***
— Не волнуйся, Ханна, мистер Локхарт просто был очень утомлён. С ним все более, чем в порядке. Он в чудесном состоянии. — объяснял Фольмер Ханне. — А что со мной? — она сидела на больничной койке, обиженно скрестив руки и надув губы, как маленький ребёнок. На самом деле она такой и была. Все ещё несмышлёным ребёнком, которым так легко было крутить из стороны в сторону. Она пока не знала, кого ей слушать и как быть. — Ты изменилась. — кратко ответил мужчина, толком не дав ответ на гложущий девушку вопрос. — Я больна? В ответ лишь тишина. — Отвечайте. — дрожащим голосом произнесла Ханна. Тихо-тихо, словно боясь того, что Фольмер снова её ударит. — Ты сейчас сама все поймёшь. — Генрих достал из-под своего стола какую-то большую коробку бежевого, едва ли не белого цвета и поставил её перед ничего не понимающей Ханной. Девушка молча осмотрела коробку, но понимание к ней так и не пришло. — Что это? — Открой. — ласково произнес Фольмер, стараясь обращаться с Ханной как можно нежнее. Растерянно похлопав глазами, она протянула свои ладони к коробке и выполнила просьбу родителя, о котором ещё не знала. Но совсем скоро, совсем скоро она узнает всю правду и лишь Бог только знает, что тогда станет с неокрепшей психикой девушки. Платье. Красивое платье, украшенное бусинами на самом его открытом декольте. Они не лишали платья все той скромности девятнадцатого века, а лишь придавали ему большей красоты. Тонкими пальчиками ощупав шелковистую ткань одежды, девушка нахмурилась. — Что это такое?.. — Ханна недоуменно подняла взгляд карих глаз на Фольмера. Она все больше увязала в своём же непонимании всего происходящего. Для чего это платье? Что значит «Ты сама все поймёшь»? Как она должна все понять? И почему из неё шла кровь? И самое главное: почему Фольмер так счастливо улыбается? До чего же противно. — Столько лет я пытался оберегать тебя от пороков внешнего мира, — с все той же улыбкой произнес Генрих. — но по иронии судьбы нам помог твой друг — мистер Локхарт. Ханна готова была поклясться, что когда с уст Фольмера сорвалось это заветное имя, сердце её болезненно екнуло и готово было вот-вот вырваться из груди. — Ты стала женщиной. — Ч.т… Но… Мне же плохо… — Ханна все равно не могла понять, что же Фольмеру нужно от неё. Ей оставалось лишь в замешательстве хлопать ресницами и хмурить светлые бровки. Не перечить ему. Ни за что. — Именно поэтому я всегда буду здесь, чтобы заботиться о тебе. — он подошёл с живительной эссенцией в руках. Ханна послушно открыла рот. Она всегда открывала рот, даже когда не желала принимать витамины. Фольмер воспитал её в строгости и закрытости ото всех, вот она и стала… Отшельником. Но порой всем хочется свободы. — Всегда? — она сглотнула каплю в рот. — Всегда. — кивнул Фольмер. Подумав немного, Ханна снова подала свой тонкий голос: — Я проведаю мистера Локхарта? — она опустила свои босые ступни на холодный, каменный пол. Лицо доктора тут же исказилось в негодовании. Ему совсем не нравилось то, что Ханну до сих пор тянуло к этому чудику. Что нужно сделать, чтобы этого больше не произошло? Это большой вопрос. — Тебе не нужно навещать его. — отрезал Фольмер. — Но почему? Он же, как вы говорите, помог мне. — Он… — Фольмер замешкался. — Он очень слаб. Он не готов принимать посетителей. — мужчина протянул руку и сомкнул пальцы на женском запястье, подобно замку. — А вот и не правда! Вы говорили, что он в чудесном состоянии! — она слабенько отдернула руку, но ей не удалось вырваться из цепкой хватки отца. — Ханна. Будь послушной. — Я должна поговорить с ним. Хоть немного. Пожалуйста. — умоляла она. — Ханна… Порой… ...всем хочется немного свободы. Ханне пришла на помощь удача. Девушка, поймав нужный момент, ударила Фольмера в ногу, и когда тот ослабил свою хватку, успешно вырвалась из рук директора санатория. И только сейчас, увидев распахнутые двери в свой кабинет, Фольмер осознал, что Ханна снова таким наглым образом стала жертвой непослушания. — Дьявол. — он потёр своё колено. — Мне поймать её? — один из сотрудников вошёл в кабинет. — Нет. Нет. — доктор в ответ отрицательно покачал головой. — Лучше проследи за ней и не допускай, чтобы он касался её. И только потом приведи её ко мне.***
Ханна, выскакивая из комнаты, бежит по коридору, быстро, так, что ноги путались меж собой, к палате Локхарта. Но там его собственно, не оказывается — лишь медсестра. — Где он? — тяжело дыша, спрашивает Ханна. — Мистер Локхарт ушёл на прогулку. А где он обычно гуляет? Правильно. Крыша, где они часто провощили время вдвоём. Всегда он любил приходить туда. Ханна помнит их разговоры. Вид на Альпы. В метре друг от друга они смеялись, улыбались, временами касались друг друга. Теперь Ханна точно знает, куда ей нужно идти. Без сомнений. Он сидел спиной к ней, на скамье, которой они раньше никогда не придавали значения и, рискуя своей жизнью, стояли у самого края. Мужчина будто бы не замечал её. Смотрел куда-то вдаль и спал с открытыми глазами. Она сжала в руках балерину. — Локхарт… — почти безмолвно произнесла она, так тихо, что можно было прочесть его имя по губам. Только когда она села рядом, он обратил на неё внимание. Его взгляд… Был пустым. Не таким, каким раньше: полный гнева или печали, любви или страха, радости или желания. Ничего из этого. Лишь пустота. Беспросветная пустота. Глубокая и неясная. — Она проснулась. — девушка покрутила маленькую балерину в своих ладонях и подняла голову на Генри. Он молчал. Он смотрел на неё и так безжалостно молчал, мучая её! Хоть бы одно слово! Только не этот взгляд. Боже, только не этот его взгляд. «Что с ним сделали?» — со страхом, пожирающим её изнутри, подумала Ханна. Это не тот Локхарт, с каким она познакомилась. Это не её Локхарт. Фольмер что-то сделал с ним. Непроизвольный гнев наполнял юный разум Ханны. Он ей не отвечает. Он ведь обещал ей… Он ведь обещал. — Из-за тебя я поверила что однажды смогу уехать. Ханна отчетливо ощутила, как к горлу подступил режущий лезвием ком. Как слезы норовились выплеснуться из глаз водопадом. Как сердце упало камнем вниз. — Кому такое придёт в голову? Его очаровательная улыбка. Улыбка всеми зубами. Целыми зубами. Такая… Ненастоящая улыбка, вызывающая лишь отвращение. Но больше — жалость. — Нет… — Ханна выдохнула, когда он отвернулся от неё. Она моментально хватает его пухлые щеки своими пальцами и поворачивает его лицо обратно к себе. Их взгляды встречаются. — Это не ты. Это не ты. Ты не Локхарт. — её голос дрожит, грозясь сорваться на истерические рыдания. Она нервно дышит в его губы, надеясь на то, что сможет вразумить мужчину. — Молю… Генри… — она уже не сдерживает слезы и плачет. Слезы катятся по её щекам, опадая на платье, они впитываются внутрь ткани. А он молчит. Будто ему отрезали язык. Пустота в глазах ни на секунду не исчезает. Он смотрит в её глаза. Будто бы… Ему отключили функцию мышления. Она касается губами его губ, лишь на мгновение, желая почувствовать его тепло, но взамен получила только холод. — Ханна! — стоящий неподалёку сотрудник окликнул девушку. — Фольмер ждёт. Она замерла. За такой короткий промежуток времени ей пришло неизбежное осознание того, что она обречена гнить в этом месте вечно. Медленно отстранившись от мужчины, Ханна возвратила ему то, что когда-то подарил ей он. А точнее, дал взамен; маленькую балерину, которая всю свою жизнь спала, но в итоге она пробудилась. И оказалось, что все это время она танцевала. Танцевала всю жизнь. Локхарт опустил голову вниз, сжав в ладони балерину, созданную его покойной матерью. Он даже не заметил, как тихо и бесшумно удалилась Ханна. Хотя нет, он заметил, но не оглянулся. Разбил ли он ей сердце? Возможно. Нарушил ли он своё обещание? Пока ещё нет.***
Проклятье. Твари разрывают его кожу, его органы, они сжирают их. Паразиты. Далеко не ад. Нет, что-то гораздо ужаснее. — Черт… — с горла Локхарта вырвался скрипучий хрип. Склонившись над унитазом, он стал кашлять красной жидкостью. Его кровь разбрызгалась по всему кафелю ванной, оставляя багровые пятна. Ноги уже не держали своего хозяина. Каждый раз, когда Генри предпринимал любую попытку подняться, они предательски подшатывались и тогда Локхарт валился на пол. Он не мог есть. Не мог пить. Не мог ничего. Временами его посещала мысль о самоубийстве, но кто ему позволит? Слишком высокая привилегия для него — смерть. Это не обычное вздутие живота. Это растущие твари. Живые угри, которые устроили внутри несчастного жилище. Локхарт понимает, что его либо вывернет наизнанку, либо рыбы сожрут его. Он застонал от боли. Генри чувствует, как рыбешки щекотят его гортань своими черными хвостиками. Как их много, каждый пытается выбраться из него разными способами. Самое мерзкое ощущать это. Он не может ждать. Он умирает. Сунув два пальца себе в рот, глубоко, насколько он был способен, Локхарт успешно «активировал» рвотный рефлекс. Его тут же вырвало, с характерными звуками, он избавлялся от угрей. Проскользив по его желудку, они, один за другим попадали в его горло, а затем свободно плюхались в унитаз. Ублюдок. Фольмер поселил угрей внутри живота Локхарта, обрекая его на муки. Садист. Сумасшедший. Генри было плохо во всех смыслах. Он чувствовал себя виноватым. Он все бы отдал, чтобы увести Ханну из этого ужасного места, чтобы она жила спокойной и обычной жизнью. Но мужчина был заперт в своём же теле. Психика его конкретно пошатнулась. Он уже не станет таким, как прежде.