будни

Гена совсем не винит себя в том, что Слава заболевает. Вот вообще, ну нет у Гены совести, Гена кого хочет, того и обливает ледяной водой, Гене не стыдно. Даже немного, даже капельку, Слав, пожалуйста, перестань смотреть на меня так обиженно, я заварил тебе четыре чашки чая, и ты ни одной не выпил. Гена из проёма наблюдает за заснувшим прямо за кухонным столом Славой и уходит к вахтерше за тёплым одеялом, перед уходом говоря Славе, надеясь на то, что тот услышит:  — Я к Марине Константиновне, не сбегай, не шевелись, если чайник закипит - отставь, — Слава поднимает голову от стола, оглядывая слезящимися глазами комнату и снова опускаясь на согнутые руки, задремав. Просыпается он уже в кровати, под тяжелым одеялом, дышать жарко и тяжело, а на тумбочке стоит большая банка варенья и дымящийся чай. Гена сидит рядом и совсем-не-виновато смотрит, перебирая в руках свою рубашку. — Стыдно небось? — Хрипит Слава, тут же закашливаясь. Гена подрывается, помогает ему приподняться и отпить чая, и лицо у него все ещё совсем-не-виноватое. Гена кусает губы и говорит невпопад: — Хочешь, я заберу у девчонок кота и приложим? — Слава смеется, но больше хрипит: — На кой? — Народное средство, — Гена поднимает палец вверх, а потом продолжает: — Мне бабушка говорила так, когда я таблетки пить не хотел. — Да-а-а, а ты бабушку-то слушал, — Слава не сдерживается и треплет Гену за щеку, а тот проглатывает очередное «Карелин, а ну убери нахер руки», потому что, все-таки, чувствует себя виноватым.Совсем чуть-чуть. Гена уходит из комнаты, и Слава уже начинает думать, что его обидел, но Гена возвращается с непрозрачным пакетом, а на недоуменный взгляд Славы поясняет: — Таблетки, Слав, — Слава только тяжко вздыхает, хотя, скорее хрипит (Господи Иисусе, хоть бы не пневмония) и принимает более-менее удобное положение, в котором голова пульсирует, а не пытается взорваться от боли каждую секунду. И на этом спасибо. Гена протягивает всего по одной, и Слава вынужден выпить их все, под надзором Гены, а потом говорит: — Ты как курица-наседка, честное слово, — Гена чувствует укол несуществующей совести, и качает головой: — Мне стыдно, — Слава начинает что-то говорить про «а я тебе говорил, радость моя, ты же меня любишь», а потом снова кашляет, и Гена заставляет пить его самый невкусный, да, он попросил самый невкусный, сироп от кашля, чтобы Славе неповадно было, но Слава снова смотрит на него взглядом побитой самим Геной собаки, за что награждается открытой банкой варенья, ложкой и поцелуем, Карелин, перестань выдумывать, я просто проверяю температуру, Карелин, те драные колготки лежат в мусорке, и я не побрезгую достать и задушить тебя ими. — Может, скорую? Слава испуганно округляет глаза, хочет что-то возразить, но закашливается, мотая больной головой из стороны в сторону, — вы, молодой человек, имбецил, — печально констатирует Гена, и встаёт с чужой кровати. — Сам выбирал, — почти весело улыбается Слава, а Гена страдальчески стонет, бормоча о том, что ничего не выбирал, и это все Марина Константиновна виновата: — Карелин, чудище ты, — Гена заваливается на свою кровать, пялясь в потолок, а Слава шепотом отвечает: — Но ты меня любишь. И Гена то ли не находит, что ответить, то ли просто не хочет тревожить моментально вырубившегося Славу и поэтому молчит, размышляя о чём-то своём, пока не отрубается. Гена вскакивает, услышав будильник, путаясь в пледе и падает, под истерический и все ещё больной смех Славы, и Гена бегает, собираясь на пару, все ещё бросая взгляды на Славу. Тот стоит посреди комнаты, завернувшись в одеяло, и трёт глаза кулаком, все ещё смеясь над Геной, а Гена бесится, швыряя в Славу учебник, и загоняя того обратно в кровать: — Босиком, блядь! Карелин, сука! Я всю степуху на лекарства потратил! — Скороговорками выкрикивает Гена, забегая в кухню и снимая кипящий чайник, быстро заваривает чай, — всего по одному ебнешь, иначе прикончу! Он убегает, а Слава глупо улыбается.