будни

      Спустя неделю, когда Гена, пересдавший математику на отлично, пытается заснуть, но привалившее счастье мешает, дверь, привычно слетев с одной петли, открывается, и Гена, приподнявшийся на локтях имеет удовольствие наблюдать великолепную картину.       Вячеслав Карелин, добросовестный второкурсник-почти отличник, стоит в дверном проеме, и по лицу его понятно, что ещё немного и он либо упадёт, либо пойдет блевать и упадет, а Гене остается надеяться, что он захлебнется в унитазе. На башке у Славы красуются колготы, причем, судя по громадной стрелке от коленки в обе стороны, явно ношенные, а дополняет элегантный образ размазанная по всему хавлищу дешевая, они же в общаге, камон, губная помада. — Гендос-хуесос! — Радостно провозглашает Слава, а Гена, уже собравшийся помочь ему дойти до ванны, ложится обратно, из-под прикрытых век наблюдая за Славой. Тот с удивлением стягивает с башки колготки, с минуту глядя на них полуосознанным взглядом, а потом не менее радостно вещает: — Гена, смотри, что я тебе принёс!       Слава почти без происшествий доходит до Гены с четким намерением стянуть с последнего штаны и натянуть «подарок», а потом трахнуть, потому что ни одна телка, а особенно какие-то там первокурсники не имеют права его игнорить, но Гена выхватывает из рук капрон и тянет Славу за рубашку, заставляя сесть. А потом затягивает предмет гардероба на его шее, приговаривая: — Я тебе эти ч*лки на залупу натяну, экспериментатор ебаный, — когда Слава потихоньку начинает синеть, Гена отпускает его, а потом, его великодушию нет предела, тащит Славу в ванную, по пути успев стянуть с того рубашку и сменить её на какую-то старую майку. — Гена, ты такая умница у меня, — Слава обнимает его, гладя по голове, а Гене приходится краем глаза наблюдать за ещё не сошедшим засосом на его шее, и Гене становится стыдно, да и вообще, Слава сам виноват, что потащил его туда, вот и все, Гена перекидывает руки Славы через плечи, еле волоча того на спине до душа.       Там он скидывает тушу Славы на пол, любезно подтаскивая его к унитазу и врубает ледяной душ, обильно поливая голову Карелина. — Ты ж мой цветочек, — умиляется Гена в перерывах между Славиными рвотными позывами, а тот только и может, что показывать ему фак дрожащим пальцем, — будешь ещё так нажираться, сука такая? — Гена не лишает себя такого удовольствия, как пару раз подсунуть душ Славе в рыло, чтобы неповадно было обмазываться чужой губной помадой и предлагать честным и абсолютно адекватным соседям натягивать чужие колготки, — будешь ещё предлагать ч*лки надевать, падла? — Слава что-то невнятно мычит, и, кажется, захлебывается, поэтому Гена вырубает душ и тащит почти протрезвевшего Карелина к раковине, полоскать рот, а потом за шкварник — обратно в комнату, — будешь ещё сосаться с кем попало, гнида? — Н-не буду, об-бещаю, — стучит зубами почти пришедший в себя Слава, — Холодно, блять, — шипит он, когда Гена стаскивает с него насквозь промокшую майку, укладывает его на кровать и накрывает одеялом. — Конечно, блять, холодно! В следующий раз подумаешь, прежде чем так нажираться, свинья, — с мстительной улыбкой говорит Гена, — все, а теперь — спать! И только попробуй, сука, до меня дотронуться.       У Славы даже нет сил отшутиться, голова болит, тело ломит, ему нестерпимо хуево от количества выпитого, но в то же время немного хорошо от того, что Гене не похуй. Мыслей слишком много, они ворочаются в голове слишком медленно, и в конце-концов Слава засыпает.