Жертвенный агнец

      Тара Маклай, дипломированная медсестра, провидица, искательница истины и любительница шоколада, сидела на простом пластиковом стуле рядом с недавно занятой больничной кроватью.       (мертвое пространство)       Палата Питера Уитни. Когда Итан спросил ее, где бы она хотела разместить новую пациентку, то Тара немедленно попросила Палату покойного мистера Уитни. Медсестра говорила, что это из-за потрясающего вида из окна на водопад во дворе сада, который ее коматозный пациент никогда не сможет увидеть, но на самом деле осознавала, причина крылась в ином. Матушка земля могла поглощать энергию людей, и Тара знала, эта палата была священной, освящённой ее усердной любовью, преданностью и легким уходом невинного мистера Уитни. Едва девушка закрывала глаза, как буквально ощущала тонкие нити вечности, пронизавшие все вокруг, ибо в это место небесный воин пришел, чтобы проводить пожилого мужчину в вечный дом, свободный от боли и страданий. Прохождение богов через границы миров оставляло отличительный знак, такой как восхитительный аромат или призрачный след, который мог почувствовать любой человек, имевший чистую душу. Воздух буквально мерцал, потому что даже летавшие в воздухе пылинки чувствовали божественную славу и на мгновение стали единым целым с ними. Какое место могло быть лучше для работы целителя?       Даже солнечные лучи падали через окно в палату с неким мирным почтением. Мягкое вечернее солнце освещало комнату и облачили молодую женщину, лежавшую без сознания на больничной койке, в ореол света, дразня Тару воспоминаниями богини из сна. Медсестра не удивилась, увидев открытые глаза Уиллоу, ведь все пациенты в коме могли спонтанно открывать или закрывать глаза, и этот интересный факт не нашел отображения в романтических фильмах. Кроме того, для любого человека было очевидным, что хоть и зеленые глаза Уиллоу были открыты, за ними оставалась пустота. Душа девушки куда-то ушла, потрясенная автобусной аварией.       (первичное)       Тара держала Уиллоу за руку, пока парамедики катили ее в новый дом, пристально смотрела, как переносили девушку в новую кровать и поспешно закрывали за собой дверь. Наконец медсестра осталась с Уиллоу наедине и окинула профессиональным взглядом медицинскую аппаратуру, поддерживающую жизнь молодой женщины.       Добравшись до доски с назначениями, висевшей у подножия кровати, Тара прочла несколько столбцов и вписала свое имя, потом с необычайной аккуратностью, чтобы не задеть ни один из бесчисленных порезов или ушибов, покрывавших тело девушки, надела манжету на руку, собираясь измерить давление. Через несколько секунд Тара вписала давление и температуру Уиллоу в череду цифр на доске.       Убедившись, что все в порядке, Тара посмотрела на закрытую дверь и глубоко вздохнула. Пришлось время начинать детальное обследование состояния пациента. Тара взяла левую руку Уиллоу, ощутив липкую кожу, а второй своей рукой нежно погладила ее лоб, растерянно прикоснувшись к белым спутанным волосам. Медсестра нахмурилась, вероятно, волосы побелели из-за травмы. Такое редко случалось. Просто этот цвет волос казался неподходящим для Уиллоу, делал ее бледной и какой-то незначительной, столь непохожей на яркую женщину из сна.       «Дорогая, меня зовут Тара Маклай. Я твоя медсестра», - сказала она, смотря в безжизненные зеленые глаза и поглаживая большим пальцем ладонь девушки. – Я теперь твой защитник и буду заботиться о тебе. Знаю, ты пережила что-то страшное, и, быть может, то место, где находится твое сознание, для тебя рай. Я просто хочу, чтобы ты знала, со мной ты в безопасности, мир вновь безопасен для тебя, я буду заботиться и защищать тебя».       Ответа не последовало. Уиллоу лежала в больничной кровати, безразличная к окружающему миру. Тара не ждала реакции девушки, поэтому аккуратно положила ее руку на покрывало и посмотрела на лицо. Пришло время тщательного анализа травм.       Новая подопечная Тары казалась очень маленькой, мягкой и уязвимой, с едва заметной россыпью веснушек на щеках и носу. Часть волос на голове Уиллоу была сбрита, там красовалась длинная рана, сшитая черными медицинскими нитками, столь контрастирующими с белыми волосами. Еще одна длинная и рваная рана протянулась от виска до челюсти и также мерцала швом из черных ниток. Тара отчаянно надеялась, что сможет такие раны, не оставив рубцы. Было бы неправильным портить такое красивое лицо. Губы Уиллоу потрескались и выглядели сухими, возможно, причиной этого являлась медленно заживающая рана в уголке рта. На лбу была ссадина, а глаза казались пустыми, как, впрочем, и лицо, искаженное истощением и недомоганием.       Тара медленно распутала завязки на больничной робе Уиллоу, отбросила одеяло, пробормотав слова нежности, и обнажила грудь девушки. Медсестра тихо охнула, почти не увидев кожи: туловище пациентки было почти полностью покрыто слоем бинтов, нуждавшихся в замене. Тара встала и подошла к раковине, там она налила воду в миску из нержавеющей стали и взяла губку, а затем вернулась к кровати. Итан сказал, что Уиллоу укусили в шею, поэтому пальцы медсестры прикоснулись к большой повязке прямо над ключицей. Тара смочила повязку водой, а потом осторожно потянула бинт. От увиденного она ахнула, ведь укус и впрямь оказался жутким. К ее ужасу, первое, что Тара вспомнила, это кадр из фильма «Сонная лощина», когда всадник без головы показал свою клыкастую улыбку с острыми словно бритва зубами. Нечто подобное укусило Уиллоу, нечто, похожее на человека. Тара нахмурилась, вспомнив о многочисленных слухах по поводу Саннидейла. Неужели они были правдой? Один колдун, охотник на демонов, которого девушка как-то приняла у себя, рассказал, что тот городок являлся раем для вампиров. Тара не верила в это, да и вообще скептично относилась ко всему сверхъестественному. Хотя это было странно. Она ведь родилась ведьмой       (мелкая сошка)       с немаленькой силой. Было бы лицемерием со стороны Тары принимать свой дар, но отрицать существование иных волшебных вещей в мире. Так. Уиллоу укусил вампир. Может, теперь рана от меча получит какой-то смысл?       Тара бросила извиняющийся взгляд на голую грудь Уиллоу и сразу же увидела огромный пурпурно-желтый синяк из-за сломанного ребра и поврежденного легкого. Под правой грудью Уиллоу была большая и затвердевшая от крови и выделений повязка. Тара начала снимать ее и обнаружила ужасный гноившийся и покрытый струпьями порез. Под насквозь промокшей повязкой на животе Уиллоу медсестра увидела неряшливый шов и опухшие края раны. Инфекция. Кто-то (или что-то!) пытался уничтожить молодую женщину и почти добился успеха. Внутри Тары клокотал гнев, и ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться.       Все еще глубоко дыша, Тара старательно удалила повязку с правого бока Уиллоу и увидела рану, которую посчитали полученной от меча. Разрез был безошибочным. Тара осторожно приподняла девушку, чтобы снять повязку и с выходного отверстия со спины. Так. Уиллоу словно бы насадили на вертел, почти как свинью на бойне.       «Милая, кто же сделал это с тобой? – Тара вновь ощутила, как внутри стал паутиной растекаться гнев.       Защищая спящую пациентку от ненужных взглядов, Тара накрыла верхнюю часть ее туловища и продолжила осмотр. Худоба Уиллоу была шокирующей, и неважно, вышло это естественным путем или из-за питания через трубку. С побитых рук молодой женщины Тара сняла много повязок, и при виде ее сбитых костяшек сердце медсестры растаяло от гордости при осознании – Уиллоу пыталась обороняться. Осторожно уложив ее на бок, Тара тщательно обрабатывала все порезы и царапины на плечах и спине, затем вновь положила пациентку на спину и перешла к ногам. Осторожно Тара сняла повязки и осмотрела травмы. Очевидно, что ее ноги были зажаты под какой-то тяжестью, их покрывали глубокие порезы и царапины, поэтому медсестра не могла не представить количество крови, которую потеряла Уиллоу в ожидании спасения. Как она выжила? И без сломанных костей?       Тара была реалистом. Несколько лет назад ее бы взбесило, что боги позволяют таким ужасным вещам случаться с хорошими людьми. Это была позиция жертвы, когда человек проклинал богов и умирал. Теперь же, перед лицом таких доказательств всепоглощающего зла Тара могла только верить, что после такого случится хорошее. Ведь       (бог знает почему)       то, что не убивает тебя, делает сильнее.       (лгунья!)       Тара знала, порезы и царапины Уиллоу нуждаются в кислороде, поэтому осторожно положила ее прохладные руки на кровать, позаботившись о правой, где стояла капельница, потом накрыла пациентку тонкой простыней, чтобы травмы могли дышать. Тара еще раз посмотрела на дверь, убедившись, что та закрыта, и задернула занавеску, отгораживая кровать. Медсестра чувствовала сильную потребность защищать Уиллоу и не хотела, чтобы чужие глаза видели молодую женщину обнаженной.       Тара встала, взяв миску с окровавленной водой, чтобы вылить в раковину и задумалась о неожиданном чувстве собственничества. Медсестра глубоко переживала за каждого из своих пациентов, о чем предостерегали профессора и учителя, ведь это могло привести к истощению и эмоциональному выгоранию. Но для Тары не существовало иного пути. Милосердие и любовь являлись важнейшими составляющими ее исцеляющей магии, и чем больше девушка злилась на какого-либо человека, тем труднее его было исцелить. Она помнила день, когда отец сломал запястье. В тот день ее дар не впечатлил мужчину.       Тара вылила окровавленную воду и вымыла руки, глядя на занавеску, отделявшую ее от нового пациента. Неужели так плохо было чувствовать это к пациенту? Может ли боль прийти от самоотверженной любви? Уиллоу Розенберг была еще одной девушкой, верно? Тара имела сильные чувства ко всем пациентам, правда?       (Лгунья!)       Она попыталась ожесточить свое сердце, притворившись, что эта девушка, эта Уиллоу, ничем не отличается от остальных. Неважно, физическое влечение к молодой женщине было непреодолимым магнитом. Ничего хорошего из этого не могло получиться. Тара могла творить целительную магию, не будучи влюбленной. Она забрала боль мистера Уитни, ведь так? Уиллоу являлась пациенткой, Тара – медсестрой. Границы отношений защищали ее. Так что будь твердой, Тара, будь твердой.       Вернувшись к кровати Уиллоу, она посмотрела в окно на улицу, заметив птиц, весело щебечущих в объятиях цветущих деревьев, сказочные искорки солнечного света, мерцающих в водопаде, мягкий зеленый фильтр листьев с рельефными прожилками. Мир всегда был полон красоты.       Тара стояла и смотрела, а ее нежное сердце сжалось от мысли, сколько ужаса эта бедная девушка видела и пережила. В слепящем солнечном свете летнего дня медсестра ощутила, как стена внутри нее исчезла, превратившись во вращающуюся монету, исчезла подобно тени в зените солнца,       (будь твердой, Тара!)       и она, наконец, сумела почувствовать эту молодую женщину. Тара изливала волны эмоций и с большим трудом, подавив рыдания, обхватила себя руками в защитном жесте. Ее мягкие каштановые волосы закрыли лицо, закрывая свет, но для Тары это внезапно перестало иметь значение.       У нее было новое солнце.       Ее душа изменилась, и когда Тара закрыла глаза, то ясно ощутила женщину на больничной кровати позади себя. Женщина пульсировала светом, тем самым светом, что великолепнее солнечного, лунного и звездного света вместе взятых, и изголодавшаяся душа Тары нетерпеливо отвернулась от обычных огоньков, чтобы встретить       (свет Уиллоу)       новый свет, свет любви, ее новой путеводной звезды.       Может ли она спасти ее?       Отчаянно пытаясь остановить поток слез и постоянно ощущая тлеющий огонек души Уиллоу Розенберг, Тара не могла восстановить дыхание и побороть боль, поднимавшуюся где-то внутри. Она закрыла глаза, сжимая отчаянно веки, и тогда напряжение и боль пронзили ее тело так сильно, что оставалось только плакать. Тара плакала о Питере Уитни, плакала о бедном черном кролике, плакала о переломанной, лежащей       (умирающей!)       молодой женщине на больничной койке позади себя.       И наконец, Тара плакала о себе, о детстве, которого никогда не было, о семье, которой никогда не будет, о безграничной пустоте будущего, лишенного любви.       Тара сражалась, пребывая посреди тихого покоя больничной палаты Уиллоу, битва эта требовалась титанических сил и соблюдения тишины. Так девушка и плакала, потому что боролась.       Этим она и жила.       Наконец, Тара открыла глаза и подняла заплаканное лицо к небесам. Потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться, дыхание стало ровным, и девушка ждала пока железная решимость вырастет и обретет очертания в душе. Но не было твердости. Уже нет. Оставалась только любовь. Тара сжала челюсти, заправила непослушные локоны за уши и повернулась к Уиллоу.       Предыдущее испытание было легким. Теперь же пришло время для действительно серьезной оценки, которую могла сделать лишь Тара. Медсестра осторожно отодвинула больничную кровать Уиллоу от стены на достаточное расстояние, чтобы сесть на стул. На мгновение она испугалась предстоящей задачи. Кто знает, чего она там могла найти,       (даже поэт не знает конца с самого начала)       в коматозном сознании укушенной вампиром, едва не выпотрошенной Уиллоу. Тара глубоко вздохнула, успокаиваясь, а потом прикоснулась пальцами к голове пациентки.       Прикоснулась очень осторожно, чтобы не повредить сломанный череп, но так отчаянно нуждаясь в телесной близости для проникновения в чужой разум. Тара закрыла глаза       (подойди к барьеру, но не толкай его)       и сосредоточилась на спокойном, ровном дыхании сломленной девушки на больничной койке. - Дорогая, впусти меня, - выдохнула она.       Тара приготовила для девушки специальное дерево. Это было дерево юности, огромное, но изящное, с водопадом зеленых листьев – плакучую иву. Тара помнила, как пряталась за этой сверкающей занавеской в жару летним днем, когда ощутила запах надвигающейся грозы в пыльном ветре на семейной ферме. Под пологом ветвей плакучей ивы было безопасно. Дерево стало идеальным укрытием от большого дурного мира, местом для мечтаний и фантазий о будущем, где Тару не просто терпели или жалели, а любили. Просто за то, что она есть на свете.       Тара тщательно вылепила это дерево и отправила к барьеру осажденного разума Уиллоу. Небольшой толчок, и ива материализовалась на другой стороне.       Ох.       (так она еще жива)       В то самое мгновение, когда нежный разум Тары коснулся сознания Уиллоу, мир, каким его знала медсестра, разбился вдребезги. К палате хосписа, в которой они находились, возможно, прикоснулся бог, но сознание девушки было опустошено богом. Тара ощущала тонкие шелковые небесные нити в палате,       (последний привет мистера Уитни)       И нити бледнели, истончались рядом с настойчивым белым пятном голове Уиллоу. Тара теряла самообладание. Эта бледная и, казалось бы, незначительная молодая женщина оказалась аватаром и полностью, подобно маленькому дитя, отдала свою волю безграничной силе богов.       Тара отшатнулась, шокированная масштабностью задачи, с которой столкнулась Уиллоу. Сила ее была глубже и больше, чем та, как считала, Тара могла существовать в человеке, и угрожала втянуть медсестру подобно водовороту. Осознавая, что ее сознание можно было погасить здесь подобно свече, Тара мысленно отошла от не имеющей глубины пропасти.       Среди открытий и в этом святом и трансцендентном месте, которое продолжало пульсировать от прикосновения богини, Тара отыскала посаженное в разуме Уиллоу дерево. Она смотрела, как ива почернела и сморщилась, пока не осталось что-то мерзкое, истекающее тьмой. Тара огорчилась при виде этого, такое означало скорое приближение смерти. Медсестра знала, что раны Уиллоу были тяжелыми, но ведь она поправлялась, верно? Ее тело исцелялось, состояние не являлось критическим. Так почему же смерть была так близко?       И вдруг ее разум, укрытый в разоренных складках сознаний Уиллоу, ощутил – она не одна.       Тара обернулась, ища Уиллоу, то обнаружила кого-то другого.       С непрекращающимся изумлением Тара посмотрела поверх почерневших остатков ивы и увидела девочку, умиротворенно сидевшую по-турецки на выжженной земле. Девочка была облачена в льняную рубаху без каких-либо узоров, а на ногах виднелось несколько прилипших травинок, которые она принесла из какого-то другого, счастливого места. На золотых кудрях девочки торжественно красовался венок из ромашек. Иррациональная и импульсивная часть Тары хотела верить, что это было некое воплощение детской версии Уиллоу, но разумная часть понимала – это не так. Иллюзия была необходима, чтобы защитить ее от белой завесы, дрожащей от присутствия девочки с пульсирующей божественной силой. Тара отшатнулась от девочки, прикрывая глаза, ведь присутствие кого-то с такой силой порождало свет. Тара словно бы созерцала солнечное затмение.       Девочка поманила медсестру, и прежде, чем ее смущенный разум успел дать команду двигаться, она ощутила легкий, но настойчивый толчок в спину. Девочка вытащила ее словно бывалый рыбак. Тара автоматически двинулась вперед и села напротив нее.       (мертвое пространство)       Сидя на выжженной земле, Тара наблюдала за появлением низенького столика, а потом взглянула в торжественные голубые глаза девочки. - Я ждала тебя, Тара.