Влюблённый призрак

      У Майора это вошло в привычку - хандрить. И хотеть либо вспороть себе глотку, либо выхаркать её же где-нибудь в липком, грязном углу, да так, чтоб потом сдохнуть уже от омерзения.       Ей осточертело. Все то же самое, одно и то, же; каждый день; семь дней в неделю; двадцать четыре часа в сутки. Год, два.       В груди клокочет; кипит кровь. Майор сжимает челюсти, чувствуя на зубах куски языка, и бесится. Она знает, что это за чувство такое, и потому не любит, когда Бато думает, напряженно так, мучительно препарируя мысль и расцарапывая себе внутренности до мяса. А потом еще раз и ещё, будто получая мазохистское наслаждение, но на самом деле страдая еще больше. Для Майора, думать – значит переживать, ведь размышление рано или поздно упирается в проблему. В любом случае Мотоко ненавидит, не выносит, когда его взгляд мучительно тяжелеет, стремится сквозь неё или вовсе пустеет, теряя любое соприкосновение с миром. Когда на его лбу залегают глубокие морщинки и Майор едва сдерживается, чтоб не протянуть руку и не разгладить их. Иногда серьезный, сосредоточенный Бато граничил с Бато в дикой разрушающей ярости, и это было неприятно, правильно и удушающее. Это напряжение чувствовалось кожей, разливалось болезненным зудом по языку. Здоровяк должен быть веселым, должен разбавлять службу подколками, а не сидеть с каменным лицом и размышлять. Это всегда была её привилегия - думать и философствовать. Пока Майор не начинает грызть подушечку большого пальца и совершать тактические ошибки, всех вполне устраивает такая Кусанаги, холодная и замкнутая. Но это не должен быть холодный и замкнутый Бато. Она не позволит. Потому что она знает, что это такое.

***

      Мотоко обводит кухню мутным взглядом, подпирая щеку кулаком и отставляя опустевшую стопку. Потом вглядывается в сидящего рядом Бато и выдает прямо в лицо, хрипло и глухо из-за алкоголя. - Терпеть не могу, когда ты думаешь.       Брови Бато взмыли удивленно вверх, собирая ненавистную морщинку на лбу, и женщина скривилась так, будто ей подали что-то мерзкое и склизкое. Мужчина хотел возразить, но Мотоко плывущим жестом заткнула его. - Не смей… думать. Когда ты думаешь… я не могу. Ты угрюмый… жуткий,- бормотала женщина, тяжело смотря на ошалелого Бато, и отрывисто сказала с невероятной внутренней силой,- Мне выть тогда хочется от отчаянья. И уже тише и спокойнее: - Не надо думать… пожалуйста. Я не позволю… тебе…мучиться,- и она ткнулась лбом в его плечо, потерлась носом о колючий свитер, вдыхая запах сигарет и алкоголя. - Мотоко,- сипло выдохнул Бато,- Ты перебрала… - Т-с-с.       Она поднялась, чуть пошатываясь встала у него за спиной, смотря прямо и осознано на его затылок и жилистую шею. Кусанаги прикрыла глаза, мысленно досчитала до пяти, не спеша, просто, чтоб проверить свое воспроизведение. Или просто, чтоб окончательно не сойти с ума. Вдыхая и выдыхая через раскрытые губы и чувствуя запах Бато на кончике языка, женщина опустила на его плечи теплые ладони и чуть сжала, массируя крепкие мышцы. Мотоко наблюдала масленым взглядом из-под опущенных ресниц за тем, как он вздрогнул и замер, как дико забилась жилка на шее, как он едва сдержал себя, чтоб не податься назад, в её объятия. - Мотоко, ты пьяна,- твердо выдохнул Бато. - Никогда я не была настолько трезвой, как сейчас. - Мотоко, нгх…- он задохнулся и закатил глаза, когда Кусанаги скользнула руками в широкий ворот свитера и с силой провела по тяжело вздымающейся груди.       Женщина закусила губу, когда провела указательным пальцем по соску, и Бато, шумно выдохнув, вцепился в её руки сквозь ткань, не то прижимая, не то отталкивая. Кровь шумела в ушах. Голова не работала. Все как в тумане. И мыслей, к счастью, не было – все заполнила тягучая, расползающаяся истома, на грани усталости и удовольствия.       Мотоко не выдержала: прильнула к шее, мокро провела языком по вожделенной жилке - и Бато глухо застонал, стиснув зубы. Она прикусила, всосала кожу и успела лизнуть еще раз прежде, чем мужчина подорвался с места, выпуская её руки, разворачиваясь и снося стул так, что он с грохотом отлетел под стол.       Они замерли друг перед другом, дыша как ненормальные, тяжело и шумно. Смотря друг на друга мутно. - Ты будешь жалеть,- он нависает, прислоняется лбом к её лбу и выдыхает последние слова едва ли не в её раскрытые губы. - Хватит думать, Бато,- тихий вожделенный шепот, и она цепляется за его свитер, как утопающая, притягивает к себе, впиваясь в губы.       Да, будь её веточкой, тяни из трясины, потому что она вязнет в сизой и удушающей тоске, безысходности и в жгучем отчаянье так, что правда хочется взвыть и послать все к чертям. Мотоко слишком устала, чтоб справляться самой. На грани помешательства ей нужна компания.       Бато путается пальцами в её волосах, тянет, задирая ей голову и въедаясь в горячий рот жадным, срывающем крышу поцелуем. Он с силой проводит по талии ладонями, гладит бедра и тут же сжимает ягодицу через ткань брюк, яростно целуя и не давая ей даже вздохнуть. Он отрывается от женщины, только чтоб выдохнуть ей в шею и прикусить кожу, а потом мокро провести по укусу горячим языком. Тихий стон в плечо. Бато трется об неё пахом, и Мотоко, запрокидывая голову и выгибаясь в его руках, скользит ладонями по мускулистой груди и животу и наконец, накрывает его возбуждение, чуть сжимая сквозь брюки. Мужчина стонет гортанно, едва не срываясь на рык и, Кусанаги ловит его губами.       Они добрались до кровати, спотыкаясь и прерываясь на ласки. Где-то в дверях она стянула с Бато свитер и поцеловала в ключицу – Мотоко хорошо помнит, как в этот момент, пятясь, врезалась в спинку дивана в коридоре, а мужчина, воспользовавшись заминкой, избавил её от кофты, тут же накрывая грудь ладонью и поглаживая через кружево лифчика. Кусанаги влажно прикусывает плечо и сжимает через ткань член, с наслаждением вслушиваясь в последовавший глубокий стон, едва ли не рык. - Мотоко, я не удержусь… Они падают на кровать, мягко пружинят на матрасе, и страстно целуются. - Опять ты думаешь…а… Бато прикусывает сосок прямо через ткань, и женщина выгибается в его руках и горячо стонет. - Думать вредно,- тонко говорит, на последнем вздохе и притягивает Бато к себе за шею, увлекая в поцелуй.       Постель пружинит еще раз, и чей-то мокрый нос утыкается Майору в предплечье. Собачка породы бассет-хаунд, смотря печальными глазами на хозяина и женщину в его постели, скулит и машет хвостом, пытаясь, встав передними лапами на Мотоко, лизнуть мужчину в нос. Женщина тихо смеётся, снимая с плеча собачьи лапы, и бегло целуя Бато в подбородок. - Я уберу собаку,- хрипло говорит он, не без сожаления поднимаясь и утаскивая бассет-хаунда на кухню.       Мотоко, довольная и разнеженная, со спущенными лямками лифчика и покрасневшей местами шеей, перебирается выше и укладывается на подушку, закрывая в блаженстве глаза и принимаясь ждать.       Бато спихнул собаку возле миски на кухне, и быстро ушел, закрывая дверь, но тут же услышал в громкий вой. - Черт.       Он вернулся, цыкая на продолжающую выть собаку и пытаясь хоть что-то придумать. Разгоряченный и выдернутый из постели Бато соображал медленно и с трудом. Он насыпал, в миску сухого корма, налил воды, попробовал погладить, но бассет-хаунд продолжал скулить на одной заунывной ноте. - Если ты сейчас же не заткнешься, пристрелю,- взревел Бато, решаясь на следующий шаг и доставая из холодильника кусок сырого мяса.       И, о чудо, собака замолчала и бросилась кушать, а мужчина бросился в спальню. В дверях, когда он взглянул на кровать, едва не взвыл. Его Мотоко, разгоряченная, желанная, зацелованная, уморенная алкоголем, все так же с бесстыдно спущенными лямками, спокойно посапывала, свернувшись калачиком в его постели. Бато опустил руку на все еще возбужденный член и сжал, не отрывая взгляда от этой милой картины. Тяжелый выдох вырвался меж его губ.       Нет, он не будет трогать себя и смотреть на неё, спящую. Он не посмеет.       Ему нужно в душ. Нужно снять напряжение. Нужно… черт, нужно подумать. Бато почувствовал, что начинает ненавидеть это слово.       Но прежде всего, нужно укрыть её одеялом.