Инь и Ян

Между ними словно упало что-то вместе с закрытой дверью, когда Шотландия прошествовал к вертолету, пытаясь не хромать с упорством, достойным идиота. Гул лопастей отозвался в их ушах отголоском этого падения — новости о правителе, которая выбрала именно этот момент смятения, чтобы умирать. Трагично — безусловно, но сейчас это скорее было побочным эффектом, а не главной темой обсуждения. — Артур!.. — всплеснул вдруг руками Франция и бросился из комнаты. Иван ринулся следом, в дверях закономерно столкнувшись боками с Америкой. Косяки их соперничества не выдержали, разлетелись щепками. Ущерб дому Джонса продолжал множиться, но никто на это внимания не обращал. — Ах, оставьте, придурки! — Бонфуа смотрел на них с колен, в его лице не было и тени безмятежности, лишь злость и напряжение. — Америка, говори быстро, как так получилось, что ты почти убил другую страну голыми руками? — для всех, кроме Ивана, вопрос был бы в самом деле хорошим. — Без понятия! — ощетинился Альфред, не глядя на окровавленное тело у своих ног. — Я собирался с ним обсуждать кучу вопросов, знаешь ли, мне совсем не хотелось доводить до этого. Но… — его лицо на миг исказилось в недоуменной обиде, — он только бесил меня. Обвинял во всех своих проблемах, когда я спрашивал, как решить свои. Тогда… ну, тогда ему досталось в первый раз. И я хотел, правда, хотел отложить этот разговор и успокоиться, но этот говнюк приперся и начал ныть, и ныть, и ныть, так что у меня голова кругом пошла, — Джонс скривил губ. — Я, должно быть, вышел из себя, потому что я даже не помню, когда опомнился. И… вот. Просто я не рассчитал свои силы! — в голосе Америки просквозила псевдонаивная показуха «я слишком сильный для этого мира». — Он же всегда был слабаком, да и Шотландия… — Франция резко встал. — Шотландия поехал на другой континент, чтоб ты знал, если вдруг забыл. А Англия валяется у наших ног и вставать, а тем более идти куда-то, не собирается, не так ли? И это объяснить можно очень по-разному… Брагинский, который сидел на корточках и осторожно вытягивал из-под Артура полы его одежды, вдруг удостоился прям-таки волны внимания. И Франция, и Америка уставились на него, а еще в тот же момент зазвонил его телефон. — Великодушно извините, — Россия мягко ретировался из комнаты, на ходу отвечая на звонок. — Кто это… о. Китай? Нет, я безумно рад тебя видеть… слышать, да.  Скрывать изумление и радость было даже как-то нелепо. Иван поражался тому, как во всей этой суматохе так просто позабыл про своего друга. И теперь тот позвонил сам. И настойчиво позвал к себе. Зачем, ару? Чаю попить… И поговорить о делах, в том числе о чайных… Да. Все правильно… Предложение у меня к тебе… Брагинский потер лоб, покосился на приоткрытую дверь кухни, откуда доносились то тихие, то громкие голоса Франции и Америки, посмотрел еще раз на кровь, которая давно высохла и даже немного растрескалась и растерлась от ног всех, прошедших сегодня по полу. Китай ведь действительно мог помочь найти мудрое и по возможности бескровное решение… Иван не видел и не особенно хотел видеть, как оторопело вытянутся лица Франции и Америки, когда они после бурного обмена укорами и ругательствами вернутся обратно и не увидят России. Не хотел он и слышать их дальнейших обсуждений, уже куда менее обвиняющих и более настороженно испуганных. И трубку он вплоть до посадки в самолет не брал. Вот уж точно — ушел по-английски, а молчал потом по-русски — каменно и многообещающе.

***

Яо встретил его радушными объятиями и «хлебом с солью» — разными странными китайскими вкусняшками, от которых у Брагинского усилились одновременно и слюноотделение, и подозрительность. Но Китай уплетал за обе щеки, ничуть не стесняясь. У него было так уютно, что Иван почувствовал иррациональную домашнюю радость. Радость, однако, длилась ровно до того момента, когда Ваня сообразил, что именно ему советует сделать Яо. Это было… очень масштабно и перспективно, но так же очень — нет, не рискованно даже, а вроде как опасно. Или просто Брагинский привык жить в нынешних условиях, и предложение перевернуть все с ног на голову, перемешать и полить кровавым сиропом ему показалось диким по сути. Но и отказаться он не мог — не позволяли тонны накопившейся досады, непримененной гордости и… оружия, да.  — А европейские страны, наверное, тоже будут с нами согласны, как ты думаешь, Китай? — спросил Россия, вспомнив многозначительные намеки Бонфуа. — Тогда их необязательно трогать…  — Знаешь, Ваня, — вздохнул Китай. — Это будем решать, когда все начнется и мы увидим воочию, на чью сторону они встанут. Нельзя быть таким наивным, в самом деле. Тебя мало предавали и использовали, ару? — в ушах Брагинского начался тонкий звон, и он поспешно огляделся по сторонам, отмечая помутневшее зрение… — Иван! — рявкнул Китай. — Это в прошлом, а здесь мы с тобой справимся сами. Европейцы не нужны, они только все испортят. — Мне нужно подумать, Яо… — начал было Брагинский, но Китай вдруг перебил его.  — Думать, Ваня, нужно всегда. Так что решай сейчас, я подожду, — он замолк, уделив пристальное внимание еде. — Насчет моего мнения, — Брагинскому, несмотря на аппетит, кусок в горло не лез, так что он решил перейти к сути. — Это ведь очень серьезно. Честно признаться, не ожидал, что ты такое затеешь. — Удивлен, ару? — Яо дотянул в рот длинную макаронину и причмокнул. — Это и мне далось нелегко, ты не думай. Но… — он направил палочки на Брагинского. — Удача, предложенная самой судьбой — не тот дар, который можно упустить без последствий, — палочки сухо щелкнули друг об друга. — С этим спорить не стану, — Брагинский подался вперед. — А только последствия тут точно будут мама не горюй. В самом худшем случае мы ведь просто умрем. Америка не тот тип, который выигрывает и останавливается на достигнутом — а остановить его, похоже, некому, — глаза Яо сверкнули. — Нет, он жив, — с непонятной больной радостью в голосе сообщил Россия, — но я оставил Францию и Америку в тот момент, когда они спорили, звать епископа или врача, — из его горла вырвалось хихиканье. Китай посмотрел Брагинскому в глаза. — Ты в порядке, ару? — настороженно спросил он, пока Иван снова прокручивал в голове воспоминания о безвольных, болтающихся руках и лице, изуродованном синяками и потеками. Его кажется лихорадило сильней, чем обычно. Если согласиться, то не придется ничего никому объяснять, по сути, он как раз и станет тем, кем его изображали и видели долгие годы. Только с ним рядом будет настоящий друг, который разделит с ним чужие страх, ненависть и обвинения, его жизнь изменится к лучшему, его дети будут им гордиться… Выбор вдруг оказался совсем легким. — Я прекрасно, — улыбнулся он, сделав огромный глоток из легкой чашки, украшенной птицами и цветами. — Просто прекрасно, — Китай лица не поменял, но в глазах мелькнуло  беспокойство, тут же скрытое за доброй улыбкой. — Это хорошо, — важно сказал он, опершись локтями на колени. Так его тонкая девичья фигура выглядела без намека на женственность, и Брагинский уловил в себе нотку недовольства. — Давай я скажу тебе, что мы будем делать… — Нет, ты погоди, — обрезал его фразу Россия, которого словно царапнуло изнутри когтем обиды. — Это я скажу, что и, главное, как мы будем делать. А ты можешь мне посоветовать — не более, решать я все равно буду сам. Сам, понятно?! — чашечка хрупнула. Ладно он хоть не отгрыз от нее кусок в порыве чувств. — Успокойся, все я понял, — тут же сменив позу на мягкий изгиб, протянул Яо. — Предложишь что-то прямо сейчас, ару? — А… конечно. Предлагаю напасть как можно скорее и внезапней, — сказал Брагинский. — Америка в любом случае начал первым, а виноватыми всяко выйдем мы. Так что толку трусить нет. Но европейцев пока трогать нельзя. — Согласен с тобой, — кивнул Китай. — Только оповестить всех о наших намерениях и мотивах необходимо, чтобы те, кто может стать нашим союзником, сделали это без промедления. Нужно будет сделать это вместе с началом операции. А какие у них были мотивы? То есть, Брагинский знал, что им движет. Или не знал — скорее, чувствовал на подсознательном уровне, что его несет в этом направлении река истории и он в какой-то момент обречен был затеять такое… Или слабая надежда, что когда все успокоится, устаканится, пусть даже это займет больше времени и усилий, чем предполагалось — но в итоге Англия тоже вернется и примет окружающую, лучшую действительность. Как такой вот русский подарок от всей души — свободу для своей страны и своего народа, право независимого, хоть и всех бесящего голоса. Пусть, Брагинскому не жалко. Если Артур поймет, что Джонс не сможет быть его помощником, то быстро и под эту ситуацию подстроится — Россия уже был в этом уверен. И всем будет хорошо. Кроме Америки, возможно, но что поделаешь… он первый начал. — Мотивы у нас обычные — мир во всем мире, не больше и не меньше, — улыбнулся Брагинский. В глазах Китая загорелись огоньки. Он поднял чашку, закрывая нижнюю половину лица, и медленно отпил глоток, не отрывая взгляда от Ивана. Россия откровенно залюбовался этими осторожными, плавными естественными движениями. Ван выглядел и вел себя оригинально, но совсем не вызывающе, без тени американской наглости или европейской надменности. — Тогда… как поговоришь со своим начальством, начнем, ару, — предположил Китай. — Например, завтра днем. А пока давай обдумаем вместе нашу замечательную и убедительную речь.

***

Доклады сменялись, как пациенты на приеме у психиатра — все несовершенные, с претензиями, запросами и налетом неадекватности в оценке возможностей, угроз и перспектив. Президент при этом, не будучи психиатром, сидел с равно скучающе-раздраженным видом что перед министром по сельскому хозяйству, что перед министром обороны. Тот был последним — и вовсе неслучайно. Брагинский сидел в кресле, повернутом спинкой к центру комнаты, и рассматривал внутреннюю площадь Кремля. Его пока что не было видно, он же слышал все и прикидывал, с чего лучше начать разговор. — Россия, ты уснул, что ли? — он слегка вздрогнул, когда увидел подошедшего спереди Президента. Тот немного наклонился, заглядывая в глаза своей страны. — Мы закончили, так что давай, подсаживайся. Говорить будем. — Н-нет, не спал я, — пробормотал Иван, поднимаясь и подставляя свое кресло к столу, где двое людей уже раскладывали документы. Брагинский, глянув на шапки, с удивлением и радостью понял, что его первоначальная передача идеи, даже несколько сумбурная и неуверенная, была воспринята всерьез. Или она просто реально назревала не только у него в голове. — Хорошо, — не поведя и бровью, мужчина положил ладони на стол, во главе которого сидел. — Изложи свою точку зрения еще раз, и максимально подробно, пожалуйста. — Ваня покосился на министра, держащего маску бывалого военного, и откашлялся. Инстинктивно он все равно обратился именно к Президенту. — Мы с Китаем думаем использовать тот факт, что у Америки сейчас нет поддержки. Ага, — Иван улыбнулся. — Он остался один, а значит, война может оказаться совсем короткой и без жертв. — Люди очень высоко подняли брови, и Россия поправился. — То есть, не то чтобы у него вообще нет партнеров или мелких сошек, но главное — Европа не желает иметь с его нынешними политическими решениями ничего общего. И Ван… Китай — тоже. Так что мы можем начать с отмены санкций против меня и назначить их против Америки, — его прервал громкий хмык. — Ваня, этого никогда не будет, — мягко сообщил ему Президент. — Экономически этот вопрос решать даже смысла нет — против доллара нет приема, как говорится. — Китай сказал, что знает, как изменить это мнение, — поделился Брагинский. — Догадываюсь, это имеет что-то общее с теми кучами денег, что Америка ему задолжал. Но это не точно. Теперь его слушали иначе, один мужчина приоткрыл рот, сломав свою маску вояки. Другой нахмурился. Иван уже выучил, что это обозначает серьезные раздумья и принятие решений. Так что он только молчал, ожидая одобрения на свои дальнейшие излияния. Там крылась часть, больше всего полюбившаяся ему при развеселом обсуждении плана у Яо. Под чаек и вкусняшки он слушал восточные хитрые комплименты своим способностям, и уверенность крепчала. — Самое главное — что требуется от нас? — спокойно, не выказывая своей оценки ситуации, сказал Президент. — И что мы с этого получим, кроме новых проблем. — Еще есть вопрос, хватит ли у нас ресурсов и возможностей на эту операцию, — добавил министр. — И получится ли разработать тактику, при которой мы сбережем людей. — Наших или англичан? — уточнил второй человек. Ваня чуть дернулся. — Ты что-то хочешь сказать, Россия? — Ну, то, что вы спросили… — сказал Брагинский, медленно разминая шарф между пальцами. — Нам нужно будет начать с завтрашнего Совета Безопасности и предъявить Америке ультиматум, и тогда будет видно, кто за кого. Альфред, конечно же, все заветирует, но это неважно. Он теряет почву под ногами, и его надо только подтолкнуть… — Это ты так считаешь? — спросил военный. Его широкое лицо прорезали морщины сосредоточенности. — Мы с Китаем, — радостно сообщил Ваня. Собеседники переглянулись. — Я точно так же считаю, — добавил Россия. — И мы с ним договорились, что решать все равно буду я, — он улыбнулся, чувствуя гордость. — Хо-ро-шо, — Президент поднялся, оперевшись ладонями в стол. — Я попрошу наших дипломатов подготовить текст заявления и предварительную версию резолюции. Это было очень легко. Брагинскому даже не верилось, что инициатива, которую предложил, по сути, он, была просто принята как факт, спокойно, без перебиваний и пренебрежения. Потрясающе приятное ощущение. Россия тоже поднялся, возвышаясь над присутствующими. — А может, раз мы обо всем договорились, сразу привлечь китайских дипломатов? — он моргнул. — Сейчас они за полчаса доберутся, пробок немного. — Ваня, нет, — улыбнулся Президент. — Мы уж лучше сами. Безопасность превыше всего. — Безопасность, да, — только и кивнул Россия. — То есть, с Китаем до завтра мне лучше вообще не разговаривать, верно? — в ответ он тоже получил лишь кивок. — Завтра, все завтра, — уже несколько рассеянно сказал Президент, выходя. Министр последовал за ним. — А кстати, что там с Англией? — неожиданно Брагинский, который стоял у окна и мирно любовался Кремлем, получил в спину вопрос с порога. — Ничего нового? — Ничего, — не оборачиваясь, сообщил Иван. Звезда на Спасской башне горела ярко-алым.