И дрогнут провода

Мила, которая ворчала по поводу своего дня рождения, мол, и не собирается его отмечать, нет смысла радоваться тому, что становишься еще на год старше (странно это было слышать от совсем молодой девушки), все равно в итоге пригласила всю компанию японско-российских фигуристов к себе. Как потом выяснилось, она отметила аж несколько раз — с подругами, с родителями и с фигуристами. Гулять так гулять, а праздников много не бывает. - Без шампанского и являться не смейте! - заявила Мила тогда. Она, конечно же, шутила, но Виктор заказ решил выполнить, поэтому перед тем, как нагрянуть к Бабичевой, они зашли в огромный супермаркет. Юра недовольно катил впереди тележку, намеренно врезаясь в полки с фруктами. Яблоки такого издевательства не выдержали и покатились по полу. - Почему мне нельзя шампанского? - Потому что тебе еще нет восемнадцати, успеешь, - Виктор подкалывал единственного несовершеннолетнего как мог. - Иди и возьми себе любимого сока. Юра зло сверкнул глазами и умчался в отдел «воды-соки», пока Юри и Виктор выбирали шампанское подороже. - Экстра брют? - Юри честно не понимал разницы, хотя эта самая бутылка «экстра» стоила чуть дороже. Марки были одинаковые. - Это очень кислое будет. Но и сладкое не надо — гадость. Бери «Новый свет» брют. Три бутылки. - Три? - Мало? Мы еще белого вина возьмем. Если не выпьем, то Мила себе оставит. Вообще-то Юри имел в виду, что и трех бутылок многовато, но кивнул и аккуратно поставил шампанское в тележку. Именно в этот момент с левой стороны торгового зала раздался жуткий грохот и звон побитого стекла. Секунд через двадцать к Виктору с Юри присоединился Плисецкий с шальными глазами. - Быстрее, валим, - прошептал он и покатил тележку вперед, к кассам. За собой он оставлял липкие следы. - Это ты, да? - вопрос был риторическим. - А что они так тупо эти бутылки сока поставили? Ничего не вытащишь нормально. Только кроссовки испортил. - Быстрее, пока охрана не вычислила. Платить заставят, - подхватил Виктор. Юри хотел было спросить, почему бы просто не заплатить за разбитую банку, даже если это произошло не специально. Никто не разорится из-за сока, это же не музейный экспонат. Но, судя по лицам Виктора и Юры, вопрос был лишним. - Они цены накручивают специально, чтобы не было убытков от таких вот случаев и от воров, - пояснил Виктор, когда они расплатились за шампанское и вышли из супермаркета, облегченно вздохнув. Проскочили, охрана на выходе не поймала. - Та тетка так на меня посмотрела, когда под ноги упала эта чертова банка! Думал, сейчас охрану позовет, да я ж не специально все крушил, сам офигел, когда так громыхнуло, - теперь, когда опасность была позади, Юра снова приободрился, адреналин все еще играл в крови. Сок, правда, они так и не купили. У Милы посидели хорошо, и как потом выразился Виктор — душевно. Квартира была небольшая, но уютная. Купленное шампанское пошло на ура, Гоша, проявив талант красноречия, изобиловал тостами, причем некоторые из них больше напоминали философские притчи. Во время одного Виктор театральным жестом смахнул невидимую слезу и просипел: - Птичку жалко. Засмеялись все, кроме Юры и Юри, которые просто не поняли шутки. - Срочно нужно будет показать тебе «Кавказскую пленницу», - сказал Виктор, а в сторону Плисецкого махнул рукой. - Молодое поколение ничего не понимает. Тут уже возмутилась Мила, которая к старшему поколению себя относить категорически отказалась, мол, это не от возраста зависит, а от невежества. А Юри думал, что, наверное, это действительно важно — знать определенное количество фильмов, чтобы понять, когда кто-то цитирует. И не чувствовать себя несведущим дураком. После выпитого шампанского настроение сменилось на меланхолично-философское, а потом Попович заметил в углу гитару. - О! - сразу же оживился он и взглядом спросил у Бабичевой, мол, можно? - Она не моя, не знаю даже, настроена ли. Гоша провел рукой по струнам прислушался. - Играть можно. Плисецкий, незаметно приканчивающий второй бокал, раз уж сок не купили, подозрительно сощурился. - А ты умеешь? - Обижаешь. И Виктор умеет. Мы с ним вместе на концерты бегали. Это так круто было — на гитаре играть. Осенью сидишь во дворе с гитарой, сразу девчонок вокруг много. - Ой, Гош, а сыграй нам что-нибудь. - Гражданскую оборону? - задумался было Попович, но Виктор ловким движением руки заграбастал гитару себе. - Нет, уж ГрОб мы сегодня играть не будем. Никакого Летова этим вечером. - Тогда и никакой Янки тоже! Юри понял, что этот спор явно разгорается не в первый раз. Зато обиделась Мила, которая уже настроилась на концерт. Она взмахнула огненными прядями и обиженно поджала губы. - Музыки не будет, понятно. - Все, будет, сейчас, - Георгий наклонился к Виктору и что-то шепнул на ухо. Тот кивнул и улыбнулся. - Другая песня будет. На века просто, - он тронул струны, с непривычки не смог сразу взять нужный аккорд, но потом вспомнил и заиграл. Немного неуверенно, но явно не в первый раз. Мотив, кажется, узнали все и затихли. Юри оставалось лишь наблюдать за остальными и слушать. На русском все звучало непонятно. И сразу как-то изменилась атмосфера в квартире, Юри так и не смог потом объяснить, каким образом. И лампа не горит. И врут календари. И если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори. Любой обманчив звук. Страшнее тишина. Когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина. У Виктора был приятный голос, он пел тихо, но отчетливо. Русский Юри уже вовсю учил и улавливал отдельные слова, но в общую картинку сложить не мог. Явно что-то грустное, потому что лицо Никифорова сразу стало странно-задумчивым, а у Гоши заблестели глаза. Мила сидела, положив ладонь под подбородок и вздыхала. Даже Юра замолчал, недовольно скрестил руки на груди, но прервать так и не решился. И где-то хлопнет дверь. И дрогнут провода. «Привет!» Мы будем счастливы теперь и навсегда. На последних строках Виктор чуть запнулся, будто в горле застрял комок, но собрался и закончил играть. Примерно с минуту висела странная тишина, которую решился прервать один Юри. Но ему нужно было узнать: - Переведешь мне ее? Виктор перевел песню на английский, сказал, что называется она просто «Романс». От перевода не стало понятнее. Разве же это песня? Просто набор каких-то странных строк, которые очень плохо складываются между собой. Почему врут календари? Как связаны полки на площади и строки? Почему на конце строки темно? Там же обычно ставится точка. - А о чем она? - возможно, это он что-то не понимает, потому что всем остальным явно нравилось. Юри не привык к такому — депрессивному, неспешному, под одну только гитару. Его родная современная музыка была динамичнее, даже в миноре. - О потере любимого человека, - сказала Мила. Значит, о любви? - Это практически срез русской жизни, - заметил Гоша. Видимо, это именно то, что называют загадочной русской душой. А Виктор внимательно смотрел в глаза Юри, будто искал там что-то, но, кажется, так и не нашел. Наверное, эта песня действительно много для него значила. Разве вина Юри в том, что он ее просто не понял, поэтому и не мог полюбить? - Она о безысходности. И о полном человеческом одиночестве. Юри кто-то с силой оттаскивает от края платформы. Через секунду рядом проносится поезд. - Простите, - Юри оборачивается и видит рядом девушку. Та неловко мнется, глядит обеспокоенно. - Вы стояли очень близко к краю, я подумала… - Спасибо, - Юри пытается выдавить улыбку. Незнакомка не хотела ничего плохого, хотя и напугала, насильно вырвав из воспоминаний. Надо же, он и не заметил, как оказался на самом краю. Поезд остановился, открыл двери, но Юри не спешит заходить в вагон, пропуская недовольных и все куда-то спешащих людей. - Поездом может зацепить, - говорит девушка. - Как моего однокурсника. Электричкой протащило. Он умер вчера в больнице. Она произносит это так обыденно, но это не от черствости. Это не безразличие. В глазах ее то, что Виктор называл словом безысходность. - Еще раз извините. - Все в порядке. Она отворачивается и несется в толпу людей. Юри провожает ее взглядом, но теряет из виду в серой массе. Дома Юри открывает бутылку вина. Он пытается убедить себя, что совсем не думает о Викторе, но все воспоминания так или иначе обращаются к нему. Или тот странный сон про звонок из прошлого. Такого же просто не могло быть. Просто много всего передумал за день, утомился, лег в постель и уснул. Вот и приснилось странное, подсознание вызвало Виктора времен помолвки. Это самое рациональное объяснение. Тем более, с утра Юри попытался набрать этот старый номер, на что механический женский голос сообщил, что номер не обслуживается. Докатился. А расслабляться нельзя. У него вообще-то дети, точнее ученики, но они все равно как дети. Теперь Юри понимает Якова, иногда просто невозможно не повысить голос, хотя он держится как может, со всей своей вежливостью и спокойствием. Сейчас он выпьет маленький бокал, чтобы расслабиться, не больше, и ляжет в постель. Викчан грустно смотрит на пустую миску, хотя это обман. Пес вовсе не голодный, он просто не может не выпрашивать больше и больше еды. - Так ты совсем растолстеешь. Весь в меня, - шутит Юри и, сжалившись, насыпает еще немного корма. Раз он позволяет расслабиться себе, то можно побаловать и собаку. Юри думает, стоит ли звонить в Хасецу и спрашивать у матери, как там Виктор. Есть ли вообще в этом какой-то смысл? Он не хочет с ним разговаривать, да и о чем? Лучше не травить себе душу и пойти спать. Сегодня Юри с утра надел кольцо. В конце концов они еще не развелись, зачем давать повод для пересудов? Если заметил Юра, значит, и все остальные тоже рано или поздно увидят. А вдруг еще потеряется. Кольцо поблескивает на пальце. Юри кажется, или раньше оно блестело сильнее, даже само излучало свет? Или просто в квартире плохое освещение. Любую вещь можно поставить на свет так, что она будет казаться лучше, чем есть на самом деле. Телефонный звонок нарушает застоявшуюся, будто болотная вода, тишину. И снова Юри не верит своим глазам — вызов от Виктора. С недействительного номера, который еще утром не обслуживался. - Да? - Юри, любовь моя. Ты дома? - Виктор довольно смеется, видимо, каким-то своим мыслям. - Да, где же еще мне быть, - сам Юри подозрительно косится в сторону бутылки, неужели так могло повести с одного бокала. Вино, вызывающее галлюцинации — что-то новенькое. Тем временем, слуховая галлюцинация и не думает пропадать. - Как прошел твой день? Сегодня голова не болела? - Нет, все хорошо, - соврать очень просто. И хочется потянуть этот странный разговор подольше. Какая разница, сон это или влияние алкоголя. Это же Виктор, тот самый, по которому Юри так скучал. И с которым они не разговаривали нормально уже несколько месяцев. - А как мама? - задает он вопрос и выслушивает поток похвальбы своей семье, потом целую сагу о приключениях тройняшек Нишигори и о том, как они помогают ему все организовывать. Юри проходит в спальню, и не расправив постель, ложится сверху. Он закрывает глаза и слушает Виктора, наслаждаясь одним звуком любимого голоса. - Виктор… - Да? - тут же прерывает свой рассказ Никифоров. - Скажи, пожалуйста, что ты меня любишь, - шепчет Юри в телефон, сам стесняясь своих слов. Но это вчерашнее «я люблю тебя» от Виктора, пусть ненастоящего Виктора, пробудило в душе бурю. Было больно, было обидно, но вместе с тем это было очищение. Катарсис, так это называется. - Ты все еще сомневаешься? Юри… - Скажи. - Слушай, - Виктор замирает на минуту, а затем начинает декламировать на русском. - А мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени. И в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать. Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа. Виктор любил читать стихи. В книжном шкафу в их квартире стояли толстые тома — собрания сочинений разных поэтов. Юри, когда начал учить язык, в них тоже заглядывал, но понимал, что не достиг еще того уровня, когда свободно читаешь подобные стихотворения. Тот, двадцатичетырехлетний Юри ни понял бы ни слова, просто наслаждаясь чувственным голосом Виктора, выражением, с которым он декламировал эти строки. Но он живет тут уже шесть лет, а язык приходилось учить быстрее, чтобы уметь нормально общаться в незнакомом городе. Пусть, неидеально, для постижения всех тонкостей русского не хватит и вечности, но Юри многое уже понимает. - Очень красиво. Это о любви? - наконец спрашивает он. Так правильно. Юри, которому адресованы эти строки, не может их понять. - Да, о любви, Юри. О самой сильной и подлинной. Его Виктор давно перестал читать стихи. Не наизусть даже, просто в какой-то момент книги перестали открываться и теперь просто пылятся в шкафу. Толстые, старые, пыльные тома. - А за что ты меня полюбил? - Юри перекатывается набок, перекладывая телефон на другое ухо. То затекло, а прекращать разговор не хочется. Только не сейчас, когда сердце готово вырваться из груди от любви и бесконечной печали. Той любви, которую они потеряли. - Что за странные вопросы? - Я просто скучаю. Знаешь, мне кажется, что мы не разговаривали вечность. - Это второй день, Юри, - нет, Виктор, ты не прав. На самом деле прошла вечность. Это для тебя всего несколько дней, Юри же не разговаривал вот так, откровенно, по душам с мужем… сколько? Сосчитать трудно. - Да? Странно, мне кажется, что прошло лет шесть. - Мне тоже каждая минута кажется вечностью. И да, я знаю, что сам это все устроил, но тебе понравится. Ты приедешь и все увидишь. - Не уходи от вопроса. - Раскусил, - смеется Виктор. - Знаешь, как у нас говорят? Любят не за что-то, любят — вопреки. Но я все равно скажу. Ты можешь думать, что дело в том банкете, которого ты не помнишь. Нет, хотя скажу, что был потрясен. Моя крыша и так держалась еле-еле, а в тот момент лишь чудом не улетела. Она махнула мне рукой на прощание уже в Хасецу. Ты — настоящий, Юри. Мне нравится, что ты искренен и не притворяешься. Тогда, когда ты заплакал на парковке… Мне до сих пор стыдно, я сволочь. - Вовсе нет! Ты хотел… - Не пытайся объяснять мои поступки, я их сам объяснить не могу. А еще ты красивый, добрый, чертовски сексуальный… Мне продолжать? - Я понял-понял, - Юри чувствует, как горит лицо. Он сам напросился на эти слова, но все равно сейчас жутко смущается. - Это чувствуешь не сразу, но потом понимаешь, что вот это чувство — навсегда. Я знаю, что никогда не перестану тебя любить. И знаешь… даже если ты разлюбишь, все равно не перестану. - Не говори так, пожалуйста, - стоит ли сказать, чем все это обернется для них? Что любовь постепенно остынет. Они ошиблись. Чувства оказались не навсегда. Но сейчас хочется выть… от нежности и любви. Вспоминая те мгновения безграничного счастья, когда на алтарь могли быть брошены любые жертвы. Но там, где приносятся безмерные жертвы, ставятся и большие требования. - Вдруг я не смогу дать тебе что-то взамен? Или моей любви будет тебе мало? Как сравнить? - ведь нельзя вырвать сердца из груди и поставить на весы, вроде тех, что были у египетских богов, судивших умерших. - Твоей любви не может быть мало. Почему ты сомневаешься? - Виктор беспокоится, это чувствуется и за тысячи километров. Или правильнее сказать и через шесть лет? Юри до сих пор не понимает, что происходит, откуда эти странные звонки, сны это или галлюцинации, или настоящий Виктор, который решает жестоко разыграть… - Я всегда сомневаюсь, ты же знаешь. - Лучше вспомни, как мы сидели на пляже здесь, в Хасецу, и слушали крики чаек. - Мы делали это много раз. - Когда с тобой есть кто-то, то становится не так одиноко. Я счастлив, что теперь у меня есть ты, Юри. Самая большая потребность человека — не еда, не удовольствие, не деньги. Любой человек, хочет, чтобы его любили. Ты дал мне это, Юри. Человек рождается и умирает в одиночестве, но все остальное время я хочу провести с тобой. А Юри слушает и не верит, что спустя несколько лет этот же человек назовет его лицемерным и пустым.