Сейчас.
Пэт открывает окно, чем заставляет Гарри волноваться. Его тревожит запах вечернего города, которому удаётся проникнуть в кабинет и вытеснить аромат пыли и старой бумаги. Это заставляет Гарри подняться на ноги, кривясь от боли, и подойти к окну. Снаружи всё как и было. Город остался прежним, жизнь осталась прежней — это Гарри изменился, и теперь нет возврата. — Скажите, мистер Стайлс, — обращается к нему агент Кадиган. — У них была цель? Вы узнали, почему они напали на тот поезд? Воспоминания проведённой в особняке недели имеют значение лишь для Гарри, остальным же важно разгадать загадку этих диких людей, собственной волей отгородившихся от мира. И он понимает стремление агентов. А также чувствует некое удовлетворение, псы — словно его собственный пазл: никто больше не знает, как соединить кусочки между собой. — У мамы без сомнения была цель, остальные же следовали её воле. И нет, — Гарри предвосхищает уточнение, готовое сорваться с губ. — Я так и не узнал, что именно они получили в том поезде. Но нет никаких сомнений, они это получили. — Что ж… Агент Фармер барабанит пальцами по столу, показывает свою нервозность. Гарри знает, она рождается в его неспособности проникнуть в глубь вещей, в невозможности понять планы псов, пусть и разрушенные теперь. Мужчину мучает собственная беспомощность, всплывшая на поверхность при столкновении с безумием и отрицанием любых человеческих законов морали. У Гарри уже нет этих проблем. Раньше были, но теперь нет. — Вам не понять их, агент, — снисходит он до откровенности. Сам не знает, почему вдруг приподнимает тяжёлый полог правды. — В их вселенной не было понятия “цепляться за жизнь”. Псы ходили по грани, умирали быстро и ярко, так же как жили. На секунду Гарри замолкает, вслушивается в собственные затихающие слова. — Когда они не выполняли мамины приказы, они сосредотачивались на получении удовольствия. Это две единственных грани их существования, всё, что они делали, прежде чем приходила очередь умереть. Больше слов нет. Гарри видит непонимание в их глазах, видит вопросы, но отвечать больше не желает. Он не будет складывать для них этот пазл. Это только его детальки, и только он видит картинку. Кровью заплатил за неё. — Гарри, — зовёт его Пэт. — Какого рода удовольствия? Он зажмуривается, а сердце подло пропускает удар. Холод вновь заполняет пространство за рёбрами при одной мысли об этих… … удовольствиях.
Тогда.
Олли вошёл без страха. Только скрипнула старая дверь в спальню, открываясь, и тихо закрылась за его спиной. С собой он принёс запах корейских специй и подлости. Она пахла холодом, мутной глубиной тёмного озера, гнилью разложения. Плечи расслабленно расправлены. В глазах — желание. Такое опасное и жгучее, пронзающее насмерть своей остротой. Гарри тяжело сглотнул, словно Олли сейчас не просто смотрел на него с расстояния нескольких футов, а прижимал к горлу нож почти вплотную. — Луи снова оставил тебя скучать в одиночестве? Гарри отступил глубже в комнату, дальше от злополучной кровати, на которую псы по очереди пытались его уложить. Словно он действительно просто кукла для утех, а у них больше нет желаний, кроме плотских. И если секс с Луи, несмотря на всю его необычную жестокость, улёгся в сознании плотной пеленой и не вызывал теперь отторжения или брезгливости, то от одной мысли об Олли тело Гарри содрогалось и выворачивалось от гадливости. — Вовсе не скучно, — пожал он плечами как бы невзначай, а внутри всё наполнилось горечью омерзения. Слова пусты. Они оба знали, зачем Олли здесь, в чужой спальне. Почему его пальцы подрагивали в ожидании, а рот то и дело расплывался в вожделеющей улыбке. Пёс шагнул ближе. Гарри — забился дальше угол. Под босыми ступнями ощущалась сырость камня, влага и прохлада, такое совершенно ночное ощущение. Комната вслед за внешним миром погружалась во тьму. — Да брось, — издевательски протянул Олли. — Отсюда некуда бежать. В ответ на это заявление взгляд Гарри автоматически заметался по серым стенам ловушки. Из-под редких коротких ресниц за ним наблюдали бесцветные глаза преступника. Молчаливое противостояние между ними тянулось, медленно сжигая кислород в комнате. Гарри уже начинал чувствовать его нехватку, ту, ни с чем не сравнимую густоту напряжения, когда воздух не втянуть в лёгкие. Но пока Олли не двигался, играл с ним в гляделки, оставался шанс уговорить. Именно поэтому Гарри решился напомнить о своём положении. — Луи ведь ясно дал понять… Олли зарычал. Ярко вспыхнул огонёк злости в его глазах. Во мраке подступающей ночи было хорошо видно это свечение чистой ярости. Он метнулся ближе, с тихим рыком сжал горло Гарри пальцами. — Решения Луи меняются довольно быстро, как ты мог заметить, — Олли выдохнул пряный горячий воздух из своего рта, и тот практически обжёг кожу Гарри. — Сейчас ты гость, а завтра — там, где остальные. Гарри нервно сглотнул, ощутил, как по коже шеи потекла кровь, пачкая сжимающие горло пальцы. — Где? Не хотел знать, но спросил. — В яме за домом, — бесхитростно, со всей возможной честностью и в своей самой гадкой манере ответил Олли. — Ты всё равно окажешься в ней, и я просто хочу успеть попользоваться. Машинально Гарри дёрнулся. Влажные окровавленные пальцы соскользнули с его шеи, и на короткий воодушевляющий миг он оказался свободен от чужой хватки. Мгновение рассыпалось со звоном битого стекла: Олли схватил за запястья прежде, чем Гарри удалось разорвать между ними дистанцию, сжал их, выкрутил руки назад. В глазах тут же потемнело от резкой боли, тело подалось назад инстинктивно, в попытке её уменьшить. Хоть Олли и был самым слабым из псов, Гарри всё равно уступал ему по всем параметрам. Каменный пол врезался в грудь, выбив застрявшее в горле дыхание наружу. Страх в очередной раз холодной змеёй пополз вверх по телу. Но всего одна мысль, внезапная, как вспышка молнии, смогла остановить набившее оскомину чувство: он не сможет выжить, если не станет сильнее. Дело даже не в псах, а в нём самом. Не всякая жертва должна оставаться беспомощной. Гарри вдруг приготовился дать отпор: мышцы напряглись под кожей, мысли кристаллизовались, на смену панике пришло спокойствие приговорённого к смерти. И даже боль в заломленных руках стала вдруг на порядок слабее. Гарри сжал зубы и замер, притворился послушным. Такое поведение порой помогало избежать побоев отца: тот терял запал, всю свою полыхающую ярость. Но с Олли это не сработало. Преступник не ослабил бдительность, только его руки переместились с запястий на шею и плечо. Гарри выдохнул скопившуюся в теле боль, так тихо, что даже ветер вряд ли услышал. Лопатки обожгло холодом пола, в лицо ударил горячий воздух чужого дыхания. Олли оседлал перевёрнутого Гарри, внимательно вгляделся в его лицо сверху вниз. Язык то и дело мелькал между растянутых в пошлую улыбку губ. — Наконец-то, — шепнул преступник. Гарри пришлось стиснуть зубы сильнее, чтобы всё вызываемое его фигурой омерзение не вырвалось наружу. В теле легко пульсировало эхо боли в гематомах и синяках, оставленных Луи. Свидетельство их близости, на которую Гарри пошёл практически добровольно. Это странное покалывание в укусе на подбородке, в пояснице и ниже неё придавали решимости. В мутных, неясного цвета глазах Олли блеснуло превосходство. Он верил, главное — пожелать. Гарри не собирался подтверждать извращённую логику псов, покорно лежа на полу и принимая. Он хотел вырваться. Выжить. — Иди сюда, — зашептал Олли, склоняясь всё ниже. Ненавистное лицо становилось всё ближе, дюйм за дюймом, и от этого расплывалось в сумраке ночи. Гарри усилием заставил себя не закрывать глаза, хотя зажмуриться хотелось до отчаяния. Нельзя было упустить тот единственный момент. Он настал, когда губы пса оказались совсем близко, жалкий дюйм воздуха препятствовал поцелую. Гарри знал, что совершает ошибку, но пальцы сами сжались в кулак, вены выступили на коже под тикающими цифрами таймера. Удар пришёлся в скулу. Костяшки обожгло мгновенной болью, но вес пса исчез с тела. Гарри попытался подняться, за что тут же поплатился — Олли сжал его растрепавшиеся волосы в кулак и приложил затылком об пол. «Не каждая попытка должна оканчиваться удачей», — подумалось Гарри сквозь содрогнувшую мир боль. Казалось, пласты реальности вокруг затрещали и начали рваться. В глазах мгновенно потемнело, и причиной тому была далеко не наступившая ночь. — Хочешь, чтобы я подогрел тебя, детка? По полу вокруг Гарри зазвучали приглушённые шаги преступника. Он поднялся, обошёл лежащего Стайлса, пока тот пытался собрать разлетевшиеся после удара на осколки мысли и не шевелился. — Тебе нравится играть? Провоцируешь Луи. Теперь меня. — Зачем ты это делаешь? — вопрос наполнился всем тем бессилием, что заполнило кровь. — Зачем? Потому что могу! — голос Олли звенел от чистой радости. — Если не получать удовольствие, то зачем вообще жить? В темноте силуэт расплывался, смешивался с густотой ночи. В комнате полностью отсутствовало освещение, и Гарри мог полагаться только на свой слух. К счастью, Олли болтал без остановки. — Вам так трудно всегда принять собственную судьбу, — разглагольствовал пёс. Гарри слышал его, как сквозь плотный слой ваты, сознание не уступало по темноте окружающему пространству. — Боретесь за жизнь, когда вам не дают ни единого шанса, когда нужно сдаться. Ткань рубашки натянулась: чужие пальцы расстёгивали те немногие пуговицы, что уцелели и были застёгнуты. Гарри протестующе застонал и был проигнорирован. — Должно быть, сладкий. Луи выглядел таким расслабленным за столом, только хорошие игрушки приводят его в это настроение. Олли стянул рубашку с плеча и прижался влажными губами к коже. Гарри ожидал укуса, зажмурился, всё тело приготовилось к боли. Но её не было. Олли отличался от Луи не только слабостью характера; он не пустил в ход зубы, ограничившись долгим засосом на коже своей жертвы. За эту метку Гарри, скорее всего, придётся расплатиться с Луи головой. И пусть в темноте не было видно таймера и Стайлс не мог посмотреть на цифры, он чувствовал идущий от них холодок. Предупреждение самой судьбы. — Нет! — вырвалось из горла. Гнев горячей волной прокатился по телу. — Ты это не получишь! Гарри ударил коленом, попав куда-то в мягкие ткани, может, в живот или бок. Следом — рукой в лицо. В ответ тоже получил несколько болезненных тычков. В отличие от него, Олли бил метко, с отточенным опытом профессионализмом. Ночная темнота сама по себе помеха, а против противника сильнее и ловчее у Гарри, казалось, не осталось в ней шансов. Но несколько удачных совпадений — он отбивался руками и ногами с остервенением загнанного в угол животного — помогли уравнять возможности. Ожесточение покрыло кожу толстой коростой, сквозь которую почти не проходила боль. Страха не было. В яростном обмене ударов Гарри не чувствовал, что они дерутся. Скорее, ему казалось, что он упал в воду и борется со стихией. Сколько он провёл, сопротивляясь? Мгновение или вечность? Белеющая ярость прожигала пласт за пластом, пытающимся поглотить сознание туман усталости. Олли дышал так же тяжело, как и Гарри, но не оставлял попыток сломить дикое сопротивление. — Ты не был таким строптивым с Луи! Там, на лестнице, сдался почти сразу. Пальцы Олли покрылись кровью из открывшейся на подбородке раны и соскальзывали. Он никак не мог ухватить Гарри, обездвижить его. Стайлс фыркнул почти издевательски. Он бы оскалился, если бы враг смог увидеть хоть что-то в темноте. И если бы остались силы. От того, насколько быстро они таяли, становилось страшно. А потом неведомая сила оторвала Олли от него. Резко пропали влажные и болезненные прикосновения, вес чужого тела словно испарился. За вознёй борьбы ни один из них не услышал открывшейся двери, и о том, что хозяин спальни вернулся, Гарри понял, только когда Луи вновь исчез за дверью вместе с упирающимся и кричащим Олли. Свобода явилась к нему тишиной загородной ночи. За окном не было слышно привычного шума автомобилей и припозднившихся прохожих, а отсутствие ветра оставляло и деревья немыми — единственный источник фоновых звуков в этом месте. Только в ушах слегка шумело от полученных ударов. — К чёрту, — в сердцах шепнул Гарри в пустоту комнаты. Разбил опустившуюся тишину звуком собственного слабого голоса. Кому конкретно предназначалось проклятие, не знал даже он сам. На ощупь Гарри нашёл деревянный край кровати, попытался подняться. Пальцы соскользнули, и он чуть не потерял шаткое равновесие. Кровь медленно подсыхала на коже. Он заглушил в себе раздражение и повторил попытку. В этот раз она стала удачной — Гарри поднялся на слабые ноги. Голова кружилась, а может, ему лишь казалось: в кромешной темноте сложно было понять. Дыхание неизбежно выравнивалось, приходило в норму. Вместе с ним успокаивались мысли, разлетевшиеся напуганными птицами от нападения Олли. Гарри прислушался, стараясь уловить отголоски шагов его и Луи, но за закрытой дверью в коридоре безразмерного старого дома было тихо, как в могиле. Время пронеслось мимо размытым от скорости пятном. Гарри коснулся собственного плеча, потом — запястья, ощупал другую руку. Осторожно проверил голову, шею. Количество крови пугало, но отсутствие боли и то, что она больше не лилась непрерывным ручейком, а мерно превращалась в корку, высыхая, не давало панике разрастись. — Подонок, — выплюнул Гарри себе под нос. Звук открываемой двери привёл в чувство, реальность напомнила о себе спокойными шагами и чужим дыханием. Кто-то вошёл в комнату. Чиркнула спичка, и в воздухе поплыл запах сгоревшей серы, от него защипало в носу. — Луи. На лицо преступника пламя зажжённой свечи отбрасывало тени и яркие блики. Половина скрыта в темноте ночи, на второй танцует красноватый свет пламени. Луи не ответил. Прошёл мимо замершего в своём опустошении и усталости Гарри, едва задев его краем руки. Стайлс же пытался разглядеть в скромном свете единственной свечи выражение лица, эмоции в глазах: от настроения пса зависела его жизнь. Нечто, что не было печью, но и до звания камина не дотягивало, притаилось в углу комнаты. Луи сыпанул туда горсть смятой бумаги, наклонился, колдуя. Вспыхнул огонь. Долгую минуту Гарри наблюдал за тем, как новорождённые языки пламени пожирали брошенную человеком подачку, такие же голубые, как глаза преступника в моменты эмоционального спокойствия. Не увидев в огне ответов, Гарри хотел взглянуть в лицо пса ещё раз, попытаться прочесть по его выражению мысли, но вдруг остановился на руках. С ладоней преступника, опущенных вниз, капала кровь. — Это же не твоя…? Голос Гарри сломался, предложение осталось незаконченным и повисло в воздухе, как запах серы от сгоревших спичек. Луи передёрнул плечами и добавил пригоршню обрывков старой бумаги в огонь. Всё произошедшее не только сегодня, а за последние три дня, трансформировалось в тошноту. Гарри не просто показалось, что его мутит: желчь из пустого желудка горько-кислым комом поползла по пищеводу вверх. Он едва успел добежать на слабых ногах до распахнутого окна. Скопленная мерзость этого дома, всё его безумие и ирреальность, что просачивалось сквозь поры в вены, взбунтовались и выбрались наружу отвратительным потоком. Гарри выворачивало наизнанку. Луи прислонился спиной к стене совсем рядом. Ещё один крохотный огонёк осветил комнату и тут же погас, оставив наследие — дымящийся кончик сигареты. Преступник затянулся, похлопал Гарри по плечу окровавленной рукой. — Как ты? — поинтересовался он. Так невпопад, совершенно нелепо и бессмысленно. — В порядке. Ответ под стать вопросу. Луи зажал сигарету губами, потянулся и достал из темноты бутылку воды. Любезно предложил её Гарри. Пока тот пил, стараясь смыть горький вкус рвоты и сумасшествия, преступник пообещал: — Он больше не тронет тебя. Гарри хмыкнул в ответ, закрутил, пачкая кровью, крышку. — Как ты можешь быть уверен? Влажные ладони Луи оказались на щеках, оставляя на коже Гарри кровь Олли. Маниакально горящие глаза совсем близко. — Я преподал ему урок. Ты — не одна из игрушек. — И моё тело не окажется в яме за домом? Во взгляде пса появилось странное выражение. Подушечками пальцев он едва коснулся губ Гарри, погладил скулы и скользнул ниже, чтобы дотронуться до ключиц, словно черты лица и гладкие изгибы тела что-то значили для Луи. — Это будет зависеть только от тебя. Ладони на оголившемся животе, дьявольская улыбка в неверном свете пламени. Изящная голова преступника опустилась, словно в нечестивой молитве. — О боже… Нет… Едва Гарри смог сжать собственные пальцы в чужих гладких волосах, как губы уже коснулись его голых бёдер. Одежда с лёгкостью соскользнула с тела волей Луи, словно только это сейчас и нужно было. Влажный язык дотронулся до члена, дразня, лаская, и Гарри выдохнул отрицательный стон. Тот тут же утонул в мурчании довольного Луи. Тело против воли откликалось на затеянные преступником игры. — Дьявол, — захрипел Гарри. Луи в ответ засмеялся. — Ты дьявол! Отпусти меня. — Нет. Не покидай меня, когда мы так близки, ягнёнок. Рывок в сторону не удался: преступник прижал его к стене и обхватил губами член. Гарри попал в ловушку горячей влажной мягкости без возможности сбежать. Удовольствие, какого не испытывал прежде, заставило мысли сконцентрироваться лишь в одном месте и стёрло остальные грани реальности. Существовал лишь рот Луи и сладость, растекающаяся по венам нега. Мир вокруг потускнел. Только под закрытыми веками вспыхнули алые искры, когда тело против воли разума толкнулось глубже в рот преступника, Гарри тут же пожалел о содеянном и… повторил движение. Сосредоточенность покинула его, оставив только разрозненные куски эмоций и инстинкты, на которых он принимал ласку. Руки Луи были в крови, так же как и собственные, но это не имело значения, когда Гарри открыл глаза: отсветы пламени раскрасили всю комнату багрянцем. Весь мир Луи был в крови, и Гарри неумолимо тонул в нём. И только глаза небесного цвета, может быть, даже ярче летнего неба. Пламени не удалось набросить иллюзию, скрыть их свечение. Гарри опустил подбородок и посмотрел на сидящего у его ног преступника, на его горящий удовольствием взгляд из-под ресниц, на то, как собственный член исчезал между жадных блестящих губ. Ужасный мираж. Отрицание, попытка остановить сумасшествие вновь провалились. Гарри попробовал оттолкнуть чужую голову от своей промежности, но вместо этого подтянул за волосы ближе, заставил взять глубже. Желание сбежать от близости неизбежно затягивало петлю на шее туже, а конец верёвки сжимал Луи в своём кулаке и тянул, тянул к себе, не оставляя шансов. Щёки Гарри покраснели от жара огня, от температуры тела Луи, который, казалось, касался его везде и одновременно. Член разбух в чужом горле, вены на руках вздулись от силы, с которой Гарри вцепился в мягкие волосы преступника. Через удовольствие плоти до Гарри наконец дошла вся глубина их связи, физическая невозможность оттолкнуть. Добродетельный мир потускнел и уступил место острию тонкого лезвия, по которому Луи ходил ежедневно. Непереносимая боль и неестественный, невыразимый экстаз — два обещания, данные ему лаской пса. Черту подвёл оргазм, сотрясший тело, сильная конвульсия глубокого наслаждения, смывшая лишние мысли, полные беспокойства и смятения. Сокрушённый стон Гарри потонул в довольном мурчании Луи. Вызванная им дрожь волной прошла по телу, заставив принять новые правила. Гарри открылся.