя на кровати. Чёрные длинные волосы струились по плечам до самого пояса, тонкие черты лица не тронула ни одна эмоция, но Миха невольно залюбовался покойницей. «Красивая. На панночку похожа, стерва, — подумал парень, вспомнив гоголевского «Вия». — Такой ведь её и представлял, когда читал…». «Панночка» поднялась и направилась прямо к двери. «Блять, блять, блять! — заметался у двери Миша. — Куда бежать?! О! Шкаф, что ли?». Одним прыжком он достиг дверок почти невидимого во мраке большого платяного шкафа, стоящего у стены, и скрылся внутри, зарывшись в висящие на вешалках брюки и рубашки. Сердце лупило в грудину с такой силой, что парень забеспокоился, не услышит ли мёртвая этот грохот? Не услышала. Прошла мимо по коридору, это Миха по промелькнувшему в щели свечению понял. Где-то слева послышался скрип, а затем дверь тихо стукнула о косяк. «К психу пошла, — догадался панк. — Что она там с ним делает по ночам? Да ясно, что. Что ещё может тёлка делать в спальне мужика, кроме как…». Пойти бы посмотреть, но страшно. Да-да, Михе было до ужаса, до снующих по коже толпы мурашек страшно! Осознав это, он только разозлился на себя: «Ну и что она мне сделает?! Она же труп! Чё я так перессал?!». Аутотренинг не слишком помог, но появилось хотя бы желание этот страх перебороть. Парень выскользнул из шкафа и осторожно подошёл к двери, за которой — больше негде — скрылась покойница. Он присел на корточки и вновь поглядел в замочную скважину. «Ну твою мать, а… — поморщился Миха, увидев мерно качающуюся вперёд-назад на мужчине, лежащем в постели, сияющую длинноволосую девицу, — так и знал, что потрахивается с ней, урюк безмозглый…». — Быть хочу всегда с тобой, — тихо говорил Фред, — представлять тебя живой… «Придурок», — стиснул зубы артист. В равнодушном взгляде покойницы промелькнуло сомнение. — Не верю, — голос её был высоким, нежным, как колокольчик, но жёсткость тона резала слух. — Верь мне, верь мне, верь мне, верь! — взмолился Фред. — Докажи, — потребовала девица. Фред молча открыл рот, и то, что произошло после этого, обрело поистине безумные оттенки — Миша теперь засомневался и в своём душевном здравии. Мертвая наклонилась к лицу Фреда, тоже приоткрыла свой маленький симпатичный ротик, и Миха отчётливо увидел, как изо рта мужика заструился белый, сияющий поток… Чего? Воздуха? Энергии? В общем, поток этот направился прямиком в рот продолжающей раскачиваться девушки. «Ё-моё! — поразился Михаил, приметив, что во время этого процесса Фред будто бы худеет и становится старше. — Она ж с него жизнь сосёт!». Он собрался уже ворваться в спальню, и будь что будет — главное, помешать ей! Однако девушка вдруг слезла с кровати, встала в сторонке и стала ждать, когда Фред устроится в своём инвалидном кресле, и панк врываться передумал. — Стоит твоя жизнь моих потерь, — тихо сказал мужчина, усевшись в кресло. «И он всё понимает, — поразился Миха. — Ой, деби-и-ил! Что ж ты творишь, мужик!». Фред медленно покатил к двери и Миша вновь скрылся в шкафу. Как бы улучить момент и украсть эти кости? Ну надо же было сегодня упустить его! Неужели придётся ждать до завтрашнего вечера, пока Фред вновь не уложит свою костлявую спать? «А если опять всё проебу? Нихрена, — твёрдо решил Миша. — Я останусь здесь и сумею выкрасть дамочку утром, когда она снова потеряет плоть».