Одно на двоих сердце

*** Оседлав свой мотоцикл, Харука летела домой по темнеющим улицам. Эх, если бы можно было уехать сразу после гонки! Но награждение, потом пресс-конференция и эти бесконечные глупые интервью, и следом банкет… С части банкета Харуке все-таки удалось улизнуть. К ним обещали заглянуть девочки, но она, конечно, предпочла бы провести этот вечер наедине с Мичиру, в тишине и покое. Мичиру… Что-то происходит с ней последнее время. Она выглядит такой уставшей. Может, так до конца и не оправилась после тяжелой ангины, что свалилась на нее месяц назад? Надо уговорить ее еще раз показаться врачу… Лифт уже не работал, и Харука шагала на свой шестой этаж через две ступеньки в предвкушении – они немного посидят с девочками, поболтают, попьют чая, а потом они все уйдут, и тогда она затащит Мичиру в ванную и там… Дверь почему-то открыла Усаги, и глаза у нее были полные какого-то отчаяния и тревоги. Заплаканные, точно она снова была маленькой. В квартире витал какой-то странный запах – остывшей, почти непотревоженной еды и каких-то лекарств. - Привет, - кивнула Тено, пристально вглядываясь в ее глаза. – Усаги, ты чего? - Харука, - шепотом сказала Усаги и заревела в голос, - Мичиру плохо. - Что?! – ее ведь не было всего несколько часов… - что случилось с Мичиру? Где она? - Она… она там… - Усаги махнула рукой вглубь квартиры. «Мичиру… Она ведь последние дни спала утром дольше обычного… Почти никуда не выходит из дома. Отказалась ехать со мной, хотя раньше никогда не пропускала гонок с моим участием…» Не снимая верхней одежды, Харука влетела в их спальню. Мичиру лежала на диванчике, свернувшись неудобным маленьким калачиком, ее чудесные аквамариновые волосы в беспорядке рассыпались по плечам, а вокруг нее испуганно толпились девочки. Ее щеки казались горячими, а дыхание частым и прерывистым. Харука протолкнулась сквозь них ближе. - Мичи… На нее глянули огромные синие, такие родные, но сейчас совершенно незнакомые глаза. Харука никогда не видела, чтобы Мичиру смотрела на нее так – с такой растерянностью и болью. - Харука… ты вернулась… - Тебе же неудобно… - Харука присела перед ней на колени, сгребла в охапку. Перенесла на кровать, устроила поудобнее, пригладила растрепанные волосы. – Господи, Мичи, что случилось? Ты заболела? Мичиру попыталась улыбнуться, чтобы успокоить ее, сказать, что все в порядке и она здорова, и чтобы Харука не волновалась так. Она приподнялась на постели, протянула руку, чтобы как обычно взъерошить эти любимые вихры, но рука ее вдруг словно натолкнулась на невидимую стену, и Мичиру тихо застонала сквозь плотно сжатые губы. - Мичиру! Мичиру! Мичиру! – закричала сразу побелевшая как полотно Харука. – Девочки! Ну что же вы! Вызывайте Скорую! Харуке вдруг впервые за всю жизнь охватило парализующее предчувствие боли. У нее сжалось сердце. Мичиру без сил закрыла глаза. Маленькая Хотару заплакала, принялась тормошить Мичиру. - Мичиру-мама, не спи! Мичиру-мама! Не надо, не закрывай глазки, не делай так, мне страшно, страшно! Мичиру медленно открыла глаза и невидяще прошлась ими по комнате. Губы ее что-то тихо шептали. *** После Харука помнила только то, что, кажется, это был какой-то выходной. Суббота или воскресенье. Она не отрывала взгляда от узких носилок, на которых, скрючившись в позе эмбриона, еще не появившегося на свет, с закрытыми от боли глазами лежала Мичиру. Любая другая поза причиняла ей еще большую боль. Она кусала губы и старалась не стонать, чтобы не пугать и без того перепуганную насмерть Харуку. Врачи не хотели, чтобы Харука ехала с ней. Как она добилась разрешения поехать? Кто она ей? Незаконная жена, невенчаная супруга? Рядом с ними сидел врач, время от времени проверяя давление и пульс, и от его равнодушного молчания становилось пугающе неуютно и страшно. Бесконечное путешествие в неизвестность через никак не заканчивающуюся ночь… На никогда не болеющую Харуку больница наводила непонятный трепет. Холодно, белоснежно, слишком светло, стерильно, страшно. Ее Мичиру раздели, укрыли по самое горло простыней, переложили на каталку и куда-то потащили. Кто-то накинул Харуке на плечи белый халат, и она таки шла с ней рядом, держа ее за руку. Приемный покой. Кардиограмма. Обезболивающее. Первые анализы. Мичиру напоминала куклу, которую осторожно вертели в разные стороны. Пожилой дежурный врач, спокойный и немногословный, опустился перед Харукой на стул, побарабанил по столу пальцами. - Острая сердечная недостаточность, - сказал он, и у Харуки снова сжалось сердце. Ее собственное. Как он сказал? Недостаточность? У Мичиру? Но ведь ей всего только двадцать один год…. Почему… так? – Да, немедленная госпитализация. Сердце в очень плохом состоянии, нужна операция. Когда состояние стабилизируется… А пока ей нельзя ни вставать, ни двигаться. Вы говорите, недавно болела ангиной? Хм, похоже на ревматизм. Что же вы тянули до последнего? Ведь у нее уже были приступы. Еще немного и… все, - врач сердито поглядел на Харуку и замолчал, увидев, как на побелевшем лице сидевшей перед ним этой странной девушки, напоминающей симпатичного парня, мигом проступили мелкие рыжие веснушки. – Кто вы ей? Сестра? - Подруга… - не нашла в себе сил соврать Харука, глядя в лицо врача. - Так не пойдет. Тяжелых больных могут навещать только близкие. И информацию по состоянию их здоровья получать тоже. Вы не сможете остаться с мисс Кайо. У нее есть другие родственники? У Харуки потемнело в глазах. Она вспомнила врача скорой, что не хотел брать ее с собой, и поняла, что это чем-то похоже на битву. Нелепую и бессмысленную, но в которой она должна непременно выиграть. Второй раунд. Сколько их еще будет? - Нет. У нее больше никого нет. И да, вы были правы, док,- в тихом голосе этой девушки вдруг зазвучала не то угроза, не то скрытое предупреждение, что у врача на миг промелькнула мысль – может, вызвать охрану? – Я родная сестра мисс Кайо. И я буду заботиться о ней. - Но… - врач чуть приподнял очки, чтобы взглянуть на девушку внимательнее, - вы только что сами сказали… - Делайте свое дело, док. Потом разберетесь. Прошу только об одном… спасите ее. Скажите, чем я могу помочь – я сделаю все – любые лекарства, деньги, может быть, нужно сдать кровь… *** Никогда прежде за всю ее жизнь время для Мичиру не тянулось так медленно. Оно напоминало кисель, вязкий и бесконечный, и чем больше она барахталась в нем, тем больше уставала и тогда плотная жижа тащила ее на дно, темное и страшное, дыхание перехватывало, и снова возвращалась боль, от которой становилось так тоскливо и жутко, что хотелось плакать и стонать. Больница находилась почти на самом берегу океана, и через открытое окно до Мичиру доносился рокот прибоя. Вставать ей не разрешали. В окно палаты смотрело синее небо и узорчатая веточка кипариса – в темно-зеленых иглах хвои весело пересвистывались говорливые пичужки. Девочки навещали ее почти каждый день, но их пока не пускали, и тогда они передавали для нее то маленькую веточку с розовыми листочками, то распустившийся цветок, то красивую, найденную на пляже большую ракушку… В палату пускали только одну Харуку. Мичиру казалось, что она живет от одной их встречи до другой, а всего остального времени просто не существует. Харука тоже приносила ей цветы, и белые розы радовали глаз всякого, кто заходил в палату, на тумбочке в стеклянной высокой вазе, перевязанные шелковой лентой. Харука носила разные вкусности, заставляла ее есть, хоть понемногу, и поила малиновым морсом. А потом садилась на краешек постели и, стараясь улыбаться, брала за руку и неторопливо рассказывала о том, как у них дела, что произошло за день. Она делала вид, что все в порядке, что совсем немного надо потерпеть, набраться сил, и Мичиру выпишут, но когда она забывалась, то улыбка сходила с ее губ, брови хмурились, и она напряженно всматривалась в бледное лицо своей любимой. Лекарства кололи каждые три часа. Мичиру с детства боялась уколов – закрывала глаза, отворачивалась, сжималась в комок, вздрагивала от боли. Когда на острие воздетой вверх иглы маленьким алмазом переливалось лекарство, ей хотелось сгинуть, убежать, провалиться под землю. И когда пришла к ней Харука, не удержалась, пожаловалась на свой страх, надеясь, что Харука посмеется над ней, ласково назовет трусишкой, может, просто обнимет… Потом пришла ночь, и снова долго не удавалось уснуть. Сердце билось громко и часто, и от этого ныло все тело. А под утро разразился жуткий ливень. Вода текла с небес, словно намереваясь потопить эту грешную землю, превратить ее в океан. Мичиру лежала с открытыми глазами и смотрела, как за постепенно светлеющим окном ползут по стеклу дождевые капли. Совсем скоро должен был начаться обход, снова будут новые капельницы, уколы, процедуры… снова медсестра будет ворчать над ее измучанными венами, выискивая неколотое место. Но тихо-тихо отворялась дверь, и Харука с каплями дождя, блестевшими в ее непокорной шевелюре, как россыпь маленьких алмазов, появлялась в палате, прикладывая палец к губам. И белая роза в ее пальцах тоже была вся мокрой. Снова пробралась, тайком, когда еще было нельзя. - Что-то случилось? – удивилась Мичиру. – Что-то с Хотару? - Ничего. С Хотару осталась Сецуна, она позаботится о ней. А я просто решила посидеть рядом с тобой, пока будут колоть, чтобы тебе, родная моя, не было страшно… Не прогонишь меня? - Хару… - неровно бьющееся сердце переполнила щемящая нежность, что Мичиру была готова заплакать. Но она знала, что должна крепиться. Быть сильной ради Харуки, которая столько делает ради нее… - И не думай, все у нас будет хорошо. «Не буду вас лишний раз обнадеживать, что будет легко, - вспоминала Тено слова лечащего врача, держа Мичиру за руку, поглаживала пальцы, пока медсестра ставила капельницу и делала уколы,- сердце ее очень изношено, истощено. Сосуды слабые. Такое само не проходит, необходима операция. Пока никаких гарантий…» Чтобы лишний раз не волновать ее, врач почти ничего не говорил Мичиру, но Харука видела, что она обо всем давно знает. Интуиция, предчувствие? Харука видела это в отражении ее глаз – Мичиру догадывалась, что с ней. Что она тяжело больна. Она все понимала. Может, только кроме того, что Харука каждую свободную минуту сидит в коридоре под дверью ее палаты или бродит в больничном парке, заложив руки в карманы и пиная камешки, дожидаясь, когда, наконец, часы сойдутся на нужной цифре, и в больнице наступит час посещений. Сидеть на жесткой кушетке в коридоре было холодно и совсем необязательно. Но Харуке казалось, что два часа, отведенные правилами на посещение больных – один утром, а другой вечером – пролетают за пять минут, зато весь остальной день похож на вечность. Она упрямо никуда не уходила. Мимо сновали то врачи, то вспомогательный персонал, то ходячие больные, а когда наступала тишина, первое время охранник, запирая узорчатые двери, ведущие в отделение, очень вежливо предлагал ей выметаться. Харука тогда молча поднимала на него воспаленные, опасно сузившиеся глаза, как-то холодно усмехалась, и он на какое-то время оставлял ее в покое. А потом привык к этому странному человеку в белом халате, что день и ночь дежурил под дверью и больше не трогал.