Потому что тепло

– Во, смотри! Новый еще считай, прошлогодний, и по отзывам страшный! – Юра с воодушевлением тыкает в компьютер. От прикосновения остается круглое пятнышко отпечатка пальца, и Юра пытается его стереть, но в итоге на экране остается длинная полоса, чем-то смахивающая на комету. – Решать тебе, я же сказал: выбирай что хочешь, – Отабек задумчиво разглядывает комету из отпечатков и, подышав на стекло, стирает ее краем майки. – Значит, хочу этот! – убежденно заявляет Юра. Развести Отабека на просмотр фильма ужасов было несложно, Алтын заявил, что ему все равно что смотреть, а Юра уже давно хотел глянуть что-нибудь страшное, чтобы увидеть, как хваленая казахская выдержка треснет и Отабек испугается. Себя Плисецкий считает не робкого десятка, тем более что он даже не на сто, а на все пятьсот процентов уверен, что не зассыт при виде спецэффектных пугалок. Единственное, чего Юра опасается – дурацкие скримеры с их гребанным эффектом неожиданности, но если положить подушку на колени и держать себя в руках, орать от испуга он точно не станет. Фильм ужасов вместе они смотрят в первый раз – раньше предпочтение отдавалось боевикам или американским комедиям, при просмотре которых, как емко выражается Отабек, "чувствуешь, что деградируешь". Юра с ним согласен, но иногда ему жизненно необходимо такое кино, чтобы не напрягать мозги и тупо ржать над героями, которые ведут себя как идиоты. А так как Отабек не возражает, эти комедии становятся чем-то привычным и по-своему уютным. Уютная деградация, да уж. Лучше не придумаешь. К просмотру Юра готовится основательно, чтобы было как в тех самых комедиях – диван, ночь, одеяло, куча подушек и ведро попкорна на двоих. И обязательно выключить свет. Попкорна дома нет, и Плисецкий вытаскивает Отабека в супермаркет, где полчаса выпытывает у него, какой вкус брать – сырный, соленый, карамельный или с шоколадом. Алтын вздыхает и твердит, что он съест любой, но Юра не отстает, размахивая у него перед носом разноцветными пачками, пока Отабек не сдается и не выбирает простой соленый, тот самый, который Юра втайне хотел. Пока он пытает Отабека насчет попкорна, на ум приходит эпизод полугодичной давности, когда они стояли в аптеке, и Юра прятался за широкой казахской спиной, пока тот покупал презервативы. За ними медленно, но верно собиралась очередь, а Плисецкий никак не мог определиться, с каким вкусом он хочет гандоны – банановые или клубничные, и с нарастающей паникой в голосе пытался узнать мнение Алтына. Отабек сохранял свою фирменную невозмутимость и утверждал, что ему неважно, но, судя по ярко-красным кончикам ушей, желание свалить из злосчастной аптеки было велико. Он всегда так краснеет, думает Юра. Сначала уши, потом, в самых редких случаях, щеки. Почему проводится эта странная параллель между покупкой презервативов и выбором вкуса попкорна, Юра не знает, непонятные ассоциации возникают временами и неизвестно, чем они обоснованы. На дворе март, начало весны, когда возвращаются и начинают орать птицы, а вторят птицам хриплым мявом подзаборные коты. Вдобавок примешивается визг детей с игровых площадок и иногда окрики их мамаш, а на фоне шумят двигателями машины с автострады. Эта какофония звуков – то, за что Юра любит Москву, в этом ее особенный, ни с чем не сравнимый уют. Стоять в пробке на мотоцикле с полным рюкзаком продуктов – к попкорну в корзину как-то сами скакнули две бутылки колы, батон, черный хлеб, упаковка макарон и еще по мелочи – не круто и неудобно. Метрополитен встречает толпой народа и грохочущими по рельсам поездами; Юру людской волной притискивают вплотную к Отабеку, который одной рукой цепляется за поручень, чтобы не полететь к чертям собачьим при остановке вагона, а другой – за колу, которая в рюкзак не влезла. Плисецкий в принципе не против, но пыхтящая над ухом тетка, обвешанная мешками, все портит. Чтобы не сказать ей пару ласковых, Юра сосредотачивается на Отабеке, который смотрит на него и улыбается глазами – так умеет только он, Юра пытался повторить, у него не вышло. А чего не хватает, так и не понятно. Когда вагон покачивается, Юра нарочно прижимается к Отабеку всем телом и ничуть не извиняющимся тоном тянет: – Ой... Ехидная бутылка колы идет по стопам пыхтящей тетки и омрачает момент, тыкается куда-то под ребра, и Юра шипит. Отабек убирает руку – знает, что любой щекотки Плисецкий боится, и опускает колу вниз. Юра расцепляет сжатые на поручне пальцы и обнимает Отабека за пояс, под кожанкой. Людей в вагоне тьма-тьмущая, никто на них не смотрит; все заняты своими делами: кто втыкает в телефон, кто в планшет, кто в книгу, а кто просто в пол. – Поработай держалкой, - заявляет Юра, притираясь еще ближе. И плевать, что это ему самому скоро придется принять роль держалки, потому что медленно, но верно он перерастает Отабека, их макушки уже почти на одном уровне. А ведь всего-то год прошел, успел же вытянуться. Кончики пальцев у Плисецкого холодные, а он прекрасно об этом осведомлен, но все равно задирает Алтыну майку под курткой, проходясь ладонями от поясницы вверх, при этом нагло глядя в темные нерусские глаза. Отабек спокойно, вполголоса, сообщает: – Доиграешься ведь. Юра бы с удовольствием стер это непроницаемое выражение с его лица, но целоваться в битком набитом поезде – это уже слишком. Никогда не одобрявший публично лижущиеся парочки Плисецкий не собирается им уподобляться только потому, что он просто пиздецки хочет Отабека. Самообман как он есть, блин. Поезд выплевывает их вместе с людской массой на нужной остановке, лязгает дверьми на прощание и скрывается в темноте тоннеля. Юра-таки отбирает колу, заявив, что Алтын и так тащит все продукты на себе, обхватывает бутылку одной рукой, а другую привычно сует в карман отабековой куртки, где так же привычно переплетаются пальцы. Дома для попкорна извлекается самая большая салатница, которую только они смогли найти, но вся кукуруза в нее не помещается и остается "про запас". Пока Юра таскает на диван все имеющиеся в квартире подушки и два пледа, Отабек находит фильм и подсоединяет комп к телевизору. Пока он настраивает звук, чтобы шел из колонок, Юра плюхается на диван, едва удержав миску с попкорном в руках, и хлопает по свободному от подушек пространству рядом: – Ну чего ты возишься, пускай и иди сюда. Отабек нажимает на стрелочку посреди экрана – начинается череда логотипов – и садится, сразу утонув в подушках. Юра передает ему плед, дожидается, пока Алтын чисто символически натянет краешек на плечи, и закидывает ноги ему на колени. Все-таки это – дело привычки. Мясо в фильме начинается сразу после вступительных логотипов. Мужика кромсает на части боящаяся света нежить, которая этот самый свет непонятным образом контролирует, выключая в подходящий момент. Джампскеров обещает быть много, думает Юра, вот черт. Отабек равнодушно жует попкорн и глядит, как нежить скребет когтями пол, а у главной героини стремительно развивается паранойя и боязнь спать без света. В этом плане Юра с ней отчасти солидарен, потому что нежить действительно криповая. Двадцать минут спустя ему требуется помощь пледа. Замотавшись по самые уши, Юра исподтишка посматривает на Отабека – вдруг и он уже ссыт, но вида не показывает. Но нет, казах по-прежнему равнодушен к происходящему на экране и этим начинает раздражать. Нежить творит неведомую хуйню с матерью-шизофреничкой главной героини, а мать-шизофреничка в свою очередь творит неведомую хуйню в принципе. Юра подавляет в себе желание заорать, когда выскакивает очередной джампскер, а Отабеку хоть бы хны, как хрустел попкорном, так и хрустит. Плисецкому уже не до еды, он пялится на то, как гребанная нежить потрошит приехавших полицейских, у которых не хватило ума включить фонарик, чтобы хоть как-то ее отпугнуть. Прошел уже почти час, и Юра неожиданно обнаруживает себя на коленях Алтына. Почти пустая миска с остатками попкорна сиротливо лежит на краю дивана, а Отабек обнимает Юру поперек груди, положив подбородок ему на плечо. Шизофреническая мать главной героини пускает пулю себе в голову, и нежить наконец помирает с концами. Хэппи-энд, все счастливы, тело грузят в труповозку. Банальщина. – Херня, было не страшно, – с напускной бравадой заявляет Юра, выпутываясь из одеяла. Не страшно и все тут, и неважно, что весь его вид просто вопит об обратном, а не орал Плисецкий только потому, что рядом сидел Отабек и обнимал крепко. – В следующий раз посмотрим что-нибудь похожее, ладно? Отабек пожимает плечами. – Можно. Но концовку фильма они запороли однозначно. – Намутили всего, а в итоге вышла ерунда какая-то, – заключает Юра и отпихивает плед в сторону. – Надо найти пострашнее. План пошатнуть казахскую невозмутимость ужастиком с треском провалился, но у Юры заготовлен и план "Бэ". Отабек сам сказал – "доиграешься", и не то чтобы Юра против сыграть ва-банк. Он садится верхом на отабековы колени, запускает руку в черные густые волосы и жмет губы к губам. Сколько уже раз он его целовал, и не сосчитать, но каждый гребаный раз крышу сносит как в первый. Плисецкий задевает пальцами выступающие шейные позвонки, когда Отабек чуть наклоняет голову, и стонет ему в уголок рта. И правда, доигрался – Алтын проходится горячими ладонями вдоль позвоночника, под кофтой, которая сейчас вот совсем не нужна, прикусывает чувствительное место за ухом, обжигает дыханием шею. Сквозь шумящую в ушах кровь Юра в отместку задирает ему майку, гладит напряженные мыщцы живота, заглядывает в глаза и самым прозаичным образом тонет, испытывая это клишированное выражение на собственной шкуре. Без толстовки Плисецкий остается быстро, в одной тонкой футболке, болтающейся на плечах, и домашних шортах. Голые колени трутся о жестковатую обивку дивана, а Юра упрямо тянет на себя майку Отабека, которой уже пора составить компанию его собственной кофте, улетевшей куда-то в сторону телевизора. Алтын понимает недвусмысленный намек и помогает Юре, задирает руки над головой. – Мой, – шепчет Плисецкий ему в ключицу, обводя языком слегка выступающую косточку. Весь его, целиком и полностью – от кончиков волос до пят. Макушку щекочет оттого, что Отабек утыкается носом в растрепанную шевелюру, пропускает пряди между пальцев. Юра увлеченно ставит засос на плечо Алтыну, прихватывая кожу зубами, когда раздается четкий звук, будто кто-то постукивает по оконному стеклу. Стук прекращается, стоит Плисецкому настороженно вскинуть голову и заозираться. Отабек слегка хмурится, берет его за подбородок и мягко разворачивает к себе. – Юр, что-то не так? – Показалась какая-то херня, – бормочет Юра, сдувая с глаз упавшую челку. – Ты про стук в стекло? По спине пробегает целый табун неприятных мурашек, в полутемной комнате сразу становится неуютно и возвращается желание юркнуть под одеяло и не высовывать оттуда даже носа. – Ты тоже его слышал? – Плисецкий стискивает пальцы на плечах Отабека. Тот кивает. – Да. Думал, показалось. От движения головой ему на лоб падает прядь волос. Юра протягивает руку и аккуратно зачесывает ее обратно, а Отабек прижимается лбом к ладони. Весь растрепанный, взъерошенный, да и я не лучше, думает Плисецкий и прыскает. Цок-цок-цок – раздается в тишине. – Блять, снова, – громким шепотом выдает Юра с огромными глазами. – Я пойду посмотрю, что там, – Алтын пытается встать, но с Юрой на коленях это сделать проблематично, к тому же Плисецкий вжимает его крепче в спинку дивана и шипит не хуже нежити из ужастика: – Ты дурак что ли? Фильма не смотрел? Вот щас уйдешь, и покоцают нас поодиночке, отвечаю! – Хорошо, пойдем вместе, – дипломатично соглашается Отабек. Его очевидно не впечатляет приведенный аргумент, но он позволяет Юре с силой вцепиться в руку – отдирать его бесполезно, хорошо хоть на спину не залез. На кухне пусто и темно, только чашки с остатками чая на столе, которые стоят еще с обеда, да с улицы через стекло узким лучом затекает свет фонаря. Цок-цок-цок. – Ты слышал? – в юрином шепоте прорезаются панические нотки. Отабек кивает и идет вперед, к окну, на звук. Решительно раздвигает занавески под аккомпанемент громкого вздоха Плисецкого, и... И ничего. Пусто. За окном ничего нет, ни веток, которые предполагаемо могли стучать, ни гипотетических монстров. Только сбоку телепается термометр на одном креплении – второе отломилось, а купить новый у Юры не доходят руки. Отабек бы привинтил его, но ни отверток, ни нужной металлической детальки у него нет, они все остались в Казахстане, в гараже рядом с мотоциклом. Как только Алтын переводит взгляд на термометр, тот грустно покачивается на единственном оставшемся креплении и дергается, издавая тот самый цокающий звук по стеклу. – Это все градусник, – Отабек не сдерживает смешка. Юра высовывается из-за его плеча и недоверчиво тянет: – Че-е-го? – Градусник. Одно крепление сломалось, он теперь висит на другом. А на улице ветер, вот он и стучит в стекло, – улыбается Отабек. – Вот же ж сука! – с чувством говорит Юра, открывает окно и отламывает градусник окончательно. – Я уже кирпичей наложил. – Оно и видно, – хмыкает Алтын, глядя на несчастный термометр. – А этот акт вандализма зачем? – Чтоб не стучал, - мстительно щурится Юра. – Ибо нехер.