***
После того, как Миха вернулся с погоста, он ещё долго отмывался от кладбищенской земли в чане с водой — благо конструкция эта была оснащена сливом и рычагом, благодаря которому ёмкость наполнялась водой, так что даже к колодцу бегать не пришлось. (Откровенно говоря, к колодцам Михе теперь вовсе подходить не хотелось: если у них там бабы дохлые плавают, то что ещё там выловить можно?!) И наконец, поужинав картошкой с соленьями, что нашлись у Казимира в погребе, уже близко к рассвету артист улёгся спать. Поднявшись поздним утром, Миха обнаружил, что ему совершенно нечего надеть. Джинсы и кофта так и валялись в сумке грязными ещё с того дня, как он только поселился в этом доме, а шорты и майка после приключений на кладбище сплошь покрылись грязью и комьями земли. Можно было, конечно, надеть хотя бы джинсы — ходил же он в них как-то, пока жара не одолела — но надевать грязные джинсы, в которых он где только не валялся, на чистое тело очень не хотелось. Открыв двери шкафа, парень осмотрел его содержимое и даже трогать ничего не стал: любая рубашка маленького, тощего Казимира на Михаиле превратится в топик и треснет в плечах, а про штаны и говорить нечего — если и натянет, так точно не застегнёт. Тяжело вздохнув, Миша отправился в кладовую. Он долго там чем-то гремел и шумел, постоянно тихо матерясь под нос и периодически громко ругаясь, когда что-то сваливалось ему на голову с верхних полок, наконец он обнаружил то, что искал, и вышел в горницу. Спустя примерно час входная дверь тихо скрипнула и медленно отворилась. «Вот блять! Совсем забыл запереться, придурок!» — подумал Миха, хватая мокрой рукой нож. — Дядя, вы здесь? — на пороге показалась молодая светловолосая девушка. Она сделала осторожный шаг в дом и удивлённо вскрикнула, увидев хмурого высокого лохматого брюнета в одних трусах и с ножом в руке; он стоял около таза с мыльной водой, в которой плавали какие-то тряпки, и глядел на неё тяжёлым взглядом, буквально на секунду удивлённо вскинув брови: внешний вид у девушки был необычным для этого места. Маленькая блондинка с ясными глазами, одетая в клетчатую рубашку нараспашку поверх обтягивающей борцовки, заправленной за пояс коротенькой джинсовой юбки и маленькие лёгкие полусапожки на низком устойчивом каблуке, вошла в горницу и присела на стул, поставив рядом на пол большую дорожную кожаную сумку. «Впервые вижу здесь „прикинутую“ тёлку! — оценил её внешний вид парень, — Прям как будто ковбойша с фермы! Стоп. Она сказала „дядя“, значит, племянница Кази, и значит, возможно, такая же ёбнутая, как родственник», — предположил Михаил и снова нахмурился. — Здравствуй, — улыбнулась «девушка-ковбой», — Ты, я так понимаю, мой двоюродный брат… Миша осторожно кивнул, присел на лавку за стол — неудобно при девушке в трусах стоять — и стал покручивать в руках нож, будто он и не оружие вовсе, а так, мужская игрушка. Девушка представилась Линой, уточнив, что полное имя у неё Акулина, но ей не нравится, и потому она всегда представляется коротко. Она всё говорила и говорила, и из её монолога стало ясно: племянников у сумасшедшего Казимира Корнеевича такое количество, что они и меж собой не все знакомы — его братья и сёстры разбрелись по Стране кто куда много лет назад, создали семьи, обзавелись детьми, и все они стараются о дядюшке заботиться: приезжают по очереди, по дому помогают и даже лечить пытаются, но лечение действует недолго; снова Казя кого-то режет, снова попадает в дом скорби, выходит, живёт спокойно от полугода до года, и всё по-новой… — Вот сейчас моя очередь настала, — щебетала Лина, — Я, честно сказать, боялась ехать, там у нас в Рокграде всё совсем не так, как тут: люди другие, дома, дороги, да и сумасшедших не водится, но с тобой, наверное, не страшно будет… — Где-где? — удивился Миша. — Я из столицы, из Рокграда, — уточнила девушка. «Ё-моё! Вот куда мне надо! Там-то всё по-другому будет! — внутренне возликовал артист, — Твою мать! Рокград! Столица! Охуеть же!» — Ты же, если что, свяжешь его, да? — продолжала блондинка. Миха рассеянно кивнул, теперь думая о том, что всё-таки странные тут законы: психа на свободу выпускают, хотя его давно пора под замок на всю жизнь упрятать, но Лина снова отвлекла его: — Ты же знаешь, что мы решили? Или до тебя весть ещё не дошла? — и, не дожидаясь ответа, продолжила, — Мы ему спокойную жизнь в доме скорби навсегда обеспечить решили. Скинемся, отнесём деньги Рудольфу Романовичу, в частную клинику, и тогда… «Как же интересно, какое у неё отчество? — тем временем думал Миша, — Рудольф, блять, Романович, Казимир, сука, Корнеевич, Алексиан, Фред, Акулина… Куда я, блять, попал?» — он улыбнулся своим мыслям, даже тихо хохотнул, затем спохватился: — Да расслабься ты! Я всё устроил. В психушке уже дядюшка ваш… Наш. Навсегда. Акулина обрадовалась и завалила парня вопросами: как, почему, когда и откуда столько денег. Миша подробно рассказал о первой встрече с Казимиром, правда, приврал, что на правах племянника присматривать за стариком явился, а вовсе не забрался в чужой дом случайно; рассказал он и о том, как в дурдом его отвёз, только о том, откуда столько денег у него, рассказывать не стал: есть — и ладно, какая разница! Закончив рассказ, он поднялся, собираясь взять свою пачку сигарет, но вновь резко, с грохотом обрушился на лавку. «Я ж в трусах!» — он с тоской взглянул на таз с мутной водой, в котором целый час пытался отстирать свои вещи найденным куском банного мыла, затем опустил взгляд на свои трусы и нервно почесал нос. Сейчас он жалел, что бросил в воду все вещи, что у него были, а то, при таких раскладах, впору и грязные джинсы натягивать. Заметив его смущение, Лина спохватилась: — Давай помогу! — и побежала к кладовке. Оказывается, в этом мире для стирки использовался корень какого-то странного растения синего цвета: его бросали в воду с бельём, ждали пару часов, и всё, оставалось один раз прополоскать и развесить. Этим Акулина и занялась: нашла в кладовой корень, бросила его в таз, предварительно поменяв в нём воду, и принялась за уборку дома. Миха только и успевал мотать головой, наблюдая за бегающей туда-сюда девушкой: пол подмела, посуду помыла, полы протёрла, а тут и вещи развесить настала пора — странный корень полностью растворился в воде, при этом избавив одежду от грязи. Джинсы и майка быстро высохли на солнышке, Михаил сбегал на рынок за продуктами и, вкусно пообедав, весь вечер развлекал новую знакомую песнями под гитару и увлекательными историями, в которые он успел вляпаться, оказавшись в этой Стране, а потом и Алек в гости заглянул.***
Так они и жили: девушка хозяйничала по дому, парень таскал с рынка продукты и выполнял мужскую работу — колол дрова, менял масло в лампах и всё подряд чинил — а по вечерам они читали книги, пели песни и обсуждали новости. Книг у Казимира отыскалось немало, Миха даже обнаружил творчество Говарда Лавкрафта! Вот за них он в первую очередь и взялся. И был бесконечно рад своей находке. Как уже говорилось, по вечерам Михаил любил играть на гитаре. Когда он вместе с «сестрой» выходил на крыльцо с гитарой — очень нравилось ему сигарету курить, чай пить, на закат смотреть и, сидя на ступеньке, песни играть (вспомнит текст — хорошо; не вспомнит — напоёт что-нибудь на псевдоанглийском, и ладно) — вокруг него обязательно собирались местные детишки, подростки, да и народ постарше подтягивался — молодые женщины и мужчины — хоть и поменьше, чем подростки, количеством. Кто на ступеньки ниже усядется, кто в стороне стоит, и все с интересом слушают, улыбаются, в ладоши хлопают; и от того Мише было проводить так время ещё приятнее. Каждый день в гости приходил Алек, пил чай и рассказывал последние новости. Надо сказать, что новости эти Миху всё больше удивляли. «Ну точно! — всякий раз думал Миша, — Все ёбнутые на голову!». Один только Фред его порадовал. Во время одного из своих визитов Алек рассказал, что скелет куда-то пропал, и Фред теперь выглядеть стал лучше, моложе и здоровее; ест с аппетитом, беседует охотно, а связано ли это с исчезновением тех костей, ему, Алеку, неизвестно. «Ну и хорошо, — подумал артист, слушая соседа, — Значит, не зря я с этой сучкой так мучился». — Слыхали, что давеча случилось? — спросил Алексиан, придя вечером того дня, когда приехала Лина. — Что? — заинтересовался Михаил, отпив немного чая, и взял с блюда ещё тёплое, недавно вынутое из печки, печенье. — Про кузнеца-то? — уточнила девушка, и Миша с удивлением на неё взглянул. — Так об этом всё село с самого утра судачит, — ответила на его взгляд Акулина, и, присев рядом на лавку, налила себе чай, — Я пока шла к дому, наслушалась. — Да, мы все удивлены, — закивал головой Алек, — Кто же его так мог-то? — Да что случилось?! — не выдержал Миха. — Этой ночью кузнецу башку размозжили, — ответила девушка. — Кувалдой по лицу ударили, — подхватил сосед. — Чем?! — воскликнул парень, чуть было не подавившись куском печенья, — Кувалдой? — Да, — кивнул Алек, — Его и узнать-то было трудно, от головы ничего не осталось — кровавая каша из мозгов, хрящей… Миха с трудом сглотнул и, положив недоеденное печенье на стол, хрипло попросил: — Алек, заткнись нахер об этом. Давай без подробностей! — А кроме этих подробностей больше и рассказывать нечего, — пожал плечами сосед, — Странно, что ты об этом на рынке сегодня не слышал, там-то куда более подробно обсуждают внешний вид покойного! — Да я к мясным рядам на реактивной скорости бегу, хватаю в лавке Семёна первый попавшийся кусок, и домой, — объяснил артист, — Воняет там ужасно! Да и некогда мне сплетни слушать. — А есть мысли, кто вашего кузнеца так ненавидел? — спросила Лина. Алексиан сначала пожал плечами, а потом мотнул головой: — Понятия не имею. Нормальный мужик был. Вот ученик его тоже куда-то пропал, давненько уже… Кто знает, кто их, кузнецов, извести вздумал? Да и какая разница? — То есть, у вас тут люди пропадают, с проломленными башками валяются, а вам похер? — уточнил Миша. — А что мы можем сделать? — пожал плечами сосед, — Власти разберутся. — С дядей Казей и Фредом уже разобрались, ага, — проворчал Миха. — Ну да! — улыбнулся Алек, — И с убийцей кузнеца разберутся! Михаил только фыркнул, взял свою кружку и, тихо бубня под нос какие-то ругательства, ушёл на крыльцо курить.***
На другой день, также вечером, они снова собрались за столом. Алексиан пришёл со своей женой, приняв от Лины приглашение на ужин, и задержался допоздна — за окном сверкнула молния, раздался гром, и с неба стеной рухнул ливень. Акулина не отпустила соседей в такую погоду, хоть и жили они недалеко. — В такой дождь добрый хозяин и собаку не выгонит, — сказала она, поглядев в окно, — Лучше подождать, когда дождь поутихнет. И молнии там какие… А если ударит?.. И соседи согласились остаться. Девушки пили чай и сплетничали, а Миша, сидя у окна, играл с Алеком в шахматы на щелбаны, думая о том, что с теми погодными явлениями, к которым он привык, эта парочка тут и на неделю застрять может. Иногда он вскидывал взгляд в чёрный проем окна и, задумчиво хмуря брови, всматривался в темноту, туда, где за окраиной деревни качал кронами деревьев дремучий лес, потряхивая тяжелыми мокрыми ветками. Частые молнии короткими вспышками освещали холм у дороги, поросший пушистой травой, и в один из таких моментов Миха заметил на холме человека. Темноволосый парень в насквозь мокрой прилипшей к спине белой рубашке и светло-голубых джинсах носился по холму, размахивая руками. — Что же ты делаешь, придурок, шибанёт же… — тихо проговорил артист, глядя в окно, и выскочил из дома в темноту. — Ты куда? — хором спросили девушки, но ответом им послужил только стук закрывшейся за Михой двери. Алексиан выглянул в окно. — О, наш дурак под дождём носится, — рассмеялся он, увидев безумца, бегущего с холма к ручью. Тем временем Миша подошёл к ручью, что протекал у холма, и крикнул, пытаясь перекричать грохот грома и шум ливня: — Эй, придурок! Ты чего творишь, долбоёб?! Парень проигнорировал молодого мужчину, стоящего по ту сторону узенького ручья — вон сколько зевак собралось, что же, на каждого любопытного внимание обращать? — и, что-то весело крича, помчался в сторону леса, не отрывая взгляда от сверкающего молниями неба. — Тебя молния может ёбнуть, баран! — крикнул ему вслед артист, пытаясь укрыться под густыми ветвями дерева, — Хватит придуриваться, иди домой! Кто-то коснулся его плеча, и Миха обернулся. Какой-то мужик подошёл к нему и, накрыв зонтом, сказал: — Ты горло-то не надрывай, это ж Ванька — дурачок местный! — И что, что дурачок? — возмутился Михаил, — Раз дурак, так и не жалко?! Он махнул рукой и поспешил к полю, по которому бегал Ванька, но расслышав, что именно тот кричит, Миша остановился. — Сейчас поймаю тебя в сумку и сверкать ты будешь в ней! — кричал парень, глядя в небо, — Мне так хочется, чтоб стала ты моей! А там, за спиной, на широкой улице сбились в толпу жители деревни, вышедшие поглядеть на безумца. — Он, видно, в ссоре с головою! — Видно, сам себе он враг! — Надо ж выдумать такое?! — Во дурак! — доносилось из толпы. Миха обернулся к ним и с досадой плюнул под ноги: — Тьфу, блять! Это ж «Дурак и Молния»! — и побежал к дому. «Мне же Шура её пел, что ж я сразу не сообразил?!» — думал артист. — Чего же ты его не остановил? — спросил Алек, когда Миша вернулся в дом. — Пойди и останови, раз такой умный, — проворчал Миха, стаскивая с плеч насквозь мокрую футболку, — Да ничего ему не будет. Он там молнию ловит. Вот как поймает, так и успокоится. И девушки, и сосед с удивлением взглянули на Мишу, а тот вновь уселся у окна: — Ну? Чей ход? Мой? — уточнил он, взглянув на доску, и передвинул одну из фигур, — Шах и мат, подставляй лоб.***
Утром Михаил сидел на ступеньке с чашкой крепкого кофе и покуривал сигарету, глядя на блестящий от капель дождя, залитый первыми лучами утреннего солнца, показавшегося из-за леса, холм. Из-за холма показался человек, и Михаил узнал в нём Ваньку. Волосы парня торчали вверх и в стороны, совсем как когда-то давно у Миши на концертах, только из тёмных превратились в белые, как снег. — Глядите, дурак-то живой! — крикнула какая-то баба, вышедшая из дома с полной корзинкой зелени и овощей в руках. В окнах нескольких домов показались лица, даже Акулина выглянула. А Ванька небрежной походкой медленно шёл по дороге с поля и счастливо улыбался. «Не зря я так рано встал, — обрадовался Миха, — Не зря ждал!». Он поставил кружку на ступеньку и подошёл к Ваньке. — Поймал? — спросил он парня. Тот поглядел на него счастливыми светло-голубыми глазами и ответил: — Поймал. — Молодец! — похвалил Миша, хлопнув его по плечу, и по-доброму засмеялся. Парень с благодарностью посмотрел на Михаила и улыбнулся ещё шире.