Сейчас.
Тишина умиротворяет. В тишине Гарри сильнее чувствует изменения в себе. В тишине отголоски боли звучат громче. Её не хватает. Не хватает пальцев Луи. Его зубов. Мерное тиканье настенных часов возвращает в реальность. Тишина неполная, не настоящая. В кабинете начальника местного отделения полиции замерли три человека. Агенты, ждущие подробного рассказа, надеющиеся на подвижки в деле, что стало самым громким со времён пропажи принца. И Гарри. Так отчаянно, всей душой желающий вернуться в самую страшную неделю своей жизни. — Знаете, что такое проклятие? Тёмный взгляд агента Фармера, такой же насыщенный, как цвет кофе у Гарри в кружке. Он сидит напротив, смотрит, не моргая, словно пытается залезть в голову и выпотрошить все имеющиеся там воспоминания. Пэт Кадиган предпочитает глядеть в окно на пыльную улицу. Спина леди прямая, будто внутри несгибаемый металлический штырь. — То, чего ты не хочешь, о чём не просил, но оно не отпустит тебя никогда. Глоток кофе обжигает. Гарри переводит дух, не желая вытаскивать на свет всё, что родилось во тьме особняка. Но у него нет выбора. — Это место… Пауза. Банальная, откровенная, многозначительная. Гарри не стремится к театральности, но даже спустя время, даже после взрыва, когда то место больше не существует, говорить о нём без трепета и уважения не получается. — Там не осталось камня на камне. Всё, что окажется в отчёте об этом месте, будет написано лишь с ваших слов, — с какой-то терпкой жалостью произносит Фармер. Гарри кивает. Вспоминает про это место из самых глубоких человеческих страхов, из леденящих душу кошмаров. Про ад без огня и дьявола, но весь в холодном камне, с царствующей матерью. Со стуком чашки о стол он теряет присутствие духа. Дрожащие пальцы путаются в волосах, когда Гарри сжимает их, когда опускает голову и зажмуривается. То, что сотворила эта женщина с детьми, по сей день сводит его с ума, не позволяет спать, есть. Дышать. — Мистер Стайлс? Тёплая ладонь Пэт на плече в жесте ободрения и поддержки. Он и не понял, как она подошла, настолько окунулся в свои мысли. Страх требует выхода: внутри Гарри ему слишком мало места. — Я расскажу всё. Я хочу освободиться от этого чувства. Забыть. И он действительно рассказывает, слово за словом, каждую деталь, что помнит сломанный болью разум, умалчивая лишь об одном. Где-то в этом месте, которое он так сильно ненавидит, под завалами обугленных взрывом камней осталась погребена его душа. Привязана к почившим костям Луи.
Тогда.
Смерть находит всех нас в той или иной форме. Эта истина всегда была непреложной и служила для наполнения краткого отрезка жизни смыслом. До этого особняка Гарри не жил, он ждал. И вот Луи появился, но вместо спасения поставил под угрозу само его существование. Последняя в этой жизни пощёчина судьбы. Если бы однажды к нему обратились с вопросом о том, какой он видит свою кончину, он мог бы с лёгкостью назвать несколько правдоподобных вариантов. Ни один из них тем не менее не был и близко похож на лик смерти, что Гарри увидел так чётко здесь. Двери оглушительно заскрипели, когда Олли распахнул их и явил на свет гигантский холл, погружённый в лёгкий полумрак. Гарри пытался оглядеться, но локоть был зажат в твёрдой хватке Луи. Преступник тащил его за собой, создавая гулкий звук шагов, расходящийся широкими волнами по дому. Словно пытался разбудить что-то, что дремало. Многое бы отдал Гарри, чтобы оно продолжало спать. Мурашки скапливались на затылке, и, казалось, волосы вставали дыбом от ужаса перед пыльным воздухом особняка. — Мам! Мама! — крикнул Луи в пустоту уходящей вверх лестницы. В ответ ему из выбитых окон шелестел лес. — Я дома! Улыбка на тонких губах светилась искренней радостью. Луи спрятал её, почти смущённо уткнув глаза в пол, когда Гарри посмотрел на него, но тут же вскинул голову выше, поймав взгляд заложника. — Я покажу тебе свою комнату позже, ягнёночек, — восторженно прошептал он. — Пока что нужно рассказать маме о Зейне. Сумасшествие в стальных глазах Луи разгорелось с новой силой и, казалось, готово было сжечь всё вокруг. Возможно, так на него влияла радость. Чтобы избежать пепельного безумия, Гарри отвернулся, глянул вверх. Там, где заканчивалась каменная лестница, что-то мелькнуло. Ворох тёмного тряпья, словно лохмотья самой ночи. Внезапное движение напугало Гарри. — Она проснулась, — благоговейно шепнул Луи, проследив за взглядом Гарри, впитав его холодную дрожь через сжимающие кожу локтя пальцы. Идти вниз было страшно, но после увиденного Гарри лучше бы спустился в ад, чем поднялся по этой лестнице. В густой пыли этого странного здания всё казалось неправильным, а ожившие кошмары — реальными. Сознание Гарри нарисовало монстра, скрытого под тряпками одежды. Внизу оказалось темно и сыро. Длинный коридор тонул во мраке, справа и слева чернели провалы открытых комнат. Может — шесть. Может — восемь. Может, они тянулись бесконечно до самого преддверия ада. В одну из них Луи отправил его грубым толчком, предварительно избавив онемевшие запястья от верёвок. Следом — Лиама. Дверь захлопнулась, звук словно отрезал хвост их свободы, и тот остался извиваться на полу, медленно умирая. — Что ж, полагаю, это своего рода передышка, — Лиам не смотрел на второго заложника, оглядывал внимательно помещение, в котором они оказались. Повсюду паутина, комки пыли, резко, отвратительно пахнущая гнилью плесень, от которой просто передёргивало. И пустота. Только щель окна под потолком, слишком узкая, даже чтобы пролезла ладонь. Лишь кончики пальцев. Носком ботинка Гарри расчистил себе пятачок холодного каменного пола у стены и присел. В голове словно бы эхо тающего времени — тик, тик, тик. Кожа на запястье зудела и чесалась. — Ты что-то прячешь? В темноте было видно только силуэт Лиама, но Гарри не сомневался, цепкий взгляд сканировал его. У этого парня были тёплые добрые глаза, что в свете дня в поезде покоряло. Но позже, на изнуряющей прогулке через лес, Гарри заметил совсем другое — холодный расчёт, попытку проникнуть глубже. Странный интерес заложника к своему похитителю. — Абсолютно ничего. Гарри очень постарался, чтобы голос не дрогнул. В такой опасной ситуации, на краю пропасти, где они зависли, хорошо было бы держаться друг друга, но, может, безумие Луи заразило его, а может, дело в интуиции — он не доверял Лиаму и ничего не мог с этим поделать. Шорох одежды стал свидетельством того, что второй заложник пожал плечами. Неловкое молчание проникло в темноту камеры и будто сделало дыхание тяжелей. Каждый вдох звучал громче, а давался труднее. Близость незнакомца, товарища по несчастью вдруг начала давить на плечи Гарри. А может, это была только усталость. Он уповал на то, что всё дело в этом, но Лиам разрушил надежду. — Мне и самому есть, что скрывать, — тяжело вздохнул он. Силуэт под окном стал ниже, вновь зашуршала ткань: Лиам тоже опустился на пол. — И если ты прячешь то, о чём я думаю, всё может оказаться чертовски сложным. Замешательство и нерешительность овладели Гарри, к ним прибавилась усталость, которая с момента, как они оказались в сырой темноте камеры, только усиливалась и разрасталась. Подозрительные речи Лиама тревожили, но желания вникнуть глубже или поведать собственный секрет не было никакого. Гарри откинулся ко влажному камню стены и прикрыл глаза. — Ты поступил очень благородно, — словно бы оправдывая сокамерника, прошептал он. — Там, в поезде, когда они выбрали сначала Лауру. — Твоя знакомая? Голос спокойный и безразличный, как окутавшая невольных соседей тьма. — Нет. Просто помог чемодан занести в поезд. — Понятно. Звук дыхания и едва слышный из подвала шелест листьев, словно колыбельная, навевали сон. Гарри сцепил руки в замок, положил на подтянутые к груди колени, уткнулся в них лбом. Спать хотелось слишком сильно. — Будто вчерашний день был тысячу лет назад, — он позволил собственным мыслям оформиться в слова. Прежде чем Лиам успел дать ответ, дверь открылась, впустив немного тусклого света. Рика без страха вошла внутрь, словно не ожидала нападения и попыток к побегу, но Гарри знал, как бы хрупка на вид девушка ни была, внутри крылась смертоносная сила. — Ваш паёк, — по полу заскрежетал металлический поднос. — Наслаждайтесь этим временем. Его не так много осталось. Против воли Гарри бросил взгляд на запястье. В темноте цифр всё равно было не разглядеть, но они тикали внутри. Время кончалось. Гнилостная отвратительная рука ночи рванула сознание из забытья, и Гарри открыл глаза, не в силах собрать разум после разрушающего кошмара. Вокруг было настолько темно, что несколько вдохов ушло на то, чтобы осознать — он проснулся в кромешной тьме, а не ослеп. В теле всё ещё ныли от иллюзорной боли синяки: Гарри снились тяжёлая рука отца и доставляемая ею боль. Не лучший из возможных снов, но даже он предпочтительнее реальности. Камера за ночь остыла ещё сильнее, и от холода стучали зубы, мурашки, словно вторая кожа, облепили тело. Гарри вытянул ноги, ёжась от прикосновения к студёному камню пола. Мгновение дезориентации прошло, к Гарри полностью вернулось осознание ситуации, и тоска по первым секундам после пробуждения, когда он забыл о беде, в которую угодил, оказалась горькой на вкус. Весенний свет, пронизывающий вагоны серебристого поезда, играющий бликами на окнах, остался воспоминанием. В темноте и дурно пахнущей сырости камеры это воспоминание приносило почти физическую боль. Обжигало. Гарри едва удалось сдержать горячие слёзы бессилия и страха, когда он представил себе паникующего Найла где-нибудь в полицейском участке, в центре реальной жизни с её суетными желаниями и мелкими проблемами. Из камеры псов такая повседневность виделась будто из соседней галактики. Жизнь, до этого медленно катящаяся по рельсам каторжной вагонеткой, полной унижений и боли, вдруг сорвалась с края пропасти. И Гарри осталось только падать в темноту, потому что бороться не было сил. Не с псами. Они — воплощение смерти. Безжалостное. Неминуемое. Фатальное. В полной потере контроля, в эпицентре этого хаоса, когда правил и законов не осталось, Гарри полагался на единственный якорь — таймер на его запястье. Связь с Луи рождала каплю упования в сердце, что история ещё может закончиться по-другому. Но всего один укол мог лопнуть этот мнимый шар иллюзии. Пусть и сомнительный, но Гарри был готов схватиться за шанс остаться в живых. Тем более сама судьба толкала продолжать барахтаться и не сдаваться, не тонуть. Мистическая связь тянулась: цифры замирали, обнулялись, вновь менялись в стремлении к нулю. К точке, где смерть окажется рядом, совсем близко, что можно будет почувствовать её ледяное дыхание на губах. Как учителя истории Гарри интересовало, почему таймер не исчез в поезде, когда он толкнул руку Зейна и пуля миновала бедовую голову Луи. Никогда прежде ни в одной из прочитанных им книг или исторических документов он не видел ничего похожего. Таймер не давал второго шанса, но, видимо, не в их случае. Было ли это связано с тем, в какой нестандартной ситуации они оказались? Казалось более чем очевидным, что смерть — давняя подруга любого из псов. Гарри волновало лишь, как долго ему придётся уберегать от неё Луи, и сможет ли тот вовремя осознать, что связь двусторонняя? Гарри тоже требовалась защита. Так много мыслей. В темноте они прорисовывались ярче, проступали в сознании и, наконец, за безумное мельтешение двух последних дней позволили Гарри себя систематизировать. Он всё прокручивал картинку их с Луи встречи, когда внезапно вспомнил чёрно-белый плакат на стене вагона. Положенная на бок восьмёрка. Шестнадцать лет назад маленький принц тоже был похищен. Гарри вдохнул гнилой воздух камеры и попытался представить себе, было ли ему так же страшно? Возможно, даже сильнее, ведь он был совсем мальчишкой. Но схожесть ситуации, таймер на запястье, как и у принца, вдруг погрузили Гарри в пучину фантазии. Он думал о мальчике из королевской семьи, о его похитителях, о чувстве надежды, что не покидало до самого конца, пока тот смотрел на цифры в коже. Его спаситель подвёл: маленький принц бесследно исчез и, что бы там ни говорили приближённые королевской семьи, был давно мёртв. Спустя столько лет Гарри не верил, что у него оставался шанс оказаться живым. Было ли тому больно? Насколько мучительно он умирал? От этих мыслей затошнило хуже, чем от горького запаха плесени. Гарри боялся и загонял себя всё глубже в пропасть ужаса, смешивая собственный страх со страхом маленького мальчика, канувшего во времени годы назад. Тихое дыхание Лиама рядом вернуло в настоящее. Как бы то ни было, принца больше не было в живых, а вот у Гарри оставался, пусть и мизерный, но шанс. Нужно было только убедить дикого, абсолютно непредсказуемого Луи в важности их связи. В мёртвой тишине ночи Гарри почувствовал напряжение: дыхание сокамерника изменилось. Лиам проснулся. Прежде, чем Гарри успел спросить что-либо, на лестнице зазвучали шаги. Неуверенные, крадущиеся. Замок щёлкнул, открывшись. Света, какой приносила с собой Рика, не было. Тьма осталась всё такой же густой и непроницаемой. Одно в ней изменилось — их стало трое в сырой камере. Потная рука коснулась лица Гарри. Дёрнувшись, он ушёл из-под прикосновения, только чтобы мгновение спустя угодить в стальные тиски захвата. Чьи-то зубы скрипнули от сдерживаемых эмоций совсем рядом. Дыхание коснулось кожи. Рывком ночной гость поставил его на ноги и, не говоря ни слова, потащил за собой. Слепой, словно котёнок, Гарри позволил вывести себя из камеры: боль от удара о косяк двери преследовала до самого верха лестницы и, только когда они оказались в холле, отступила. На смену ей пришло недоумение. В огромном пространстве тьма теряла свой непроницаемый покров и истончалась. Было видно ступени, уходящие вверх, туда, где царствовало существо из лоскутьев ночи, которого Луи нежно звал мамой, и чернеющие провалы окон. А ещё Гарри наконец увидел того, кто безжалостно вторгся в их с Лиамом ночное спокойствие. В сумраке ухмылка на губах Олли выглядела оскалом мертвеца. Апатия сжала горло изнутри, и Гарри не решился задать ни одного вопроса. Он продолжал идти за похитителем, спотыкаясь о редкие неровности в полу, и молчать. Знакомство с Луи сделало для него кристально ясным одно — даже если один из псов ответит на вопрос, это ещё не значит, что ответ сможет тебя спасти. Они были уже у подножия лестницы, когда Гарри остановился как вкопанный. Не специально: ноги отказались идти по ступеням вверх. Казалось, там жило чудовище из кошмара, и лучше остаться в камере с Лиамом навсегда, чем познакомиться поближе с монстром. У Олли были другие планы. Грязный взгляд, которым он ощупывал тело Гарри всю дорогу от камеры, перетёк в мерзкий шёпот. — Игрушки должны служить, а не пылиться на полках, правда ведь? Гарри вздрогнул телом и медленно, словно не желал этого всем своим естеством, повернулся к Олли. Пальцы, сжимающие предплечье, не приносили той же невыносимой боли, что пальцы Луи, но чувствовались в тысячи раз отвратительнее. Проглотив ком брезгливости, образовавшийся в горле, Гарри хрипло переспросил: — Служить? — Конечно, — мягко подтвердил преступник. — Служить удовольствию. От неприязни, что вызывал Олли, закружилась голова. Луи пугал, но от него не тошнило. Гарри мог терпеть его стальные пальцы на своей коже, и только сердце ускоряло свой ритм от этих прикосновений. Сейчас, сравнив с касаниями Олли, он вдруг увидел это чётче. Тело заледенело, и, несмотря на попытки похитителя сдвинуть Гарри с места, тот будто прирос к пыльному полу. Теперь перспектива умереть от ножа Рики казалась лучшим вариантом, а остаться в живых и пробыть в компании этих сумасшедших ещё хоть чуть-чуть — страшнейшим наказанием. Дом спал чутко, но Гарри сомневался, что кто-то придёт ему на помощь, если даже разбудить его. В крике не было пользы, как не было её и в безмолвном подчинении: он не мог позволить этому безумцу надругаться над собой, а потому выложил свой единственный козырь. — А как же Луи? — Луи слишком занят мамиными поручениями. Кажется, для него не существует ничего, кроме её желаний, — Олли рванул на себя, и Гарри пришлось сделать этот шаг, чтобы не упасть. Нога оказалась на первой из множества ступеней лестницы. — В каком-то смысле я понимаю Зейна. Впервые с момента, как Гарри попал в плен, захотелось вырваться. Сбежать, пусть даже попытка не увенчается успехом. Но лучше смерть, чем повторяющаяся раз за разом агония. — Я оставлю ему кусочек тебя, — растянув тонкие губы в улыбке, пообещал Олли. Последней каплей переполнилась чаша того, что Гарри был в силах вытерпеть — на рывок ушли почти все оставшиеся в ослабленном организме силы. Ткань одежды затрещала, но тиски чужих пальцев разжались. В голове не было ни одной мысли о том, что делать дальше и куда бежать из этого потерянного в чаще леса особняка. Олли решил за него: достал из-за пояса пистолет. Звонко щёлкнул взведённый курок, и эхо этого звука разлетелось по огромному холлу, разбиваясь на тысячи мельчайших частиц. Дуло упёрлось в лицо. — Если ты не будешь послушной игрушкой, то нам придётся выбросить тебя и искать новую. Чтобы не смотреть в него, в этот чёрный провал смерти, Гарри опустил взгляд. В поле зрения оказались собственные руки, колени, на которые он так больно упал. Ткань рубашки задралась и оголила цифры. Всего несколько минут. Улыбка сама собой сформировалась на губах, но не тронула глаза. Смерть, казалось, играла с Гарри, то приближаясь для поцелуя, то маяча где-то впереди, но всегда поблизости. В этот раз она была рядом, но не стояла за спиной Олли, не сжимала вместе с его ладонью рукоять пистолета. Смерть пряталась в полных бешенства глазах Луи. Гарри заметил его на верхней ступени лестницы, голого по пояс, сжимающего кулаки, и больше не рискнул поднимать взгляд. — Олли. Имя врезалось тому в лопатки, глаза расширились в мгновенном испуге, и рука с пистолетом дрогнула. Гарри стало смешно от того, как он превратился из уверенного преступника в загнанную жертву всего за одно слово. — Он пытался бежать! Смешок вырвался из груди Гарри, такой неестественный в тихом окончании ночи, в напряжении между подельниками. Луи перевёл свой стальной взгляд на его сгорбившуюся на полу фигуру и замер, обдумывая что-то. Только после долгой, выпивающей спокойствие и присутствие духа паузы мелькнул розово-красный язык, облизывающий уголки рта, и Луи наконец произнёс: — Свободен. Олли растворился в воздухе. Даже звук его шагов, тихий и иллюзорный, съела ночь, словно лягушка — слишком медленных мошек. Гарри остался один на один с Луи. Он сидел на полу у подножия старой каменной лестницы, а спаситель стоял на самом верху, всё также сжимая кулаки. Или палач? Времени раздумывать над превратностями судьбы не осталось: пёс поднял ладонь и поманил Гарри к себе. Вверх по ступеням.